Текст книги "Анна Болейн. Принадлежащая палачу"

Глава 21
Письмо Генриху

«Государь!»

Это было все, на что хватило Анну в ее бесплодных попытках написать Генриху письмо. Ей дали шанс, и она должна была этим воспользоваться. Женщина вновь аккуратно обмакнула перо в чернила и задумалась…

Просить. Но о чем? О снисхождении? О милости? О прощении? Один смех! Если осталось в этом мире что-то, о чем она хочет попросить, то это о судьбе ее златокудрого чуда, ее прелестной крошки. О Елизавете…

«Гнев Вашего Величества и заключение мое в темнице кажутся мне такими странными, что я не знаю, чтo писать должна, или в чем должна извиняться. Вы прислали мне сказать с человеком, которого знаете издавна злобным мне врагом, что для получения милости должна я сознаться в некоторой истине. Не успел он исправить своего посольства, как я намерение ваше усмотрела. Но если, как говорите вы, сознание в истине может мне доставить свободу: послушна повелениям вашим от всего моего сердца и с полною покорностью. Не думайте, Ваше Величество, чтобы бедная жена ваша могла когда-нибудь доведена быть до сознания в таком проступке, о котором и одна мысль во ум ей не входила. Никогда не имел Государь жены, всему долгу своему более верной, более полной искренней любви, как та, которую нашли вы в лице Анны Болейн, которая могла бы удовольствоваться и сим именем и состоянием своим, если бы угодно было Вашему Величеству оставить ее при оных. Но среди моего возвышения и царственного сана, к которому вы меня допустили, никогда я не забылась до того, чтобы не страшиться пробуждения – подобного тому, какое воспоследовало со мною ныне. Возвышение мое как не имело другого, более прочного основания, кроме непостоянной вашей ко мне склонности; то и не сомневалась я, чтобы и самое малое изменение в чертах моих не могло обратить вас к другому предмету.

Из низшего состояния извлекли вы меня, возвысили до Царского величества и высокого звания подруги своей. Величие сие было выше моего достоинства и прав моих. Посему, когда вы почли меня достойною сей чести, не допустите, Государь, чтобы несправедливое непостоянство, или злые советы врагов моих лишили меня царской вашей милости; не допустите, чтобы столь недостойное и гнусное пятно – нарушение верности – помрачило честь вашей жены и честь юной Принцессы, дочери вашей.

Прикажите же, Государь, рассмотреть мое дело, но так, чтобы законы справедливости наблюдаемы были, и враги мои непримиримые не были бы моими доносчиками и судиями. Прикажите рассмотреть дело мое открытым образом; верность моя не страшиться быть постыженною. Вы увидите невинность мою оправданною, подозрения ваши уничтоженными, дух ваш успокоенным, клевету умолкнувшею, или преступление мое откроется пред лицом всего света. Посему чтo бы ни было угодно вам повелеть обо мне, Ваше Величество можете себя предохранить от народного суждения; и как преступление мое доказано будет по справедливости, вы будете вольны пред Богом и людьми, не только наказать меня, как неверную супругу, но еще и следовать склонности своей к той, которая причиною несчастного моего состояния настоящего, и которую давно бы уже могла я вам наименовать, потому что Вашему Величеству не безызвестно, до чего подозрения мои простирались.

Впрочем, если вы решились погубить меня, и если смерть моя, основанная на бесчестной клевете, должна вам доставить желаемое счастье; молю Бога, чтобы простил вам сие великое злодеяние, равно как и врагам моим, орудиям оного, и чтобы по восшествии в последний день на престол Свой. Пред которым должны вы я и предстать, когда невинность моя, чтo бы о том ни говорили, откроется явно; – молю, говорю я, чтобы тогда не потребовал строгого от вас отчета в жестоком и недостойном вашем со мною поступке.

Последняя и единая милость, о которой прошу, та, чтобы только я одна понесла всю тяжесть вашего гнева, и чтобы бедные невинные дворяне, содержимые из-за меня в тесной темнице, не претерпели никакого бедствия. Если когда находила я у вас милость, если когда приятно было слуху вашему имя Анны Болейн; не откажите мне в сей просьбе, и я не буду уже вас беспокоить, о чем бы то ни было; напротив всегда буду воссылать к Богу теплые молитвы о сохранении вашем и управлении путей ваших».

Анна теряет самообладание на последней строчке. Она яростно вскакивает и ходит по комнате, озаряемой тусклым светом нескольких свечей. Злится, беснуется, силится возненавидеть. Себя, его, судьбу и провидение, даже, в конце концов, Господа, который это допустил. Но потом, оглядывается на своих фрейлин и затихает. Нет, больше никому не будет дано радости увидеть ее слабой. Ей и так недолго осталось. Она пройдет этот Ад с достоинством, о котором сложат песни и легенды.

– Леди Болейн, к вам пришли! – Элизабет Браун приседает в реверансе, – фрейлина и леди Елизавета. Принять?

Анна вскакивает с места и с облегчением выдыхает. Генрих вполне мог отказать ей и в такой малости, как последняя встреча с дочерью.

– Да. Да! Конечно же! Ну же, Элизабет, веди их! – кричит на фрейлину разгоряченная женщина.

Фрейлина уходит, и Анна в радостном трепете замирает у дверей. Как долго она не видела свою крошку?! Казалось, это было так давно, когда она на коленях молила избавить ее от смерти и принять за наследницу их милую дочь. Как странно… Тогда она боялась смерти, а теперь, ей будто бы даже рада. Словно старому другу. Все, что ей отныне осталось, – ожидание, и оно причиняет нестерпимую боль. Двери отворяются, и на пороге предстает леди Маргарет – близкая подруга и фрейлина, ее сердечная подруга, почти сестра, которая решилась разделить вместе с ней эту печальную участь. Маргарет прибыла в Тауэр, как только смогла, чтобы посвятить всю свою заботу и почтение своей Королеве. И Маргарет ни за чтобы не покинула ее перед лицом суда и близкой смерти, если бы причиной не была Елизавета…

– Душа моя! – Анна бросается к дочери и так яростно сжимает ту в объятиях, что они чуть ли не падают на пол. Елизавета, хорошенькая рыженькая девчушка трех лет отроду, одетая в пока еще богатые одежды, радостно смеется и сжимает в объятиях мать.

– Мамочка! Моя милая мамочка! – голосок у Елизаветы безумно похож на голос ее матери. Такой же бархатистый и звучный.

Анна стирает рукой невольные слезы и наслаждается последними мгновениями весны. Ее последней весны… Смерть уже на пороге и перед ней всегда кажется, что ты что-то забыл сделать. Или не успел. Анне хватило бы просто обнять ее солнышко, свою ненаглядную дочку… Она шепчет ей на ухо всякие глупости и смеется, когда смеется она. Но в один момент Елизавета вдруг грустнеет, опускает взгляд и тихо говорит:

– Дорогая мамочка, как же ты теперь относишься к папочке?

Анна от неожиданности отстраняется. Что она чувствует? Боль?… Ненависть?… Разочарование… Любовь… Унижение… Равнодушие… Она и сама не понимает, что точно, но как ответить Елизавете?

– Я чувствую к моему Королю глубокую верность, душа моя… – с улыбкой произносит Анна и спустя мгновение продолжает. – Прелесть моя, Елизавета, пообещай, что ты сохранишь в своей памяти мой светлый образ, как бы его не чернили на словах… – за дверями слышится шум, и женщина понимает, что это ее последние мгновения с дочерью. В последний раз ее можно обнять, поцеловать и прижать ее хрупенькую фигурку к самому сердцу. – Я люблю тебя, моя милая! Я люблю тебя!

Глава 22
Ничего не исправишь

Двери громко распахиваются и люди пытаются разъединить их, вырвать из объятий матери, Елизавета сопротивляется и Анна не находит в себе силы разжать руки.

– По милости государя нашего, Короля Англии и лорда Ирландии, сожжение заменено казнью через отсечение головы! – торжественно зачитывается новый приказ.

Анна судорожно кивает. Что ж, так даже легче. Проще. А смерть – она всегда остается смертью.

Анна Болейн отрывает глаза от смятой бумажки. В другой раз она ни за что бы так не поступила, но… В другой раз.

«Молю вас, Мария, я была жестока и несправедлива к Вам. И Господь меня покарает за это. Прошу вас только об одном, отплатить за мое бессердечие, своей добротой. Не покидайте Бесси. Молю вас. А. Б.»

– Мадам, как вы знаете, из Кале специально для вас был выписан французский палач, виртуозно владеющий мечом, так как у нас нет специалистов подобного рода… – Наступает неловкое молчание.

– Я слышала, он – хороший мастер, а у меня – такая тонкая шея! – Анна обхватывает горло руками и грустно смеется.

В ночь ожидания казни Анна Болейн написала свое знаменитое стихотворение.

 
Укачай меня, о смерть,
Подари долгожданный покой,
Усталому, безвинному призраку позволь
Осторожно улететь прочь.
Звони, провожающий колокол, ты
Оповести о грустной участи моей
Пусть этот звон предвещает смерть
Ведь я должна умереть,
Ничего не исправишь.
 
 
Кто в состоянии выразить страдания мои,
Увы, они меня сильней;
Силы мои не выдержали испытаний
Не продолжиться жизнь.
Звони, провожающий колокол, ты
Оповести о грустной участи моей
Пусть этот звон предвещает конец
И с наступлением ночи ближе смерть
Ничего не исправишь.
 
 
Одна в темнице прочной
Я жду судьбу свою
Горе, достойное такого жестокого случая,
И я должна вкусить эту беду!
Звони, провожающий колокол, ты
Оповести о грустной участи моей
Пусть этот звон предвещает конец
И с наступлением ночи ближе смерть
Ничего не исправишь.
 
 
Прощайте, прошлые забавы,
Приветствую, моя теперешняя боль!
Я чувствую, что муки эти – слишком для меня
И жизни не осталось места здесь.
Замолкни теперь, провожающий колокол, ты
Оповестил о грустной участи моей
Пусть этот звон предвещает смерть
Ведь я должна была умереть,
Ничего не исправишь.
 

19 мая 1536 года Анну Болейн вывели на Тауэр Грин. На ней было темное парчовое платье, отороченное мехом, а по плечам струилась белая пелерина. Она выглядела усталой, но, поднявшись на эшафот, улыбнулась, и произнесла короткую речь. После того, как палач, по традиции, попросил у нее прощения, она опустилась на колени и сняла ожерелье. Одна из фрейлин повязала ей повязку на глаза…

«Королева приняла смерть с мужеством, – позже напишет Кингстон – Господь, будь к ней милосердным».

– Леди Анна? – вопрос замирает в воздухе и его неоконченное продолжение напряженно зависает в воздухе.

– Да, я готова. – Голос тверд и чист, а леди Болейн прекрасна, как никогда в жизни. Черный цвет ее платья выразительно подчеркивает цвет ее глаз, волосы уложены в замысловатую прическу, а сверху, на плечах бывшей королевы лежит чудесная накидка из меха горностая. Женщина отворачивается от зеркала и с усмешкой произносит: – Сейчас я готовилась так, как не собиралась ни на один бал в моей жизни. Впрочем, это оправданно, так как сегодня я в свой последний раз появлюсь на публике.

Ее фрейлины молчат. Наивные девчушки все еще верят в помилование.

– Мистер Кингстон, мне более не придется ждать? Палач на месте?

– Да, мадам. Мне оставить вас?

– Если вас это не затруднит. На пару минут. Маргарет, поди сюда.

Бледная как тень женщина приближается и приседает в почтительном реверансе. Маргарет едва не плачет, но, впрочем, ее сложно в этом винить. Все мы верим в то, во что хотим. Маргарет верит в свою Королеву.

– Ваше Величество!.. – из горла Маргарет начинают лететь судорожнее всхлипы. – Моя бедная Анна! Прости, прошу, прости меня!

Анна протягивает ей свои руки, поднимает с пола и нежно, на прощание обнимает за плечи. «Бедная-бедная Маргарет… На кого я тебя покидаю?»

– Ты была верной подругой, и в память о себе я хочу, чтобы ты всегда хранила у сердца эту вещь. – Анна протягивает всхлипывающей женщине свой старый молитвенник в серебряной обложке. Внутри, сегодня ночью, она вывела там незамысловатые слова:

«Помни обо мне, когда будешь молиться, и надежда будет вести тебя день ото дня. Да сохранит тебя Бог. А. Б.»

Маргарет вглядывается в строчки и неожиданно унимает свои горькие слезы.

– Ты знала, да? – шепчет она. – Ты всегда все знаешь, Анна… – Но ей не хватает сил, чтобы закончить и она, с почтением склонив голову, отходит.

– Дорогие мои фрейлины… В моих обязанностях отблагодарить вас за верную и добрую службу, за вашу покорность и вашу поддержку. За все это я могу отблагодарить вас лишь последней малостью: после моей… – Анна судорожно сглатывает, – …смерти вы сможете выбрать и забрать себе любое украшение или же платье в память о своей королеве. Да сохранит вас Бог!

Фрейлины кланяются.

Ее выводят из постылого душного помещения и ведут к воротам.

Впереди брезжит далекий свет.

Эшафот был покрыт черной, блестящей материей, а судьбоносный меч спрятан между сырыми досками. Зрители – примерно около тысячи, только лондонцы, ведь иностранцев решили не допускать, – под предводительством мэра города пришли засвидетельствовать первую в истории Англии казнь королевы. Собравшийся к месту казни народ молчал – ни обидных выкриков, ни ропота – перед глазами людей была не «мерзкая тварь, совратившая короля с истинного пути, изменившая ему и колдовавшая за его спиной». Не еретичка, а их Королева.

– Снимите украшения и верхнюю одежду, миледи, – тихо проговаривает палач, и женщина судорожно дергает завязки плаща и замочек бус. Движение выходит до такой степени неловким, что отчего-то коченеющие пальцы попадают не сразу.

Анна обернулась к людям и посмотрела на них своим долгим, пронзительным взглядом. Люди… Притихшие, безмолвные… Она видела эти же лица из своих окон, когда вели на казнь ее драгоценного брата, ее чудесных друзей… И они знали. О невиновности. Но ничего не делали. Ни-че-го. Всю свою жизнь, поняла Анна, мы окружены такими людьми. Они здесь, рядом с тобой, только руку протяни, но сколько бы ты не протягивал – ты хватаешь холодный воздух. И однажды внезапно понимаешь, что ты – абсолютно одинок. Как правило, в конце своей жизни. Чего бы ты не делал, рядом с тобой, как правило, одни эти люди…

– Ваше последнее слово, миледи?

Бывшая королева Англии набирает в грудь побольше воздуха. Ее слова должны запомнить! Должны… Звук ее поначалу неуверенного, тихого голоса обретает невидимые крылья и, становясь все больше и больше, улетает ввысь…

– Я здесь, чтобы умереть, согласно закону, и, будучи приговорена к смерти законом, не скажу ничего против него. Я здесь не для того, чтобы кого-либо обвинять или говорить о причинах моего обвинения и смертного приговора. Но я молю Господа хранить короля и ниспослать ему долгого правления над вами, ибо никогда не существовало более благородного и милосердного человека: для меня он всегда был добрым и великодушным владыкой. И если найдутся люди, которым будет небезразлична моя судьба, я призываю их оставить свои попытки. Итак, я покидаю этот мир и всех вас, и всем сердцем желаю, чтобы вы помолились за меня. О Боже, сжалься надо мной, Богу вручаю я душу свою.

Молчание… Отчего все молчат? Не успев только задаться этим вопросом, у глаз Анны появляется беспросветная тьма. Повязка… Будто надетая не на лицо, а на шею, та туго сдавила все мысли и чувства несчастной женщине… В последний раз ей жизненно необходимо увидеть! Ясное весеннее небо! Яркое солнце! Незнакомые лица людей! Все! Все впитать в себя до последней капли!..

– Иисус, – тихо-тихо, срывающимся голосом шепчет Анна. – Прими мою душу!

Голубое, бездонное небо словно создано для полетов. Туч больше нет. Больше нет страха, боли и страданий. Есть птицы. Все мы – птицы…

– Я жила как королева и умру как королева, – говорит Анна.

Черное становится белым. А белое – красным.

Она думала, что будет жить вечно. Все мы так думаем. Но ей это в какой-то мере удалось. Память о ней до сих пор осталась на ветхих страницах истории и взгляд ее пронзающих черных глаз до этого дня смотрит на нас со старых картин. Надеюсь, Анна, ты наблюдаешь за нами с небес…

По обычаям того времени голову казненного выставляли на всеобщее обозрение. Однако для Анны сделали исключение. Ее голову положили под правую руку казненной и вместе с телом поместили в кованый сундук, который поспешно захоронили под полом капеллы Святых Петра и Венкулы в Тауэре.

Перед смертью Анна произнесла пророческую фразу: «Король так добр ко мне. Сначала он сделал меня служанкой. Потом из служанки сделал маркизой. Из маркизы сделал королевой, а теперь делает из меня святую великомученицу!».

На момент казни ей было всего 29 лет…

Говорят, что получив известие о свершившейся казни, король, нетерпеливо ее ожидавший, весело закричал: «Дело сделано! Спускайте собак, будем веселиться!».

Одиннадцать дней спустя он женится на Джейн Сеймур. Наверняка, король знал, что все обвинения против его «маленькой Болейн» – ложь и фальсификация. Он сам их придумал и сам убедил себя в их справедливости.

Став королевой Англии, великая королева Елизавета I, дочь Генриха и Анны, уничтожила все обвинительные документальные свидетельства по делу своей матери.

Глава 23
Джейн Сеймур, подарившая наследника

Как известно, Генрих тем и знаменит, что шесть раз женился. О первых двух женах – Екатерине Арагонской и Анне Болейн – мы уже знаем. Осталось рассказать об остальных. Постигла ли их иная участь?…

Третьей женой короля стала Джейн Сеймур, троюродная сестра Анны. В отличие от предыдущих жен короля, Джейн получила более чем посредственное образование, достаточное лишь для того, чтобы уметь читать и писать. Основной упор в воспитании девочек из дворянских семей в XVI веке делался на традиционные женские занятия, такие как рукоделие и ведение домашнего хозяйства.

Впервые она появилась при дворе в качестве фрейлины Екатерины Арагонской в середине 1520-х гг. Ее старший брат, Эдуард Сеймур, к тому времени уже добился определенных успехов в карьере придворного: в детстве он служил пажом в свите «французской королевы» Марии Тюдор, а по возвращении в Англию занимал различные должности при короле и кардинале Уолси.

После аннулирования брака с Екатериной и женитьбы Генриха на Анне Болейн в 1533 году, Джейн и ее сестра Элизабет перешли в штат новой королевы. Летом 1533 года посланник императора Карла V, Эсташ Шапюи, отмечал в донесениях, что королева Анна «впала в ревность – и не без оснований». Мимолетные связи короля с фрейлинами поначалу не представляли никакой угрозы ее положению, но после рождения дочери Елизаветы вместо долгожданного сына и нескольких выкидышей Генрих стал отдаляться от супруги.

В сентябре 1535 года, во время путешествия по стране король и королева остановились в Вулфхолле, наследственном владении Сеймуров. Именно там Генрих впервые обратил пристальное внимание на дочь хозяина, леди Джейн Сеймур. Это была полная противоположность Анне, как по внешности, так и по характеру – белокурая, бледная, спокойная и скромная девушка. Если Анну все сравнивали с ведьмой – она была худа, темноволоса и черноглаза, а кроме того, дерзка и своенравна, то Джейн больше походила на светлого ангела, воплощение умиротворения и покорности.

Исследователи до сих пор указывают различные даты первой встречи Джейн и Генриха, но, несомненно, они были знакомы еще до визита Генриха в Вулфхолл. Из записей в приходских книгах известно, что на Рождество 1533 года король вручил нескольким фрейлинам подарки – в числе отмеченных была и леди Сеймур.

Старшие братья Джейн – Эдуард и Томас – заметив, что король симпатизирует их сестре, всячески старались, чтобы они проводили вместе как можно больше времени. Кроме того, было ясно, что отношения Генриха и Анны к концу 1535 года носили весьма натянутый характер, и король начинал задумываться о разводе с ней.

Джейн и ее окружение все чаще подталкивали его к мысли о незаконности брака с Анной, и вскоре он уже во всеуслышание заявлял, что его «соблазнили и завлекли в этот брак колдовством», и что ему «следует взять другую жену». Уже в марте 1536 года Генрих открыто делал подарки Джейн и бывал с нею на людях, чем вызывал негодование со стороны королевы. Придворные же спешили засвидетельствовать свое почтение новой фаворитке, Анну покинули почти все ее сторонники.

После очередного выкидыша в январе 1536 года, ее судьба была предрешена: она была обезглавлена 19 мая этого же года по сфабрикованному обвинению в «государственной и супружеской измене».

Сразу же после казни Анны Болейн Тайный совет короля подал ему прошение с рекомендацией найти себе в скором времени новую жену. Это было обычной формальностью, так как 20 мая, через день после смерти Анны, Генрих и Джейн тайно обручились, а 30 мая архиепископ Кентерберийский Томас Кранмер обвенчал их в часовне Уайтхолла.

4 июня ее официально провозгласили королевой Англии, но Генрих не спешил с ее коронацией, пока не было уверенности, что новая супруга не бесплодна. В качестве королевы Джейн устраивала почти всех: добрая, тихая, благочестивая, а кроме того, она оставалась последовательницей старой религии и сочувствовала опальной принцессе Марии. Лишь приверженцы протестантизма остались недовольными, опасаясь, что Джейн будет оказывать влияние на церковные реформы. Но она была далека от политики. Только однажды она осмелилась вступиться за участников «Благодатного паломничества» и обратилась к Генриху с просьбой восстановить хотя бы некоторые монастыри, тем самым вызвав его раздражение и гнев. Король резко прикрикнул на нее и приказал впредь не вмешиваться в дела государственной важности, напомнив, что предыдущая королева поплатилась за это жизнью. Джейн более не предпринимала попыток повлиять на действия короля. Отныне смыслом ее жизни было стремление создать для него подобающую семейную обстановку.

«Готовая подчиняться и служить», – такой девиз выбрала себе новая королева и следовала ему до конца. Почти все время она проводила, занимаясь рукоделием со своими фрейлинами, самыми близкими из которых были ее сестра Элизабет и леди Энн Сеймур, жена Эдуарда.

По просьбе Джейн король позволил своей старшей дочери, леди Марии, вернуться ко двору уже летом 1536 года (предварительно заставив ее подписать документ, по которому она признавала Генриха главой церкви в Англии, а его брак с Екатериной Арагонской недействительным), а Рождество 1536 года королевская семья встречала уже в полном составе, включая маленькую леди Елизавету, которую привезли из Хартфордшира по предложению Марии.

Весной 1537 года Джейн сообщила Генриху о своей беременности. Король окружил супругу небывалой заботой и исполнял все ее требования и капризы. Чтобы порадовать королеву, он даже назначил ее брата Эдуарда членом Тайного совета. В сентябре она переехала в Хэмптон-корт, а 12 октября 1537 года Джейн исполнила заветное желание короля, родив ему сына-наследника – Эдуарда, принца Уэльского. Через несколько дней состояние королевы ухудшилось, и 24 октября она умерла от родильной горячки – есть предположение, что смерть произошла в результате занесенной во время родов инфекции. Ее похоронили в капелле св. Георгия в Виндзорском замке.

По признанию Генриха VIII Джейн Сеймур была его самой любимой женой. Перед смертью он завещал похоронить себя рядом с ней.