Текст книги "Афганистан. Что о нем нужно знать каждому"

Как афгано-советская и гражданская войны изменили афганские общество, политику и международные отношения?

К 1992 году четырнадцать лет насилия уничтожили элиты, которые до того управляли Афганистаном. Королевская семья была изгнана, и практически все Мухаммадзаи эмигрировали на Запад. Различные группы образованных людей постоянно сажали в тюрьмы и убивали друг друга. Учреждения, в которых они работали, закрылись, когда прекратилась иностранная помощь и иссякли государственные доходы, позволявшие выплачивать зарплату. К 1992 году лишь немногие исламисты, такие как Масуд и Хекматияр, сохранили какие-либо организации внутри страны. Практически весь образованный класс эмигрировал или был убит. Лидеры племен и сообщества улемов были уничтожены халькистами или оттеснены на обочину общественной жизни – как разрушением сельской экономики, так и появлением исламистских полевых командиров, поддерживаемых извне.

Поскольку сельское население бежало от войны и потеряло много молодых людей – рабочую силу, – влившихся в состав вооруженных групп, жители деревень наводнили афганские города. Помимо них, оценочно, пять миллионов человек переселились в лагеря беженцев и города в Пакистане и Иране. Таким образом, примерно половина населения была насильственно перемещена, причем в основном в урбанизированные районы. Там люди из ранее закрытого общества сталкивались с обществом более современным и ежедневно имели дело с последствиями международной политики и войны. Вскоре они поняли, что социальное продвижение и доступ к средствам существования в новых условиях зависят от образования, как никогда раньше, и что девочки и женщины могут быть – должны быть – частью стратегии выживания семьи. В деревне женщины могли внести вклад в обеспечение семьи средствами существования, работая в сельском хозяйстве или пищевой промышленности. Дома большинство людей пользовались семейной собственностью и так или иначе состояли в родстве, но в изгнании они могли преуспеть только в том случае, если решались общаться с незнакомыми людьми, а кроме того, они могли заработать куда больше, если имели образование.

Наличные деньги наводнили страну. Они поступали как в виде афганской валюты, напечатанной правительством Кабула для выдачи жалованья ополченцам, так и в виде миллиардов долларов, направленных на поддержку боевых действий и материально-техническое обеспечение моджахедов. Это увеличение денежной массы происходило параллельно с оттоком рабочей силы из сельского хозяйства, перетекавшей оттуда в военные структуры, и с разрушением деревень и ирригационных систем. В стране имелось слишком много денег, но производилось слишком мало продовольствия, что привело к предсказуемой инфляции, выразившейся, в частности, во взвинчивании цен на пищевые продукты. Те, кто остался в сельской местности, чтобы выжить, нуждались в универсальной товарной культуре, и единственным, что они могли продать, был опийный мак. После насильственного сворачивания производства опийного мака в Турции, Иране и Пакистане наркоторговцы искали новые источники поставок. Распад государства в Афганистане дал именно то, что им было нужно: сельскохозяйственный район, способный производить опийный мак, где его выращивание было чрезвычайно дешево и где вести незаконный бизнес было безопасно.

Первоначально Афганистан поставлял только опий-сырец, а переработка его в героин и морфин происходила в соседних странах, в основном в Пакистане. Когда в 1980-х гг. в районах, контролируемых моджахедами, опиатная экономика начала расширяться, выращивание мака было сосредоточено в провинциях Бадахшан (где оно – в медицинских целях – имело давнюю историю), Нангархар и Гильменд.

Война вовлекла практически все население Афганистана в национальную и международную политику. Опросы Би-би-си выявили чрезвычайно высокий процент слушателей программ этой радиостанции среди афганцев – как беженцев, так и живущих внутри страны. В одном опросе «был сделан вывод, что… 50 процентов афганцев… регулярно слушали Би-би-си[8]8
  ВВС, Radio Education for Afghan Children. URL: http://www.bbc.co.uk/world-service/people/highlights/010711_reach.shtml (дата обращения 19.02.2022).


[Закрыть]». Поддерживаемое Советским Союзом правительство контролировалось партией НДПА/«Ватан», которая пыталась мобилизовать тех, кто жил под ее властью, через студенческие, молодежные и женские группы, а также другие организации. Партийная литература, плакаты и лозунги были вездесущи. В изгнании как движение сопротивления, так и лагеря беженцев в значительной степени контролировались джихадистскими партиями (или организациями, такими как танзимат), базирующимися в Пакистане – у суннитов, и в Иране – у большинства шиитов.

Переход на военное положение изменил политический ландшафт. Практически все этнические и племенные группы в стране стали вооруженными и организованными, что позволило им контролировать свои собственные районы, как только они изгнали силы правительства. Королевский режим использовал централизованное управление и разделял страну на все более мелкие провинции, чтобы предотвратить появление региональных и этнических лидеров, которые могли бы бросить вызов центру. Районы, в которых в настоящее время преобладают таджики, узбеки и хазарейцы, в ходе борьбы с просоветским режимом создали свои собственные вооруженные силы и местные администрации. В то время как государство оставалось централизованным де-юре, де-факто Афганистан представлял собой скопление множества центров власти. Некоторые из этих фрагментов, особенно в пуштунских районах, были довольно маленькими, что вдохновило меня назвать мою книгу «Фрагментация Афганистана» [Rubin 1995а].

Как ни парадоксально, укрепление регионально-этническо-племенной власти полевых командиров и фрагментация, похоже, больше усилили, чем ослабили национальную идентичность. В государстве не возникло даже намека на сепаратистское движение. Однако более крепкая национальная идентичность не означала, что в стране станет меньше конфликтов. В результате – как исторического наследия, так и процесса мобилизации – различные этнические группы выработали различные концепции того, как следует управлять общей землей Афганистана. Хаджи Абдул Кадир, лидер господствующей группы племен в Джелалабаде, а затем первый вице-президент, в интервью со мной в мае 2002 г., за два месяца до его убийства в Кабуле, так объяснил эту реальность: «Пуштуны, – сказал он, – хотят контролировать все; таджики считают, что они должны разделить власть поровну с пуштунами; а узбеки и хазарейцы считают, что власть должна быть разделена поровну между четырьмя группами».

Как афгано-советская война изменила отношения Афганистана с международным сообществом?

Афгано-советская война стала частью долгого исторического процесса, включающего в себя деколонизацию и раздел Индии, окончание холодной войны и распад Советского Союза. Афганистан стал ареной последнего конфликта холодной войны, первого конфликта после окончания холодной войны и первой битвы «Войны против терроризма».

Американо-пакистанский альянс также был детищем холодной войны. Раздел Индии сделал Пакистан более слабым, чем новая Индия, а распад Пакистана в 1971 г. ослабил его еще больше. Пакистан стремился к военному союзу с США и в конечном счете к получению ядерного оружия, чтобы противостоять Индии, имеющей демографическое и экономическое преимущества. После 1978 г., когда поддерживаемая Советами афганская армия увязла в борьбе с противниками кабульского режима, Пакистан захотел также гегемонии над Афганистаном, чтобы получить «стратегическую глубину» на случай неудачной войны с Индией, играя в глазах США роль верного союзника в борьбе против советского экспансионизма. Как только холодная война закончилась и СССР исчез, интересы Пакистана стали совпадать с интересами Вашингтона еще меньше, чем прежде. Как только США перестали беспокоиться о том, что советское присутствие в Афганистане приблизит Москву к Персидскому заливу и Индийскому океану, они согласились на «отрицательную симметрию». Не имея поддержки какой-либо великой державы, афганское государство рухнуло. До 1991 г. потоки ресурсов, направляемых правительству и моджахедам, являющимся союзниками СССР или США, формировали конфликт как двусторонний. В 1992 г. этот конфликт почти сразу же реорганизовался в связи с изменившимся потоком ресурсов. То, что можно было получить от торговли запрещенными товарами или от региональных акторов, было захвачено и перераспределено между многочисленными этническими сетями покровительства, так что государству ничего не досталось. Война превратилась в этно-фракционный конфликт, протекающий в развалившемся государстве.

Реакцию Пакистана можно объяснить страхом руководства его армии перед повторением уже имевшего место сценария, когда, по его мнению, Индия в 1971 г. вмешалась в этнический конфликт, чтобы развалить пакистанское государство. Оно предполагало, что индийское или любое другое недружелюбное присутствие в Афганистане может привести к аналогичному итогу, на этот раз в результате союза врага с пуштунскими или белуджийскими националистами.

Пакистанское государство – а в особенности его армия – также стало при генерале Зия-уль-Хаке более исламизированным. Это помогло Пакистану углубить отношения с Саудовской Аравией, Объединенными Арабскими Эмиратами и некоторыми другими арабскими государствами.

После Исламской революции 1979 г. в Иране созданная там Исламская Республика позиционировала себя как конкурента Саудовской Аравии в качестве лидера исламского мира. В связи с тем, что ирано-саудовское противостояние связано с межконфессиональным конфликтом между шиитами и суннитами, аятолла Рухолла Хомейни и его последователи первоначально преуменьшали шиитскую идентичность Ирана в пользу изображения его и произошедшей в нем революции как панисламских. Афганистан стал одной из арен, где развернулась борьба шиитов с суннитами. Иран рассматривал американо-саудовско-пакистанский альянс в Афганистане как попытку привести к власти антииракское «ваххабитское» правительство, что стало главной причиной того, что он помог сформировать, а затем поддержал Северный альянс.

Независимость бывших советских республик Центральной Азии создала новые возможности и угрозы. Пакистанские исламистские политики, в том числе Зия-уль-Хак, теперь могли стремиться использовать исламский Афганистан в качестве стартовой площадки для проникновения в Центральную Азию. Независимость Центральной Азии содержала в себе потенциал для преобразования мировых энергетических рынков: можно было осуществлять экспорт нефти и природного газа из Центральной Азии не через Россию, а по трубопроводам, идущим на запад, юг или восток. Такие маршруты, по мнению Вашингтона, давали бы преимущество с точки зрения ослабления влияния России в Центральной Азии. Проще и экономичнее всего эти продукты можно было транспортировать через Иран, единственную страну, имеющую выход к Персидскому заливу, Индийскому океану и Каспийскому морю. Но санкции, введенные против Исламской Республики как Соединенными Штатами, так и другими странами, препятствовали подобным инвестициям. Афганистан стал маршрутом потенциального трубопровода, который помог бы Центральной Азии стать более независимой от России, не усиливая при этом Иран, а это означало появление новой стратегической ставки.

Чтобы завершить картину, скажем, что с обильным поступлением нефтяных денег, резко возросшим после 1973 г., Персидский залив стал еще и важным перевалочным пунктом транзитных грузов, а не просто «заправочной станцией». Дубай, один из эмиратов, ставших частью ОАЕ в 1971 г., восполнил относительную нехватку запасов нефти, создав свободный порт. До середины 1980-х гг. экспорт нефти составлял половину ВВП Дубая, но Дубай не полагался на какой-то один экономический сектор и диверсифицировал экономику. Он стал центром транспорта и логистики[9]9
  Richard Н. К. Victor, Nicole Forrest. Dubai: Global Economy 11 Case 709–043. Cambridge, MA: Harvard Business School Publishing, February 25, 2009.


[Закрыть]. В третьем квартале 2015 г. объем не связанной с нефтью торговли Дубая достиг примерно 271 млрд долларов США. Его четырьмя ведущими торговыми партнерами стали Китай (132 млрд дирхамов ОАЭ), Индия (74 млрд дирхамов ОАЭ), США (60 млрд дирхамов ОАЭ) и Саудовская Аравия (45 млрд дирхамов ОАЭ). В 2015 г. Международный аэропорт Дубая принял 78 миллионов пассажиров, в результате чего их общее число с момента открытия аэропорта пятьдесят пять лет назад составило 700 млн[10]10
  Dubai Chamber, Annual Report 2015. URL: http://www.dubaichamber.com/up-loads/annualreports/2015/DC_ARl 5_English.pdf (дата обращения 01.04.2022).


[Закрыть]. Кабул находится менее чем в трех часах полета от Дубая. Близость Афганистана к одному из самых оживленных торговых центров мира создала новые экономические возможности для афганских торговцев и трудовых мигрантов. Потеснив Карачи, Дубай занял свое место в качестве одного из двух основных портов, через которые Афганистан торгует со всем миром.

Какие условия породили движение «Талибан»?

Движение «Талибан», как и большинство афганских организаций, имело как внутренние, так и международные корни. Спор о том, какие из них значительнее, продолжается по сей день. Некоторые видят в талибах инструмент, созданный Пакистаном, в то время как другие расценивают их как местную реакцию на условия, сложившиеся в стране после распада государства.

Внутри страны это движение начиналось как локальная активность в Кандагаре. Предшественники группировки, которую мы теперь называем «Талибаном», были частью антисоветских моджахедов. Слово «Талибан» означает «студенты, обучающиеся в медресе». Эти медресе были одними из основных мест вербовки моджахедов. В частности, их набирали в возглавлявшихся Мавлави Мухаммадом Наби Мухаммади «Харакат-и инкилаб» и в «Хизб-и ислами халис», каждая из которых представляла последователей деобандизма. Большая часть этих боевиков, поскольку они были исламистами, а не политическими деятелями, не продолжила свой джихад после вывода в 1989 г. советских войск. Моджахедов не обеспокоило падение режима Наджибуллы, поскольку политическая ориентация правительства в Кабуле практически не влияла на Кандагар. Вчерашние бойцы вернулись в свои медресе и деревни.

Власть, существовавшая в Кандагаре, была крайне фрагментирована. Некоторые командиры моджахедов превратились в бандитов, грабили людей на контрольно-пропускных пунктах и даже совершали изнасилования. Группа бывших студентов медресе собралась, чтобы решить, как избавить Афганистан от полевых командиров и бандитов, а также восстановить порядок, то есть, как они говорили, обеспечить соблюдение шариата. Они убедили муллу Мухаммада Омара стать их лидером, хотя он и не входил в группу основателей движения. Талибы начали собирать оружие, которым, как бывшие моджахеды, они умели пользоваться. Согласно истории происхождения «Талибана», рассказанной самими талибами, их первой проведенной операцией стало нападение на полевого командира, похитившего и изнасиловавшего двух молодых женщин из Герата на контрольно-пропускном пункте на шоссе Герат – Кандагар. Его арестовали и казнили. Люди присоединились к талибам, когда те захватили больше контрольно-пропускных пунктов, на которых боевики-преступники взимали плату за проезд и совершали изнасилования.

Усилия талибов совпали со сменой правительства в Пакистане, что привело к переориентации их политики и открытию новых стратегических возможностей. В октябре 1993 г. Пакистанская народная партия (ПНП) победила на парламентских выборах, вернув Беназир Бхутто на пост премьер-министра, с которого армия и бюрократия свергли ее на фальсифицированных выборах в 1990 г. Каждая из двух основных центристских партий Пакистана, возглавляемых семьями феодалов и промышленников, имела свою собственную подопечную исламистскую партию, с которой вступала в коалицию. Пакистанская мусульманская лига («Наваз»), как правило, вступала в коалицию с «Джамаат-и ислами», партией, придерживающейся течения исламистской идеологии, разработанной Абу-ль-Аля Маудуди в Индии и «Братьями-мусульманами» в арабском мире. Генерал Зия симпатизировал «Джамаату», естественным союзником «Джамаата» в Афганистане был Хекматияр: две группы тесно сотрудничали. ПНП, с другой стороны, сформировала коалицию с «Джамиат-и улама-и ислам» во главе с Мавлави Фазлуром Рахманом, священнослужителем-деобандистом, тесно связанным с пуштунской политикой. Фазлур Рахман поддерживал ПНП в парламенте и являлся близким знакомым министра внутренних дел Бхутто генерала Насируллы Бабара.

После распада СССР Сардар Асиф Али, министр иностранных дел в правительстве Бхутто, утверждал, что Пакистану следует переориентировать свою внешнюю политику и начать вести торговлю с Центральной Азией. Поскольку непосредственной перспективы стабилизации положения в Кабуле и открытия свободного проезда в Узбекистан не было, Бабар выступил за сотрудничество с кем-либо на местах, чтобы открыть путь в Туркменистан через Кандагар и Герат. Кабинет Бхутто одобрил этот план в июне 1994 г. Таким образом, находясь 25 октября в Ашхабаде на праздновании Дня независимости Туркменистана, Бхутто договорилась с Дустумом и Исмаил-ханом о транзите через контролируемые ими территории. Слабым звеном оставался отрезок пути от Спин-Болдака до Кандагара и далее до Фараха, на всей протяженности которого не имелось достаточно сильной власти, представители которой могли бы контролировать это направление.

Чтобы открыть соответствующий маршрут, являющаяся подразделением Пакистанских вооруженных сил Национальная логистическая служба – та самая, которая подвозила оружие моджахедам, – организовала конвой с продовольствием, одеждой и медикаментами, который покинул Кветту 29 октября 1994 г. Конвой возглавлял «полковник Имам» – псевдоним офицера ISI Султана Амира Тарара, прежде отвечавшего за подготовку моджахедов. Вскоре после пересечения границы с Афганистаном 1 ноября конвой был остановлен представителями племени ачакзай, членами ополчения бывшего режима, которые теперь взимали за движение по дороге неофициальные сборы. Внезапно появилась группа «талибов» и освободила конвой. Эта группа пришла из поселения беженцев в Белуджистане при явной поддержке военизированных пограничных сил Белуджистана и взяла под контроль большой склад оружия, ранее принадлежавшего «Хизб-и ислами». Конвой проследовал в Ашхабад.

Связь между талибами, освободившими пакистанский конвой, и талибами, основавшими для подавления своеволия полевых командиров соответствующую организацию, не выяснена до конца: те и другие то ли принадлежали к одной и той же группе, то ли вскоре объединили свои силы. Талибы доказали, что могут обеспечить безопасность дорожного движения, и вторглись в Кандагар, который захватили без особого сопротивления.

Кем были талибы и кто были их лидеры, включая муллу Омара?

Талибами были бывшие студенты из медресе на юге Афганистана, а также из Карачи, Пешавара и пакистанской провинции Белуджистан. В 1980-х гг., до того как появилась организация, получившая название «Талибан», французский ученый Оливье Руа классифицировал происхождение моджахедов и заявил, что существует четыре основные сети, в которых они были завербованы: одной из этих сетей были талибы, студенты медресе.

Талибы имели скромное происхождение – как в экономическом отношении, так и с точки зрения положения в племени, – поскольку состоятельные или имеющие хорошие связи семьи обычно не посылали своих сыновей в медресе. В Афганистане осталось мало людей знатного происхождения, поскольку революция и война уничтожили элиту. Например, мулла Омар был членом рода Хотак племени гильзаев, из которого происходил Мирвайс Хотаки, но которое дуррани подчиняли себе на протяжении веков, что выражалось в нехватке земли и других активов. Омар был сыном деревенского муллы. В основанном Мухаммади движении «Харакат-и инкилаб» он стал командиром среднего звена, потерял в бою глаз и лечился в больнице Международного комитета Красного Креста в Кветте. До того как стать лидером талибов, он никогда не покидал провинцию Кандагар. После того как он стал эмиром аль-муминином («повелителем правоверных»), он однажды посетил Кабул, но не остался там даже на ночь (поездка в больницу МККК в Кветте так и осталась его единственной известной зарубежной поездкой). До 2001 г. он был известен своей честностью и самоотречением.

Почти никто из лидеров талибов не происходил из высокопоставленных племен дуррани (членов конфедерации зирак). Практически никто из них не получил образования в государственных светских или религиозных школах, и никто из них не учился в Кабульском университете, откуда происходило большинство других представителей политической элиты. Они прилично говорили на арабском – по крайней мере, в религиозных целях, многие из них достаточно хорошо изъяснялись на урду, чтобы их понимали в Карачи, но единственными талибами, которые владели другими иностранными языками, была горстка молодых беженцев, выучивших английский в Пакистане. Многие, если не большинство, выросли в деревнях без электричества, асфальтированных дорог, государственных школ, медицинских клиник и полицейских участков. Их скромное происхождение и религиозная квалификация помогли им установить контакт с сельскими жителями Южного Афганистана: говорящий по-персидски средний класс, с которым они позже столкнулись в Кабуле и других городах, там почти не существовал.

Движение «Талибан» не представляло собой в Афганистане совершенно нового явления. Сеть преподавателей и студентов из местных частных сельских медресе и медресе в соседних населенных пуштунами районах Пакистана (ранее Индии) на протяжении веков играла важную роль в истории страны. Во времена антисоветского джихада среда улемов и студентов медресе являлась одним из важных источников пополнения отрядов моджахедов, действовавших в племенных районах.

Эта группа оказалась маргинализированной в результате многолетнего государственного строительства, производимого королевским режимом, который создал новую элиту (включающую исламских ученых и судебных чиновников), прошедшую подготовку в современных школах и университетах. Сторонники королевского режима, коммунисты и исламисты набирались в основном из разных слоев этой новой элиты. Междоусобные битвы, в результате которых различные фракции афганской интеллигенции одна за другой приходили к власти, уничтожая соперников, в конечном итоге привели к упадку этой модернизированной группы. В то время, когда миллионы афганцев стали беженцами, а государственная система образования рухнула, сельские медресе остались практически единственными образовательными учреждениями, доступными новым поколениям пуштунских мальчиков.

Запад мало что сделал для предоставления беженцам какого-либо другого образования, оставив поддерживаемые ближневосточными донорами медресе фактически монополистами в своей области. Подъем движения «Талибан» произошел, когда первые представители новой волны студентов медресе завершали религиозный образовательный процесс, точно так же, как коммунистический государственный переворот (вызвавший исламистское сопротивление) совершился примерно через двадцать лет после массового расширения государственной системы образования. Крах государственной администрации и общинного руководства также повысил во многих местах значение мечетей, а также мулл и талибов, которые их обслуживали.

Сеть медресе создавала среди представителей потенциальной новой элиты систему коммуникаций, в то время как другие институты разрушились. Но муллы потеряли связи с местной экономикой и обществом, в которых доминировали землевладельцы, ограничивающие их власть. И государство, и сельская экономика, поддерживающие племенных лидеров, рухнули. Улемы были предоставлены самим себе – как в изгнании, так и в самом Афганистане, где доминировали полевые командиры, – ив результате оказались более обездоленными и более экстремистски настроенными. В изгнании они также оказались связанными с международными сетями, как политическими, так и экономическими, включая пакистанские политические партии и спецслужбы, а также арабских исламистов, которые помогали джихаду.

Отношение талибов к государству и реформам – это не продолжение какой-то неизменной «традиции», а результат их собственной травмы, связанной с лишением корней, когда государство, в котором доминировала иностранная идеология, разрушило страну во имя прогрессивных реформ. Иностранная помощь, коммерческое сельское хозяйство (опиум) и контрабанда на большие расстояния предоставили этой недавно возникшей вооруженной элите возможность мобилизовать ресурсы для прямого осуществления властных полномочий, что раньше было ей недоступно. Сеть мечетей также позволила ей проникнуть в общество.

Доминирование в стране этой ранее маргинализированной группы изменило модель социальной, политической и экономической бифуркации, возникшей при королевском правлении и развившейся при коммунистах. При этих режимах иностранная финансовая и военная помощь позволила урбанизированной элите изолировать себя от сельской местности и создать параллельное общество, опирающееся на модернизированные – по крайней мере, внешне – институты. Однако при талибах иностранная помощь позволила их сети, базирующейся в афганских сельских районах и поселениях беженцев в Пакистане, контролировать столицу, обратив вспять реформы прошлых десятилетий. Уничтожение государства и свертывание программы развития и реформ, которую оно проводило при нескольких правительствах, означали прекращение нерешительной эмансипации городских женщин посредством указов, издаваемых проводящими модернизацию лидерами-мужчинами.

Хотя руководство таким государством, осуществляемое улемами, было беспрецедентным, лежащая в его основе структура воспроизводила исторически закономерную модель. В государстве доминировала небольшая солидарная группа пуштунов, в данном случае кандагарских мулл (а не мухаммадзаев), зависящая от иностранной помощи и облагающая налогами коммерческое сельское хозяйство, в основном производящее незаконные наркотики, а не каракульских овец и хлопок, а также внешнюю торговлю, представляющую собой в основном контрабанду, а не экспорт природного газа.

Социальная сеть элиты, лежащая в основе коалиции, состояла из кандагарских мулл, тех, кто учился в одних и тех же медресе в Пакистане и Афганистане и участвовал в джихаде. Мулла Омар и все члены Верховной шуры, кроме одного, были пуштунами из Кандагара[11]11
  Под Кандагаром здесь понимается обширный регион с Кандагаром в центре, включающий несколько провинций в дополнение к современной провинции Кандагар.


[Закрыть]. Кабульская шура также была преимущественно кандагарской, но включала в себя некоторое количество восточных пуштунов, несколько человек, говорящих на персидском языке, и по крайней мере одного узбека. Все без единого исключения являлись суннитскими муллами, обучавшимися в частных медресе. Следовательно, движение имело четко выраженный этнический и региональный характер, без каких-либо намерений его лидеров создавать именно такое движение, и потому оно получило поддержку со стороны тех, кто стремился к созданию пуштунского этнического движения, способного управлять Афганистаном.

Основные лидеры «Талибана» являются последователями деобандизма. Последний обязан своим названием индийскому городу Девабанд (Деобанд), в котором в XIX в. было основано знаменитое медресе, где это движение развилось на основе консервативных реформаторских идей, имевших хождение среди индийских мусульман. Деобандизм отвергает все формы иджти-хада – использования разума для создания нововведений в шариате в ответ на новые условия, – возрождение которого является ключевым элементом платформы исламских модернистов. Они выступают против всех форм иерархии в мусульманской общине, включая трайбализм или королевскую власть; они также стремятся исключить шиитов из участия в государственном управлении и придерживаются ограничительного взгляда на социальную роль женщин. Все эти характерные черты индийских и пакистанских деобандистов существуют и среди афганских талибов, причем в гиперболизированных формах [Rashid 2000; Metcalf 1982].

Поддержка, которую талибы получили от Пакистана, позволила им укрепить свое положение. Пакистанские военные обучили (или переподготовили) их, создав военную организацию, готовую к серьезным операциям. Талибы также получали помощь от пакистанских религиозных сетей. В частности, один мавлави (исламский ученый высшей квалификации) из Карачи, муфтий Абдул Рашид Лудхианви, автор книги «Повиновение эмиру», руководства по управлению боевой организацией, помог им разработать систему, которая подавляла трайбализм и сети покровительства более эффективно, чем любая другая структура в Афганистане[12]12
  Майкл Сэмпл первым перевел эту работу и обратил на нее мое внимание.


[Закрыть].