Текст книги "Эдвард Мунк. Биография художника"

Ты меня любишь?

Мунк отправляется во Фьезоле – очаровательную деревушку высоко в горах недалеко от Флоренции.

Там он пытается прийти в себя и разобраться в потрясении, каким стали для него отношения с Туллой. Он скучает по ней: «Сколько раз я мечтал вновь увидеть твой силуэт на твоем привычном месте на краешке кровати… Как мне тебя не хватало – ведь мы уже наполовину сжились друг с другом». С другой стороны, он отчаянно пытается убедить ее, а кажется, будто бы и себя в том, что он не способен вступить в «настоящий» союз, как того требует Тулла. Он просто не создан для такого счастья:

Когда мы были вместе – в любой момент, – когда мы лежали рядышком, когда любовались красотами Флоренции, когда гуляли по залитым солнцем дорожкам, когда просто сидели, – даже в моменты наивысшего счастья у меня было ощущение, что это счастье светит мне сквозь щелочку в двери – двери, которая отделяет мою темную камеру от огромного танцевального зала жизни и света. Милая Тулла, мне только краешком глаза удалось увидеть эту прекрасную и ужасную жизнь, но я все-таки увидел ее. Может быть, без этого я был бы счастливее… Когда я встретил тебя, я был здоров, а сейчас похож на привидение. Мне пора за работу, которая требует от меня полной душевной отдачи. Ты должна понять, что я не могу отказаться от своей цели.

Но Тулла совершенно не желает понимать никаких намеков. Она воспринимает разлуку как временную и шлет во Флоренцию и Фьезоле письмо за письмом, где рассказывает о том, как она по нему скучает – и о жизни норвежской колонии в Париже.

Она подробно повествует о Гуннаре Хейберге, и вот этого ей точно не следовало делать. Ведь это похоже на неуклюжую попытку вызвать у Мунка ревность:

Почему ты не дружишь с Хейбергом? Мы вчера весь день провели вместе. Он выражался так странно, ты даже представить себе не можешь, какое сильное впечатление он на меня произвел, мало кому в моей жизни удавалось так меня поразить. Ну да ладно. Кстати, он передает тебе привет.

Несколько дней спустя:

Сегодня я жду в гости Хейберга, он обещал зайти ко мне, если еще не уедет к фру Крог в Гре. Он бывает ужасно забавным, почти неотразимым временами – ну да об этом долго рассказывать.

Очевидно, все это вызвало довольно резкую реакцию со стороны Мунка (письмо Мунка не сохранилось, только отрывки и наброски), потому что в следующем же письме Тулла принимается изо всех сил убеждать:

Но вот что я скажу тебе: Хейбергу ничуть – ни капельки – не удалось увлечь меня. Напротив, как это ни странно, чем больше времени я провожу с ним, тем меньше он мне нравится – он, так сказать, захватил меня врасплох в первое время.

Вдобавок ко всему Мунк получил две открытки и из норвежской общины. Скульптор Сегельке, его приятель еще по берлинским дням, прислал сообщение следующего содержания: «Теперь фрёкен Л. здесь – у нас. Можешь оставаться там. Нам и так хорошо». Другое сообщение пришло от самого Хейберга, выдержанное, на беду, в том же шутливом тоне. «Спасибо за Туллу Ларсен», – стояло в открытке, подписанной Хейбергом и, само собой, его «официальной» любовницей Одой Крог.

С годами посеянные этими неосторожными словами подозрения примут в больной фантазии Мунка поистине гротескные формы. Гуннар Хейберг удостоится почетного места в мунковской личной галерее демонов – он будет персонифицировать аморальность и распущенность, что найдет отражение в бесчисленных карикатурах и похожих на Хейберга фигурах в картинах Мунка. Художник даже обвинит Туллу Ларсен в том, что она была любовницей Хейберга еще до того, как встретила его, Мунка, да что там – не кто иной, как Хейберг, их и познакомил!

Тем не менее Тулла, судя по тем же письмам, до Парижа с Хейбергом знакома не была. А вот трещина в отношениях двух приятелей возникла уже несколько лет назад – вероятно, в берлинский период. Причина разногласий точно неизвестна. Возможно, здесь сыграла свою роль и связь Хейберга с Одой Крог. Эти двое уже довольно долгое время сожительствовали более или менее постоянно. Кристиан Крог с несчастным видом слонялся вокруг, изо всех сил стараясь поддерживать собственный богемный образ, в то время как его жена на практике осуществляла свое право на «свободную любовь».

В вопросах пола Эдвард Мунк и по натуре, и по воспитанию был моралистом, и даже дружба с Хансом Егером не могла здесь что-то сильно изменить. Бурные любовные коллизии в кружке «Поросенка» послужили стимулом к созданию самых значительных его работ, потому что он с чуткостью сейсмографа отзывался на душевные потрясения и трагические события, которые сопутствовали любви и ревности. В целом он придерживался характерного для своей эпохи воззрения, что корень всех зол лежит именно в женской природе, по сути своей животной, что женщина – это вампир, высасывающий из мужчины все силы, или Медуза, заманивающая его в свои сети, из которых ему никогда не выбраться. По замечанию одного искусствоведа, в данный период творчества «грех изображался Мунком в виде искушения, а точнее, искусительницы».

Но из правила, что олицетворением греха является женщина, Мунк охотно сделал исключение для Гуннара Хейберга – «с его хитрыми, непристойно подмигивающими глазками, слюнявым ртом и мясистыми губами сластолюбца».

К тому же пока художник выздоравливал во Фьезоле, в его распоряжении оказалось слишком много времени на построение догадок о том, что же все-таки происходит в Париже. Работать Мунк не мог, в лучшем случае сил хватало на осмотр достопримечательностей. 22 апреля он записал в дневнике: «Впервые за месяц во мне хоть немного пробудился аппетит – я выпил глоток вина и, подумать только, выкурил сигарету».

В конце апреля Тулла переехала в гостиницу в Гре, что в нескольких милях от Парижа. Там же, в Гре, в доме, принадлежащем его будущей жене, немецкой художнице Хелене (Елке) Розен, жил Фредерик Делиус.

В Гре Тулла получает от Мунка письмо, настолько ее обнадежившее, что она осмеливается задать прямой вопрос: «Ты меня любишь или нет?» Мунк в характерной для себя манере отвечает:

Милая, спасибо за письма. Конечно же я люблю тебя, в этом-то и вся проблема. Я думаю, что совершенно не способен быть с кем-либо рядом… По-моему, я способен только рисовать картины, и, значит, я должен сделать выбор между любовью и моей работой.

Тулла сидит в очаровательном, дышащем весной Гре и ждет, когда Мунк поправится и приедет в Париж. А он между тем отправляется в противоположном направлении – в Рим, надо же и Италию посмотреть, раз уж он здесь оказался. В Рим Мунк прибывает 5 мая. Он еще не совсем выздоровел и пребывает «в полном отчаянии», как он пишет Тулле.

Проведя в Риме не более двух-трех дней, Мунк отправляется на север. На пару дней он останавливается в Комо, чтобы «проверить на прочность ноги и нервы», а примерно 15 мая наконец добирается до Парижа. Тулла Ларсен вот уже как шесть недель изнывает от нетерпения в ожидании встречи с ним. Однако ее постигает удар: они увиделись всего два раза. Мунк поселился в Париже и потребовал, чтобы она оставалась в Гре.

Тулла пишет ему:

Я больше этого не вынесу, я целыми днями сижу дома и жду от тебя весточки, пока не дохожу до полного отчаяния и нервного срыва. Тогда уж лучше вовсе не встречаться – раз уж тебе так трудно выбраться сюда. Я не могу понять, почему ты не разрешаешь мне навестить тебя, ты ведь наверняка ходишь кругами по какой-нибудь маленькой комнатушке.

Мунк советует ей взглянуть на все философски:

Еще неизвестно, что лучше: огромная бесконечная тоска, что достигает глубин Вселенной, или минутное удовольствие. Что лучше – мечта о счастье или так называемое счастье.

Не приходится сомневаться, что Тулла предпочитала минутное удовольствие. Тогда же между ними появляется еще один камень преткновения, позднее приобретший в сознании Мунка не менее гротескные формы, чем предполагаемая неверность Туллы, – правда, с гораздо большими на то основаниями. Речь идет о деньгах. Ее деньгах.

Может показаться невероятным, но вскоре после сделки с Национальной галереей Мунк настолько обезденежел, что ему не хватало на дорогу домой. Судя по всему, он расплатился с частью своих долгов (но не за дом в Осгорстранне). Естественно, тетя Карен и Ингер тоже получили свою долю. Надежды на ткацкую карьеру Лауры так и не оправдались, и она в очередной раз «переехала» – скорее всего, в современное лечебное учреждение доктора Хольма в Холменколлене. Мунк посылал ей деньги, чтобы она могла выезжать на пикники и экскурсии.

Как бы то ни было, в конце мая – начале июня он получает денежную помощь от Туллы, причем она немедленно воспользовалась возможностью выманить его в Гре, попросив приехать за деньгами, чтобы ей не пришлось высылать их по почте.

Пятого июня, после, по унылому выражению Туллы, «девятнадцати дней заключения в Гре», Мунк отбывает домой через Гавр. Ему по-прежнему нездоровится. Она же остается – помимо прочего, по просьбе Мунка. Тот поручил ей заказать печать оттисков с каких-то его ксилографий и литографий. Только через две недели она добирается до Кристиании, но к этому времени Мунк уже благополучно уехал в Осгорстранн.

Там его ждали тетя Карен и Ингер. Конечно, Тулла тоже хочет приехать, разумеется, она будет жить в гостинице, – но нет, Мунк против. При этом он дает ей еще одно поручение практического характера – заняться вопросом отказа от аренды квартиры на Университетсгатен, 22, которую он снимает на пару с Хауге.

Альфред Хауге входил в круг норвежцев, с которыми Тулла больше всего общалась в Париже. Он был на мели и к тому же серьезно болен. Теперь он хотел вернуться домой в Норвегию, для чего надо было продать мебель, стоявшую в их с Мунком съемной квартире. Тулла пообещала ему в этом помочь.

Между тем Мунк не вносил плату за квартиру с прошлого ноября, и к этому времени его долг составил кругленькую сумму в 350 крон. Он написал хозяйке в надежде получить отсрочку, но та недолго думая обратилась к своему адвокату. В рядах участников драмы возникла настоящая путаница. Кристиан Крог послал Хауге денег, поэтому Тулла решила отложить продажу «прекрасной мебели». Но тут пришло письмо от адвоката по поводу долга Мунка. Большая часть долга сразу была уплачена – нетрудно себе представить, что Тулла, и до этого принимавшая активное участие в делах Мунка, с радостью ухватилась за возможность как-то помочь ему в решении его денежных проблем.

Она уезжает на лето в Дрёбак, и через Кристиания-фьорд одно за другим летят письма, почти слово в слово повторяющие письма из Гре в Париж. Она ужасно скучает, он так близко и в то же время недосягаем:

Милый! За что ты так со мной – неужели ты не можешь выбраться сюда хотя бы на пару часов? Наверное, тебе опять нездоровится – или в чем дело?.. Я так хочу с тобой увидеться – я еду к тебе первым же паромом завтра в четверг.

…Сегодня в половине второго я хотела тебе позвонить – но побоялась помешать; к тому же я надеялась получить от тебя письмо, так как ты не написал ни вчера, ни раньше.

Может, ты решил наказать меня тем, что не напишешь мне даже пару слов, хотя отлично знаешь, как я в этом нуждаюсь. Это жестоко с твоей стороны… Что бы ты ни решил – пожалуйста, напиши своей несчастной Тулле.

Она узнает, что Мунк собирается в Кристианию, и идет в гавань, мимо которой проходят паромы из Осгорстранна: «Сегодня я весь день смотрела на паромы – думала, может, ты меня увидишь. Но ты, наверное, поехал на поезде?»

Тогда она сама пересекает фьорд – якобы для того, чтобы навестить свою подругу Марию (Майю) Фогт; на деле же, разумеется, в надежде увидеться с Мунком. Но его нет на месте:

Мы сидели на пляже в Осгорстранне и смотрели, как садится солнце и всходит луна. Как мне тебя не хватает, когда вокруг такая красота и рядом ни одной живой души… Напиши мне хоть пару строк, чтобы я знала, что ты жив, неужели ты не понимаешь, как я боюсь больше никогда не увидеть и не услышать тебя.

Само собой разумеется, Мунк не мог остаться равнодушным к безысходной тоске Туллы, к ее чувствам, объектом которых был он сам. Муки Туллы отзывались болью в его душе, но единственное, что он мог сделать, – это попытаться отразить их в своих картинах.

Твоя огромная потребность в любви

Поверенной в отношениях между Туллой Ларсен и Эдвардом Мунком становится Осе Нёррегор. Осе, старая подруга Мунка, дружила также и с Туллой – они были ровесницами. Она знала, что Мунк и Тулла вместе ездили в Париж весной 1899 года, ее осведомленность простиралась очень далеко – она знала, почему Тулла оставила Мунка во Флоренции.

В одном из писем Осе говорит о неспособности Мунка разбираться в людях: «…При всем Вашем знании человеческой природы, которое Вы себе приписываете, меня, во всяком случае, Вы не очень хорошо понимаете. Возможно, отчасти и понимаете, но сколько их бывает, этих частей, мой дорогой друг». И добавляет с характерным для ее переписки с Мунком задушевным лукавством: «Кстати, по-моему, девушки Т.-типа – большие хитрюги. Или как?»

Такая формулировка говорит о двух вещах сразу. Во-первых, Осе считала, что Тулла не подходит Мунку (не исключено, что и бессознательно ревновала его к ней). Во-вторых, она поддерживала добрые отношения с обоими, передавала послания, разговаривала с Туллой о Мунке, но склонялась к его точке зрения – это с Туллой, не с ним, что-то не в порядке.

Год назад Хельге Роде [53]53
  Хельге Роде (1870–1937) – датский поэт-символист и драматург.


[Закрыть] прислал Мунку свою новую пьесу «В вихре танца». Эта пьеса вдохновила их общего друга Фредерика Делиуса сочинить музыкальную композицию, а Мунк сделал набросок, где на фоне людской толпы изображалась танцующая пара. Теперь Делиус собирался в Норвегию, он написал об этом Мунку и предложил отправиться вместе в поход по горам. Мунк ответил, что нездоров, да к тому же он должен работать. Встреча тем не менее состоялась: Делиус навестил Мунка в Осгорстранне. Вполне вероятно, что там же в те дни находился и Роде и что они втроем обсуждали планы совместного творческого проекта. Правда, планы эти так и остались нереализованными – если не считать картины «Танец жизни», созданной Мунком по прошлогоднему эскизу.

По сюжету картина отчасти напоминает «Три возраста женщины». Фон – берег моря, на первом плане – три женские и одна мужская фигуры, женщина слева – в белом, стоящая справа – в черном. Стоящая в центре женщина одета в длинное красное платье свободного покроя, которое тянется за ней подобно шлейфу. Если бы не цвет, можно было бы принять его за подвенечное платье.

Она танцует с мужчиной, в котором художник запечатлел собственные стилизованные черты. Тела танцующих сливаются в одно целое, они обведены общим контуром. Лица едва намечены, но на них безошибочно читается выражение искренней симпатии. Танцующие закрыли глаза, занятые исключительно друг другом.

Вокруг пары группируются все остальные фигуры композиции. Ближе к морю и лунной дорожке танцует еще несколько пар. Но это уже совсем другой танец – более веселый, фривольный. В одной из пар мужчина настойчиво прижимается к женщине, пытаясь сорвать поцелуй. Она уклоняется, предоставляя тем самым зрителю возможность увидеть его лицо – круглое, полное, с «мясистыми губами сластолюбца». Да, сходство с чертами Гуннара Хейберга, хотя и сильно стилизованными, очевидно.

Женщины, стоящие справа и слева от пары в центре, самозабвенно наблюдают за танцем. Та, что в белом, с легкой улыбкой вытянула руки, как бы становясь в танцевальную позу, – она готова перехватить танцующего мужчину и занять место его партнерши. Одетая в черное сцепила руки перед собой, в ее глазах – тоска.

На самом деле это два изображения одной и той же женщины – высокой, стройной и рыжеволосой. Это Тулла Ларсен. Они – каждый по-своему – в деталях напоминают ее портрет, написанный Мунком в начале их отношений. Но если Тулла и поняла смысл картины, то явно не приняла близко к сердцу.

Женщину, с которой танцует «Мунк», принято отождествлять с Милли Таулов. Она, скорее всего, олицетворяет то, чему мужчина посвятил жизнь, с чем он навсегда сросся всем своим существом и ни за что не может расстаться. Милли воплощает на картине искусство. Искусство отгородило его от неугомонной легкомысленной жизни, что бьет ключом вокруг.

Женщина в белом, стоящая слева, – это «молодая» Тулла, которая все еще надеется с помощью своей всепоглощающей любви выманить его наружу и заставить присоединиться к танцующим. Женщина в черном, постарше, – Тулла, признавшая свое поражение. Она никогда не станет партнершей Мунка, никогда не сможет заменить ему мечту, вдохновение, могущество искусства.

Эту картину можно назвать одним из самых наглядных примеров способности Мунка извлекать выводы общечеловеческого характера из самых, казалось бы, интимных личных переживаний. Он с легкостью использует в качестве материала образы самых близких людей – сестер, отца, Милли, Туллы. Он балансирует на опасной грани, едва не выставляя на всеобщее обозрение подробности частной жизни. Однако именно благодаря глубоко личному отношению к изображаемому – и к изображаемым – в его картинах ощущается сила и эмоциональный накал. Он это отлично понимал: «Я же говорил, что мои картины требуют личного переживания – внутреннего стимула». Природа, предметы и люди под упрощающей и стилизующей рукой Мунка превращаются в символы, «знаки» его собственного художественного алфавита, оставаясь глубоко личными и в то же время вполне читаемыми.

Тулла выдержала несколько душераздирающих встреч с любимым, но в конце концов все же сбежала из Кристиании в Лиллехаммер, а оттуда и в Фоберг. «Теперь между нами такое расстояние, что ты наконец сможешь от меня отдохнуть, – как ты давно хотел». 10 августа она, в полном одиночестве, отметила свое тридцатилетие. В мечтах она представляла себе, как он неожиданно появляется в дверях, решив сделать ей сюрприз на день рождения – «ведь отсюда до Кристиании всего пять часов на поезде». Конечно, ему это и в голову не пришло. Он даже не написал. «Я ужасно расстроилась, что ты не прислал мне ни словечка привета – в конце концов, сегодня у меня день рождения, – но ты, наверное, забыл». Так что ей пришлось довольствоваться письмами из Фьезоле, которые она все время носила с собой и перечитывала каждый день. Это чтение отнюдь не способствовало созданию праздничного настроения: «Я не чувствую, что у меня сегодня день рождения – обычно в этот день принято радоваться». Для полного счастья это еще и годовщина со дня их первой встречи.

Но на следующий день после дня рождения Тулла получает от Мунка письмо, куда он вложил и несколько специально сделанных для нее рисунков. Тулла приходит в экстаз: «Спасибо – огромное спасибо тебе за письмо, которое я только что получила, и спасибо за забавные рисунки – я не могу описать, как я дико счастлива получить от тебя весточку».

И как обычно, Тулла не может сдержаться, чтобы не отправить ему лавину приглашений приехать в гости. «Знаешь, я ни о чем другом больше и думать не могу, и я уверена, что это и тебе пойдет на пользу». Хутор в Фоберге, где она снимает комнату, находится высоко в горах. Это очень живописное место, и никого вокруг, кроме хозяев.

Тулла Ларсен и сама обладала некоторыми способностями к рисованию. Именно этим она занималась в Фоберге. Складывается впечатление, что Мунк поощрял это ее увлечение. Она шлет ему свои рисунки, а он старается заинтересовать ее графикой. Остается только удивляться исключительной наивности, которая побуждает ее энергично пытаться приблизиться к нему и с этой, самой важной для него, как ей известно, стороны. Ей как-то даже в голову не приходит, что Мунк, с его взыскательным вкусом, вряд ли мог потерпеть рядом с собой посредственную художницу в качестве жены.

Пару недель спустя ей наконец удается провести с Мунком несколько дней. Потом она пишет: «Как ты себя чувствуешь после всех этих дней и мучений со мной». После этой короткой встречи в ее письмах начинает звучать отчаяние. Она пишет практически ежедневно, иногда по нескольку раз на дню:

Я хочу сказать только одно: я так больше не могу – есть же предел силам человеческим… Почему ты, единственный, кто может помочь мне, не можешь помочь мне – почему ты, кто все отлично понимает, не хочешь понять, что я бесконечно страдаю от того, что так безгранично тебя люблю, и я не могу вынести, что ты вечно отсылаешь меня прочь, не хочешь быть со мной…

Я знаю, что не надо было писать тебе сегодня, когда я в совершенном отчаянии и безумно тоскую по тебе…

Но сегодня ночью мне вдруг пришло в голову, что ты уедешь, не сказав мне ни слова, ты говорил, что собираешься это сделать, – но ты ведь не можешь поступить со мной так бессердечно, ты не должен меня так наказывать…

Осенью Тулла прерывает свое добровольное изгнание и возвращается к матери в Кристианию. Постоянное внимание семейства выматывает ее. Мунк тоже меняет место пребывания, он покидает Осгорстранн, предварительно взяв еще 1000 крон под залог недвижимости, что означает, что залог теперь прилично превысил стоимость дома. Мунк в итоге поселяется в Нурстранне, правда, не в одном доме с семьей, а поблизости от нее.

Он тщательно дозирует встречи с Туллой: «К сожалению, сейчас я не могу с тобой встретиться». Он утешает ее тем, что почти не в состоянии общаться даже с сестрой и тетей. «Я, что называется, нелюдим». Тулла в отчаянии шлет ему подарки, в том числе и красивый резной ящичек, который до сих пор можно увидеть в доме Мунка в Осгорстранне.

Все же несколько раз они встречаются. Она пишет:

Спасибо за те прекрасные мгновения, что ты подарил мне вчера. Поговорив с тобой, я снова ощутила волю к жизни – видишь, мое желание встречаться с тобой время от времени нельзя назвать неразумным, хотя ты всегда объясняешь его этой причиной… Да, я очень хочу поцеловать тебя и т. п., но больше всего мне нужно быть рядом с тобой, пусть даже на расстоянии одного метра.

В этом письме она затрагивает тему, к которой Мунк будет постоянно возвращаться как на протяжении их недолгих отношений, так и все последующие годы. По поводу «женщин ее типа» он выражается весьма не рыцарски: «Им обязательно нужно затащить тебя в постель, другого развлечения, другого способа проводить время вместе они просто не признают». Очевидно, что Мунка пугали эротические аппетиты Туллы.

Здесь отчасти сказывается влияние господствующего в то время представления, что во время сексуальной близости растрачиваются силы, которые можно было бы направить на другую деятельность. Мунк разделял это мнение:

Во мне происходила страшная борьба между моей любовью к тебе и моей работой. Физически я не очень силен, но все-таки мне удавалось довольно много работать, потому что все свои силы я направлял на свою работу… А ты слишком женщина, чтобы удовольствоваться половинчатой любовью.

Это уже прямой упрек Тулле. Мунк заходит еще дальше. Он не только обвиняет ее в том, что ее любовь ограничивается физическим влечением и на настоящее, «глубокое чувство» она не способна. Оказывается, отчасти это по ее милости ему постоянно нездоровится и он вынужден бороться с «приступами слабости»:

Мне кажется, что я не тот мужчина, кто мог бы тебя удовлетворить. Ты натура сильная и здоровая, с твоей-то огромной потребностью в любви – я бы сказал даже, любовным голодом… Твои объятия не придают мне сил. Каждый раз я как будто отдаю тебе частичку моих слабых сил – потому-то я и страдаю от изнеможения… Мне очень не хватает того, что я назвал бы сестринской любовью. Я часто испытывал сомнения в твоей любви – мне казалось, что в тебе скорее говорит чувственность.

Неудивительно, что все это вызывает у Туллы новый приступ отчаяния. Не в последнюю очередь потому, что зерно истины в обвинениях по поводу ее «огромной потребности в любви» определенно есть. И она, воспитанная в тех же пуританских правилах, что и Мунк, вынуждена стыдиться своих настоящих желаний. Но все-таки она не сдается и старается снова завязать с ним контакт, в том числе и через Осе Нёррегор.

Однажды вечером Тулла с Мунком случайно столкнулись в кафе Гравесена. Трудно сказать, что же там действительно произошло, но встреча вылилась в бурную сцену, причем в качестве обвиняющей стороны выступала Тулла. «Между нами все кончено. Все закончилось тогда у Гравесена – как ты, наверное, помнишь. Тогда ты разорвала наши отношения», – пишет Мунк несколько недель спустя. Тулла – в полном отчаянии. Детальнейшим образом обсудив ситуацию с Осе, она решает снова уехать из Норвегии, на сей раз в Копенгаген и Берлин. Мунк планировал выставки в Германии, и конечно, уезжая, в глубине души она надеялась, что он приедет следом.

Одной из причин ее решения покинуть Кристианию было и то, что по городу поползли слухи о ее отношениях с Мунком, причем весьма для нее нелестные. Если верить Тулле, Мунк отнюдь не воздерживался от возможности поговорить о ней с другими: «А еще все эти равнодушные люди, с которыми ты говоришь обо мне… Потом они мне это пересказывают – как можешь ты поступать подобным образом?!»

В конце октября Тулла находится в Берлине, от Мунка ни слуху ни духу, и она в отчаянии рассылает повсюду письма и телеграммы. Наконец Мунк передает ей привет – через Осе. В том же письме Осе пишет, что Мунк отказался от планов выставляться в Берлине; для этого ему не хватает сил и здоровья. Вместо этого он собирается в Холменколлен, чуть ли не в санаторий для поправки здоровья.

Тулла окончательно падает духом. Сидя в полном одиночестве в берлинском гостиничном номере, отчаявшаяся, она умоляет Мунка:

Вчера и сегодня я весь день просидела в комнате и слушала, не пришла ли телеграмма от тебя, но теперь сдалась, – наверное, ты не хочешь писать. О, я умоляю тебя, пришли мне письмо или телеграмму. Я тебя очень прошу, доставь мне эту радость – я только о тебе и думаю, и мне все кажется, что ты смертельно болен и устал от всего.

Твоя Тулла

Если я не получу от тебя вестей в субботу или воскресенье, то просто не знаю, что сделаю, – пожалуйста, Эдвард, хотя бы одну телеграмму.

Письма, подобные этому, производили на Мунка сильное впечатление. То, что он никак не реагировал, не значило, что происходящее оставляло его равнодушным. Напротив, мучения Туллы практически лишили его способности работать. Что-то нужно было с этим делать. В Холменколлене Мунк в отчаянии придумывает, как развязать – а точнее, разрубить – этот узел, и поспешно излагает Тулле головокружительный план их обоюдного спасения.