Текст книги "Высшая мера наказания"

«Ему из-за принципов пришлось эмигрировать. А я, за неимением хороших идей, оказался в Египте. Хотя называется это как-то по-другому? Депортацией, что ли».

«Волга» остановилась возле двухэтажного здания. Гостя в «браслетах» любезно пригласили в контору. В канцелярии, за столом сидели двое. Упитанный дядя приказал снять наручники. Предложили сесть. Дядя оказался прокурором Дзержинского районного отделения. Плюгавенький, с землистым цветом кожи, человечек лет тридцати, назвался Петросом Погосяном. Старшим, особо важным и ещё каким-то архиследователем. Прокурор назвал только фамилию, – Сафарян. И продолжил:

– Ты догадываешься, почему именно мы санкционировали твой арест?

Узник прикинулся дурачком. Сафарян взглянул по – прокурорски:

– Преступление, в котором тебя обвиняют, было совершено в соседнем Ленинском районе. За месяц до этого в нашем убили двоих авторитетных вурдалаков, заправлявших валютными махинациями в стране. Припоминаешь что-нибудь? Или тебе помочь?

«Дурачок» слегка поумнел и заумничал:

– А разве не вы тут всем заправляете?

Архиважный вмешался:

– Ты давай, мне дуру не гони! Твой фоторобот встречался с обоими накануне смерти.

«Дурачок» обиделся:

– А я при чём? Робота и спрашивай.

Следак особо сважничал:

– Есть и свидетель, видевший тебя на месте преступления. Мы сэкономим время и деньги, если станешь сотрудничать.

Упитанный добавил:

– Час назад с отцом твоим условились о чистосердечном признании. Получишь минимум. А без этого потянешь на «вышку». Сейчас отведут в камеру. Родные передали еду и одежду. Отдохни! Петрос всё сделает как надо.

И Сафарян приказал увести задержанного.

Двенадцать метровых квадратов светлели небольшим окном. Пол деревянно скрипел. «Шконки» двухярусно жались к обоям. Для полного счастья не хватало остальной мебели. За спиной закрылась дверь. Чуть мягче, чем в тюрьме, но всё же закрылась. Тот же скрежет и звон. Узник поставил домашние гостинцы на одну из шконок. Лёг на соседней и сразу заснул. Знакомый шум ворвался тревогой и он вскочил. Сказался прошедший день. В камеру втолкнули человека. Как-то демонстративно грубо. Обернувшись, тот выругался по-русски, многоэтажно. И прошел вперёд. Сделал это по-хозяйски, обстоятельно. Сел. Поздоровался:

– Здорово! Русский? Из местных, али как?

Узник ответил:

– Здравствуй! Да нет. Я из Грузии, Тбилиси. И не русский. Разве что, по рождению. Еврей я.

– Бывает. Можно и ошибиться. Больно на русского похож. У меня родня в Тбилиси. На Авлабаре и в «Африке». Галумовы.

Не дождавшись реакции, представился:

– Зарзант. Из города. Недавно вышел и вот опять. Но на этот раз я чист, только…

И разговорчивый сокамерник посвятил соседа в подробности ареста и собственных планов. Чтобы отвязаться, тот указал на сумку и предложил перекусить:

– Составишь компанию? Всё домашнее, свежее.

Через минуту нижнюю шконку превратили в грузинский стол. Шашлык и вареная курица ещё были тёплыми. Зарзант не заставил себя упрашивать. А вот соседу кусок в рот не лез. Он попробовал любимую рыбу. Взяв королёк и виноград, отошел к своей шконке. Зарзант был голоден. В перерывах между блюдами, похвастался авторитетностью и рассказал о побегах. В конце трапезы предложил бежать вместе. Доверившись новому знакомцу, захотел компенсации. Поинтересовался степенью осведомленности ментов. И без семи пядей во лбу ясно, что не всё чисто. Но узник не подал виду, что догадывается о причине расспросов. Хотелось спать. И вскоре его мерное дыхание прервало словесный поток «стукача».

Короткий сон восстановил силы. Не открывая глаз, размышлял о ситуации:

«Главный козырь в игре – он сам. Попробуют разыграть и получить с отца по-полной. За отсутствием зацепок, его будут раскручивать на чистосердечное. Чем они готовы поступиться ради этого? И до каких пор сможет отрицать причастность к убийству?».

Полуприкрытые веки скосились в сторону «седки». «Авторитет» сыто отдыхал. Не сняв обуви. Похоже, мужик ждёт вызова. Но тот даже не захрапел на звук отпираемой двери. Увели еврея. В канцелярии ожидал зам Сафаряна. Зачитал постановление о заключении под стражу на время следствия. После ознакомления счастливца увели. По-пути заглянули в туалет. Там же удалось умыться. Впервые за последние сутки водой из-под крана. Конечно, это не родник на перевале. Но лучше штрафного кипятка. Очутившись на нарах, посвятил Зарзанта в суть вызова. Затем сели ужинать. На этот раз узник ел с аппетитом. «Боржоми» завершила трапезу. Часовая прогулка от стены к стене настроила на определённый лад. Жизнь окрасилась в очередной решетчатый цвет. Относительно спокойная ночь со дня ареста. Утро началось с рассвета, прячущего взгляд. Любезно пригласили к следователю. Культурный важняк ждал с нетерпением. Кроме «холла» для допроса, на втором этаже находились женские камеры. Петрос пришёл с коллегой. Тоже важняк из прокуратуры района убийства. Плюгавый вскользь заметил, что по соседству допрашивают Людмилу. Это был «запрещённый приём». И узник не выдержал. Не мог же допустить ареста сестры! Голос сорвался:

– А причём сестра? Ответы на вопросы получите, если немедленно отпустите её! Она всё равно ни о чём не знает.

Заморыш-следак часто замигал глазёнками:

– Значит, признаёшься в убийстве?

– Я уже сказал, – отпустите сестру. Пообещайте, что никого из родных тревожить не будете. Тогда и получите ответы.

Петрос переглянулся с коллегой:

– Обещаю! Рассказывай, как было дело!

Бросил резкую фразу в трубку телефона о прекращении допроса Люси. И взглянул на узника. Тот усмехнулся:

– Да ну! За лоха держишь, начальник? Этого недостаточно! Только после личных гарантий прокурора.

Прокурор явился сразу. Всё пообещали, заверили. Исчерпав формальности, показали фотографии убитых:

– Узнаёшь?

Парень кивнул:

– Да. Их убил я.

Петрос записывал. Прокурор спрашивал. Третий мент слушал. Обрадованные автографом убийцы, побежали хвастаться. Спустя час обиженно вернулись обратно. Пленник удивился собственной популярности:

– Неужели соскучились?

Петрос нервничал в клубах сигаретного дыма. И спрашивал исключительно устами коллеги:

– Там, куда ты нас послал, никакого убийства не было. А вот у нас стреляли. Но не из берданы, а пистолета. Так, кто кого за лохов держит, парень?

Плечи узника приподнялись в искреннем недоумении:

– Я не идеален, начальник. Наверное, ошибся. А мог и бес попутать. У вас такие трущобы, что сам чёрт ногу сломит. А оружие… Дак ведь, у меня только охотничье.

Немота Петроса пискляво заорала:

– Издеваешься! В тюрьму захотел! В карцер! У меня и не такие раскалывались! Быстро выкладывай всё! Место преступления? Подельники? Мотив? И где оружие? Или нам родню твою спросить?

И узник рассказал. Тут же показал на этих важняках, как всё было. После этого второй ушёл. Петрос с усмешкой спросил:

– Ну и чего добивался этим цирком? Либо с нами, либо против. Середины нет. Выбирай!

Узник заглянул в злые глазенки:

– Зачем тебе сказка? Без доказательств!

Тот рассмеялся:

– Ха-ха-ха… Был бы человек, а проблемы обеспечим! Я уверен в твоей виновности. Остальное, дело техники. Спасибо скажи, что в тюрьме не оставили. А то бы ни тебя, ни признаний не увидели. Мертвяки-то авторитетными были. А вот ты этим похвастать не можешь. Так что, в твоих интересах сотрудничать, а не умничать. Тогда проживёшь ещё пару месяцев.

Отпущенное время летело быстро. Отец нанял адвоката. Чуть ли не самого лучшего. И договорился с прокурором. Дело оставалось за выкупом. И вдруг перевод в другую тюрьму. Какой-то «подвал КГБ». Объяснили заботой о здоровье и жизни узника. А в итоге подвергли опасности и то, и другое. Тюрьма армянской госбезопасности была очередным «фан-клубом». Выпытывали о торговцах оружием. На «поклон» спешили все спецслужбы. Россию интересовало тёмное прошлое на её территории. Армяне в фантазиях не уступали. Навязывали личины рэкетёра, убийцы губернатора, киллера. Предложения фанатов вежливо отклонялись. Через две недели несговорчивый узник надоел всем. И его отправили обратно. Встреча с важняком была эмоциональной:

– Ты как тёмный лес. Чем дальше, тем страшнее. Свидетели утверждают, что ты был не один. Какая-то вишнёвая «девятка». Может, назовешь пособников?

– Но ведь это не серьёзно! Про это только песню слышал. Никаких пособников.

– Серьёзнее не бывает, парень! Ты признался в убийстве. Но это в теории. Где доказательства? Родня твоя кричит о куче оружия. Но ни одного не нашли. Кто ты такой, вообще!

Он показал на папку с бумагами:

– Вот их показания. Жена написала, что не станет подтверждать устно. Сестра призналась на тех же условиях. Тебе «вышка» светит! Ты это понимаешь?

Юрий потер пальцами глаза и сел на стул:

– Ты же говорил, что всё будет хорошо! А договоренность с отцом? Прокурор обещал не трогать моих. А ты их допрашивал. В чём дело?

Тот нервно буркнул:

– Ещё не хватало отчитываться перед тобой. Делаю то, что должен. Твой отец не торопится. А работа не ждёт. Ещё будут очные ставки. Опознание. Судебно-медицинское обследование. И не очень приятные сюрпризы. Кстати, о сюрпризах. Людмила передала еду и тёплые вещи. Проверят и заберешь в камеру. Если есть, что послать в стирку, – я скажу, чтобы разрешили. Завтра твоя сестра заберёт.

– Всё пропитано кровью и грязью. Нельзя это домой.

– Хорошо. Распоряжусь, чтобы отдали в прачечную. Но ты подумай над моими словами. Кореша тебя бросили. Получается, они первые предали.

– Я уже сказал, что был один. Не могли меня предать. Никому настолько не доверяю.

– А твой двоюродный брат утверждает обратное. И признался в соучастии.

– Что ещё за «брат»?

– Гагик Саркисян.

Узник хохотал от души:

– Ха-ха-ха… Гагик? Да ты его видел? Ну, какой из него «подельник»? Ты и то надёжней. Отпусти парня, ради Б-га! Пусть детишек своих нянчит. Тоже мне «преступник»!

Петрос что-то быстро написал. Потом зачитал:

– Ну, что, подпишешь? Или завтра с адвокатом прийти?

– Да нет. Подпишу.

Впервые за последнее время узник был доволен собой. Словно не Гагик, а он обретёт свободу. С удовольствием поел. Выпил чай с гвоздикой. Такой заваривала только Люся. Переоделся во всё чистое. Окровавленную одежду сложил в сумку и отправил в прачечную. Затем провалился в сон. Дни потянулись неделями, недели вмещали года. Всю его жизнь. Петрос добивался выдачи предполагаемых пособников. Иногда называл заказчиками и организаторами. Грозил бросить на расправу в пресс-хату. Пугал каким-то сюрпризом. И вскоре это случилось. Им оказался очередной свидетель, вызванный для очной ставки. Молодая девушка, лет восемнадцати, вдруг с плачем набросилась на Юрия. Она била по его груди кулачками и причитала:

– Негодяй! Подлец! Почему я? Что я сделала тебе плохого? Зачем ты поломал мою жизнь?

Петрос успокоил, оттащил, дал стакан воды:

– Так вы узнаете этого гражданина?

«Девушка», рыдая, закивала головой. Следователь предложил:

– Расскажите! Где и при каких обстоятельствах с ним познакомились?

«Девушка», всхлипывая, быстро-быстро заговорила:

– Это было весной, в марте этого года. Я прогуливалась по парку Комитаса. Когда стемнело, поспешила к выходу. И тут этот подонок на меня напал. Я кричала. Но он закрыл мне рот рукой. Сорвал с меня одежду. И потом…

И словно потрясённая воспоминаниями, громко зарыдала. Петрос вызвал милиционера и попросил вывести «потерпевшую». Только после этого с усмешкой обернулся:

– Ты ещё и насильник! Представляешь, как «обрадуются» твои родные, друзья и там, где вскоре окажешься! Не завидую тебе, парень! Но этого можно избежать.

Узник дотронулся до лба, висков:

– Никто не поверит.

– А мы поможем.

– Вполне в твоем репертуаре. Делай, что хочешь. Мне уже всё надоело.

И он всерьёз задумался о самоубийстве. Менты это предполагали и подсадили очередную «седку». Молодой интеллигент культурно навязал свою историю. Взяли, якобы за наркотики, которые менты и подбросили. Просидели вдвоём до этапа. Обросший рыже-каштановой бородой, еврей «отдыхал» от бесчисленных «почитателей», подвалов ереванского Централа и КГБ. Связь с родными ограничивалась пищей и одеждой. Людмила приходила каждую неделю. Но свидания запретили. Лишь кровь на одежде брата рассказала о пытках. Важняк обманул и передал одежду сестре узника. Таким образом прокуратура хотела поторопить отца. Сын тоже был обеспокоен его задержкой, но по другой причине. Года два назад у старика обнаружили аритмию сердца. Волнения этих двух месяцев не способствовали излечению. Адвокат Пахлавуни надоедал жалобами о невыплаченной части гонорара. Плюгавый следователь наглел с каждым днём. Брызгал слюнявыми угрозами. Одни надзиратели довольствовались остатками домашней пищи. И ни к чему не придирались. Приближался новый год. Христианский мир готовился к неизбежным расходам. Каждый спешил выжать из своей профессии максимум. Нравственная составляющая в этом не мешала. За неделю до праздников узника посетил главный судмедэксперт с коллегами. В присутствии адвоката и следователя. Врачи спрашивали и что-то записывали. Показывали разные картинки, рисунки. Пациент комментировал. Главврач поинтересовался убийством:

– Как это случилось? Чувствуете угрызения совести? Или считаете, что исполнили волю небес?

Узник понял, к чему тот клонит:

– Может, и так. Исполнил чью-то волю. Того, кто сильнее. Предшествующие обстоятельства привели к роковому исходу. Не понимаю, почему умерли те двое. О собственных мотивах могу лишь догадываться. Предполагать. Что хотите знать? Был ли то всего лишь первый шаг? Всегда трудно решиться. Дальше идёт на автомате. Ствол, патрон, курок, смерть. Были ли разочарования, угрызения? Нет. Сожалел, что не забрал деньги. Они принадлежали моим друзьям. Но с трупа не смог. Выбора не было ни у кого. Умер тот, кто должен был умереть. Произошла логическая развязка. Дань необходимости. Не знаю, что вам сказать? Не было крутого поворота, повлекшего аварию. Ничего такого не было!

Врач внимательно слушал:

– У вас положительная биография. Служили в десанте. Армейская группа «А». Это что за подразделение? Приходилось убивать по долгу службы?

Юрий на мгновенье закрыл глаза. Погладил бороду левой рукой, словно припоминая то, куда толкнул его вопрос:

– Охрана и сопровождение секретных грузов и документации. Ничего примечательного. В Афгане охраняли электростанцию, аэропорт. Тоже обычная служба. Никого не убил. В десантской учебке «грелся» на продовольственном складе. Вы же знаете кавказцев. Потом Учебный Центр ЗабВО. Но это же советский период. Потому и положительно. А вот после… Всё это случилось после.

Врач возразил, заглядывая в какие-то бумаги:

– Институт тоже был после. И бизнесом занимались успешно. Хотя, да. Вы связались с криминалом, – рэкетом.

Узник покачал головой:

– Это криминал связался со мной. Попытались навязать свои правила. А я настоял на собственных. Отсюда и закрутилось. Я же сказал, что не было крутого поворота, аварии. Чтобы отнять жизнь другого, нужно стечение обстоятельств. Они у меня имелись в полном наборе. С развалом союза исчезла стабильность, уверенность. Мир располагал к агрессии. Оружием владел и был готов защищаться. Строить крепость. Работать мешали. И я ушёл в криминал. Всего лишь обеспечивал утерянную стабильность. Стал гарантом честности в торговле. Как бы смешно это не звучало. Обманщики расплачивались очень дорого. И постепенно исчезли. Избегали меня. Сложилась репутация. Всё было хорошо до этой истории. Меня, как гаранта, просто растоптали. Сперва один. Затем другие. Что оставалось делать? Не мог же и я скатится до уровня уличного воришки. Но есть категория паразитов, которых грабить не зазорно. Они обирают, обманывают тех, у кого за душой ни гроша. Сейчас понимаю, что вся эта «экспроприация экспроприаторов» – чушь собачья. Бред! Нужно было как-то обосновать низменные мотивы. И я выдумал себе роль Робин Гуда. Смешно? Да. Вот и я посмеялся. Но не долго.

Врач усмехнулся:

– Значит, вообразил себя Лёнькой Пантелеевым?

Ответ был в тон вопросу:

– Так и есть! Пантелеевым, Доном Карлеоне, Фиделем Кастро. Да кем я себя только не воображал! Мнилось, что мир крутится лишь для меня. А оказалось, что всё это, – пустые иллюзии. Грёзы детского ума, требующего компенсации за утраченные мечты. Случилось то, что должно было случиться. И как бы я ни проигрывал в уме всевозможные варианты, – итог мог быть только таким. Либо – либо… Со щитом или на щите. Среднего не дано. То был мой путь проклятия. Вопросы излишни. Ибо сам всё понял. Сожаления ни к чему. Ведь я даже не знал погибших. Хотя ещё не ясно кто стал жертвой. И ещё! Человек убивает из самозащиты. Так, как он это понимает. Умеет. И находит целесообразным. А защищать всем есть что. И образ мысли. Жизни. И форма сосуществования.

Врач возмутился:

– У тебя крыша поехала, парень! А не пугает, что всю жизнь проживёшь с клеймом маньяка?

«Маньяк» выпрямился. Поднял голову. Посмотрел в эти блестящие стекла-глаза в золотой оправе. Голос прозвучал почти шёпотом:

– Доктор! Вы когда-нибудь видели окно в никуда? Стены плача, забрызганные человеческой кровью? Вас избивали до полусмерти? Пытали электрическим током? Подвешивали за выкрученные назад руки к потолку? Какое «клеймо»? Это же не вырванные ноздри. Вы посмотрите на сидящих здесь! У Петроса жертв побольше моего будет. А ему хоть бы хны. Вот и на меня виды имеет. По пути ещё и отца моего съест, да не подавится. Нет, доктор! Меня пугает только неволя. А всё остальное поправимо. Ведь не маньяк же я, в самом деле!

– Хорошо! Больше вопросов нет. Желаем удачи! До свидания!

Два последующих дня узник «знакомился» с материалами уголовного дела. В присутствии номинального адвоката. И такой же переводчицы. Важняк торопил. Те двое тоже. Какая разница, что там написано! Всё равно по-армянски. И узник подписал, не читая… Предварительное расследование завершилось. Предстоял суд и приговор. Но так далеко ни один заключённый не заглядывает. Всё, что его интересует, ограничивается сегодняшним днём. Некий психологический барьер. Не дожив до завтра, ум отказывается думать о будущем. Вскоре наступил день этапа. Заключенных рассаживали по «воронкам». И отправляли в «места не столь отдаленные». Для Юрия таким местом стал ереванский Централ.

Детство

Рождается человек задолго до появления на свет. Из глубины веков – фантазиями предков. В детских играх будущих родителей. В их шутках, мечтах, воображении. Во вздохах влюбленных. И только там, в ритме биения двух сердец, зарождается новая жизнь. Первый импульс маленького сердечка, и вот… Она полилась. Потекла по венам. Полетела мерцающей мыслью! Ребенок приходит в этот мир тем же путем, каким появилась вся воспринимаемая реальность. Точно так же! От мрака к свету. Из хаоса в упорядоченность. Отделением вод – к жизненному пространству. Первое, что видит малыш, – это глаза матери, наполненные любовью. Позже многообразие красок отвлечёт его внимание от счастливой улыбки. Солнце и луна станут отсчитывать дни, прежде умещающиеся в мгновенье. В миг между кормлением и убаюкиванием, поцелуями и лаской. Биография новорождённого начинается раньше его зачатия и простирается далеко в вечность, мерно перекатываясь в этом безбрежном океане и время от времени обрушиваясь на какие-то вехи истории. Тогда мёртвое для человечества возрождается снова. Чтобы завершить начатое. И дать начало следующему.

Море стало колыбелью многих любовных историй. Их отголоски прибивало волнами к подножию Кавказа с незапамятных времён. Там, на земле древней Колхиды, судьба свела и родителей Юрия. Для его матери это была первая самостоятельная поездка в такую даль. Валерия радовалась, как девочка, принимающая облака за белые паруса. В день восемнадцатилетия мама подарила ей путёвку в санаторий на Чёрном море:

– Лерочка, доченька! Поезжай, отдохни. К родне наведайся. До начала занятий ещё два месяца. А ты всё из книжек не вылезаешь. Развейся в горах, позагорай. Я вот тётке таёжных гостинцев собрала. О приезде твоём сообщила. Сама встретит.

Валерия, высокая сероглазая девушка, радостно подбежала к матери. Обняла и звонко чмокнула. Встряхнув тяжелой каштановой косой, она засмеялась:

– Мамусь, да сделаю я всё. Не волнуйся! И к тете Клаве заеду. И дядю Юру навещу. Мы с Настюхой собираемся ещё в Гагры и Новый Афон съездить. Там такие красивые пещеры! И на озеро Рида. Я тебя очень люблю, мамусь!

Поезд прибыл в Сочи на шестые сутки. Девушек встретили. Повезли в санаторий, расположенный в районе Бытхи. Рядом с пляжем. По дороге они знакомились с местными красотами. Им рассказали о недавнем шторме, обрушившемся на побережье. Лера и Настя заворожено слушали. Смотрели на город. Вдыхали изумительный аромат моря и солнца. Любовались пляжами и лазурной гладью до горизонта. Единственное море, которое они видели прежде, это священный Байкал. Но там всё свое, родное, таежное. А здесь – необыкновенное, экзотика. Дни летели незаметно, как это обычно бывает в молодости. Родня не хотела отпускать редких гостей, уговаривали остаться. Но подруг манили новые открытия, знакомства, ощущения. Молодость была чиста, наивна и беззаботна. Они веселились, смеялись, щебетали, как птички. И порхали по побережью от одной диковинки к другой. Тогда-то, в Новоафонской пещере, они и повстречались. Бравый армянин пригласил девушек прокатиться на прогулочном катере. И подруги согласились. Потом эта солёная качка на волнах. Брызги лазури, чудесно оживляющие лицо. И стая дельфинов, показавших молодёжи свои лучшие акробатические номера. Красивое имя откуда-то из древнегреческой мифологии – Татевос. Он был среднего роста. Большой прямой нос, как у греков. Шевелюра тёмно-каштановых кудрей. И настоящие усы джигита. Остроумный балагур покорил сердце Валерии. И она наслаждалась, словно сбылась мечта о принце.

Днём Татевос развлекал подружек, сопровождая в походах. А вечером гуляли вдвоём – мужчина и женщина. По пустынному пляжу. Под музыку волн. Шептали слова любви. И наслаждались счастьем уединения… Неизбежная разлука протянула нити взаимных клятв и обещаний. Прощальные объятия и долгий поцелуй поставили многоточие ещё в одном курортном романе.

Валерия училась в финансовом техникуме. О своей любви никому не сказала, даже матери. Но время шло. В её лоне зрела новая жизнь. Вскоре это стало невозможно скрывать. Мать обозвала дочь последними словами, грозилась выгнать из дома. Но буря улеглась. И её мама, любимая «мамусь», уже строила планы относительно внука или внучки – неважно, кто будет! А Лера ждала принца, своего древнегреческого героя. И тот появился. Как и следовало ожидать – на коне и при параде. Армянин приехал на новеньком мотоцикле «Урал». С коляской, забитой армянским коньяком, шампанским и сладостями. Оказалось, что предприимчивый кавказец взял строительный подряд на постройку элеватора в соседнем Агинском округе. Лера была счастлива и горда за своего избранника. Ведь он ради неё предпочёл суровый край благодатному югу. «Принц» был счастлив, узнав о беременности. И с каждым приездом привозил то детскую кроватку, то коляску, то пеленки и распашонки светло-голубого и синего цвета. Уверенный, что родится сын, даже слушать о дочери не желал. Заметив усмешку будущей бабушки, он с улыбкой говорил:

– Вот увидите, Сара Макаровна! Родится настоящий богатырь. И мы такой пир устроим!

Она укоризненно качала головой:

– Вы бы поженились по-человечески! А то перед людьми срам – без мужа, а с пузом.

Татевос успокаивал:

– Успеем ещё свадьбу сыграть! Ну, куда сейчас, в таком положении?

Новорожденный оправдал ожидания. И пир был, как говорится, «на весь мир». Однако на этом всё. Уже через два дня Валерия со слезами провожала «принца» в непредвиденный путь домой, в Тбилиси. Свадьба не состоялась. Не было больше встреч, разлук. Татевос имел семью – жену и дочь. Нити клятв и обещаний были разорваны. Как и сердце несчастной девушки. Валерия перестала смеяться и заплетать волосы тяжёлой каштановой косой. Девятнадцатилетняя женщина испытала первое разочарование, её сердце было разбито. На следующее утро предстала перед матерью коротко остриженной. И заявила о своём решении продолжить учебу, если мама позаботится о внуке. Она не назвала мальчика сыном. И никогда не называла:

– Мамусь, молока у меня всё равно нет. А кормить из бутылочки и Танька сможет. Я на каникулах наведаюсь к твоему внуку. Привезу, что нужно будет. Мамусь, извини! Ну, не могу я его сейчас видеть! Больно мне! Мамусь, родная, отпусти, а?

Бабушка малыша плакала:

– Это я виновата! Отправила тебя в этот санаторий. Девочка моя, прости меня, пожалуйста! Езжай, учись! Я обо всём позабочусь. Не думай! Выращу, поставлю на ноги. Вас вон, пятерых, взрастила. Да тебя не уберегла, доченька моя любимая!

Валерия покинула отчий дом с намерением никогда не возвращаться. Всё, во что она поверила, все принцы и мифические герои, лунная дорожка на поверхности моря и… Всё это оказалось сказкой, туманом. Но если прошлое – сказка, то будущее всё ещё её ждет. И она уехала.

Мальчик рос сиротой при живых родителях. Никакая любовь бабушки не могла их заменить. Через полгода Лера вернулась домой уже с женихом. На этот раз всё произошло, как хотела бабушка: «по-человечески». Молодожены сыграли свадьбу в узком кругу. Расписались в ЗАГСе. И спустя несколько дней уехали в Ростов-на-Дону. Мальчика забрали с собой. Так началась самостоятельная жизнь маленького Юры. Имя получил в честь деда – первого мужа бабы Сары.

Память ребенка запечатлела краткий фрагмент того времени. Ходить он ещё не умел. Да и говорить тоже. Мальчик воспользовался разгаром гулянки. Выполз из комнаты, где взрослые развлекались. В прихожей стояло несколько пар мужской и женской обуви. Малыш нашел баночку с ваксой и размазал ее по этой разноцветной обувной палитре. Всё одним цветом. Что происходило тогда в мозгу ребёнка? Сам он этого не помнит. Но хлопот доставлял немало.

Следующая вспышка воспоминаний уже в трёхлетием возрасте. Или чуть раньше. В кроватке мирно посапывал новорожденный. Родители поднялись к соседям, на этаж выше. Может, мальчику стало скучно, и он разбудил братишку. Или тот сам проснулся? Юра помнит только плач малыша. И, чтобы успокоить плаксу, он дал тому большую карамельную конфету. Сперва всё было нормально. Братик зачмокал губами, вкушая сладость. И вдруг стал задыхаться. Покраснел. Посинел. Юра испугался. Побежал за мамой. Маленького Игорька спасли. И всё бы обошлось одним испугом. Но… Случилась другая беда. Отчим, убедившись, что с родным сыном всё в порядке, бросился к пасынку. Сильно, с размаху, ударил его. Мальчик упал. Вместе с деревянной лошадкой, на которой сидел. Мать вступилась за первенца. Встала между сыном и взбешенным супругом. В его руках сверкнул топор. Через минуту лошадка превратилась в щепки. С подаренной им же игрушкой было покончено. Настала очередь мальчика. В расширенных глазах ребёнка отразилась блестящая сталь. Но вмешалась мать, попробовала успокоить мужа. Лезвие коснулось её шеи, и хлынула кровь. Безумец опомнился, выронил оружие, схватился за лекарство. Но было поздно. Шрам на шее стал очередным рубцом в судьбе женщины. Забрав сыновей, она уехала от мужа навсегда. В Забайкалье братья расстались. Младший остался с мамой. В бараках, на руднике. Старшего взяла бабушка. Валерия не смогла простить трёхлетнему ребёнку развода. И осудила на всю жизнь.

Бабушка посвятила образованию внука всё свободное время. И к пяти годам мальчик бегло читал и писал. В школе также делал успехи. Мама вышла замуж и снизошла до сына. Теперь они жили вместе. В собственном доме. Отчим совмещал неприятное с вредным. Был музыкантом на похоронах. И пьяницей с той же радости. Но пасынков не обижал. Поначалу. С рождением Серёжки изменилось и это. Все «пряники» стали перепадать новорожденному. А тумаки – братьям. Кому «повезёт». Юра оказался «счастливее» Игоря. И непримиримей. Убегал от произвола. И попал на заметку ментам. А поскольку не хотел провоцировать развод, о причине молчал. Слава трудного подростка ребёнка не волновала. Одна бабушка знала правду. Но уважала решение внука. Учёба и книги помогали сохранить краски жизни. Отрицательные персонажи ассоциировались с отчимом. В роли положительных героев мальчик видел себя. В играх с ровесниками он всегда был на стороне «наших».

Запомнились скалы. В нагромождении каменных глыб было много пещер. Там ребятня играла в «войнуш-ку». У подножия сопки простирался детский «рай». Огромная земляничная поляна. Чуть дальше начинались жилые постройки. Между ними и лесом лежала пустошь. На случай пожара. Мальчишки гоняли в футбол. Взрослые играли на ней в баскетбол и волейбол. Имелась и «парашютная» вышка. Дети взбирались на макушку берёзки, а затем «парашютировали» вниз. Крепко хватались за деревце и отбрасывали тело в сторону. Берёзка плавно сгибалась, опуская ребёнка на землю. Именно здесь мальчик столкнулся с детской жестокостью. С ужасом видел, как сгибали два противостоящих деревца. Привязывали к верхушкам щенка или котенка за лапы и отпускали. Разорванные тушки животных склёвывали птицы. И тоже гибли под прицельным «огнём» юных садистов. Рогатки довершали картину. Юра знал о боли не понаслышке в свои восемь лет. И не желал страданий другим.

Почему человек жесток? Что такое эта самая «жестокость»? Откуда она в таком нежном возрасте? Радикальное любопытство как склонность к причинению боли другому существу заложено в природе всего живого. Но у людей оно вознесено на уровень разума. В некую категорию гуманности. Ребёнок, не задумываясь, ломает игрушку. Или отрывает кузнечику ножку. Это в порядке вещей. Так люди познают мир! Иногда мир также испытывает человека. Ломает. Уродует. Калечит. Радикальное любопытство продиктовано желанием узнать степень возможности самореализации. Ценой жизни другого. Последствия кровавых экспериментов волнуют людей в той мере, в какой они сами могут оказаться в сходной ситуации. Вопросы нравственного характера отступают на задний план. Юридическая составляющая вовсе не рассматривается. Подумаешь, детские шалости! Даже Б-г сказал, что «помысел сердца человека зол от молодости его». Но «шалости» взрослеют вместе с человеком! Меняются правила игры, её масштабы. Лишь мотив остаётся тем же! Сделай ты, пока не сделали тебя. И семи-восьмилетние мальчишки убивают. Сначала из любопытства. Потом – бравада. Дальше – больше. Вначале со страхом. Затем – чтобы вызвать страх у других. Так рождается агрессор. И заканчивается мирное сосуществование. Игры сменяются драками. Неравенство сил навязывает поиск союзников. Их возрастающая численность порождает разноречивость мнений. И возникает потребность в «третейском судье». Некой авторитетной личности, чьё мнение – Закон. И – всё! Желая властвовать, человек попадает в полную зависимость от средств исполнения собственной прихоти. В итоге оказывается во власти жестких требований всеобщей войны.