Текст книги "Революция"

5
«Дом с изразцами»

– Уходит из рук… Уплывает… Потихоньку, полегоньку – но уходит.

Эмилио Улуа, президент горнорудной и металлургической компании «Минера Нортенья», мексиканского партнера и пайщика испано-бельгийского концерна «Фигероа», – тучный, бритый, с бриллиантовой булавкой в галстуке – зажатой в пальцах сигарой очертил вокруг себя круг. Можно было подумать, что все, о чем он говорит, случилось только что в главном зале ресторана «Гамбринус».

– И куда же это приведет Мексику? – осведомился Луис Мария Агирре, маркиз де Санто-Амаро.

Эмилио устремил на испанского аристократа свои хитрые раскосые глазки. Потом мельком взглянул на Мартина Гаррета и уклончиво пожал плечами:

– У меня язык не поворачивается, дон Луис.

– Нет, ну вы уж постарайтесь…

Мексиканец, которому явно было неловко, задумался. Раздраженно отмахнулся от официанта, подошедшего было к столу, поставил локти на скатерть и, понизив голос, ответил:

– Одно можно утверждать наверное – к большой опасности. Поставит страну в очень неприятное положение.

– И как нам быть?

Улуа изобразил напряженное раздумье:

– Долго это не продлится – слишком уж все серьезно… Одни считают, что президент Мадеро не выполнит свои обещания, другие – что он слаб и теряет контроль над страной. Революционные войска, которых после победы разоружили и распустили, недовольны. Это на севере. А на юге Сапата со своими индейцами, и эту проблему никто не решает.

– То есть, по вашему мнению, правительство не справляется с ситуацией?

– Это не мое мнение. Это факт.

Эмилио Улуа замолчал, чтобы помочить кончик сигары в бокале коньяка, снова поднести ее ко рту и откинуться на спинку стула. И хмуро взглянул на Мартина, словно опасаясь, что тот станет возражать.

– Здесь, в столице, – как бы через силу заговорил он, – большинство в конгрессе по-прежнему держит сторону Порфирио Диаса, а газеты с каждым днем распаляются все сильней – и «Трибуна», и «Паис», и «Тьемпо», и даже орган анархистов «Возрождение»… Пользуясь тем, что наш бесхарактерный президент провозгласил свободу печати, они день за днем по капле вливают отраву в души. И даже в театральных ревю на потеху зрителям издеваются над правительством.

Луис Мария Агирре, который владел в концерне «Фигероа» одиннадцатью процентами акций и четыре дня назад приплыл из Испании на «Альфонсо XIII», внимательно слушал его и помешивал серебряной ложечкой кофе. Это был человек средних лет, спокойного нрава, высокий и скорее худощавый, чем тучный. Очки в золотой оправе, шелковистая редкая бородка, соверен[21]21
  Соверен – английская золотая монета в один фунт стерлингов.


[Закрыть] на часовой цепочке, жасмин в петлице. На безымянном пальце левой руки поблескивал перстень с печаткой, где был оттиснут родовой герб.

– Однако я слышал, что в столицу он входил как триумфатор. И при небывалом воодушевлении народа… Разве не так?

– Это было восемь месяцев назад. И выборы в октябре он выиграл с блеском. Однако с тех пор в нем многие, очень многие разочаровались… – Эмилио подался вперед и сообщил как бы по секрету: – «Карлик из Тапанко» зовут его теперь приверженцы.

– Карлик?

– Говорят, в нем росту сто сорок шесть сантиметров.

– А армия? Как настроены военные?

Улуа криво усмехнулся:

– Ну, это вам должно быть знакомо… У вас у самих в Испании таких во множестве, разве нет? Думать – это занятие не вполне для них. На ваш вопрос отвечу так: покуда они смотрят и молчат.

– Своих вояк мы заняли делом в Марокко, где, кстати, тоже есть шахты.

– Разумная предосторожность. А наши ничем не заняты, и это создает известные сложности. Или открывает возможности – тут как посмотреть.

Маркиз сделал глоток кофе и очень осторожно поставил чашку на фарфоровое блюдце.

– С той минуты, как я сошел с трапа в Веракрусе, только и слышу о генерале Уэрте… На него можно рассчитывать?

Он чуть прикоснулся к губам краешком салфетки и вопросительно взглянул на Улуа и на Мартина, однако последний хранил молчание. Официально его пригласили как единственного испанского служащего концерна «Фигероа» в Мексике, ради того чтобы визитер не чувствовал себя обойденным вниманием. Однако инженер угадывал, что дело не только и не столько в радушном приеме. Его недавнее прошлое – вот что незримо витало над столом.

Улуа попыхтел сигарой:

– Покуда Уэрта верен президенту, который всецело ему доверяет, река не выйдет из берегов. Остается только тасовать колоду и ждать, какие карты выпадут.

Он снова обвел рукой все вокруг себя: посетителей под хрустальными люстрами, хорошие картины по стенам, вылощенных официантов, приглушенный гул разговоров, мягкий свет, будто отцеженный бархатными гардинами, деловые переговоры и политические заговоры, игру тщеславий, супружеские измены. «Кто пообедал у нас хоть однажды, – эта фраза в изящном печатном меню предваряла перечень блюд французской кухни, – забудет дорогу в другие рестораны».

– Пусть вас все это не вводит в заблуждение, дон Луис. Это не настоящий Мехико, и более того, Мехико – не настоящий город. Бывший президент Диас задумал очистить центр города от бедноты, отделить власть и деньги от социальных проблем вроде здоровья нации и ее морали. Выстроить столицу, подобную Вашингтону или Парижу, выбелить ее, так сказать, и в расовом отношении, и в культурном.

– Тем не менее достижения поразительные, – заметил маркиз.

– А пагубная политика Мадеро ставит их под угрозу. В народных массах, притихших было после революционных потрясений, теперь снова идет брожение, копится недовольство, нарастают протесты. Близится смута, и никто не обуздает ее железной рукой.

Агирре взглянул на Мартина, приглашая и его высказаться:

– Ты сегодня больно уж молчалив, молодой человек.

Молодой человек только улыбнулся в ответ. Он не впервые общался с маркизом: прежде чем уехать в Мексику, он полгода отработал в головном офисе концерна, расположенном в Мадриде на Гран-Виа, и имел с ним дело. Хотя Агирре на социальной лестнице стоял значительно выше, Мартину нравился этот человек с учтивыми манерами и умными глазами многоопытного шулера. Симпатия оказалась взаимной.

– Ты-то ведь имеешь дело с доподлинной Мексикой, не так ли? – настаивал Агирре.

– Ну да, в силу и в меру моих служебных обязанностей, – осторожно ответил Мартин.

– И ты согласен с тем, что высказал сейчас дон Эмилио?

– Факты изложены довольно верно…

– А в чем же, по-твоему, причины того, что они имеют место?

– В том, что твердой руки нет! – вставил Улуа.

Мартин не хотел ему возражать. Но, сознавая, что вступает на зыбкую почву, все же не сдержался:

– Причина в том, что множество обещаний так и не было исполнено… Те, кто сидел наверху, там и остались, а те, кто сражался, чувствуют себя забытыми. Обойденными. И даже преданными.

Мексиканец нетерпеливо выпустил клуб табачного дыма:

– А чего они ждали? Что будут есть canard à l’orange[22]22
  Утка с апельсинами (фр.).


[Закрыть] в «Гамбринусе»?

Мартин продолжал смотреть на маркиза.

– Две недели назад, перед моим отъездом в столицу, шахтеры в Пьедра-Чиките и крестьяне из окрестных сел устроили беспорядки, которые были подавлены ружейным огнем… Многие из манифестантов воевали под началом Вильи и Ороско, а теперь голодают и нищенствуют…

– Как видите, дон Луис, – ядовито вставил Улуа, – у нашего инженера весьма своеобразные понятия о лояльности.

– Быть лояльным к своей компании не значит быть слепым. Вы живете здесь, дон Эмилио, а я большую часть времени провожу в горах. И каждый видит то, что видит.

Мексиканец побагровел. Внезапно показалось, что галстук и целлулоидный воротничок душат его. Он раздраженно стиснул зубами кончик сигары.

– Кое-кто, по слухам, видел больше, чем нужно.

В ядовитом ответе чувствовалась смесь подозрения, злости и обиды. Ну, вот это уже ближе к делу, подумал Мартин. Меня ведь на самом деле для этого сюда и вытребовали – на суд по более или менее ускоренной процедуре, с прокурором и судьей, но без адвоката. Подтверждая его догадку, Агирре стал поворачиваться к нему – причем так медленно, словно хотел дать ему время подготовить ответ.

– Правда это, Мартин? – Маркиз говорил спокойно и сурово, глядя на маленький шрам на правой скуле инженера. – Что можешь сказать об этих слухах насчет твоих подвигов в Сьюдад-Хуаресе?

– Это больше, чем слухи, – едко уточнил дон Эмилио.

Мартин, сам поражаясь своему спокойствию, выдержал перекрестные взгляды обоих. Весьма вероятно, что через десять минут я стану безработным, подумал он. И еще больше удивился собственному безразличию по этому поводу. Как ни странно, он чувствовал себя вольным и просветленным. У меня в руках профессия, мне нет еще двадцати пяти, и вдобавок я говорю по-английски и по-немецки, хладнокровно думал он. Да ну их к черту. Мир велик.

– Слухи эти преувеличены, – ответил он. – Да, я был в городе, когда там начались бои. Мой отель оказался в гуще событий, мало сказать в гуще – в самом пекле.

Последние слова прозвучали не так твердо, как ему бы хотелось. Маркиз выслушал его внимательно и сказал:

– Ярких, надо полагать, набрался впечатлений.

– Да насмотрелся всего… Как бы то ни было, от скуки я не томился.

Он произнес все это, не опуская и не отводя глаз, искренно и непринужденно, – по крайней мере, так казалось ему самому. Маркиз смотрел на него задумчиво и услышанным, по всему судя, не был удовлетворен. Тут снова вмешался Улуа:

– Позвольте, дон Луис, я выскажусь напрямую: я с самого начала этой истории хотел уволить вашего инженера. Отправить его домой, в Испанию… Потому что даже слухи о его участии в беспорядках на севере недопустимы.

Маркиз продолжал пытливо вглядываться в Мартина:

– Это правда? Ты в этом был замешан?

Мартин постарался выдержать этот взгляд. Моргну – пропал, мелькнуло в голове. Впрочем, кажется, я так и так пропал.

– Не всегда у человека есть выбор, дон Луис.

– Вот как… Ты полагаешь?

– Я знаю. Или думаю, что знаю.

– Своей охотой пошел или принудили – безразлично, – потерял терпение Улуа. – Вы нас всех поставили в весьма щекотливое положение. Когда мы вновь открыли шахты, я сразу хотел отправить его на родину, и только отказ мадридского руководства помешал мне…

Агирре чуть приподнял руку:

– Не отказ, а отсрочка.

– Это одно и то же.

– Как посмотреть…

Маркиз, эдак неопределенно улыбаясь, достал из жилетного кармана часы, открыл крышку, взглянул на циферблат.

– Вам известно, дон Эмилио, что и отец, и дед Мартина были горняками?

– Нет, неизвестно, – ответил мексиканец, слегка сбитый с толку.

– Полагаю, он простит, что я об этом говорю, так что продолжим… Этот юноша происходит из скромной семьи и всего достиг собственными усилиями и усердием. Он блестяще одарен, настойчив, упорен. Благодаря этому выдвинулся в Испании, и мы его заметили и направили сюда, в Мексику… – Пряча в карман часы, маркиз с печалью посмотрел на Мартина. – Перед ним открывается большое будущее… Или открывалось.

Последние слова прозвучали как приговор. Повисло молчание – маркиз точно предоставлял Мартину возможность оправдаться. Но тот не вымолвил ни слова. Он был как будто оглушен и не находил доводов в свою защиту. Все произошедшее было слишком сложно и не укладывалось в слова. Ни Агирре, ни Улуа не были в Сьюдад-Хуаресе. Ничего не знали о Хеновево Гарсе, о Макловии Анхелес или о «Банке Чиуауа». О трупах на улицах, о запахе крови, о грохоте разрывных снарядов.

Маркиз де Санто-Амаро, казалось, колебался, прежде чем вынести вердикт окончательный и обвинительный.

– Мятеж все же был трагической паузой, – сказал он. – Но она завершилась. И хотя революционеры ненавидят и преследуют испанцев, Мартина они уважали. Или, быть может, он сумел внушить им уважение к себе. И это сыграло нам на руку: помогло нашим интересам на севере. Шахты снова работают на полную мощность, и сведения о них мы получаем самые благоприятные.

– Да, разумеется, – кивнул Улуа. – Но я имел в виду политическую сторону.

Агирре ненадолго задумался.

– Нас больше интересует рентабельность. А насколько я знаю, технические усовершенствования, которые этот юноша внедрил в Пьедра-Чиките, оказались чрезвычайно полезны. Ведь это так?

– Бесспорно, – скрепя сердце признал мексиканец. – Но речь не об этом.

– Одно связано с другим. Как я уже сказал, Мартин – отличный специалист. Отсылать его отсюда было бы ошибкой.

– Вам решать, – неприязненно ответил Улуа, тоном своим давая понять, какое решение принял бы он сам. Потом достал толстый бумажник русской кожи и поднял палец, требуя у официанта счет.

Маркиз в нерешительности барабанил пальцами по скатерти. Размышлял.

– Его, к примеру, работа об ударно-вращательном бурении просто великолепна. Школа горных инженеров даже намерена ее опубликовать.

– В самом деле? Кто бы мог подумать… – Улуа надел очки и стал изучать счет, брюзгливо кривя губы. – Хотелось бы почитать.

Искушение было слишком сильно. Мексиканец просто подставился, тем более что Мартину все делалось безразлично. Чересчур безразлично, чтобы спускать такое.

– Текст моей статьи лежит у вас в кабинете. Я послал вам машинописный экземпляр месяца два назад.

Маркиз улыбнулся не без ехидства, оценив этот выпад. Вероятно, исполнение приговора будет отсрочено. Что касается Улуа, то брошенный им искоса взгляд смутил бы и матерого уголовника.

– А-а, ну да, конечно… Экземпляр.

Поднялись из-за стола, и о будущности Мартина речи больше не заходило. Суд удаляется на совещание, мрачно подумал он. Все трое уже собирались спуститься по лестнице, но вынуждены были задержаться на площадке – навстречу, направляясь в один из отдельных кабинетов, шли несколько человек. Дюжий охранник – борт пиджака у него, заметил Мартин, был оттопырен пистолетом – заступил им дорогу и попросил чуточку обождать.

– Вот оно что, – сказал маркиз. – Здесь Рауль Мадеро, один из братьев нашего президента.

– Вы знакомы? – удивился Улуа.

– Мы с ними плыли в Веракрус на одном пароходе: он из Гаваны, я из Сантандера… Сидели за капитанским столом, и как-то раз нам представилась возможность поговорить.

– Президент тоже здесь, – сказал мексиканец.

Он оказался прав, и все трое обнажили головы. В окружении своей свиты по лестнице поднимался и Франсиско Игнасио Мадеро. Мартин не видел его с того дня, когда был взят Сьюдад-Хуарес, и нашел, что Мадеро переменился к худшему. Даже по сравнению с недавними фотографиями в газетах. Бывший лидер революции совсем облысел, а под близорукими глазами набухли синеватые мешки.

– Сеньор маркиз де Санто-Амаро, – сказал Рауль Мадеро при виде Луиса Марии Агирре.

Охранник отступил, давая им возможность обменяться сердечным рукопожатием и вспомнить встречу на борту «Альфонсо XIII». Эмилио Улуа тоже узнали и любезно приветствовали. Рауль Мадеро представил маркиза брату, и они завели на лестнице беседу, меж тем как Мартин скромно держался в сторонке. Но Мадеро внезапно узнал его.

– Черт возьми, – высказался брат президента.

Мартин поклонился с застенчивой улыбкой. Рауль Мадеро – элегантный, вылощенный, с гладко зачесанными назад и чуть напомаженными волосами – в два прыжка непринужденно подскочил к нему и заключил в объятия.

– Какой сюрприз! – воскликнул он радостно. – Вот уж сюрприз так сюрприз!

Присутствующие переглянулись несколько растерянно. Президент был удивлен не меньше, чем Агирре, Улуа и все прочие.

– Неужели не помнишь, Панчо? – обратился к нему Рауль. – Наш друг из Хуареса. Это ведь он заминировал мосты, чтобы янки не сунулись, и остановил эшелон федералов на Монашьем Бугре.

Франсиско Мадеро морщил лоб, напрягая память.

– Тебе представили его на таможне: он был в отряде Вильи. В разгар боя. Это же тот самый испанец, которого звали «инженер».

Лицо президента просветлело.

– Ах, ну да… Разумеется.

Он величаво выступил вперед и с улыбкой протянул Мартину руку. Агирре и Улуа онемели, а Рауль сказал им:

– Не знаю, в каких вы отношениях, но нашему делу этот юноша оказал громадные услуги. – И ласково взглянул на него: – Мартин, если не ошибаюсь? Верно?

– У вас прекрасная память, дон Рауль, – ответил инженер. – Мартин Гаррет Ортис.

Тот весело похлопал его по плечу:

– Как можно забыть имя товарища по оружию?

– Это честь для меня.

– Бросьте, это для нас честь! И подумать только – когда все кончилось, ушли, скромненько и незаметно, вернулись к своим делам. – Он сдвинул брови, припоминая. – Вы вроде занимаетесь эксплуатацией шахт, верно?

– Совершенно верно. В Пьедра-Чиките, штат Чиуауа.

– И ничего не стали просить или вымогать… Не в пример другим.

– Чего можно требовать за то, что сделал свою работу?

– Поверьте, далеко не все из тех, кого я знаю, согласятся с вами, – вздохнул Рауль. – Но расскажите, как вы и что? Судя по тому, что бываете в «Гамбринусе», дела идут неплохо? А что вас привело в столицу?

Мартин показал на Агирре и Улуа:

– Сеньор маркиз и дон Эмилио – мои начальники. И владельцы этих шахт.

– Им повезло, что у них такой подчиненный.

Президент и его свита уже прощались и входили в кабинет. Рауль извинился. У нас переговоры, сказал он. Деловой ужин.

– Если бы не это, с удовольствием побеседовал бы с вами еще.

Улуа и маркиз все никак не могли опомниться от изумления. Рауль Мадеро весело взглянул на них и положил руку на плечо Мартину.

– Берегите этого юношу: это не человек, а чистое золото… Сеньор маркиз, если не ошибаюсь, мы с вами договаривались, что как-нибудь на днях вы встретитесь с моим братом.

– Да-да, – наконец пришел в себя Агирре. – Спасибо, что так любезно напомнили. Я только ждал подходящего времени…

– Ну вот и дождались, – сказал Рауль, подумав. – Завтра Панчо чествуют в «Жокей-клубе» – это здесь неподалеку, в «Доме с изразцами». Позвольте вас пригласить, а там уже мы найдем возможность устроить вам беседу наедине. Как вам такой вариант?

– Замечательно, дорогой друг.

– Вот и прекрасно, – Рауль Мадеро обратился к Улуа: – Приглашение, разумеется, распространяется и на вас. – Он снова улыбнулся Мартину. – И на сеньора инженера, с которым мне будет так приятно выпить по рюмочке за прежние времена.

С этими словами он достал три визитные карточки и вручил каждому.

– Рассчитываю на вас, сеньоры.

Выйдя из дверей «Гамбринуса» на улицу Сан-Франсиско, и Луис Мария Агирре, и Эмилио Улуа не сразу обрели дар речи. Лишь когда позади остался застекленный фасад кабаре «Ла Перла», маркиз разверз уста.

– Одна-ако, – протянул он.

Покачивая эбеновой тростью с серебряным набалдашником, он искоса рассматривал Мартина так, будто видел его впервые.

– Так, значит, слухи? – проговорил он через три шага.

Они шли в сторону площади Сокало в толпе прохожих, вместе с экипажами и всадниками заполнявшими тротуар и мостовую. Изредка с шумом проезжал автомобиль. Слепой аккордеонист выводил мелодию, в которой с большим трудом можно было распознать вальс «Голубой Дунай», а рядом птицы в клетках вытягивали билетики с предсказаниями судьбы. Здесь, в самом центре столицы, почти все были одеты на европейский манер.

– Для слухов все это чересчур основательно, – продолжал маркиз.

– Да, неудобно получилось… – пробурчал дон Эмилио не то растерянно, не то негодующе.

Агирре задумчиво кивнул:

– Наш друг по Хуаресу, аттестовали его братья Мадеро.

– Который заминировал мосты и остановил эшелон федералов, – мстительно вспомнил Улуа.

– Удивительно.

– Тут напрашиваются иные определения.

Маркиз продолжал смотреть на Мартина.

– Что за чертовщина, мой мальчик?.. Такого я никак не ожидал.

– Отсюда это трудно понять, дон Луис, – попытался оправдаться тот.

– Отсюда… оттуда… да откуда ни смотри – не поймешь.

– Я не собирался по доброй воле встревать…

– И зря! – Агирре ткнул тростью назад. – Проявил бы добрую волю – сейчас обедал бы с президентом.

– Все это очень пагубно скажется на нашей репутации, – подавленно сказал Улуа. – «Минера Нортенья» и концерн «Фигероа» не должны…

Маркиз жестом прервал его. Потом остановился и уставился себе под ноги. А когда поднял голову, спутники увидели у него на лице едва ли не улыбку.

– Я бы не стал выражаться столь категорично, дон Эмилио. Мы видели весьма сердечное отношение… Может быть, мы и в выигрыше останемся…

– В выигрыше?

– Да.

Он двинулся дальше, его спутники – следом, и у церкви, где торговали жареной кукурузой с лотка, они свернули налево. По соседству, на другом углу, стоял отель «Гиллоу», где жил маркиз. Там же был забронирован номер и для Мартина.

– И что же нам с ним делать? – нетерпеливо спросил Улуа.

Агирре пожал плечами и ответил ехидно:

– Вас тешит мысль выставить его на улицу?

Мексиканец окинул Мартина взглядом, полным самой искренней неприязни:

– Признаюсь, соблазн велик.

– А я и в этом пункте не был бы столь категоричен… Очевидно же, что он в фаворе у Рауля Мадеро и пользуется благосклонностью президента.

– И что с того?

– Да то, что это укрепляет нашу позицию. И приоткрывает перед нами дверку чуть пошире.

Мексиканец скривил губы:

– Виноват, не понимаю.

– Как вы, наверно, догадываетесь, я сюда не туристом приехал. В нашем положении всякое даяние – благо. Особенно сейчас, когда концерн «Фигероа» вот-вот купят французы из компании «Пеньяройя», ради чего я, собственно говоря, и оказался здесь – объяснить ситуацию новому правительству и добиться от него поддержки… Теперь понимаете?

– До этого места понимаю.

– Нам сейчас все может сгодиться. А только что в «Гамбринусе» этот юноша набрал на табло весьма высокий балл.

– Не забывайте, что этот, с позволения сказать, юноша, мог втравить нас в большую беду.

– Я и не забываю, но только что доказал вам, что результат как раз обратный. Очевидная выгода. Так что покамест сохраним для компании нашего неустрашимого инженера. Если вы не будете возражать, а в Пьедра-Чиките сумеют на какое-то время обойтись без него, давайте-ка оставим его здесь недели на две-три.

Дон Эмилио поморщился:

– Здесь, в столице?

– Да.

– А с какой целью, дон Луис?

– Смазывать шестеренки, чтобы веселей крутились.

– А я что буду смазывать?

– Увидим.

Они уже подошли к серому фасаду «Гиллоу» и остановились под двойным навесом, разглядывая плотный людской поток, лившийся между улицами Платерос и 5 Мая. Улуа раздумывал, хмуря брови.

– Что ж, это можно… – осторожно сказал он наконец. – Если только ненадолго.

– Ненадолго. Речь пойдет о дипломатической операции – сугубо частной и негласной. Мартин – человек образованный и сведущий, к тому же умеет расположить к себе, а вместе с тем может написать учебник по горнорудному делу, который, господи прости, поможет при общении с революционерами. Вы же слышали Рауля Мадеро. Так что используем его дарования.

– С тем условием, что он будет полностью держать меня в курсе дела, – с нажимом произнес Улуа.

– Как же иначе? Вы с вашими связями, с вашим влиянием укатаете ему дорожку. Главное – внедрить его, куда понадобится.

Мартину его будущее представлялось не так отчетливо:

– Я ведь разбираюсь только в горнорудном деле и в металлургии.

Агирре саркастически хмыкнул:

– И еще, кажется, как мосты в Хуаресе минировать.

Улуа по-прежнему одолевали сомнения:

– Знаете, дон Луис, тут я склонен с ним согласиться… Вы в самом деле полагаете, что он справится?

– Уверен.

– Позвольте мне сказать… – хотел возразить Мартин.

Маркиз прищелкнул языком:

– Если собираешься противоречить мне – нет, не позволю.

Мексиканец распрощался и ушел. Швейцар в ливрее с галунами, взяв под козырек, толкнул перед маркизом и Мартином створку вертящейся двери. Когда они вошли, пришлось посторониться и снять шляпы – в этот самый миг по лестнице в роскошный вестибюль спустились три очень элегантные дамы. Прежде чем продолжить путь, одна с мимолетным интересом взглянула на Мартина. Агирре улыбнулся:

– Если все пройдет хорошо, тебя, мой мальчик, ждет блестящее будущее.

– А если плохо?

– Тогда, само собой, мы с тебя взыщем. Дон Эмилио снимет с тебя голову, а я мешать не стану.

Он увидел ее на следующий день, едва лишь переступив порог «Жокей-клуба», словно изразцы на стенах, возведенных еще при испанцах, огромные окна и окна слуховые были намеренно расположены так, чтобы свет ударил именно туда, где стояла она. На ней было платье под цвет глаз – глаз удивительной голубизны, будто вобравших в себя весь этот свет и оттого сиявших еще ярче. Она была невысокая, статная, с иссиня-черными волосами, собранными в два узла, с индейскими чертами лица, которые доказывали бы, что в ней нет ни единой капли испанской крови, если бы необыкновенный цвет этих мерцающих, как диковинные минералы, глаз, какие бывают лишь у жителей северных широт, не порождал сомнения в чистоте ее расы.

Мартин довольно долго наблюдал за ней издали, стараясь, чтоб это было незаметно. Он пришел сюда, сопровождая маркиза и Эмилио Улуа; пришел пешком, благо отель был совсем рядом, и первые полчаса был занят приветствиями и представлениями. Вся финансовая, промышленная, политическая и военная элита Мехико собралась здесь. И все было по высшему разряду – похрустывали накрахмаленные платья дам, мелькали веера, и до самого купола «Дома с изразцами» все пространство залов, лестниц и салонов тонуло в сигарном дыму и полнилось гулом голосов.

Рукоплесканиями встретили и появление Франсиско Мадеро, и окончание его краткой речи, в которой он поблагодарил собравшихся и произнес несколько избитых истин о социальной справедливости и прогрессе, перед тем как вышколенные официанты стали разносить напитки. Мартин отделился от маркиза и Эмилио Улуа, когда те предались активному светскому общению. Там его ничего не интересовало. Он взял с подноса бокал шампанского и поглядел по сторонам. Голубоглазая девушка стояла возле каменного фонтана и оживленно беседовала с другими гостями. Высокая немолодая дама в черном, постоянно находившаяся рядом, явно была ей не посторонней.

– Очень хороша, не находите?

Мартин обернулся. Перед ним стоял человек в военной форме с капитанскими звездочками в петлицах – сухопарый, с тонко выстриженными усиками, с черными как уголь и такими же блестящими волосами и очень живыми глазами. Типичнейший мексиканец. Он стоял спиной к колонне и приветливо, хотя, быть может, слишком самоуверенно улыбался, поднося к губам бокал. На вид он был ровесником Мартина.

– Очень, – согласился Мартин.

– Ее зовут Йунуэн Ларедо.

– Йунуэн?

– Это имя, принятое у индейцев-майя, кажется. Значит «царица озера» или что-то в этом роде.

– Ей подходит, – сказал Мартин. – Если бы не такие светлые глаза…

– Она, по-вашему, похожа на индианку?

Инженер не ответил, потому что не понял, был ли это проходной вопрос в светской беседе или же подвох. Прочитав его мысли, офицер поспешил успокоить его и сказал учтиво:

– У нее и в самом деле много от индианки. От матери, чистокровной майя. – Перехватив взгляд Мартина, брошенный на даму в черном, он сказал: – Нет-нет, это ее тетка со стороны отца. Она носит траур по мужу, убитому в прошлом мае инсургентами… Мать Йунуэн умерла родами.

Он отпил глоток, задержав бокал у рта еще на миг, и показал на тех, кто окружал президента:

– А ее отец – вон тот высокий, светловолосый, который разговаривает сейчас с Мадеро и генералом Уэртой. Он ваш соотечественник, астуриец, хоть и давно обосновался здесь. Зовут его Антонио Ларедо. В молодости разбогател на экспорте в Испанию кожи, красного дерева и кедра. Сейчас он преуспевающий делец с большими деньгами и такими связями, что, когда отмечали Столетие[23]23
  Имеются в виду пышные торжества по случаю столетия начала борьбы за независимость Мексики (сентябрь 1910 года).


[Закрыть], Порфирио Диас именно ему поручил иллюминировать Пасео-де-ла-Реформу.

– Вижу, вы прекрасно осведомлены, – удивился Мартин.

– Я близок к этому семейству. – Капитан переложил бокал в левую руку, а правую протянул инженеру. – Честь имею представиться – Хасинто Кордоба.

Мартин пожал тонкую, сухую, холодную ладонь.

– Рад познакомиться. Я…

– Да я знаю, кто вы. Испанский инженер, отличившийся под Сьюдад-Хуаресом.

Мартин слегка вздрогнул от неожиданности.

– Не удивляйтесь. Рауль Мадеро раструбил об этом на весь свет. Мосты через Браво и эшелон федералов. Так? Ваша слава бежит впереди вас.

– Не уверен, что это хорошо.

– Вы благоразумны, и мне это нравится. – Капитан метнул в него какой-то особый взгляд, быстрый и оценивающий. – Благоразумные живут дольше.

Чернота его глаз вдруг сделалась твердой как камень. Подстриженные усики подчеркнули неопределенность улыбки.

– Мне бы хотелось представить вас Йунуэн и ее тетушке, – добавил он так, словно размышлял вслух. – Не угодно ли сопроводить меня?

Он смотрел на Мартина как-то странно. Пристально и едва ли не с вызовом. Любезная улыбка, не вязавшаяся с неожиданно посуровевшим взглядом, таила в себе издевку. И от этого Мартин на миг замялся.

– Разумеется, – сказал он, справившись с собой. – Благодарю вас.

Они поставили бокалы на поднос, вовремя подсунутый официантом, и, как два шахматных слона – по диагонали пересекая расчерченный на клетки пол, – двинулись к каменному фонтану. Неожиданно Мартин, напрягшийся и настороженный, почувствовал нечто схожее с тем, что пережил, когда однажды утром услышал выстрелы и вышел из отеля в Сьюдад-Хуаресе. Он вступал на незнакомую и, может быть, опасную почву. И с этого момента ничто уже не будет таким, как прежде.

Он долго не мог заснуть в ту ночь. После Сьюдад-Хуареса такое происходило с ним часто: в голове теснились ощущения, звуки, яркие воспоминания. В этом не было ничего мучительного, печального или драматического. Но вселяло беспокойство. Мысли неслись в беспорядке, путались, сбивали с толку – и не давали уснуть. Он уже привык и усвоил, что нет иного и лучшего средства, чем замереть – спокойно положить голову на подушку, закрыть глаза и ждать, когда усталость возьмет свое. Или, как сегодня ночью, подняться, несколько раз обойти комнату, приблизиться к окну и взглянуть на пустынную улицу, потом надеть халат поверх пижамы и, запахивая его на груди, выйти на маленький балкон, на воздух, ночной и холодный, и смотреть, как электрический фонарь заливает желтоватым светом пространство между улицами 5 Мая и Платерос.

Не всегда вспоминалось далекое прошлое. Вперемежку с привычными лицами и картинами упорно приходили на память и удивительные глаза цвета голубого кварца. Глаза, восхитительно контрастировавшие с гладкой, отливавшей медью кожей прекрасного лица, в котором слились воедино черты настоящего и прошлого, напоминавшего о далеких предках. Нордические глаза на индейском лице девушки из «Жокей-клуба».

– Это какой-то физический феномен, вам не кажется? – сказал капитан Кордоба, когда они приближались к ней.

Определение было точное, и Мартин молча с ним согласился. Йунуэн Ларедо в самом деле являла собой дивный результат смешения рас. Капля испанской крови, добавленная к индейской красоте, сказалась только в этих прозрачно-светлых сияющих глазах. Едва уловимый, но при всей своей мимолетности все же заметный след иных краев, других кровей.