Текст книги "Этика Спинозы как метафизика морали"

3.2. Идея моральной телеологии

Понятие базиса, или основания соотносится прежде всего с образом почвы или фундамента, на котором нечто стоит или из которого что-то вырастает. Для его обозначения мы традиционно прибегаем к аристотелевскому термину «to ex hou» («то, из чего»), который переводится как «действующая причина». Но весь смысл морального обоснования и этической спецификации того или иного феномена человеческого существования предполагает как раз учет не действующих причин, а целей человеческого стремления, то есть того, ради чего (с какой целью) совершается поступок (аристотелевское to hou heneka). Можно считать его целевой причиной наших действий. Кант различал два типа каузальности – механическую причинность, или действие на основании механических законов (эта разновидность каузального порядка близка к детерминизму Спинозы, который прямо противопоставлял действующие в природе «механические силы» божественному или сверхъестественному искусству, служащему «убежищем невежества»), и целевую причинность (действие в соответствии с конечными причинами)¹³. В моральной практике целевая причинность предполагает действие в соответствии с намерениями или в соответствии с некоторым разумным понятием (моральным законом), которое, кроме того, обладает и моделирующими функциями относительно частной человеческой воли.

В этом смысле для этики Спинозы важнейшее значение приобретает проблема телеологии природы. Одним из самых авторитетных и основательных критиков идеи целесообразности у Спинозы был Кант¹⁴. Ближе к нашему времени можно вспомнить яркую и не утратившую своей актуальности дискуссию по вопросу о своеобразии телеологии Спинозы между двумя авторитетными знатоками его философии – Кёрли и Беннеттом¹⁵. Вполне оправданно заостряя некоторые темы в творчестве Спинозы и настаивая на несоизмеримости в его системе порядка идей и порядка вещей, Беннетт упускает из виду, что прямое причинное взаимодействие между модусами разных атрибутов субстанции у Спинозы замещается им еще более жесткой и последовательной их корреляцией — малейшее изменение в одном порядке модусов атрибута мышления вызывает немедленную реакцию в порядке модусов атрибута протяжения, и наоборот. Примеров, подтверждающих такую зависимость, можно привести множество (Кёрли ссылается на III 2 схол.). Важнейшим основанием для такого заключения, конечно, является известная теорема 7 ч. II «Этики» о тождестве порядка идей и порядка вещей. К тому же для Спинозы всякая идея нашего ума, как и сам ум, является отражением состояний нашего тела, что также подразумевает определенную причинную зависимость одного модуса от другого. Можно также вспомнить следующие положения этики Спинозы, которые имеют важнейшее значение для понимания им механизма нравственного преображения человеческой природы, в том числе и ее телесной составляющей. В этих случаях наш разум целенаправленно воздействует на состояния нашего тела: интуитивный род познания если и не совершенно уничтожает аффекты, то минимизирует их (V 20 схол.); «…аффект тем больше находится в нашей власти… чем большим мы обладаем его познанием» (V 3) (подробнее см. раздел «Аффекты»). Особенно показательно в этом смысле утверждение, согласно которому человеческий ум сам по себе способен приводить состояния тела в порядок и связь в соответствии с порядком разума. Для того чтобы не поддаваться воздействию разрушительных аффектов, Спиноза рекомендует в частных случаях «иметь перед собой» некоторые «правила жизни» (vitae dogmata) или «предписания разума» (rationis praescriptum), которые помогли бы нейтрализовать тот или иной актуальный аффект. Эти своего рода готовые плоды предварительной моральной «медитации» позволили бы нам значительно быстрее преодолевать воздействие аффектов (V 10 схол.)¹⁶. Разве такое было бы возможно без целенаправленного и, добавим, целесообразного применения идей нашего разума в практической сфере? Очевидно, что отрицание всякой телеологии в человеческих действиях (на чем фактически настаивает Беннетт) может привести к коллапсу самой моральной практики в целом, а без нее утрачивает свой смысл и «Этика» Спинозы.

Что касается удивительной согласованности двух названных выше порядков бытия у Спинозы, то можно с достаточным основанием предполагать, что, даже не признавая причинное взаимодействие модусов, производных от разных атрибутов субстанции, Спиноза подразумевал наличие некоторого рода предустановленной гармонии этих элементов ее структуры¹⁷. К приведенной выше полемике присоединился еще один исследователь философии Спинозы – Ричард Меннинг¹⁸.

Примером сохраняющегося интереса к проблеме телеологии у Спинозы в отечественной философии может служить статья А.Д. Майданского «Объективная телеология Спинозы»¹⁹.

В развернувшейся дискуссии речь прежде всего идет о базовом для метафизики, натурфилософии и этики Спинозы понятии стремления (conatus). Как мы знаем, для Спинозы «всякая вещь, насколько от нее зависит, стремится пребывать в своем бытии» («упорствует в своем бытии» – in suo esse perseverat²⁰ (III 6). Это стремление к самосохранению составляет саму сущность (природу) каждого модуса субстанции независимо от его метафизического статуса и его места в универсуме. Характерно, что когда стремление осознается человеком, оно обозначается как желание (cupiditas) (III 9 схол.).

Очевидно, что если говорить о моральных действиях, или стремлениях (намерениях), присущих человеку как разумному существу, то Спиноза связывал их прежде всего с желаниями как осознанными стремлениями. Само стремление к самосохранению, о котором идет речь, может быть мотивировано в человеческом уме как адекватными, так и неадекватными идеями, поскольку сущность (природа) ума состоит из разного качества идей (III 9). Отсюда следует, что сам феномен стремления как качества человеческой природы в целом, во-первых, не всегда связан с сознательными мотивациями тех или иных поступков (это скорее бессознательное влечение любой разновидности природы быть самой собой) и потому само стремление к сохранению своего бытия не может служить основанием совершенного морального действия как сознательной практики человека, и это особенно значимо для этики Спинозы с ее отчетливо выраженными интеллектуальными приоритетами. Во-вторых, названное стремление человеческого ума понимается Спинозой как желание, оно может складываться из адекватных и неадекватных идей и, соответственно, обладает аффективной природой. В системе Спинозы такого рода смешанное стремление не позволяет человеку достичь идеального состояния – блаженства, которое мыслится в единстве с высшим, третьим уровнем познания и связано с преодолением ординарных аффектов (V 42). Поэтому, на наш взгляд, одно только объективное стремление индивидуальной человеческой природы к совершенству (объективная целесообразность), не сопровождаемое субъективным (сознательным) целеполаганием, окажется недостаточным для достижения совершенства человеческой природы²¹. Для этого требуется телеология особого рода, при которой нормативной моделью и высшей целью субъективного морального стремления становится идеальный метафизический тип бытия – субстанция, обладающая абсолютной свободой. Этический идеал Спинозы требует преодоления человеком частной (модальной) определенности своей природы.

Как нам представляется, отношения между метафизикой и этикой выстраиваются у Спинозы прежде всего на основании метафизических приоритетов его доктрины. При этом она заключает в себе следующие важные для моральной теории основоположения:

1) в фундаментальных основаниях нравственной жизни лежит первичный онтологический мотив – стремление всякого существа к сохранению своего бытия;

2) учение о субстанции, ее атрибутах и модусах составляет содержание сферы должного, которому следует моральный субъект, т. е. метафизика выполняет моделирующую функцию относительно этики;

3) каузальный порядок, предполагающий однозначную и необратимую последовательность причин и следствий, идущую от субстанции к ее модусам, создает соответствующую иерархическую структуру бытия;

4) на этой основе формируется определенная телеология нравственной жизни, следующая ценностной градации универсума.

3.3. Дефекты каузальной регламентации индивидуального бытия

Императив онтологической фундированности и рациональной удостоверяемости всякого единичного феномена субстанциальной жизни, предполагающий необходимость его каузального обоснования, составляет фундамент миропонимания Спинозы²². Обеспечивая каждому отдельному элементу субстанциальной структуры надежную, на первый взгляд, метафизическую опору, он в то же время неизбежно вовлекает познающий человеческий разум в необозримую цепь каузальных опосредований, где каждая появляющаяся в уме идея отсылает к своей причине в образе другой идеи, та, в свою очередь, – к третьей и т. д. до бесконечности. Такой путь познания, не претендующий у Спинозы на адекватное постижение реальности, соразмерен наличному каузальному порядку, охватывающему все элементы универсума бесконечной сетью причинных взаимодействий. Здесь каждый единичный модус субстанции предстает в качестве следствия, или результата действия предшествующего ему модуса, который выступает как его причина, которая, в свою очередь, является следствием другой, предшествующей ей причины, та, в свою очередь, – третьей и т. д. Одновременно, любой единичный модус субстанции является не только следствием какой-либо причины, но и сам выступает как действующая причина для следующего за ним модуса и т. д.

С точки зрения Спинозы, человеческий разум в силу частного характера своего бытия обладает только доступной ему долей истины, постигая ее всегда фрагментарно, но никогда не созерцая ее во всей полноте, или в совокупности всех причин, которые порождают тот или иной познаваемый умом объект. Он также не обладает способностью предвидеть все следствия, которые вытекают из какой-либо причины. Взгляд человека на субстанциальную истину всегда мозаичен и опосредован, он способен приближаться к атрибутивной сущности субстанции только асимптотически, путем перехода от одной доступной его восприятию вещи (модуса), рассматриваемой в качестве следствия предшествующей ей причины, к другой, от нее – к третьей и т. д. Как отмечает Спиноза, «идея отдельной вещи, существующей в действительности, имеет своей причиной Бога, не поскольку Он бесконечен, но поскольку рассматривается составляющим другую идею отдельной вещи, существующей в действительности, причина которой (идеи) тоже есть Бог в силу того, что Он составляет третью идею, и т. д. до бесконечности» (II 9). Очевидно, что для отдельного человеческого ума такой процесс познания будет представлять собой движение в дурную бесконечность, поскольку при этом никакой отдельный (единичный) субъект не в состоянии обозреть всю совокупность причин, ведущих к их первичному основанию в самой субстанции, вернее, к соответствующему ее атрибуту. Интеллектуальное созерцание, способное одновременно охватить все многообразие каузальных взаимосвязей в едином целом (единство во множестве), требует бесконечного ума, которым обладает только Бог.

Как ни парадоксально, но именно такого рода каузальная архитектоника универсума, обеспечивающая ему устойчивую структуру и внутреннюю связность всех элементов, заключает в себе опасность диффузии онтологического тождества и суверенности каждого отдельного элемента субстанциального целого. Это следует из того, что подчиненная идее детерминизма мысль всегда будет рассматривать каждый обнаруживаемый ею единичный объект как некую конфигурацию, складывающуюся из более простых компонентов причинно-следственного ряда. Спиноза предлагает видеть в идее каждой отдельной вещи, существующей в человеческом уме, только частное явление бесконечного божественного ума, который дает начало именно этой отдельной идее. Все эти конечные по своей природе части (модусы) субстанции бесконечно мультиплицируют бесконечную природу Бога посредством ее дробления на конечные формы, из которых она складывается. Таким образом, при всем конструктивном характере идеи причинности, представленной в концепции Спинозы, господствующий в ней детерминизм, будучи проявлением обычного порядка природы²³, становится носителем принципа отчуждения (индивидуальной обособленности вещей), ведущего к неадекватному, т. е. частному восприятию и познанию отдельным человеческим умом тотальности субстанциального бытия.

Человек, выступающий как конгломерат протяженных и мыслящих индивидуумов, во-первых, одновременно включается в два порядка – в порядок вещей и в порядок идей, существующие независимо друг от друга (II 7). Во-вторых, в силу универсальности порядка причин и следствий каждая компонента человеческого существа – и духовная, и телесная – всегда будет выступать в двух ипостасях: в качестве следствия предшествующей причины и как причина какого-то вытекающего из него следствия. Это создает умозрительную возможность редукции субстанциального ядра любого модуса к соответствующим релевантным элементам каузальной системы – к причине, порождающей этот модус, и к следствию, которое из него вытекает, что может привести к распаду его целостного образа и расщеплению его индивидуальности в соответствии со столь разнонаправленными векторами его частного и конечного бытия. Современные исследователи отмечают своеобразную онтологическую уязвимость, или метафизическую ущербность всякого единичного модуса субстанции, в том числе и человеческой индивидуальности, в универсуме Спинозы²⁴.

Важно определить не просто различие между действующей причиной и целевой причиной (в аристотелевской классификации), а своеобразный антагонизм этих во многих отношениях равных оснований всего сущего. Применительно к моральной практике, как правило, речь идет об онтологических основаниях, или объективных мотивациях человеческих действий. Метафизический базис нравственного поступка рассматривается прежде всего или даже исключительно как его действующая причина. В универсуме Спинозы действующая причина всякого события включена в цепь таких же действующих причин, уходящих в бесконечность, непостижимую для обычного человеческого ума, хотя, несомненно, завершающихся в субстанциальной первооснове. Если для Аристотеля действующая, целевая и формальная причина составляли одно целое, то Спиноза решительно разводит действующую и целевую причины. Всякий раз, когда возникает необходимость постижения смысла (адекватного содержания) отдельных человеческих деяний, он подчеркивает неспособность нашего интеллектуального взора пройти весь путь вверх до самого последнего их основания или, другими словами, найти их первую причину – субстанцию. Она выступает как бы генератором всех последующих действующих причин, завершением и следствием которых оказывается любое моральное решение отдельного человеческого субъекта. Согласно Спинозе этот путь ведет в бесконечность. Мы никогда не сможем таким способом, последовательно переходя от одной причины к другой, достичь адекватного понимания какого-либо события в нашей жизни, поскольку неспособны будем увидеть всю каузальную панораму во всей ее полноте, в нисходящей последовательности действующих причин. Как говорит Спиноза, идея каждого состояния человеческого существа будет представлять собой идею смутную, т. е. «как бы заключение без посылок» (II 28). Заключение, о котором идет речь, – это сама наша решимость что-то совершить и само совершаемое действие, при этом полный набор посылок, из которых они следуют, нам остается неведомым. Это составляет одну из серьезных проблем при обосновании Спинозой характера моральных действий субъекта.

В то же время целевой вектор смыслового постижения, ведущий наш ум вверх, к основаниям вещей, с точки зрения Спинозы, не дает нам никаких шансов постичь причинные основания всяких наших деяний. Ведь тело наше по самой своей природе непричастно к познанию, а наш познающий ум теряется в бесконечности идей, выступающих в качестве действующих причин той или иной частной идеи, мотивирующей каждый наш поступок. Именно практика обычной жизни, или «обычного порядка природы», при котором мы становимся рабами аффектов, и порождает сами целевые установки нашего ума, которые Спиноза рассматривает как продукты иллюзорного сознания, создающего вымышленные понятия порядка и беспорядка, добра и зла, прекрасного и безобразного (I Прибавл.).

Очевидная абсолютизация каузального принципа заключает в себе серьезную угрозу онтологической цельности – модус не только лишается моральной суверенности, становясь полностью зависимым от порождающих его и предшествующих ему причин, но утрачивает и сами основания своего бытия. Как ни парадоксально, именно каузальная структура универсума, обеспечивающая всякому единичному сущему (модусу) несомненную метафизическую опору, подрывает его целостность, превращая его всего лишь в некую производную от иного модуса субстанции, который, в свою очередь, зависит и является производным от третьего и так далее до бесконечности.

Нам кажется, что бросающаяся в глаза, в некотором смысле даже избыточная каузальная регламентация жизни универсума, опирающейся на порядок действующих причин, не исчерпывает для Спинозы всей полноты метафизических оснований существования каждого отдельного явления бытия и тем более человеческого индивидуума. Декларируемая им необходимость адекватного постижения причин вещей, или идея тотальности нашего познания, требует, чтобы такого рода односторонняя определенность человеческого ума была дополнена еще одним, важнейшим качеством, особенно значимым для моральной практики субъекта, – способностью к целесообразным действиям, или, как говорил Кант, к действиям в соответствии с некоторым понятием. Как мы полагаем, вопреки утверждениям самого автора «Этики» о том, что «природа не предназначает для себя никаких целей и все конечные причины составляют только человеческие вымыслы» (I Прибавл.), метафизика и особенно этика Спинозы необходимым образом включает в себя определенную телеологию. Важно и то, что целевая причина соответствует вводимому самим Спинозой критерию рациональности (объяснимости) всякого явления – «знание действия зависит от знания причины и заключает в себе последнее» (I акс. 4). В этом смысле полнота наших знаний о природе каждого морального деяния предполагает учет еще одного порядка причин, обусловливающих всякий моральный поступок, – целевой причинности. Именно поэтому, возможно, моральная телеология и является важнейшим связующим звеном между метафизикой и этикой в доктрине Спинозы.

Вместе с тем – и это особенно важно при актуализации этических тем в метафизике Спинозы – есть убедительные свидетельства того, что всеобщий детерминизм, который пронизывает всю структуру универсума Спинозы, заключает в себе существенные телеологические коннотации, заложенные в самой ткани его метафизической доктрины. Они и обеспечивают, на наш взгляд, внутреннюю цельность каузальной системы, дополняя нисходящий порядок (механических) причин встречным движением, заключенным в целесообразном моральном действии человека.

Как мы уже отмечали, в своем общем виде каузальная схематика универсума Спинозы предполагает наличие нисходящего порядка причин²⁵, при котором каждое звено в цепи детерминаций (единичный модус субстанции) выступает всегда в качестве следствия (действия) некоей предшествующей ему причины, которая является его началом, основанием и порождающей сущностью. Это означает, что в силу своего онтологического и генетического превосходства всякая причина наделяется более высоким ценностным статусом по

сравнению с тем, что из нее следует, т. е. оказывается всегда выше, лучше и предпочтительней, чем ее следствие. В соответствии с проводимым Спинозой различением между natura naturans (природой производящей, к которой относится природа Бога, или атрибуты субстанции) и natura naturata (природой произведенной, к которой принадлежат все модусы атрибутов Бога) сам Бог, или субстанция, выступает как Верховное Начало – первая причина и основание всех производимых им вещей (модусов) (I 29 схол.). Никакие модусы не могут существовать и быть представляемы вне субстанции (I 15). Цепь детерминаций выстраивается в иерархию причин и следствий, действий и претерпеваний, активных и пассивных состояний ума и тела. Тем самым в массиве субстанциального универсума обнаруживается своего рода иерархический каркас, составляющий основание системы каузальных отношений.