Текст книги "Давайте помолимся! (сборник)"

Езжу по деревням, встречаюсь со многими людьми. Они все, конечно же, разные, но я-то один!.. В деревне – Гурий. Ещё в деревне есть Счетовод. В соседней деревне – директор местной школы. С ними и делюсь всем, что увидел и услышал в поездках, что думаю по поводу увиденного и услышанного. Хочется же с кем-нибудь поделиться, показать себя умным, а то и мудрым! Ошибка ли это молодости, или поиск надёжного товарищеского плеча, трудно что-либо утвердительно ответить по этому поводу. Какая мне польза от пересказов и умозаключений? В одной из предыдущих глав я с горечью поведал о сапожнике-единоличнике Проворном Романе. Почувствовали ли вы эту горечь?.. Я в ту пору переходил из детства в юность. По самовольно выбранному пути. Взвалив вдобавок к своему и тяжкий груз горькой судьбы Роман-дэдэя и его семьи. Когда я стал свидетелем эпидемии асептической ангины, то был готов к пониманию происходящего, начинал мыслить на уровне сельского, районного масштабов… В комсомол я попал после путешествия вниз по Волге, поучаствовав там во многих деревенских «посиделках». Мир широк, но вместе с тем и узок. Событиями, одинаковостью людских судеб узок он. Ну вот, через вышеупомянутые события прошёл я школу жизни. Но кому от этого польза? От того, что я знал, понимал, переживал, стало ли лучше Проворному Роману? Победил ли голод Немой Джамай?.. Изменилась ли хоть ненамного жизнь команды бабки Павлины? Поднялось ли настроение у голодных крестьян Бегишева?.. Если не претворяются твои светлые порывы и чаяния, которыми ты вдохновился в молодости, остановись, подумай, не спеши: заблудиться очень просто! Обо всём этом я не думал. Я и представить не мог, что Счетовод не только поддерживает связь с чекистами и является их простым агентом, каких сотни и сотни повсюду, он, оказывается, поставленный присматривать за пятью сёлами резидент МГБ «Лесков». А с чего это директор школы всегда поддакивал моим решительным словам: «Да, да, нужно бороться с несправедливостью, творящейся в стране!» – и утвердительно кивал головой?.. Может, он тоже состоял на службе у органов?.. Если ошибаюсь, прости меня, директор, я зла на тебя не держу! Не обижаюсь, не проклинаю… Может, твоя дружеская поддержка в те непростые времена, твоё желание соучаствовать в непримиримой борьбе за справедливость пошли мне только на пользу!.. А живые примеры и неопровержимые доказательства злокозненной сущности большевизма, приведённые тобой в редкие минуты нашего уединения в бане или за накрытым столом, возможно, стали неугасимым маяком на моём жизненном пути. Невозможно же разобраться в девятнадцать-двадцать лет во всех перипетиях, если не опираться на чужой опыт, не чувствовать поддержку крепкого дружеского плеча!.. Несмотря на мои нынешние подозрения, я благодарен тебе, директор!..

Счетовод тоже жив-здоров. Живёт в Казани. Думаю, что ты интересуешься новинками татарской литературы, а значит, и до тебя дойдёт это изобличающее произведение. Доведут. На тебя я тоже не в обиде, даже если это именно ты из «сострадания» к нашим заблудшим с Тавлиным душам «отвёл нас под ручку» на Чёрное озеро… разве в тебе дело-то?

Осень сорок седьмого. Приближается зима. Живу вместе с руководителем отдела культуры Гараем Гараевым. Организовав агитбригаду, поставив несколько спектаклей, часто разъезжаем с концертами по деревням. Гарай, знаменитый на весь район гармонист, если затянет «Зелёную гармонь с колокольчиками», зал плачет. В разговорах о политике Гарай во многом меня поддерживает, хотя я не помню, чтобы предлагал ему: «Давай бороться против советской власти!» Что-то сдерживало меня…

Когда по улицам замелькали стайки подростков с заплечными ранцами и девушек с белыми бантами на головах, настроение моё изменилось. Я стал скучать по некоторым друзьям, оставленным мною. Стало очевидно, что я не смогу всю жизнь работать в насквозь лживом комсомоле, перед кем-то унижаться и лебезить. Я понял, что в один из дней это благополучие лопнет, как мыльный пузырь. Всё чаще и чаще стала посещать меня отчаянная мысль: «А не возобновить ли учёбу в университете?» Посоветовался с родителями.

Папа с мамой, добрые, святые люди, не пошли наперекор моему желанию. Хоть я и не соответствовал их представлениям, не помещался на чашу привычных им весов, они не переставали надеяться на лучшее. На мой вопрос в один голос ответили: «Сам решай, как тебе поступить». Возможно, они ждали от меня чего-то другого? Надеялись, что я вступлю в партию, устроюсь на хорошую должность, привыкну врать и обделять, буду возвращаться домой, важно развалившись в проворном тарантасе, запряжённом добрым скакуном, бросив под ноги мешок крупчатки, а то и целого жирного барашка. Если даже и надеялись на такое, но виду не подали, наставлять на путь истинный не стали, лишь многозначительно переглянулись и промолчали. Откуда знали они, что ласковый родительский взгляд действует намного сильнее, чем самый строгий закон?!

Про возобновление учёбы, про отъезд в Казань я наверняка разговаривал и с Гурием, и со Счетоводом. Какие слова я нашёл для них, какие доводы, возможно, что и ругал, но оба, в конце концов, решили в следующем, 1948, году поехать в Казань. Один факт: у обоих не было среднего образования. Нет образования – нет и документов! Я решил им помочь. В комсомоле я немного пообтёрся, обзавёлся связями, обнаглел… А как иначе-то! Сейчас не вспомню, кто конкретно помог мне, но в итоге я выкружил для имевшего за плечами то ли семь, то ли восемь классов Гурия Тавлина аттестат о среднем образовании, а чтобы его без проблем приняли в партию, организовал и солидный комсомольский стаж. Счетовод сам сумел получить где-то фальшивый «аттестат с отличием». Фронтовик, отличник, коммунист! Такой парень проскочит в любую дыру как намыленный!

Перебрав в памяти всех университетских друзей-однокашников, останавливаюсь на Ибрагиме Нуруллине⁸³. Он фронтовик, потерявший на поле боя ногу. Молодой писатель, несколько рассказов которого (три или четыре) были опубликованы в журнале «Совет әдәбияты» («Советская литература»). Его имя в те времена уже обретало популярность. Хоть и своенравный, но справедливый, короче говоря, во всех отношениях авторитетный, надёжный товарищ. Волевой, мужественный, азартный спорщик, в общем, Ибрагим обладал многими сильными качествами, которых не было у меня. На заре татарского отделения Ибрагим был, пожалуй, самым основательным студентом. В начале декабря 1947 года я написал ему письмо… «Так, мол, и так, лодка жизни наскочила на мель, паруса поломаны ветром… Что делать?» Ибрагим ответил в день получения письма, 18 декабря. Вот оно, письмо от старшего товарища, лежит передо мной, суховатое, но очень тёплое, в котором он подтверждает наше единство в мыслях и желаниях. Скажу без утайки, предложенный Ибрагимом путь, по-коммунистически прямой… вызвал у меня, мягко выражаясь, активное несогласие. Когда я здесь, каждый день посыпая открытую рану горстями соли, с болью в сердце вижу, как коммунистический режим довёл колхозы до чёрного предела, когда я сумел дойти до мысли, что нужно искать пути борьбы с советской властью (как бы по-детски наивно это ни звучало!), он мне вот что советует. Цитирую. «Хочется сделать для тебя доброе дело, помочь тебе, – пишет он. – Как тебе быть? На мой взгляд, тебе нужно влиться в коллектив. Счастливым может стать только тот, кто всем сердцем, душой и телом будет предан коллективу, кто сможет ставить интересы коллектива выше личных… Идеальной целью для тебя должно стать счастье народа – коммунизм. Мне кажется, тебе надо учиться. Во всех смыслах этого слова, и в университете в частности. Если ты всем сердцем не примешь постулаты марксизма-ленинизма, выше перечисленные мной качества не обретёшь»…

Это – Ибрагим Нуруллин образца 1947 года.

А что пишет Ибрагим Нуруллин 5 января 1991 года?

«Нет, не по ту сторону Октября отступив, а скорее от ленинской эпохи отталкиваясь, начать строительство настоящего социализма – вот самый правильный путь для людей совести и чести, для людей труда».

Изменился ли Ибрагим Нуруллин? Нет, ни капли не изменился. За преданность своему слову, в отличие от многих других, поспешивших сменить и устои, и моральные принципы, Ибрагим-ага достоин огромного уважения. Однако до сих пор держаться ленинских постулатов, перевернувших XX век с ног на голову, подрубивших на корню развитие многих стран, столкнувших эти страны лбами, перессоривших многие нации и народности, заставивших их воевать друг против друга… Даже не знаю, что можно сказать про такое?.. Попавшие в опалу, свергнутые, ставшие ненужными коммунисты-начальники опять пытаются встать на ноги. А ведь прослойка этих командиров-дармоедов, присосавшихся к стране, у восемнадцатимиллионной армии коммунистов весьма и весьма немалая, однако!.. Их сегодняшний командир Сажи Умалатова⁸⁴ во всеуслышание заявила, выступая на одном из митингов: «Мы вернём тридцать седьмой год! И этим не ограничимся! Проделки каждого из вас мы забывать не намерены!» Понятно, что нынешнее оживление партийных, их «тотальный протест» – это предсмертные судороги. Желание мудрого человека Ибрагима Нуруллина засучив рукава лить воду на чёртову мельницу кровавого террора… и понятно, и непонятно! В намеревавшихся построить «настоящий социализм» Югославии, Эфиопии, Анголе, Кубе, Мозамбике и других странах заложенные Лениным мины, взрываясь на протяжении долгих лет, причинят немало бед их жителям.

Что касается Ибрагима Нуруллина, то он, повсюду заявляя, что Амирхан Еники – его «любимый писатель», так и не сумел дать достойную оценку глубокому творчеству классика и доказать узколобым коммунистам бесценность произведений Амирхан-ага. Это произошло потому, что вся жизненная философия Ибрагима Нуруллина не выходила за рамки ленинизма – науки, основанной на разрушении, за возвращение которой он и ратовал. В последние годы Ибрагим Нуруллин приложил немало усилий для доведения творчества Гаяза Исхаки до самых широких масс населения республики и всего татарского мира. Честь ему и хвала! Однако с уверенностью могу заявить: узким мировоззрением, основывающимся исключительно на догмах Маркса-Ленина, не понять всей глубины и духовного величия творчества Гаяза Исхаки, которое ещё ожидает своих читателей, толкователей и критиков – представителей нового поколения татар. Серьёзная оценка творчества классика невозможна без серьёзного национального воспитания молодёжи.

Теперь лишь на одного человека я втайне надеялся… Хоть мы и редко пишем друг другу, я чувствую, что он жив и здоров. Знаю, вынужденный все силы и время тратить на зарабатывание куска хлеба Мауля не любит писать письма. И хотя мы с ним давно не виделись… (Он провожал меня в путешествие в Астрахань, и только он единственный знал, куда я направляюсь!) Я всегда по нему скучаю…

В 1944 году, после депортации крымских татар, на повестку дня коммунистов встаёт вопрос о насильственном переселении казанских татар за восточный берег Урала⁸⁵. Назрел вопрос-то! Как Ленин не любил казанских татар, так и у Сталина самый ненавистный враг – это мы, татары. Он одним ударом хочет и хребет нам перешибить, и голову снести. А все желания Сталина должны исполняться незамедлительно! Уничтожив татар, он хочет потрафить русским шовинистам, русским чёрным националистам. Были, видимо, и у нашего великого вождя минуты робости перед чёрными силами русских! Его заискивание перед ними дошло до того, что после войны всю заслугу в победе он «переписал» на русских. Произнесённый однажды Сталиным тост, возносящий русских до небес, вспоминал в 1989 году, гордо стуча себя в грудь, ярый националист Валентин Пикуль⁸⁶. Людей, подобных Пикулю, ничто не может удержать от воплощения чёрных замыслов, им и палач – уважаемый гуманист, и вор – ангел.

Однако сталинские планы образца сорок четвёртого года в силу каких-то причин потихонечку изменяются. Маршалы, мудрые генералы в один голос восхваляют героизм солдат-татар. О татарах-тыловиках тоже говорят лишь слова похвалы и благодарности. Безропотный, искренний, умеющий довольствоваться малым татарский народ выходит на передовые позиции в труде! Короче, в последний момент, когда уже паровозы, должные увезти татар за Урал, стояли под парами, кто-то выступает против этой авантюры. Мало того, это знаковое противостояние закрепили рядом благоприятных изменений в судьбе татар. В университете открывается отделение татарского языка и татарской литературы, в консерватории, театральном училище подъём национального духа, в столице нефтяников создаётся татарский театр. Обобщая, можно сказать, что в татарской культуре наступает некое оживление – «эпоха ренессанса». Чьими усилиями осуществляется этот поворот, какие доводы и примеры пробили непрошибаемые каменные лбы коммунистов и изменили их намерения – об этом мы практически ничего не знаем. Но отважных героев, сумевших осуществить этот поворот-переворот, нужно бы знать в лицо и благодарить каждого поимённо!

Это же уму непостижимо: в прославленном университете – татарское отделение! В училище – студенты-татары! Эти два учебных заведения со дня основания жили в дружбе и творческом обмене мнениями. Мы были единственной татарской семьёй! Студенты университета читают лекции будущим артистам, а они с интересом посещают литературные пятницы в клубе Тукая и заседания университетского литературного кружка. В те времена на заседаниях литкружка можно встретить не только студентов и преподавателей, но и авторитетных, именитых писателей. Считаю, что не прошли бесследно частые визиты на занятия литкружка Латыф-ага Заляя⁸⁷, человека, беззаветно влюблённого в татарский народ, литературу и родной язык. Жаркие споры, возникшие во время обсуждения романа Гумера Баширова⁸⁸ «Намус» («Совесть»), не закончившись за одно занятие, с тем же накалом продолжились в последующие.

Я не помню, где и при каких обстоятельствах познакомился с Маулёй. Что стало толчком для возникновения нашей тяги друг к другу, тоже не осталось в памяти. Много лет прошло с тех славных дней! Но точно могу сказать: Мауля Султан с самого начала выделялся среди остальных студентов лидерскими качествами. Поэтом был Мауля Хасанов, взявший очень подходящий ему псевдоним Султан! Густые, чёрные, вьющиеся волосы. Скуластое смуглое лицо. Широко расставленные, словно от смущения друг перед другом, острые, карие глаза. Рост чуть выше среднего, сильные, натруженные руки. Увесистые кулаки, которыми он мог под хорошее, игривое настроение несколькими боксёрскими приёмами заставить кувыркаться не одного студента. До сих пор помню, как я упал и покатился к корням высохшего дерева в университетском саду. Долго болело в паху после этого столкновения. Хорошо, видимо, приложился Мауля! Он и по внешнему виду, и по духовному наполнению был настоящим человеком Востока, восточным поэтом. Самое главное – Мауля Султан грамотностью, подготовкой, убеждениями с головы до ног был осознанным противником большевизма. О чём бы мы ни говорили, наши мнения совпадали, нас тревожили одни и те же, не до конца разрешённые или наболевшие проблемы, мы были духовно близки с ним. С высоты прожитых лет точно не помню, о чём конкретно мы говорили, но самое нужное, касаемо различных ограничений и притеснений в жизни татарского народа, мы друг другу объяснить могли всегда. С позиций сегодняшних знаний могу сделать вывод: мы и в то далёкое время сумели значительно подняться по уровню сознания и мышления! Лживая приторность литературы, неумение достоверно показать имеющиеся в обществе противостояния, поверхностное изображение людских судеб даже маститыми писателями тревожило нас, волновало и терзало.

Тяжёлая жизнь была у студентов училища! Общежития нет, устраивались кто где, снимали самые дешёвые, бедные углы. Ставший впоследствии известным писателем Шамиль Бикчурин⁸⁹ учился на том же курсе, что и Мауля, и снимал квартиру на улице Жуковского. Хозяйка квартиры, несмотря на наличие семнадцатилетнего сына, была моложавой, здоровой, проворной и пронырливой женщиной. Ещё не все трофеи доехали из Германии, вот эта женщина и работала в отделе, занимающемся приёмкой и распределением трофейных ценностей, вагонами, а то и целыми составами ввозившихся в нашу страну. Студенты – в том числе и Мауля с Шамилем, подрабатывают на разгрузке вагонов с трофейными ценностями, видят больше, чем могут увидеть остальные: коммунистические начальники значительно «поправили своё материальное положение» в те годы, а у нас, бедняков, волосы вставали дыбом от такой информации, которую доводили до нас ребята, разгружавшие вагоны. Богатство – это богатство, от него перепадает «шерсти клок» всем, кто находится рядом. Студентам тоже хватало на булку с маслом, но отсутствие жилья многих угнетало. Если на еду потратишься, то заплатить за жильё уже нечем… Толковому человеку и трофейные ценности о многом могут рассказать!.. После войны о её итогах говорили примерно следующее: Сталин допустил две ошибки – во-первых, он показал российскому солдату заграницу, вторая большая ошибка – наш вождь показал иностранцам российского солдата… Увидели, запомнили… В наше время господства фактов выяснилось, что за Сталиным числились не только две ошибки. Но нам, простым деревенским парням, горячим подросткам, и этих двух ошибок было предостаточно.

Мауля тоже не смог обрести душевного тепла. Это был мечущийся, уставший от жизни, захлёбывающийся в волнах безнадёги человек тонкой душевной организации. В Казани на улице Карла Маркса жил его родной старший брат. К нему переселилась и мать. Брат, человек большого достатка, считал, видимо, верхом благодеяния оказанный им приют для родной матери, потому как не разрешал он Мауле приходить к ним и видеться с матерью. «Важным» человеком на высоком посту был его брат! Уж не на Чёрном ли озере он работал?

Среди всех людей Мауля был мне самым близким человеком, советчиком и помощником. Может, он и не был столь крутым среди звёзд первой величины в театральном училище – таких, как Разия Халитова⁹⁰ и Айрат Арсланов⁹¹, однако он был невероятно талантливым! Когда я, бросив учёбу, уехал из Казани, он ещё бултыхался, увлекаемый общим людским потоком, страдая и мучаясь…

Оказавшись на перепутье жизненных дорог, оглядываясь назад и заглядывая в будущее в попытке выбрать единственно верную прямую дорогу, я всё чаще думаю о своём друге. Мне кажется, что начало клубка моей судьбы в его руке, если мы будем вместе искать, то найдём прямую дорогу, думаю, что и ответы на волнующие нас вопросы окажутся где-то поблизости.

В один из дней, когда мы интенсивно протирали штаны, готовя заседание очередного бюро, почему-то испугав, неожиданно зазвонил телефон, меня вызывали в МГБ. Однако я быстро успокоился. Ни о чём не переживал, ни за кого не боялся. Это было бестолковое время, когда я целиком интересовался лишь собственной персоной, а внимательно изучить что-то другое не находил ни времени, ни желания… Ничего не знал я и о силе этой полусекретной организации, как не замечал и скрытно подобравшихся ко мне щупальцев. Отправился по адресу, нашёл, по собственной воле проник внутрь. За широким, крытым сукном столом с мощными ногами восседал мой старый знакомый. Я поздоровался. Он моё приветствие не принял, предлагая сесть, уголками глаз скосился на стул. Некоторое время сидим, глядя друг на друга, а в мою душу потихоньку закрадывается подозрение. Затем он открывает обитую клеёнкой узкую дверь слева от себя и кому-то призывно машет. От увиденного… я чуть не падаю со стула, теряю дар речи. Передо мной, сгорбившись, стоит Мауля Султан. Нет, нет, не Мауля это – а я сам, возвращаюсь с берегов Каспия, с волжских заводей… Один к одному! Разница лишь в том, что я шёл босиком по снегу поздней осенью. А сейчас конец лета… Мауля бос, грудь нараспашку. На теле ни рубашки нет, ни майки. Истерзанные, истрёпанные штанины брюк висят, словно приклеились к подолу задрипанного, облезлого бешмета. На бешмете нет ни одной пуговицы, Мауля подпоясал его полусгнившей, почерневшей от старости лыковой верёвкой. Низ подбородка и почерневшее, осунувшееся лицо заросли кудряшками. Обгорелый на солнце, опалённый и высушенный им! Под неостриженными ногтями то ли грязь, то ли угольная пыль набилась. Парень стоит, едва заметно улыбаясь, и пристально смотрит на меня, словно чего-то ждёт. Распираемый мыслями лоб то сожмётся, то расправится. Тот мужик, не моргая, смотрит на нас. Когда из уст сотрудника МГБ срывается: «Узнаёшь этого человека?», Мауля пытается наклониться ко мне, его руки зашевелились, словно хотят что-то сказать.

«Узнаю, узнаю!» – отвечаю я незамедлительно. «Кто это?» И вправду, кто? Что ответить? За кого выдаёт себя Мауля?.. «Это Мауля Султан. Поэт. Мой друг. Студент театральной школы!» Что ещё можно добавить? Какие факты привести для того, чтобы облегчить участь друга?.. А тот мужик презрительно усмехается: «Странные у тебя друзья, оказывается! А насчёт артиста ты врёшь. Ну давай, разыграй что-нибудь. Комедию нам покажешь? Или споёшь?» Иногда заданные вопросы звучат грознее приговора или обвинительной речи. В вопросе моего давнего знакомого читался угрожающий подтекст: «Если не споёшь, отсюда никогда тебе не выйти!» Я замер, глядя на Маулю – бедняжка, из него такой же певец, как и из меня – аховый.

Неожиданно по его лицу, глазам, лбу, ввалившимся щекам пробегает непонятно откуда взявшийся луч света. Мауля встаёт на носки израненных голых стоп, потрёпанный бешмет не в силах скрыть ширину его вздымающейся груди, пальцы с чёрными скобками ногтей сжимаются в разом отяжелевшие кулаки, из глаз катятся две крупные слезы. «Воин Красной Армии! Спаси!» – шепчут отлитые из стали губы Маули. Во время войны был такой плакат-призыв. Какой великий этюд смог разыграть Мауля, талантлив был, чертяка! Работник МГБ остаётся без слов. Поняв, что проиграл, он лишь машет рукой. Я увожу друга к себе на квартиру…

По дороге мы кратко обо всём говорим. Оказывается, то ли в Томске, то ли в Омске у Маули есть старший двоюродный брат. Когда стало совсем невмоготу, Мауля в надежде на лучшее отправляется к брату. Приезжает и видит, что на месте барака, где жил брат, развалины, нового адреса никто не знает. Мауля с неделю пытается разыскать родственника… чтобы прокормиться, продаёт всю более или менее приличную одежду, обменивает на старьё с доплатой… Мауля не умеет ни воровать, ни зарабатывать чем-либо, кроме актёрства. Он всей своей сущностью великий актёр, талантливый поэт, не помещающийся в узкие жизненные рамки Высший дух и вместе с тем – нищий бродяга.

Бросив бешмет в сенях возле козы, входим внутрь дома. Увидев заколоченные досками два из четырёх окна, бедное убранство перекошенного домишки, Мауля со смехом восклицает: «Здесь можно жить!» На наше счастье, хозяйка Ксения Фёдоровна куда-то ушла. О чём мы говорили? Искренне соскучившись друг по другу, какой информацией обменивались мы в тот день? Ничего этого я уже не помню. Высокие слова, великие мысли, бурные устремления впитались в старые стены разваливающегося дома Ксении Фёдоровны. Мы были бескрылыми птицами, рвущимися в небо наших фантазий! Помню слова Маули: «Не помещаюсь я в этот мир!» Затем, почесав спину, добавил: «И мир не помещается в меня!» Помню, что варил картошку. Помню, что собирался слить воду из кастрюли, а Мауля накинулся на меня коршуном, врывал кастрюлю из рук и, подняв, большими глотками начал пить. Когда голоден, в глотку и лёд, и кипяток пролезет, оказывается! «Дурак, это же замечательный бульон!» – сказал он, удовлетворённо вытирая рот ладошкой. Ну что тут ещё добавишь?

Сам голытьба голытьбой, но друга приодеть сумел: дал ему брюки, кирзовые сапоги, чистую, незаношенную рубаху-косоворотку и коричневый пиджак в полоску. Посмотрев на своё отражение, Мауля надолго замолкает. Три-четыре дня попотчевав дорогого гостя, я направляю его пионервожатым в детский дом села Имян, вручив документ – постановление бюро. «Терпи! – прошу, зная непоседливый характер друга. – Ничего другого тебе не остаётся, идти тебе больше некуда! Там перезимуешь. Изредка будешь наведываться в Заинск, и я буду иногда приезжать! Столоваться будешь из общего котла, а деньги не трать, копи».

Через неделю-полторы наш парень возвращается. С утра пораньше приехал, я на работе был. Мауля, не заходя в дом Ксении Фёдоровны, ждал меня, сидя на глиняном фундаменте. Я с укором посмотрел на него, а он: «Нет, не получается, больше не поеду туда. Природа, лес кругом, выделили мне и клетушку, с питанием тоже проблем нет. Картошку ешь, сколько влезет – своя же, не покупная. А мне простор нужен!.. Чувствую, ты тоже отсюда улизнуть хочешь, не так ли? По твоим словам я это понял ещё до отъезда. Мне простор нужен… Свобода!»

Дав денег на дорогу, я проводил его. Проводил и вспомнил великих актёров из пьесы Островского «Лес»: Счастливцева и Несчастливцева⁹². Да, одноклассники Маули жили богато и красиво, добились многого. А Мауля не вписался в эпоху, не подчинился угнетениям и несправедливости, царившим в то время. Позже я узнал: так и нераспустившийся прекрасный бутон, великий сын татарского народа Мауля Султан повесился в тюремной камере города Горький…

Сейчас вот думаю: сколько горя выпало на одну семью! Мать, приютившаяся у одного сына, но вынужденная отречься от другого… Старший брат не пускает младшего на порог дома лишь за то, что тот беден, горделив и несгибаем духовно… Кочующий из Томска в Омск, из Омска в Томск вечный квартирант, так и не обретший ни своего счастья, ни своего места татарин. И сам Мауля, молодой парень, вобравший в тонкую поэтическую душу все эти беды и сумевший разглядеть через маленькие личные трагедии общую большую трагедию огромной страны… Его яркая звезда ещё долго светила на моём день ото дня расширяющемся горизонте. Оказывается, не все безропотно согласились жить в тесных сталинских ошейниках, стреноженные путами ленинизма, выкрикивая, подобно одуревшей сороке, цитаты из «великих» учений! Среди множества умных фраз Достоевского⁹³ я выбрал для себя одну: «Общество, – говорил он, – бесстрастно взирающее на любое тиранство, – общество больное, разлагающееся». А разве не были яркими звёздочками среди миллионов подавленных, раздавленных режимом соотечественников Хабир Зайнуллин, молодой Гарай Гараев, горделивый поэт Гурий Тавлин? Мауля Султан был Солнцем, но он не смог разогнать заслоняющие его тучи.

В одну из последних встреч с моим близким другом и ровесником, исключительно трудолюбивым, светлым, духовно богатым человеком Шамилем Бикчуриным я несколько раз настойчиво повторил: «Мы прожили жизнь, прошли сквозь сложнейшую эпоху, бывали минуты, когда говорили не то, что хотели сказать, писали не о том, о чём просила душа. Поверив лживым каменным идолам, выпускали книги на потребу их твердолобым сатрапам. Хоть и запоздало, давай опомнимся! Почему ты ни строчки не написал о годах зарождения театрального училища?! Кто-то же должен оставить память о таких великих людях, каким был Мауля Султан! Напиши! Возьмись за это!» Наши беседы происходили в Доме творчества в Малеевке, среди великолепных лесов, во время прогулок по красивейшим местам, невольно наводящим на раздумья. Шамиль после долгой паузы лишь отрицательно покачал головой: «Нет…» Расспрашивал я и у другого ровесника, Айрата Арсланова, о Мауле Султане. Хотя они и не были близкими друзьями, но я надеялся, что чуткий Айрат Арсланов должен понимать, с кем рядом он учился. Но в ответ на свой вопрос услышал лишь надменное молчание.

Я не накладывал на себя рук, мысли о смерти не посещали мою голову. Я в те годы написал много рассказов, некоторые из них до сих пор «живы». Кропал стихи, они тоже не пропали. Газетам и журналам материалов не предлагал. Я ещё не до конца раскрылся и увядать поэтому не собирался. Я решил, что осенью сорок восьмого восстановлюсь в университете. Секретарь райкома по идеологии, полноватый, со свисающим на лоб чубом, толстопузый Гимазетдинов и слышать ничего не хотел о моём увольнении. Не из-за того, что я очень «ценный кадр», о моём своенравии и упрямстве Гимазетдинов наверняка знал, просто в то время не было желающих работать в комсомоле! Очень уж неблагодарный и бестолковый это был труд! Райкомовский баловень Гимазетдинов топал ногами и кричал: «Я тебе такую характеристику напишу… тебя не то что учиться, дерьмо клевать не возьмут!» Я обрадовался.

Я считал, что Гимазетдинов не знает татарского языка, в то время большевики поголовно разговаривали на языке великого собрата! И я, крикнув ему по-русски: «Плевал я на твою характеристику!» – с грохотом захлопнул дверь и ушёл. Нет ничего сподручней русского языка, когда нужно кого-нибудь обматерить!

Смотри-ка, а я иногда бывал и отчаянным, оказывается!

13

И маленьким людям большие сны снятся…

Фёдор Достоевский

Опыт есть, какая дверь университета в какую сторону открывается, знаю, гладкие пороги, подводные камни-рифы успешно преодолеваю. Начинавшие вместе со мной в сорок пятом теперь уже на четвёртом курсе. Высокие ещё больше подросли, коротышки в ширь раздались. Девушки завивают кудри по последней моде, картошка изо рта у них уже не виднеется, городские барышни они теперь. С такими лаптями, как я, издалека-а-а разговаривают. Жизнь изменилась, количество курсов увеличилось, и студентов-татар стало заметно больше. Регулярно выходит «Әдәби газета» («Литературная газета»), где студенческие таланты соревнуются в острословии. Встречаются и странные личности – на первом курсе, в одной группе со мной учится автор нескольких книг, популярный писатель, глава семейства, многодетный отец Ахмет Юнус⁹⁴. В общежитие я не заселяюсь, с прошлого раза воспоминания не развеялись. Глубокие следы от чирьев, выскочивших после многократных простуд в общаге, до сих пор не сошли… Снимаю угол у одной русской женщины на улице Островского. Счетовод от меня не отстаёт, с документами отличника-фронтовика поступает на исторический факультет университета. Гурий – студент пединститута. Встречаемся время от времени. Учусь, пишу, изредка наведываюсь в театральное училище. С Зайнап Алимбековой из Аксубаева пытаемся крутить любовь. На Островского мы недолго прожили, мой однокурсник Нил Юзеев, симпатичный и воспитанный парень, пригласил меня к себе, на улицу Бехтерева, где он снимал комнату у Гильмия-апа Тагировой. Счетовод, понятное дело, увязался за мной. Хозяйка квартиры тоже пишет стихи. Гильмия-апа наверняка испытывала нужду в деньгах, одинокая, нигде не работает, интересно, на что жила эта бедная гордячка, неужели ей хватало перепадавших от нас кутарок?.. В узкой, как могила, комнате мы всё-таки смогли разместиться втроём. Гильмия-апа ходит через нас. Разделили обязанности: Нил снабжает продуктами, я смолоду повар-ас, а Счетоводу досталось мытьё посуды и подметание полов. Нил с утра до вечера пропадает на учёбе, его тянет к наукам, ни одной лекции не пропускает, с девчачьей аккуратностью ведёт подробные конспекты, во всех отношениях пунктуальный, опрятный человек. Во мне, по традиции, сильно скоморошество, не могу быть серьёзным, одеваюсь неряшливо, густые волосы лоснятся и свисают до плеч. Потрясая львиной гривой, приходит Тавлин. Я бережно храню фотографию, на которой мы вдвоём с Гурием. Ох и видный парень был Гурий, тонкий греческий нос, добавляющие аристократизма чуткие ноздри, прямая, ровная спина, горделивая осанка. Белый лоб, крутые дуги бровей, шикарные волосы!.. Если Гурий идёт по Баумана, то все девушки и женщины, забыв, куда шли, табуном увязываются за ним. А сколько утончённых, увлекающихся литературой девушек теряли покой и сон, мечтая о встрече с Гурием. Но он гордец, хвастун, и, как все красивые мужчины, пренебрежительно относится к поклонницам! Однокурсниц называет «Козьи копыта!», ни больше ни меньше. И в целом взгляд, манера держать себя выдавали в Тавлине неимоверно крутого гордеца. Столько времени общаясь с ним, я ни разу не видел его занятым какой-то работой и даже поглощающим пищу! Он мне казался потомком знатного рода, человеком, случайно попавшим в наш, полный странностей мир. Его мама Машук-апа, уроженка села Бурды, была видной женщиной. Белый лоб, умный взгляд, и в манере говорить было какое-то благородство у покойной Машук-апа. Я всегда прощал Гурию и хвастливость, и преувеличения, потому что считал его намного умнее и выше себя. Он частенько прикладывал крепким словцом и советскую власть, и мировой порядок, и царящую повсюду несправедливость… Присутствие Счетовода ни он, ни я не брали в расчёт. Наоборот, в последние годы я специально разыскал Гурия, чтобы свести со Счетоводом. Но Счетовода не оказалось дома. Гурий с удивлением говорил: «Аяз, в моём тюремном деле нет ни одного доноса от Счетовода!» Гурий, Гурий, в тюремных делах фигурируют совсем другие люди!.. Доносы от настоящих, оплачиваемых агентов КГБ никогда не подошьёт в папку, КГБ бережёт своих наёмных «трудяг». Их настоящие имена и фотографии заперты за семью замками, они спрятаны в железных сейфах архивов КГБ. Сегодня не хочу стравливать Гурия и Счетовода. Счетовод тоже дитя своего времени, его можно и нужно понять. Хотелось бы знать только одно: за что же так невзлюбил Счетовод Гурия Тавлина?.. Наверное, мы об этом никогда не узнаем…