Текст книги "Слепая вера"

28

Траффорд с Кассием шли по Хампстед-хит в сторону паба «Джек Строз Касл». Траффорду еще никогда не доводилось бывать на этом островке Лондонского архипелага – тут был своего рода заповедник, где за прочной оградой и под охраной вооруженных стражей обитали богачи, старейшины Храма, высокие правительственные чиновники и крупные бизнесмены.

– Мы идем в гости к Коннору Ньюбери, – сообщил Кассий, когда они с Траффордом свернули на улицу, состоящую из особняков на две квартиры, у каждой из которых был свой палисадник – свидетельство невероятного богатства местных жителей. Траффорд прекрасно знал, кто такой Коннор Ньюбери: популярный, слегка фатоватый ведущий разговорных шоу на телевидении и в интернете, он прославился своей дерзкой непочтительностью к старейшинам Храма, хотя никогда не заходил в этом отношении дальше шуток насчет толщины их животов и недостатка вкуса, который они проявляли, выбирая себе украшения. – Дело в том, что он один из нас, – пояснил Кассий, когда они приблизились к нужному дому.

Внутри их провели в большую гостиную. Такой комнаты Траффорд никогда прежде не видел: вместо плазменных экранов на стенах висели картины, выглядевшие так, будто их создали только из холста и красок. На полу лежал толстый, роскошный ковер, а мебель – глубокие кожаные кресла, диван с подушками и маленькие, элегантные журнальные столики – казалась очень старой. Два кресла были заняты. Сам Коннор Ньюбери, которого легко было узнать по его обычному костюму, эпатажному мужскому бюстгальтеру ярко-малинового цвета и серебристым шортам, охлаждался, стоя задом к бодро урчащему кондиционеру и покуривая огромную сигару.

– Ага! – воскликнул знаменитый ведущий. – Рад приветствовать вас, Кассий, и вас, наш новый компьютерный гений. Я Ньюбери – впрочем, вы, конечно же, и так узнали меня, Траффорд! А это профессор Медуница Тейлор, – приятного вида пожилая женщина в просторном сарафане рассеянно кивнула Траффорду, – и Билли Макаллан.

– Салют, ребята, – сказал Макаллан, бритоголовый здоровяк с татуировками на волосатых ручищах, похожий не на книгочея, а на чемпиона по боям без правил.

– Мы четверо – сенат общества гуманистов, – продолжал Ньюбери, – а я его председатель, потому что в моем шикарном доме удобней всего встречаться!

Траффорд обменялся рукопожатиями с Тейлор и Макалланом. К Ньюбери он подходить не стал, поскольку тот величественно махнул ему со своего места.

– Итак, – продолжал хозяин, – нам с вами надо кое-что обмозговать! Судя по словам Кассия, вы считаете, что нам, скромным революционеришкам, не хватает широты мышления.

Затем Траффорду налили выпить и предложили снова рассказать о проекте, который он обдумывал с тех пор, как впервые поделился с Кассием идеей, положенной в его основу.

– Должно быть, вы знаете, что я системный программист и работаю в Изразе, отделе Государственного банка данных, – начал Траффорд.

– Сочувствую, – заметил Ньюбери. – Тоска, наверное, смертная!

– Израз означает «изучение различий», – продолжал Траффорд, не обратив внимания на эту реплику. – Но основная наша задача состоит в том, чтобы обнаруживать связи между людьми, фиксируя все, что у них есть общего, в чем бы это общее ни заключалось. Вся программа немыслимо огромна – вспомните притчу о зернышках пшеницы, количество которых должно было удваиваться на каждой следующей клетке шахматной доски, только наша доска величиной с футбольное поле. Мы берем то, что характеризует каждого человека, от цвета его волос и любимого сорта овсянки до частоты поездок на автобусе или метро, и ищем соответствия по каждой характеристике с использованием всей хранящейся у нас информации.

– Вот на что уходят наши налоги, – снова вмешался Коннор Ньюбери: видимо, он был не и силах выйти из роли, которую каждый вечер играл на телевидении. – Нет, вы только прикиньте!

– То, что я предложил Кассию, – продолжал Траффорд, – сводится к следующему: мы, гуманисты, должны определить наши общие особенности, после чего я введу эти данные в компьютер Израза и с их помощью разыщу людей, похожих на нас. А когда они будут найдены, мы вступим с ними в контакт.

– Каким образом? – осведомилась профессор Тейлор.

– Мы отправим всем этим людям специальное электронное сообщение, которое их заинтригует. Потом мы начнем понемногу их просвещать, а потом создадим из них мощную организацию.

– Неслабая работенка, дружище, – заметил Вилли Макаллан.

– Храм – неслабый противник, – откликнулся Траффорд.

– Отлично сказано! – похвалил его Ньюбери. – Ну ладно. Давайте попробуем поискать, что у нас общего. Странное дело, но я почему-то считаю себя уникальным… совершенно не похожим не только на вас, Траффорд, но и на всех остальных в этой комнате. Как вы думаете, что может объединять меня со всеми, кто здесь присутствует?

– Наверное, Кассий уже говорил вам, что самым важным я считаю наличие секретов. По-моему, если человек хотя бы в какой-то мере склонен к замкнутости, он уже хороший кандидат для обращения в гуманизм.

– Звучит разумно, – согласилась профессор Тейлор.

– А мне так не кажется, – возразил Ньюбери. – Отнюдь не все мы интровертные серые мышки вроде вас, Медуница! Я всегда на виду, и мне это нравится! Я экстраверт от природы, и демонстрировать себя публике – моя профессия!

– Но я заметил, что у вас здесь нет плазменных экранов, – сказал Траффорд.

– Это правда, – кивнул Ньюбери. – Но ведь я знаменитость, а нашему брату с этим труднее. На меня все постоянно пялятся. Должен же я хоть когда-нибудь оставаться один!

– При всем моем уважении к вам, – сказал Траффорд, – мне представляется, что многие рассуждают точно так же. Все постоянно пялятся друг на друга, и совсем не надо быть знаменитым, чтобы иногда испытывать желание спрятаться от чужих глаз. Я сам недавно промедлил с публикацией родильного видео и чуть не нажил себе крупные неприятности. Дело тут не в том, экстраверт вы или интроверт; я говорю о людях, которые не считают желание оставить что-то при себе извращением, а может быть, даже подозревают в нем добродетель.

– Ну хорошо, – сказал Ньюбери. – Если мы принимаем вашу идею, то как нам найти этих людей?

Я полагаю, наш гость как раз собирался к этому перейти, Коннор, – с легким раздражением вмешался Кассий.

– Мне кажется, – поспешно заговорил Траффорд, – что в первую очередь нам следует поискать тех, за кем нельзя наблюдать в реальном режиме все семь дней в неделю по двадцать четыре часа в сутки. Мне нужно написать программу для поиска людей, которые пытаются создать в своей жизни паузы, периоды нахождения вне зоны видимости. Заодно можно будет сделать так, чтобы эта программа одновременно определила, сколько времени люди тратят на наблюдения за другими. Мы должны искать тех, кто смотрит трансляции из соседских квартир достаточно редко – только чтобы не давать повода для лишних разговоров.

– Почему? – спросил Ньюбери.

– Потому что если человек способен интересоваться чем-то еще, кроме вуайеризма и сплетен, то мы можем надеяться, что в голове у него не совсем пусто.

– Толково придумано, – заметил Билли Макаллан.

– Интересоваться чем? – спросил Ньюбери.

– Чем угодно. Выращивать комнатные растения. Пробовать самостоятельно печь пироги. Строить кораблики из спичек и бутылочных крышек…

– Горшки с цветами? Кулинария? – засмеялся Коннор Ньюбери. – Игрушечные кораблики? Бред какой-то.

– Я строю кораблики, – твердо заявил Макаллан.

Кассий явно начинал сердиться.

– Думаю, сейчас вряд ли справедливо требовать от Траффорда, чтобы он представил нам схему действий, свободную от всех недостатков, – сказал он. – Из любого правила найдется тысяча исключений. Пока Траффорд пытается сделать только одно: нащупать те черты характера и поведения, которые выглядят достаточно невинными и не возбуждают подозрений у Храма, но позволяют предполагать, что у их обладателей есть зачатки чувства собственного достоинства. Кстати, лично мне сдается, что нежелание участвовать в гробьях тоже может стать неплохим индикатором.

Все, включая Ньюбери, согласно кивнули.

– Это верно, – сказал Траффорд. – Я ненавижу гробья и стараюсь уклониться от них всеми правдами и неправдами. Между прочим, почти во всех учреждениях есть сетевые доски объявлений, и их модераторы – я сужу по модератору нашего офиса, но другие едва ли ведут себя иначе, – ежедневно отмечают в своих блогах фамилии тех, кто отсутствовал на последних гробьях. Можно скопировать эти записи и взять на заметку тех, чьи фамилии повторяются чаще всего.

– Ух ты, – восхищенно сказал Ньюбери. – Нам повезло, что вы не работаете на инквизицию.

– Еще один признак, который нам стоит проверить, – это религиозный пыл. – Траффорд понемногу входил во вкус обсуждения. – Мне кажется вполне очевидным, что люди, постоянно демонстрирующие готовность слепо верить во что попало, едва ли станут бунтовать против сложившегося порядка вещей. Следовательно, если мы возьмем несколько слов, связанных с верой и предрассудками, – к примеру, «карты таро», «гороскоп», «медиум», «перевоплощение», – то сможем определить людей, которые часто употребляют их в своих дневниках и во время интернет-трансляций, и исключить их из списка наших потенциальных единомышленников.

– Боюсь, тогда нам придется выкинуть оттуда большинство моих зрителей, – обронил Ньюбери.

– Любителей публично исповедоваться тоже надо исключить, – подала голос профессор Тейлор. – Этих ужасных типов, которые рта не закрывают на церковных сборищах. А еще… возможно, это и пустяк, но я думаю, что частое употребление таких слов, как «спасибо» и «пожалуйста», может быть признаком мятежного духа.

– Знаете что, Тейлор, – возразил Ньюбери, – я опасаюсь, что так мы с вами навербуем одних зануд.

– Хорошие манеры не имеют ничего общего с занудством, – огрызнулась профессор.

– Позвольте мне подытожить сказанное за Траффорда, – твердо произнес Кассий. – Итак, он собирается создать программу для поиска тех, кто склонен к уединению, избегает досужей болтовни, имеет хобби, не питает большой симпатии к гробьям, редко пользуется словами из лексикона легковерных, не любит выступать на публичных исповедях и следит за своим поведением.

– Что ж, – сказал Ньюбери, – недурственно для начала. Допустим, наш юный друг принесет нам список тех, кто соответствует этому слегка угнетающему портрету, – и что дальше?

– Мы выйдем с ними на связь, – ответил Траффорд. – Дадим им понять, что они не одиноки. Начнем создавать тайное общество – объединять людей, которые хотят мыслить самостоятельно.

– Но что мы им скажем? Не пошлешь же им письмо со словами: «Привет, мы тоже ненавидим Храм»?

– Первое, что нам нужно сделать, – сказал Кассий, – это отправить им краткое изложение теории эволюции. В ней ключ ко всему – именно в этой теории Храм видит главную опасность для себя.

– Вот-вот, – сказала Тейлор. – В том-то и беда! Если мы заполоним интернет пропагандой дарвинизма, инквизиция сразу нас вычислит, не успеем и глазом моргнуть.

– Мы не будем ничего «заполонять», – объяснил Траффорд. – Я создам хорошо защищенный почтовый ящик, и мы будем рассылать из него закрытые письма по конкретным адресам. Даже если эти письма вскроют, до нас не доберутся. Но я не думаю, что их вскроют. В конце концов, нас никто не ищет. Полиция ведет мониторинг сети с целью обнаружения мятежных сайтов и чатов, но они проверяют корреспонденцию только у тех, кто уже попал под подозрение. Как всем нам известно, большинство электронных писем – это спам.

– Кстати, о спаме, – сказал Билли Макаллан. – С чего вы решили, что люди, на которых мы нацелимся, станут вскрывать наши непрошеные письма, да еще и читать их? Лично я уничтожаю девяносто пять процентов мусора, который ко мне приходит.

– Я долго об этом думал, – ответил Траффорд. – Тут вся штука в заголовке, верно? Нам нужна фраза, которая задела бы их за живое, привлекла внимание. Как насчет такой: «А ты умеешь хранить тайну?»

29

Через два месяца после того, как эпидемия кори-плюс сняла с Башен Вдохновения свою кровавую дань, на них обрушилась новая свирепая болезнь. Конечно, местные власти ожидали второй эпидемии: условия, способствовавшие размножению одного вируса, были благоприятными и для других. Жара, сырость, проблемы с уборкой мусора и откачиванием воды – все это увеличивало вероятность очередного «божественного возмездия». За корью-плюс пришла свинка-плюс – она тоже передавалась воздушно-капельным путем, – и снова среди детей начался мор невиданной доселе жестокости. Даже ныне живущие взрослые раньше считали свинку вполне излечимой: все они болели ею в детстве, и это было неприятно, но не фатально. Однако ее вирус мутировал с каждой новой атакой, пока не превратился в смертельный. И вновь в квартиры вернулась лихорадка вместе с головной болью, воспалением горла и характерным вздутием околоушных желез, и вновь из дверей комплекса, где жили Траффорд с Чанторией, Стали выносить маленькие белые гробики. Практически всех младенцев уже скосила корь-плюс, и теперь наступил черед детей постарше.

Бедные дети умирали один за другим, но Мармеладка Кейтлин, как и в прошлый раз, даже не думала хворать. Она не кашляла, у нее не поднималась температура и не опухали железки. У людей исчезли последние сомнения в том, что Любовь осенила эту девочку своим благословением, и Чантория продолжала купаться в лучах славы.

Матери приносили своих больных дочек и сынишек к Траффорду и Чантории в надежде, что, поиграв с Мармеладкой Кейтлин, их дети чудесным образом избегут гибели. Сначала Траффорда удивляло, что Чантория позволяет их дочери водиться с этими маленькими страдальцами, на которых было жалко смотреть: в конце концов, пережить эпидемию – это одно, а искушать судьбу, провоцируя заражение, – совсем другое. Он был искренне рад за Чанторию, полагая, что она признала в вакцинации достижение науки, на которое можно рассчитывать. Тем сильнее оказалось его разочарование, когда выяснилось, что дело обстоит ровно наоборот. Могущество прививок так и осталось для Чантории нелепой фантазией. Эпидемии были настолько безжалостными и счастье Мармеладки Кейтлин казалось настолько невероятным, что Чантория просто не смогла заставить себя поверить, будто подобное чудо может быть результатом одного-единственного укола. Разве человеческий разум способен на такие чудеса?

Со всех сторон окруженная ревнивым восхищением, одурманенная комплиментами исповедника Бейли, а главное, преисполненная благодарности за спасение своего ребенка, Чантория все истовее верила в то, что Мармеладка Кейтлин уцелела по особому велению Бога-и-Любви.

Траффорд был вне себя от ужаса и отвращения. Успех вакцинации парадоксальным образом толкнул Чанторию в объятия верующих.

– Нашего ребенка спасла наука! – сердито воскликнул он в один из тех редких дней, когда ему удалось уговорить жену ненадолго отключить звуковую трансляцию в интернет из их квартиры. – Результат интеллектуальной деятельности людей. Здесь нет ни тайны, ни чуда – только холодные неопровержимые факты.

– Нет, – возразила Чантория, – я в это не верю. Ты видел, что происходит с остальными детьми? Боль, сыпь, лихорадка, опухоли! Они умирают, Траффорд! Как мог один несчастный укол защитить от всего этого нашего ребенка? Нет, прав отец Бейли: это под силу только Богу-и-Любви.

– Отец Бейли не знает, что Кейтлин сделали прививку! А ты знаешь! Кстати сказать, сдается мне, что отца Бейли гораздо больше интересуешь ты, чем Мармеладка Кейтлин!

– Не говори глупостей, Траффорд, – ответила Чантория, покраснев от смущения. – Нужна я ему! Разве станет такой важный человек, как отец Бейли, проявлять интерес к мелкой сошке вроде меня?

Однако в том, что отец Бейли действительно проявляет интерес к Чантории, не могло быть никаких сомнений, хотя он и прятал свое внимание за панегириками по поводу чудесного спасения Мармеладки Кейтлин. На каждой еженедельной исповеди, в ответ на стенания осиротевших матерей, которых становилось все больше, он вызывал на сцену Чанторию с Кейтлин. Не стесняясь Траффорда, он целовал Чанторию и поднимал на руках Мармеладку Кейтлин, демонстрируя ее пастве в знак доказательства безграничной мудрости Любви.

– Господь оставил нам этого ребенка, дабы показать, что надежда еще жива! – гремел с эстрады отец Бейли. – Нет, он нас не покинул! Он не умыл свои святые руки, бросив своих неразумных чад на произвол судьбы, хотя мы этого заслуживаем! Он по-прежнему с нами! Сегодня Мармеладка Кейтлин здесь – и это показывает, что любовь, которую Творец питает к своим неразумным чадам, не умерла! И наши дети тоже не умерли! Они продолжают жить! Они живут в раю и продолжают жить здесь, в этом ребенке!

Прихожане стонали и причитали, воздевая руки к небесам, а когда Чантория с Кейтлин возвращались на свое место, матери тянулись к ним, чтобы их коснуться.

По мере того как число жертв второй эпидемии росло, жители их небольшого района все чаще смотрели на Чанторию как на живую икону, окружая ее ореолом святости. Стали ходить слухи о якобы совершенных ею маленьких чудесах. Люди наперебой восхваляли ее великодушие и благие дела, стараясь показать, что и на них падает отсвет ее божественной славы.

– У нее что-то типа ауры, – захлебываясь, рассказывала соседям Незабудка. – Прямо сияние какое-то. Типа эманации духа, понимаете, что я хочу сказать? Нет-нет, я не шучу. У меня была дикая головная боль, и я решила выпить с Чанторией чашечку чаю, не потому, что она святая или еще чего-нибудь такое, а потому, что мы с ней подружки… и голова у меня прошла! Честное слово. Это она меня исцелила! Просто посидела рядом, и все! Ей-богу, я не выдумываю – правда, все как рукой сняло!

И подобных удивительных историй становилось все больше. Еда, употребляемая в присутствии Чантории, приобретала замечательный вкус, болячки заживали быстрее, кожа делалась гладкой, мягкой и менее подверженной старению. Объем груди увеличивался.

– Клянусь, у меня был третий размер лифчика, а теперь четвертый! Представляете? С ума сойти можно!

Все обитатели Башен Вдохновения то и дело бегали к Траффорду и Чантории, чтобы еще разок поглазеть на чудо-ребенка и хоть несколько секунд побыть рядом с его святой матерью. Сам отец Бейли завел привычку посещать их регулярно и частенько возлагал руки на грудь Чантории, дабы вернее почувствовать тепло Любви.

Траффорд держался в сторонке от всей этой суеты, довольный, что его не трогают. Его огорчало, что Чантория так легко позволила вскружить себе голову нелепой лестью, но он и не думал сетовать на то, что очутился полностью вне сферы се интересов. Чантория в нем больше не нуждалась. Мало того, она вообще не хотела его видеть. Конечно, она не стремилась к разводу, потому что они были избранной парой, и все же явно только и мечтала о том, чтобы Траффорд поменьше путался под ногами и не мешал ей наслаждаться благосклонностью Любви в одиночку. Ведь теперь у нее было столько друзей и отец Бейли был к ней так внимателен! Вдобавок присутствие Траффорда словно раздражало ее. И он догадывался почему: их связывала греховная тайна, о которой его жене хотелось поскорее забыть.

В итоге Траффорд получил возможность свободно распоряжаться своим временем – и очень кстати, потому что хлопот у него было по горло. Чем упорнее он размышлял о плане, который предложил Кассию и другим членам Сената, тем больше увлекался связанными с ним перспективами. Подумать только: правительство само будет оплачивать его подрывную работу! Эта мысль доставляла ему особое удовольствие. На первом этапе ему предстояло делать практически то же самое, что он и так ежедневно делал в Изразе на протяжении долгих лет: находить соответствия и писать абсолютно законные поисковые программы, единственное отличие заключалось в том, что раньше его деятельность была откровенно бессмысленной, а теперь от нее зависело все на свете. Он был воином, сражающимся против Храма, революционером, который старался раздуть пламя духовного восстания.

Каждый день, оставив Чанторию в обществе ее подруг, а также ее алкопопа, пирожных и шоколадок, Траффорд выходил с компьютером на лестничную клетку и принимался за дело.

«Привычка машинально рисовать», – напечатал он в специальной строке, нажал ввод и с удивлением обнаружил, что манера некоторых людей бездумно водить ручкой или карандашом по бумаге до сих пор вообще не рассматривалась в Изразе. На его экране появился стяг Храма, а за ним – голограмма с изображением ликующе вскинутого вверх кулака. Таким образом система сообщала Траффорду, что его идея признана новаторской и он будет поощрен за нее денежной премией и бутылкой шипучего вина.

Траффорд знал, что мощный центральный компьютер Госбанда уже трудится вовсю. Сначала он составит набор картинок, отвечающих словосочетанию «машинально рисовать». Проконсультируется с полицейской программой психологического анализа жестикуляции и мимики – так называемого «языка тела», – чтобы формализовать визуальные характеристики, позволяющие уличить человека в склонности к антисоциальному поведению. Затем, составив нужный профиль для изучения триллионов часов записей, сделанных веб-камерами и камерами скрытого наблюдения, он начнет искать кадры с людьми, рисующими что-то с рассеянным видом.

«Рисовать не картинки, а буквы», – напечатал на клавиатуре Траффорд и, подумав, добавил: «Писать целые фразы».

Потом Траффорд вспомнил о Чантории и их маленьком домашнем компьютере, на котором она до своего духовного пробуждения писала стихи. «Пользование программой-редактором без отправки в интернет», – написал он и пояснил: «Нажатие кнопки «сохранить» без нажатия «отправить».

И эта идея удостоилась вознаграждения в виде стяга и поднятого кулака. Никто никогда не просил аппарат Израза найти людей, которые бы что-то записывали, не отправляя этого в сеть. Теперь ему причитались два бонуса и две бутылки шипучки. На мгновение Траффорд отвлекся мыслями от работы и представил себе, что пьет это вино с Сандрой Ди на их очередном совместном пикнике.

После той первой прогулки Сандра Ди стала регулярно брать у него книги. Как и ожидал Траффорд, ее пытливости не было границ, и через каждые несколько дней, как только представлялась возможность, они вместе ехали на причал в Ноттинг-хилле и садились в ее уютную лодочку. Там и беседовали об истории и физике, о географии и астрономии, уносясь от грязного Лондонского озера на миллиарды световых лет, к самым пределам пространства и времени.

Однажды они посетили огромный Музей Творения, где хранились окаменелости, якобы доказывающие реальность первого потопа. Сандра Ди обожала окаменелости. Они с Траффордом добросовестно прочли информационные таблички, где объяснялось, что эти древние изображения рыб на камнях были найдены археологами прошлого на вершинах гор, а следовательно, воды, по которым плавал Ной, некогда покрывали всю землю. Читая, Траффорд с Сандрой Ди одновременно улыбнулись, потому что у них был общий секрет: они знали, что горы, на которых были обнаружены эти окаменелости, в давние времена находились на морском дне. Конечно, Сандра Ди очень скоро поняла, что Траффорд вовсе не «находит» книги, которые дает ей почитать, и потребовала, чтобы он рассказал, откуда он их берет.

– Эти я закончила еще позавчера, – пожаловалась она, возвращая ему «Джейн Эйр» и «Сыновей и любовников», – и с тех пор скучаю. Почему мне всегда приходится добывать книжки только через тебя?

– Тебе надоело со мной встречаться?

– Конечно, нет, – сказала она и, усмехнувшись, добавила: – Сам знаешь, я не умею заниматься воображаемым сексом со всеми подряд.

Сандра Ди и впрямь охотно отправлялась с ним в путешествия по миру их общих фантазий, и они говорили о сексе не меньше, чем о прочитанных книгах. Ей явно нравились плоды эротических измышлений Траффорда, и порой она даже добавляла к ним свои собственные. Тем не менее Траффорд чувствовал, что из них двоих он увлечен больше, и подозревал, что она его разыгрывает.

Тем временем волнующее обаяние тайны, которое Траффорд с таким пылом воспевал на первом свидании, стало естественным образом сходить на нет – по крайней мере, в его глазах. Что бы он ни говорил, ему наскучили эротические фантазии, и он все больше жаждал настоящего тела Сандры Ди. Но когда он намекнул, что пора бы им перенести свои упражнения из царства воображения в царство действительности, Сандра Ди, к его вящему огорчению, отказалась наотрез.

– Ты все испортишь, – заявила она. – Это была такая чудесная идея! До тебя еще ни один мужчина не предлагал мне заняться с ним воображаемым сексом.

– Разве нельзя иногда воображать, а иногда осуществлять?

– «Осуществлять» звучит совсем не так мило, как «воображать», – ответила она. – Кроме того, я развиваю свой разум, а житейские осложнения мне ни к чему.

– Значит, я для тебя просто источник литературы? – угрюмо спросил он.

– Вовсе нет. Тебе прекрасно известно, как нравишься мне ты сам и как я люблю наши разговоры. Сейчас у нас замечательные отношения, а когда люди начинают спать друг с другом, между ними все меняется.

– А между нами не изменится.

– Траффорд, – сказала она, погрозив ему пальцем, – у всех меняется. Странно, что ты прочел столько книг, а в людях не разбираешься.

– Я разбираюсь в них достаточно, чтобы понимать: как только я скажу тебе, откуда эти книги, ты больше не захочешь со мной видеться.

– Придется тебе рискнуть, потому что я хочу знать и требую, чтобы ты сказал.

Траффорд знал, что переубедить ее ему не удастся. Черт с ним, с Кассием! И с его драгоценными товарищами. В конце концов, книги – не их собственность. Знание принадлежит всем. Он любит Сандру Ди и больше не желает ей лгать.

– Все началось, когда я делал прививки Мармеладке Кейтлин… – и он рассказал ей, как стал гуманистом.

– Боже мой! – воскликнула Сандра Ди. – У них настоящая библиотека!

– Ну, вообще-то там просто набитая книгами комната с климат-контролем.

– Я полагаю, что это и есть библиотека. Даже не верится – неужели эти люди так хорошо организованы?

– Да, на своем уровне. Не думаю, что их много.

– И ты вправду берешь уроки подрывной деятельности?

– Это скорее беседы. Дискуссии за круглым столом. И речь там идет не о подрывной деятельности, а о разуме.

– Если учесть, что в основу нашей конституции положена вера, трудно придумать более подрывную тему для обсуждений.

– В таком случае я и правда беру уроки подрывной деятельности, – согласился Траффорд.

– Я тоже хочу туда, – решительно заявила Сандра Ди.

– Ты туда попадешь. Обязательно.

– Нет, ты не понял. Я хочу сейчас.

– Это невозможно. У них есть правила. Мне вообще нельзя было говорить тебе об их существовании. Я должен был по-прежнему врать, что нахожу книги в подвалах, на чердаках и бог знает где еще. Подключение новичков требует времени – на проверку, на обеспечение безопасности. Надо же убедиться, что новому человеку можно доверять.

– Мне можно.

– Знаю. Я тебе верю.

– Тогда поговори с ними. Убеди их.

– Я уже говорил, иначе бы ты и книг не получила.

– Поговори еще раз. Мне уже двадцать восемь, но я никогда не училась в школе. По крайней мере, в такой, где преподавали бы хоть что-то стоящее. Они должны меня принять. Я хочу сидеть за столом в этой библиотеке. Хочу сама выбирать себе книги.

– Тебе придется немножко подождать, вот и все.

– Не хочу я ждать! Я хочу учиться. От моей жизни осталось не так уж много, и мне нельзя терять время.

Но Траффорд по-прежнему медлил, избегая ее взгляда.

– А если я с тобой пересплю? – спросила Сандра Ди.

Это было заветной мечтой Траффорда, и она об этом знала. Но после очень долгой паузы он сказал:

– Нет. Я люблю тебя. И не буду шантажировать, предлагая знания в обмен на секс.

– Я рада это слышать, Траффорд, потому что все равно не сделала бы этого, – ответила она. – Всю жизнь я боролась против принудительного секса и теперь не стала бы менять свои привычки. Если ты не познакомишь меня со своими друзьями, я тебя выслежу и заявлюсь в вашу библиотеку без провожатых.

– Тогда тебя убьют. Они ведь не только гуманисты, но еще и подпольщики.

– Меня не так просто убить, Траффорд.

Он в этом не сомневался. Ему было ясно, что Сандра Ди – крепкий орешек и справиться с ней намного труднее, чем с ним самим.

– Хорошо, – сказал он. – Я с ними поговорю.

– Сегодня?

– Нет. Мы встречаемся по определенным дням, это твердое правило. Смогу поговорить только на следующей неделе.

– Ну ладно.

Сандра Ди снова откинулась на пластиковые подушки и улыбнулась. На ней было то же самое хлопковое платье, что и на их первом свидании, и слабый ветерок точно так же прижимал легкую ткань к ее телу, обрисовывая его формы.

– Что ж, – сказала она, – книги прочтены, и нам надо как-то убить остаток вечера. Чем займемся?

Траффорд ничего не ответил, но все его нервы затрепетали в отчаянной надежде на то, что он правильно угадал смысл ее вопроса.

– Смешной мальчишка, – сказала она.

Раньше она никогда не называла его мальчишкой, и хотя он был старше ее, ему это понравилось.

– А ты – прекрасная женщина, – сказал он дрогнувшим голосом.

И тогда Сандра Ди начала медленно расстегивать платье.