Текст книги "Женщины в России. 1700–2000"

Для подавляющего большинства женщин неблагородного происхождения образование оставалось недоступным. Уровень грамотности населения России был очень низким: в 1834 году читать и писать умел только один из 208 русских, в 1856 году – один из 143, и подавляющее большинство грамотных людей были мужчинами. И те немногие возможности для женского образования, которые существовали, были направлены в первую очередь на подготовку к семейной жизни. В Смольном юных мещанок учили быть «совершенными швеями, ткачихами, чулочницами и кухарками», а выйдя замуж, «разделять свое существование между детской и кухней, погребом, амбаром, двором и садом» [Пушкарева 1997: 209–210]. Частные школы, куда иногда отправляли своих дочерей мещане и купцы, ставили перед собой почти те же цели. То же касалось и образования дочерей духовенства, женщины которого во многом жили так же, как и их соседки-крестьянки. В 1843 году, в ответ на опасения духовенства об отставании от образованного общества и жалоб на невежественность жен, Русская православная церковь открыла специальную школу для дочерей священнослужителей с целью подготовки их к замужеству: их предполагалось учить составлять своим мужьям приятную компанию, помогать им содержать в порядке церковные здания, готовить лекарства для больных, заниматься воспитанием детей и поддерживать порядок в доме [Freeze 1983: 178]. Сферой женского предназначения оставалась семья.

Заключение

В некоторых отношениях влияние Петровской революции на женщин недворянского населения России было почти неощутимым. Крестьянки продолжали жить так же, как жили веками: их образ действий формировался в ходе борьбы за выживание, мировоззрение – под влиянием их культуры, а их повседневную жизнь регулировали сельские структуры. Жизнь мещанок и купчих тоже мало чем отличалась от жизни их допетровских предшественниц. Однако верхушка этих сословий стала разделять некоторые аспекты нового мировоззрения высших кругов. В конце XVIII века богатый дмитровский купец Иван Толченов с женой принимали у себя в доме высокопоставленных чиновников и нередко встречались с представителями привилегированного класса. В 1812 году жены банкиров и богатых купцов вместе с некоторыми дворянками вступили в Женское патриотическое общество, стремясь «быть полезными обществу». Но большинство вело гораздо более традиционный образ жизни: эти женщины проводили свои дни в кругу семьи, готовились к свадьбе, а потом рожали и растили детей и вели домашнее хозяйство. По крайней мере до середины XIX века, а может быть и дольше, тенденции вестернизации, инициированные Петром, на жизнь большинства женщин практически не влияли.

Когда же государство все-таки вмешивалось в жизнь женщин, эффект этого вмешательства был в основном негативным. Крепостная зависимость усугубляла патриархальность жизненного уклада крестьянской семьи и общины. Распространение крепостного права сделало крестьянок уязвимыми как для экономической, так и для сексуальной эксплуатации. Государство забирало мужей крестьянок и мещанок в солдаты; оно обременяло низшие слои населения все новыми податями и повинностями. Те женщины, которые – по своей воле или вынужденно – пытались жить вне семьи, могли попасть под полицейский надзор и получить наказание, а после 1843 года рисковали быть заклейменными чиновниками и полицией как публичные женщины. Контроль над сексуальной моралью женщин стал государственным делом.

Рекомендуемая литература

Васильева М. Е. Записки крепостной девки. Новгород: Типография Л. С. Селивановой, 1912.

Кусова И. Г. Рязанское купечество: очерки истории XVI – начала XX века. Рязань: Марта, 1996.

Дает представление о семье и быте провинциальных купцов.

Миненко Н. А. Русская крестьянская семья в Западной Сибири (XVIII – первая половина XIX в.). Новосибирск: Наука, 1979.

Новаторское этнографическое исследование семейной жизни и женщин в XVIII – начале XIX века по архивным материалам.

Bisha R. Marriage, Church and Community in Eighteenth-Century St. Petersburg // Women and Gender in Eighteenth Century Russia / ed. Rosslyn W. Aldershot, England: Ashgate Publishing, 2002. P. 227–243.

Проливает свет на малоизученные стороны жизни женщин-простолюдинок.

Bohac R. Widows and the Russian Serf Community // Russia’s Women: Accommodation, Resistance, Transformation / ed. Clements B. E., Engel B. A., Worobec C. Berkeley, Calif.: University of California Press, 1991. P. 95–112.

Czap P. Teh Perennial Multiple Family Household, Mishino, Russia, 1782–1858 // Journal of Family History. 1982. Vol. 7. N 1. P. 5–26.

Ransel D. Mothers of Misery: Child Abandonment in Russia. Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1988.

Впервые изложенная история системы приютов для подкидышей и женщин, которые к ней прибегали.

Rostislavov D. I. Provincial Russia in the Age of Enlightenment / ed. and transl. Martin A. DeKalb, Ill.: Northern Illinois University Press, 2002.

В главе 10 содержится познавательное обсуждение повседневного труда жен и дочерей священнослужителей.

Глава 4
Реформаторки и бунтарки

O какой дворянской семье ни спросишь в то время, о всякой услышишь одно и то же: родители поссорились с детьми…А единственно из-за вопросов чисто теоретического, абстрактного характера. «Не сошлись убеждения!» Вот только и всего… Детьми, особенно девушками, овладела в то время словно эпидемия какая-то – убегать от родительского дома… То у того, то у другого помещика убежала дочь.

Софья Ковалевская. Воспоминания о детстве

Смерть царя Николая I в 1855 году и восшествие на престол его сына Александра II (1855–1881) внесли существенные перемены в жизнь женщин и мужчин России. Цензура ослабла, границы публичного дискурса расширились. В 1861 году была провозглашена отмена крепостного права; за ней последовали и другие реформы. В 1864 году правительство начало вводить новую судебную систему по западному образцу и учредило новый выборный орган местного самоуправления – земство. Эти новые, первые относительно независимые от самодержавия общественные институты способствовали развитию класса интеллигенции, чья роль заключалась в том, чтобы служить обществу, а не государству. Реформы, целью которых было преодоление политической, экономической и социальной отсталости России, привели к возникновению более энергичного, многообразного и напористого гражданского общества. Кроме того, они породили новые угрозы для традиционного гендерного и семейного уклада, все чаще исходившие со стороны женщин.

«Женский вопрос»

В первые годы царствования Александра II образованное общество питало надежды на новые перемены. Механизмы принуждения ослабли, и общественные силы, долгое время остававшиеся под спудом, вырвались на волю. Начало складываться и играть заметную роль общественное мнение, подпитываемое распространением журналов. Бурные дискуссии на современные темы на неформальных собраниях в частных домах продолжались иногда далеко за полночь. В эти первые, полные надежд годы люди разных взглядов и опыта спорили между собой и в результате иногда объединяли усилия, чтобы вместе трудиться на благо общества. Стремясь к ослаблению произвола политической власти и расширению прав личности, социально ответственные россияне, в числе прочих изменений, подвергали переоценке все традиционные институты, включая патриархальную семью. Некоторые считали, что авторитарные семейные отношения воспроизводят и укрепляют социальную и политическую иерархию, и, следовательно, для демократизации общества семейные отношения также необходимо демократизировать.

Социальные критики надеялись, что принципиальную роль в создании нового общественного порядка сыграют женщины. Они считали женщин жертвами: жертвами образовательной системы, тормозившей интеллектуальную активность и личностное развитие; жертвами патриархального семейного уклада, калечащего человеческую индивидуальность. В то же время они полагали, что женщины обладают качествами, делающими их участие в социальных изменениях жизненно важными: в частности, способностью к нравственному подвигу, которой так не хватает в общественной жизни и которая так важна для социального возрождения. Однако критики расходились во мнениях относительно того, какой характер должен носить женский вклад. Сводится ли женская роль к тому, чтобы посвятить себя в первую очередь семье и достойному воспитанию будущих граждан, или же общество в целом тоже нуждается в приложении женских сил? Поскольку поиском ответов на эти вопросы для себя и для других было занято значительное число женщин и мужчин, «женский вопрос» стал одним из ключевых вопросов современности.

Дискуссия развернулась в 1856 году, когда Николай Пирогов (1810–1881), хирург и педагог, опубликовал сочинение под названием «Вопросы жизни», где прямо ставил вопрос о социальной роли женщины. Пирогов только что вернулся с Крымской войны (1854–1856), где под его началом служило около 160 женщин, добровольно записавшихся в сестры милосердия. Движимые патриотизмом и стремлением пожертвовать собой ради Отечества, женщины безвозмездно трудились на передовой, подвергаясь многим из тех же опасностей и лишений, что и солдаты. Пирогову эта образцовая женская работа показала, что «до сей поры мы совершенно игнорировали чудные дарования наших женщин» [Пирогов 1950]. Искать применения этим дарованиям, по его мнению, следовало главным образом в семье.

Женщина эмансипирована и так уже, да еще, может быть, более, нежели мужчина, – утверждал в своем очерке Пирогов. – Хотя ей и нельзя по нашим законам сделаться солдатом, чиновником, министром, но разве можно мужчине сделаться кормилицей и матерью – воспитательницей детей до восьмилетнего их возраста? Разве он может сделаться связью общества, цветком и украшением его?.. Итак, пусть женщины поймут свое высокое назначение в вертограде человеческой жизни. Пусть поймут, что они, ухаживая за колыбелью человека, учреждая игры его детства, научая его уста лепетать и первые слова, и первую молитву, делаются главными зодчими общества [Пирогов 2008].

Ради того, чтобы дать женщинам возможность исполнять эти обязанности, Пирогов выступал за улучшение женского образования. Образованные женщины могут стать лучшими матерями для будущих граждан-мужчин, более надежными подругами своим мужьям и таким образом внесут более ценный вклад в мужские дела и борьбу. «Пусть мысль воспитать себя для этой цели, жить для неизбежной борьбы и жертвований проникнет все нравственное существование женщины…» – провозглашал Пирогов [там же]. Такая цель, поставленная им, оказалась приемлемой и для царя. В 1858 году Александр II одобрил предложение об учреждении средних школ для девочек. Цель – улучшить качество общественной жизни путем обеспечения того «религиозного, нравственного и умственного образования, которое необходимо для каждой женщины, и в особенности для будущих матерей». Новые школы, именуемые гимназиями, предполагалось сделать дневными учебными заведениями, открытыми для девочек всех сословий. Созданные по образцу мужских гимназий, они предлагали шестилетний курс обучения, включавший в себя русский язык, закон Божий, арифметику и сокращенный курс естественных наук. В том же году были открыты прогимназии с трехлетним курсом обучения и схожей учебной программой за вычетом естественных наук. Правительство предоставляло гимназиям лишь небольшую субсидию; оставшиеся расходы приходилось покрывать за счет платы за обучение и взносов общественных организаций. Такая поддержка появлялась, но медленно. К 1865 году во всей России было 29 женских гимназий и 75 прогимназий; к 1883 году их было 100 и 185 соответственно, и в них обучалось около 50 000 девочек. В 1876 году для гимназисток стал доступен дополнительный год педагогической подготовки. Его выпускницы получали квалификацию, необходимую для работы в качестве домашних учительниц или гувернанток, а также для преподавания в начальных школах и первых четырех классах женских гимназий.

Некоторые социальные критики занимали более радикальную позицию. Для критика Николая Добролюбова, как он писал в 1856 году, семья была «темным царством», самодурство которого самым тяжким бременем ложилось на плечи женщин. Хотя в его сочинении под таким названием речь шла о купеческой среде, изображенной драматургом Александром Островским, в представлении Добролюбова семейный деспотизм был явлением более масштабным. Он считал, что «женщина почти везде имеет совершенно то же значение, какое имели паразиты в древности». Принижение женщин настолько распространено, что даже те мужчины, которые, как говорят некоторые, «позволяют своим женам даже спорить с собой… просто… не могут поместить в голове мысли, что женщина есть тоже человек равный им, имеющий свои права. Да этого и сами женщины не думают» [Добролюбов 1986]. Новая озабоченность правами женщин в семье вызвала критику в адрес имперских законов, наделявших главу семьи практически неограниченной властью над ее членами. Не может быть истинно христианской любви или ненависти к пороку и деспотизму в семье, где царят тирания, произвол и принуждение и где жены отданы в рабство мужьям, заявлял либеральный юрист Михаил Филиппов в 1861 году [Wagner 1994].

Ожидаемое освобождение крепостных крестьян придавало «женскому вопросу» еще и экономический аспект. Потеря возможности использовать труд крепостных грозила лишить многих дворян легкого дохода и вынудить их дочерей, по обычаю остававшихся дома до замужества, самим зарабатывать себе на жизнь. Не менее важно и то, что прогрессивная молодежь этой эпохи, отвергая крепостное право как безнравственный институт, отвергала и ассоциирующуюся с ним дворянскую культуру – жизнь в праздности и роскоши за счет чужого труда. Для некоторых даже зависимость от мужа стала неприемлемой. Радикалы были убеждены, что женщина, замужняя или одинокая, никогда не должна «висеть на шее у мужчины» [Engel 2000].

Права женщин, возможности женщин

Обсуждение «женского вопроса» велось в университетских коридорах, на студенческих квартирах и в великосветских салонах, а также на страницах толстых журналов, которые выписывало образованное общество. Эти журналы имели огромное влияние даже в провинции, где чтение обеспечивало базовый контакт с большим миром. Эти идеи побудили некоторых читательниц изменить свой образ жизни. Анна Корвин-Круковская, дочь зажиточных провинциальных дворян, начав читать статьи о «женском вопросе» в журналах, которыми снабжал ее сын священника, вскоре отказалась от модных нарядов и стала одеваться просто. Она потеряла интерес к званым вечерам и целыми днями сидела, уткнувшись в книгу. Тетка Анны в письме к дочери критиковала чудачку-племянницу, жалуясь, что Анна выходит только к обеду, а все остальное время проводит за занятиями в своей комнате. «Никогда она ни к кому не подсаживается со своим рукоделием, никогда не принимает участия в прогулках» [Штрайх 1935].

Воодушевленные вниманием прессы, женщины высшего сословия начали искать общества друг друга, у них начало формироваться понятие об общих интересах и женской идентичности. В 1859 году дворянки Вологодской губернии учредили при губернских дворянских собраниях отдельные женские собрания. Чтобы свести к минимуму имущественные различия, они требовали, чтобы участницы приходили в простой одежде. Выступая в 1860 году в губернском городе Перми, молодая учительница Екатерина Словцова-Камская подчеркивала первостепенное значение общего женского самосознания.

Нравственно развитая женщина нашего времени страдает за всякую несправедливость, нанесенную другой женщине. Чувство зависти, тщеславия, кокетства, рабское желание понравиться мужчине в ущерб своим сестрам должно быть чуждо ей… Всякое добро, которое делает женщина для своей сестры, делает для самой себя [Словцова-Камская 1881: 779–780].

В 1859 году возникло первое в России объединение, ориентированное именно на женщин, – Общество дешевых квартир. Инициативу взяли на себя три образованные дворянки. Это были Анна Философова (1837–1912), жена высокопоставленного чиновника; Надежда Стасова (1822–?), дочь придворного архитектора, крестница Александра I; и Мария Трубникова (1835–1897), дочь ссыльного декабриста Василия Ивашева, воспитанная теткой-аристократкой и ставшая женой основателя «Биржевых ведомостей». Стремление предоставить нуждающимся женщинам достойное жилье и помочь им другим образом сближало Общество с благотворительной деятельностью, которой издавна занимались женщины высших сословий. Однако оно пошло дальше. Общество основало швейную мастерскую, чтобы обеспечить занятость обитательницам своих квартир, а чтобы освободить их от домашних забот, организовало присмотр за малышами и общественную кухню для приготовления еды. В традиционную благотворительность эти женщины привнесли демократический дух новой эпохи.

Другие женщины отстаивали собственные интересы. В 1859 году женщины начали посещать университетские лекции, только что вновь открывшиеся для широкой публики. Первой такой слушательницей была Наталья Корсини, наполовину русская, наполовину итальянка, дочь архитектора. Просто одетая, с коротко остриженными волосами, Корсини была представлена залу, полному мужчин, ректором Петербургского университета. За ней последовали другие женщины. Всего за год присутствие женщин на университетских лекциях стало почти обычным явлением. Большинство стремилось лишь дополнить свое поверхностное образование, однако некоторые учились систематически и рассчитывали получить диплом. В 1861 году несколько ученых Петербургской медико-хирургической академии открыли свои лаборатории для женщин. Среди тех, кто стал посещать лекции по медицине, были Мария Бокова и Надежда Суслова. Суслова, дочь крепостного, продолжила медицинское образование в Цюрихе, где в 1867 году получила степень доктора медицины, став первой женщиной, получившей такую степень в европейском университете. Ее успех вдохновил сотни других женщин последовать ее примеру.

Стремление женщин к образованию и независимости нашло поддержку у многих мужчин. В целом профессора и студенты приветствовали появление женщин в лекционных залах и лабораториях и обращались к ним уважительно. В 1861 году университетские власти Санкт-Петербурга, Харькова, Казани и Киева, когда у них спросили об их мнении по этому вопросу, одобрили присутствие женщин в университетских аудиториях. Некоторые профессора даже выступали за присуждение женщинам ученых степеней наравне с мужчинами. Прогрессивные молодые люди иногда заключали фиктивные браки с девушками, чьи родители запрещали им идти к своим целям. Такие союзы не предполагали интимной близости: мужчина женился на женщине исключительно для того, чтобы дать ей свободу от родителей. Нередко «фиктивный брак» превращался в настоящий. Так было со студентом-медиком Петром Боковым, который заключил «фиктивный брак», чтобы его жена Мария могла продолжить свое медицинское образование. Однако, когда Мария Бокова влюбилась в известного физиолога Ивана Сеченова, ее муж не стал поднимать скандала [Stites 1990]. «Новые люди» не признавали права собственности на человека, а вместе с ним и сексуальной ревности. Втроем они образовали ménage à trois, один из двух известных в начале 1860-х годов.

Это был период, когда некоторые женщины стали откровенно пренебрегать общепринятыми гендерными ожиданиями. Они коротко стригли волосы, отказывались от кринолинов и предпочитали более простую одежду. Они курили в общественных местах, ходили по улицам без сопровождения и носили очки с синими стеклами. Некоторые даже надевали мужской костюм, чтобы пользоваться большей свободой. Молодые бунтарки получили от своих критиков наименование нигилисток – из-за их неприятия «устоев старины и всяких традиций». Их устремления иногда приводили к конфликтам с родителями. Одна мать вопрошала набравшуюся строптивости 18-летнюю дочь, как смеет та высказывать свои мысли без родительского позволения[73]73
  См. [Казина 1875: 172].


[Закрыть]. «Что за непочтение?! – риторически восклицала другая. – Помни, что тут сидят старшие» [Берви 1915: 122–124].

Некоторые заходили еще дальше. Считая, что семейная жизнь ограничивает свободу женщин, они стремились вообще отказаться от нее. Их взгляды отражает кредо Леленьки, героини повести Надежды Хвощинской «Пансионерка», вышедшей в 1860 году: «Я никогда не полюблю – некогда, глупо. <…> Я поклялась, что не дам больше никому власти над собою. <…> Напротив, я говорю всем: делайте как я, освобождайтесь все, у кого есть руки и твердая воля! Живите одни – вот жизнь: работа, знание и свобода…» [Хвощинская 1963: 185–186]. Надежда Суслова, столь же пренебрежительно относившаяся к радостям личной и семейной жизни, признавалась другу в 1861 году: «Мне в самом деле как-то гадко замкнуться в маленький мирок семьи, где человек является рыцарем своих частных интересов…» (цит. по: [Яновская 1959]).

Рис. 6. Софья Перовская (Каторга и ссылка. 1925. № 17. С. 64)

Невероятно популярный роман Николая Чернышевского «Что делать?» (1863) предложил свой ответ на «женский вопрос». Опираясь на попытки современников отыскать новые способы жить, любить и работать, Чернышевский создал модель, которой, по его мнению, должны были следовать женщины и мужчины. Его героиня, Вера Павловна, – дочь небогатых родителей. Угнетаемая своей алчной и меркантильной матерью, которая вынуждает ее выйти замуж за дворянина, она спасается от этого угнетения с помощью репетитора своего брата: тот женится на Вере, чтобы освободить ее. Они выстраивают почти идеально равноправные отношения. Вера получает свою отдельную комнату, уважение мужа и важную, общественно полезную работу. Она организует швейную мастерскую, основанную на коллективистских принципах, и делит прибыль с работницами, которые вскоре понимают, что им тоже лучше жить коллективом. Собственничеству нет места в жизни этих «новых людей», как называл их Чернышевский. Когда Вера Павловна влюбляется в другого мужчину, ее муж благородно уходит со сцены, чтобы она могла выйти замуж за этого другого. Ближе к концу романа Чернышевский поднимает вопрос о высшем образовании для женщин. Вера Павловна выучивается на врача и начинает заниматься врачебной практикой; кроме того, она становится матерью, хотя так и остается не вполне ясным, кто же заботится о детях, когда она на службе. Радостная и равноправная семейная жизнь, организация труда и быта на основе принципов коллективизма, труд на благо общества – вот формула освобождения женщины по Чернышевскому, вдохновлявшемуся сочинениями французских социалистов-утопистов и поступками своих современников. Описывая личные и производственные отношения, из которых должно складываться социалистическое будущее, роман Чернышевского связывает освобождение женщин с более широкими целями социальных преобразований и революции. Эта книга стала ключевым произведением в формировании мировоззрения этого и последующих поколений.

Женщины и радикальное движение

Консервативные чиновники по-своему разделяли веру Чернышевского в то, что освобождение женщин будет иметь радикальные последствия. Почти сразу же они связали попытки женщин строить жизнь по-новому с угрозой политическому порядку. Вспышка студенческих волнений в начале 1860-х годов положила конец присутствию женщин в университетских аудиториях, несмотря на то что женщины играли в этих беспорядках лишь самую незначительную роль. В июле 1863 года Министерство просвещения издало директиву университетским советам, изгонявшую женщин из университетов. Наступившей зимой женщинам запретили вход в аудитории. Еще через год Медико-хирургическая академия тоже исключила своих студенток. П. А. Дубовицкий, президент академии, назвал появление женщин-врачей первым шагом к «так называемой эмансипации», берущей, по его мнению, свое начало в коммунистических теориях Сен-Симона и других[74]74
  ЦГИАЛ. Ф. 1294. Оп. 6. Д. 48. Л. 5, 7.


[Закрыть]. Варваре Кашеваровой-Рудневой, сироте еврейского происхождения, удалось остаться в академии, когда она пообещала, что поедет лечить башкирских женщин Оренбургской губернии: те отказывались лечиться у врачей-мужчин по религиозным соображениям. Один из врачей, поддерживавших ее, предупредил, что она должна любой ценой избегать студенческих собраний. Сознавая, что малейшая оплошность станет основанием для исключения, Кашеварова-Руднева последовала его совету буквально[75]75
  См. [Кашеварова-Руднева 1886].


[Закрыть].

Такие женщины, как Кашеварова-Руднева, занимавшиеся научной деятельностью в тех областях, которые до сих пор были доступны только мужчинам, угрожали стереть грани между женской и мужской работой. В ответ правительство прочертило эти грани заново, впервые явным образом исключив женщин из сферы государственной службы и обозначив те области, которые считало для них подходящими. Императорский указ от 14 января 1871 года призывал женщин готовиться к работе в качестве акушерок и учительниц начальных школ, однако при этом выражал намерение ограничить женскую занятость в других профессиях, включая делопроизводство, стенографию и работу на телеграфе. Из некоторых профессий женщин предполагалось полностью исключить. Указ предписывал правительству и общественным учреждениям уволить всех женщин, которые на то время занимали должности, не входившие в число определенных указом как допустимые. В течение следующих 16 месяцев агенты политической полиции разыскивали сотни «лиц женского пола», как это неизменно формулировалось в полицейских сводках, работавших, например, кассиршами и продавщицами билетов на вокзалах, библиотекарями в публичных библиотеках и секретарями в государственных учреждениях, и оказывали давление на начальство с тем, чтобы их уволили[76]76
  ГАРФ. Ф. 109. Секция 3, 2-я экспедиция. 1870. Д. 685.


[Закрыть]. Указ стал законом. Хотя в последующие годы государственные и полугосударственные учреждения все чаще нанимали женщин на канцелярские и другие подобные должности, а закон пересматривался и нарушался, должности на государственной службе оставались для женщин закрытыми. Когда в начале 1880-х годов Кашеварова-Руднева попыталась выполнить взятые на себя обязательства перед оренбургскими чиновниками, поддержавшими ее в получении медицинского образования, закон воспрепятствовал ей в этом. Единственным, что местная военная администрация могла ей предложить, была должность в военном госпитале. Как часть государственной системы эта должность давала ей все привилегии, какими пользовались служащие-мужчины. Таким образом, в глазах властей это могло создать опасный прецедент. Поэтому, как вспоминала Кашеварова-Руднева, ей решили не давать места, несмотря на деньги, потраченные на ее образование[77]77
  См. [Кашеварова-Руднева 1886].


[Закрыть].

О решительности и компетентности лидеров женского движения можно судить по тому, как многого они добились – несмотря на такие преграды. К концу 1860-х годов они поставили перед собой цель учредить высшее образование для женщин. Дмитрий Толстой, консервативный министр просвещения, занимавший эту должность с 1866 по 1880 год, категорически противился этому. Прием женщин в университеты, по мнению Толстого, грозил подорвать серьезность университетского преподавания и снизить интеллектуальный и нравственный уровень высших учебных заведений[78]78
  См. [Johanson 1987].


[Закрыть]. Однако личные связи и политические способности помогали некоторым женщинам преодолеть сопротивление министра. Анна Философова пыталась воздействовать на Толстого на светских мероприятиях и балах, куда сопровождала своего высокопоставленного мужа. Хотя поведение Философовой создало ей репутацию «революционерки» в высших правительственных кругах, она, как и ее соратницы, сознательно придерживалась умеренной тактики и избегала жестких столкновений, все более характерных для студенческих и радикальных движений. Вместо этого женщины пытались достичь своих целей с помощью личных обращений и петиций. Они собрали сотни подписей за высшее образование для женщин, в том числе от представительниц высшего общества, от либеральных членов правительства и многих мужчин-профессоров. Эта тактика сработала. Благодаря ей женщины получили доступ к высшим средним курсам (Аларчинские курсы, 1869 год), к университетским подготовительным курсам (Лубянские курсы, 1869 год) и к курсам, готовившим женщин к преподаванию в средней школе (курсы Герье, 1872 год).

Опасения правительства по поводу женского радикализма фактически сыграли в пользу кампании за высшее образование для женщин, по крайней мере в краткосрочной перспективе. Разочарованные невозможностью получить университетское или медицинское образование дома и вдохновленные примером Надежды Сусловой, женщины стали искать пути к профессиональному обучению за границей. Большинство из них отправлялись в швейцарский кантон Цюрих, где женщин принимали в университет: к 1873 году туда было зачислено 104 женщины. Но Цюрих был также центром самой многочисленной и активной эмигрантской общины в Западной Европе. Правительство обеспокоилось тем, как бы студентки не нахватались в чужих краях опасных идей. Чтобы обеспечить им возможность получить образование в относительной безопасности на родине, а также удовлетворить насущную потребность России в квалифицированных медицинских кадрах, в 1872 году правительство учредило в Санкт-Петербурге четырехгодичные Курсы ученых акушерок. В следующем году правительственным указом женщинам, обучающимся за границей, было предписано вернуться в Россию под угрозой того, что ослушавшиеся будут лишены права сдавать в России экзамены для получения диплома. В 1876 году к Курсам ученых акушерок прибавили еще один год обучения, и они были переименованы в Женские медицинские курсы. Выпускницы получили право работать врачами. В том же году правительство санкционировало открытие «высших курсов» для женщин – по сути, женских университетов, не дававших, однако, ученых степеней. Казанский университет первым воспользовался этой возможностью; в 1878 году его примеру последовали Киев и Санкт-Петербург. Петербургские курсы, известные как Бестужевские, получили самую большую известность и просуществовали дольше всех. За десять лет возможности для женского высшего образования в России превзошли возможности любой другой европейской страны.

В погоне за знаниями

Многие женщины охотно ухватились за новые возможности получить образование. Когда в середине 1860-х годов Елизавета Ковальская организовала в Харькове бесплатные курсы для женщин, стремящихся к высшему образованию, желающих оказалось столько, что Ковальская с трудом разместила их в своем доме. В первый год открытия Лубянских курсов на них было принято 190 студенток; Аларчинские курсы приняли больше сотни. Цифры быстро росли. К 1878–1879 годам около 1300 студенток посещали высшие курсы в течение полного учебного года[79]79
  См. [там же].


[Закрыть]. Хотя бо́льшая часть этих студенток принадлежала к дворянскому сословию, встречались среди них и женщины более скромного происхождения. Прасковья Ивановская, дочь сельского священника Тульской губернии, давно мечтала поступить на Аларчинские курсы. Окончив местную церковно-приходскую школу, она вместе с сестрой отправилась в Петербург. Там она обнаружила, что «эти курсы со строго демократическими принципами пропускали – как воду песок – через свою лабораторию все живое, свежее…» [Engel, Rosenthal 1992]. Рядом с дочерьми дворян и сановников, купцов, духовенства и интеллигенции сидели дочери мелких чиновников, мещан, ремесленников, солдат и крестьян. И, как ни широко был распространен в русском обществе антисемитизм, он, по-видимому, полностью отсутствовал в коридорах Женских медицинских курсов, где в конце 1870-х годов еврейки составляли почти треть студенток. Социальные различия, которые по закону продолжали выделять царских подданных, в коридорах женских учебных заведений словно растворялись.