Текст книги "Сын Толстого: рассказ о жизни Льва Львовича Толстого"

Бен Хеллман
Сын Толстого. Рассказ о жизни Льва Львовича Толстого

First published in 2021 by Appell Förlag, Handelsbanken, Box 19057, 104 32 Stockholm, Sweden. All rights reserved. Original Title: Son till Tolstoj: Berättelsen om Lev Lvovitj Tolstojs liv

© Ben Hellman, 2021

© Appell Förlag AB, 2021

© А. Лавруша, перевод со шведского, 2024

© С. Тихонов, дизайн обложки, 2024

© OOO «Новое литературное обозрение», 2024

* * *

Предисловие

Лев Львович Толстой (1869–1945) не желал довольствоваться ролью сына знаменитого отца. Он жаждал славы и признания как писатель, скульптор, журналист, публицист и мыслитель – независимо от происхождения. Но от проблемы «Лев Николаевич Толстой» он так никогда и не избавился. «Нет ничего хуже, чем быть сыном великого человека, – мог сказать Лев Львович. – Что бы ты ни делал, тебя сравнивают с отцом». И сравнение почти всегда говорило не в пользу Толстого-младшего. Рядом с отцом он неизбежно превращался в Льва Толстого – малого.

Порождением этой травмы стала борьба с образом отца – и в жизни, и в творчестве. Нежность и восхищение сменялись агрессией и жесткой критикой. Но несмотря на латентный сыновий бунт, было очевидно: Лев Львович мог рассчитывать на интерес к себе прежде всего в качестве сына Льва Николаевича. Кроме того, это давало ему неиссякаемый материал для книг, лекций, портретных бюстов и рисунков. Можно с уверенностью утверждать, что сын жил за счет отца.

Лев Львович хотел создать счастливую семью, принести пользу Родине и указать человечеству путь в будущее без войн. Судьба (на которую Лев Львович часто ссылался) распорядилась иначе. Семейная жизнь не сложилась, революция 1917 года разлучила его с Россией, а все проекты решения военного вопроса потерялись в незавершенных рукописях. Лев Львович был беспокойным по натуре. Его мать Софья Андреевна говорила прямо: «Это вечное искание, любопытство новых ощущений и стремление к чему-то новому, лучшему – осталось в нем на всю жизнь и во многом мешало ему». Секретарь Толстого Валентин Булгаков выразился короче: «Лев Львович жил и не находил себе места в жизни».

Особое значение для Льва Львовича имела Швеция. Будучи, как утверждалось, потомком варяжского князя IX века, он даже мог бы назвать ее своей прародиной. Период реабилитации в Энчёпинге и брак со шведкой Дорой Вестерлунд стали важными вехами на его жизненном пути. В книгах, прессе и общении с российским императором Николаем II он упоминал Швецию в качестве образца для отсталой России. Но при этом в более развернутой перспективе мог страдать от того, что в отношениях между странами представляет более слабую сторону, и подчас это проявлялось в бесцельных шовинистических выпадах. Так же, как вынужденное подчинение отцу порождало демонстративно высокие представления о собственном «я».

В Швеции Лев Львович прожил свои последние годы – в окружении восьмерых детей и порядка двадцати внуков. Появившийся на свет в Ясной Поляне, родовом имении Толстых под Тулой, он обрел вечный покой в южной Швеции на кладбище Сиречёпинге (Sireköpinge).

Сам Лев Львович называл собственную жизнь «скорее несчастной, чем счастливой». И все же важно рассказать обо всем честно. «Судьба моя особенная и сам я особенный», – написал он в 1915 в письме к матери. Для других пример его жизни, или, как он сам выражается, «опыт жизни», может послужить и уроком, и предупреждением.

Назвать Льва Толстого – младшего несправедливо забытым писателем можно только с известной долей условности. Несмотря на обширное творчество, он почти не оставил следов в современной культуре. Его работы интересны преимущественно как примечания к истории его жизни. К драматичной судьбе замысловатого замеса, в которой сочетались восхищение пред Западом, великорусский шовинизм и невольный космополитизм, умещались революции и войны, периоды изобилия и крайней нужды, годы оптимизма и отчаяния. Эта биография стоит того, чтобы быть написанной. И прочитанной.

Фрагменты, из которых складывается пазл биографии Льва Толстого – младшего, весьма многочисленны. Многое сложно отследить по прошествии лет. Тяготеющая к субъективности автобиография «Опыт моей жизни», охватывающая период до 1918 года, была издана лишь в 2014-м вместе со сборником эссе Lungarno («Лунгарно») и обширной перепиской с отцом. Машинописное издание Павла (Пали) Толстого Mamma Dora Tolstoys liv («Жизнь мамы Доры Толстой», 1966) основывается преимущественно на письмах, которые Дора писала родителям в Швецию. Большой архив Льва Львовича распределен между Москвой (Отдел рукописей Государственного музея Л. Н. Толстого), Санкт-Петербургом (ИРЛИ – Пушкинский Дом) и Королевской библиотекой в Стокгольме. Важную поддержку моей работе оказали шведские правнуки Льва Львовича Толстого. Но прежде всего я обязан поблагодарить за помощь профессора Валерию Абросимову (Коломна, Россия) – автора многочисленных публикаций о Льве Львовиче Толстом и ведущего специалиста по этой теме.

Лев Николаевич Толстой именуется в книге просто Толстой, его супруга – Софья Андреевна. Льва Львовича в детстве зовут Лёля, далее он становится Лёвой и, наконец, Львом. В Швеции его имя пишется Leo Tolstoy d. y. – Лев Толстой – младший. Для его детей я, вслед за их отцом, использую уменьшительно-ласкательные имена. Даты приводятся по юлианскому календарю, когда речь идет о России, и по григорианскому (который опережал юлианский на двенадцать суток до 1900 и на тринадцать – после), если события происходят за пределами России. В некоторых случаях приводятся обе даты.

Поддержку в работе над этой книгой и при ее публикации оказали Ассоциация авторов научно-популярной литературы Финляндии, Фонд им. Р. Рюмин-Невалинна (Университет Хельсинки), Финско-шведский фонд поддержки книжной культуры и фонд Веры Сагер (Стокгольм).

И наконец, особая благодарность профессору Маргарете Бьёркман за ценные советы и комментарии.

Детство, отрочество, юность

Время

Правление императора Александра II (1855–1881) знаменовало собой относительно благополучный период российской истории. Это было затишье перед революционными бурями. Николая I с его железным режимом сменил правитель, заинтересованный в либеральных преобразованиях. Отменено крепостное право, появились местные административные учреждения, реформированы школьная и судебная системы.

Культура переживает период расцвета. Члены «Могучей кучки» Модест Мусоргский и Николай Римский-Корсаков сочиняют музыку с русским колоритом, а художники-передвижники, в числе которых Илья Репин, создают картины с реалистичными пейзажами и сюжетами из народной жизни. Велик и творческий потенциал литераторов. Иван Гончаров в «Обломове» размышляет о социально безответственных помещиках, Достоевский в «Преступлении и наказании» обращается к большим этическим вопросам, в то время как Иван Тургенев в романе «Отцы и дети» демонстрирует разрыв между поколениями и растущий радикализм молодежи. В этом же ряду стоит и имя Льва Толстого.

«Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства!»

1860-е стали счастливым десятилетием в жизни писателя. В 1862 году тридцатичетырехлетний Толстой женится на восемнадцатилетней Софье Берс и поселяется в родовом имении Ясная Поляна. До ближайшего города, Тулы, четырнадцать километров, до Москвы – почти двести. Толстой занимается сельским хозяйством, открывает школы для крестьянских детей и – прежде всего – продолжает писать. Известность пришла к нему после выхода трилогии о детстве, «Севастопольских рассказов» и повести «Казаки». Сейчас он работает над историческим романом, который будет назван «Война и мир».

Толстой мечтает о большой семье, но после рождения первых детей – Сергея (1863), Татьяны (1864) и Ильи (1866) – прошло три года. Сейчас Софья снова беременна, после двух выкидышей ее состояние вызывает тревогу. За несколько месяцев до родов ей велено соблюдать постельный режим, а с приближением срока в дом, помимо акушерки, приглашается из Тулы семейный врач Николай Кнерцер.

Лев Львович Толстой появился на свет 20 мая (1 июня по западному календарю) 1869 года. Роды, как все и опасались, протекали тяжело, и встревоженный Толстой успел задать доктору множество вопросов. Чтобы немного успокоиться, двое мужчин отправились на прогулку, но уже спустя четверть часа пришла радостная новость. На кожаном диване, на котором появился на свет сам Толстой, в объятиях Софьи лежал крупный активный младенец.

Мальчика назвали Лев в честь отца, выбор оказался не совсем удачным. Лев Толстой может быть только один, а Лев Толстой – младший, особенно если он выберет ту же стезю, рисковал оказаться в тени отца.

Первые одиннадцать лет Лёля провел в кругу семьи в Ясной Поляне. В автобиографическом описании детства «Яша Полянов» он рассказывает о родовом имении:

Вот и въезд в усадьбу с двумя белыми кирпичными круглыми столбами, вот и большой пруд и плотина, около которой плавают белые утки, вот и старые вековые елки направо, вот и «прешпект», вот, наконец, и дом с зеленой крышей белеется впереди. Мы подъезжаем к крыльцу. Мы взбегаем в переднюю и сейчас же бежим по всему дому. Вот лестница, вот просторная зала, вот две гостиные, вот спальня и наши две детские. Везде все по-старому, все на своем обычном месте.

Эти годы надолго станут для Льва счастливым воспоминанием. Девиз для «Яши Полянова» он позаимствовал в дебютном произведении отца «Детство»: «Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства! Как не любить, не лелеять воспоминаний о ней!»

Впоследствии, покинув страну, Лев напишет обращенную в прошлое книгу «В Ясной Поляне», где выстроит все свои ранние воспоминания в кавалькаду людей, ситуаций, визуальных впечатлений и запахов:

Мать, отец, братья, сестры, няни, гувернантки, прислуга, гости, собаки, редко медведь с медвежатником, лошади, охота отца и братьев, праздники Рождества, елка, масленица и пасха, зима – со снегом, санями, снегирями и коньками; весна – с мутными ручьями и блестящими коврами серебряного тающего снега, с первым листом березы и смородиной, с тягой, с первыми цветами и первой прогулкой «без пальто», лето – с грибами, с купаньем, со всевозможными играми, с верховой ездой и рыбной ловлей; осень – с началом ученья и труда всей семьи, с желтыми листьями в аллеях сада и вкусными антоновскими яблоками, с первой порошей – вот жизнь моего счастливого детства.

Мать любила своего маленького Лёлю. В ее глазах он был самым красивым и милым из всех детей. В книге «Моя жизнь» она пишет:

С большими черными глазами и золотистыми кудрявыми волосами, он был веселый, приветливый мальчик, всегда прыгавший на руках и всегда в движении. Здоровый и красивый, он на себя обращал внимание всех и в последующие годы своего детства. Характера он был совсем не капризного, а очень кроткого, никогда не сердился и не кричал. А когда стал вырастать и говорить, то взял привычку, обращаясь ко всякому, прибавлять слово «милый», что было очень трогательно.

Летом 1871 года двухлетний Лёля вызвал оживление и смех в сельской церкви во время службы. Посчитав, что о нем забыли, когда других причащали и дали пить теплое и есть просвиру, он поднял головку и кричит: «И Лёли, полалуста». Потом, когда понесли это блюдечко в алтарь, он закричал: «Лёли мор оно». Все даже засмеялись. Толстой не мог не воспользоваться этой забавной деталью и включил ее в «Анну Каренину», где главная роль в эпизоде досталась дочери Долли.

Когда Лёле было три с половиной года, Толстой набросал такой эскиз к его портрету:

Хорошенький, ловкий, памятливый и грациозный. Всякое платье на нем идет, точно нарочно для него сшито. Делает все, как другие, ловко и хорошо. Но еще не совсем понимает.

У Лели кудрявые волосы и «глаза-изюминки», физически он больше похож на мать, чем на отца. От матери же он получил то, что самонадеянно именовал «здравым смыслом» и «жизненным инстинктом».

Вот раннее кристально четкое, наполненное счастьем воспоминание:

Сколько же мне было лет, когда я вдруг слышал знакомые, энергичные и размеренные шаги (берущие две ступеньки сразу), раздающиеся по лестнице, и отец, скрипнув дверью, бодрый и радостный быстро входит в залу?.. Отец видит, как я бегаю вокруг стола, и сейчас же пускается вслед за мною. Я лечу от него, но он догоняет меня и ловит в свои здоровенные руки. Он поднимает меня, как перышко, над головой и сажает на широкое плотное плечо. Мы проходим две светлые, солнечные гостиные и входим в полутемную спальню. Maman одевается. Подле нее детская коляска с последним ребенком, моим младшим в то время братцем. Отец спрашивает мать, как она себя чувствует, и, нагибаясь к ней, целует ее руку. Я тоже с плеча отца нагибаюсь к дорогому для меня лицу и целую мать в губы. И он выходит со мной из спальни, снова направляясь в залу.

Маленький Лёля не представлял жизнь без няни Марии Афанасьевны, без ее заботы и любви. Вызывала у него теплые чувства и Эмили Табор, гувернантка-англичанка, придерживавшаяся строгих принципов, но добросердечная. Мысль о судьбе юной девушки, занимающейся чужими детьми, вдали от собственной матери, оставшейся в Англии, вызывала у него слезы. Из других детей товарищем номер один по играм стала для него Мария (Маша), которая была младше на два года. Она и Лёля были the little ones[1]1
  малыши (англ.).


[Закрыть] и редко участвовали в играх старших. Сергей любил дразнить, а Илья быстро пускал в ход кулаки. У Татьяны изредка случалось настроение, когда ей хотелось позаботиться о младших, но в основном она водилась со старшими братьями.

Существенным событием в жизни Лёли стал переезд из спальни, которую он делил с Марией и Эмили, в комнату Сергея и Ильи. Мысль о том, что его низвергают из надежного «женского царства» на нижний этаж к старшим братьям, пугала. Сестра Татьяна вспоминала Лёлю, стоявшего на лестнице, – красивый малыш с золотыми локонами. Мальчик колебался, потом повернулся к матери и произнес: «Я лучше не пойду туда… Я там испорчусь…»

Позже он убедится, что тогда был прав.

В Ясной Поляне практиковалось домашнее обучение. Мать учила Лёлю читать, писать и преподавала основы французского и немецкого. Английским он успешно овладевал, благодаря мисс Эмили. Немецкий гувернер старших братьев Фёдор Кауфманн питал глубокую привязанность к der kleine Ljolinka[2]2
  малышу Лёлиньке (нем.).


[Закрыть] и всячески его баловал. Они вместе катались на санках с горки. Французскому обучал швейцарец Жюль Рей, с которым, несмотря на его многочисленные положительные черты, в какой-то момент все же пришлось расстаться, поскольку смотреть сквозь пальцы на то, как он тайком прикладывается к бутылке, стало решительно невозможно. Рея сменил мсье Жюль Ниф, оказавшийся участником Парижской коммуны, который избежал смертного приговора и нашел укрытие в России.

Закон Божий детям преподавал сельский священник. Усилиями матери Лёля выучил «Отче наш» и другие молитвы и читал их перед сном, глядя на икону в углу. Когда же в конце 1870-х увлеченный религиозными поисками отец пытался понять, способна ли православная церковь разумно ответить на вопрос о смысле жизни, в богослужениях сельской церкви участвовала вся семья. Все крестились и целовали протянутый священником крест, соблюдали посты, исповедовались и причащались. Однако глубоких следов в жизни Лёли эти ритуалы не оставили. Но ему нравились библейские сказания об Иосифе и его братьях. Триумф Иосифа над вероломными и завистливыми старшими братьями стал утешительной параллелью для ситуации, в которой находился он сам.

Учеба для Лёли означала по большей части мучение. Хуже всего дело обстояло с математикой, которую преподавал отец. Уже сам его голос заставлял мальчика сжиматься от страха. На уроках Лёля слушал рассеянно, неохотно и вполуха, в нужных местах кивал, притворяясь, что понимает. Толстой же, замечая, что сын ничего не усвоил, раздражался, повышал голос, кричал и в конце концов, махнув рукой, оставлял плачущего Лёлю в покое. В дверях появлялась мать, тоже со слезами на глазах. Позже Толстой взял на себя неблагодарную задачу обучить сына основам латыни и греческого. Спасало Лёлю только то, что интерес отца к воспитанию и образованию собственных детей успел несколько поубавиться в сравнении с детством старших.

Но в действительности отца Лёля почитал и был уверен, что это лучший и самый умный человек на свете. Прогулка наедине с отцом уже становилась счастьем. Но веселее всего были отцовские игры и затеи. Всем детям запомнился «бег нумидийской конницы». Когда вся семья сидела в гостиной, с облегчением выпроводив утомительных гостей, Толстой внезапно вскакивал и принимался бегать галопом вокруг большого стола. Софья Андреевна, учителя и дети следовали его примеру. Все подпрыгивали и размахивали руками, а после нескольких кругов присаживались передохнуть. Или еще игра: лицо Толстого внезапно становится испуганным, он в ужасе озирается по сторонам и дрожащим голосом произносит: «Он идет, он идет. …» Трепеща и онемев от страха, дети прижимаются к отцу и надеются, что «он» их не заметит. Толстой садится на корточки и глазами следит за «его» перемещениями по комнате. Через несколько минут он успокаивает детей: «Он ушел!» Все выходят из укрытия, но папа вдруг взволнованно вскрикивает: «Он вернулся!» – и нужно снова срочно искать убежище и под громкий стук сердца ждать, пока минует опасность.

Толстой следил за тем, чтобы дети играли в активные игры на свежем воздухе. Важное значение придавалось «шведской гимнастике» по системе Пера Хенрика Линга. Летом играли в крокет. Обязательными были уроки верховой езды; становясь старше, дети принимали участие в охоте на вальдшнепов, зайцев и лис. Зимой ходили на лыжах и устраивали каток на большом пруду у въезда в имение. Для семилетнего Лёвы однажды это чуть не закончилось трагически. Он скользнул по тонкому льду над прорубью, лёд треснул, и мальчик оказался в воде. Он крепко держался за кромку, пока нескольким крестьянкам, полоскавшим белье в другой проруби, не удалось наконец его вытащить. После чего посиневшему, в промокшей ледяной шубе Лёве пришлось срочно возвращаться домой, где его встретили тревожными восклицаниями. «Не сердитесь на Анни!» – просил мальчик. Анни была его новой гувернанткой. Он согрелся только после растирания спиртом, после чего ему дали чаю и уложили в кровать.

Отец Лёвы по большей части занимался делами, закрывшись у себя в кабинете. То, что он писал, детей пока не интересовало. Счастьем было видеть, как родители играют в четыре руки на пианино. Но в их семейной жизни случались и настоящие бури. Лёля болезненно реагировал на любые конфликты между родителями. Став однажды свидетелем того, как отец громко отчитывал плачущую жену, мальчик ринулся вперед, прижался к матери и робко произнес: «Почему вы так плохо относитесь друг к другу? Нельзя быть плохим». Растроганный Толстой быстро успокоился: «Благословенны миротворцы!»

Лёля любил читать – сказки, стихи. В семье было принято читать вслух. Толстой любил Жюля Верна, в то время как гувернер Ниф предпочитал «Трех мушкетеров» Дюма. Иногда ездили в Тулу, ходили в театр, на концерты или выставки. Если дети вели себя хорошо, их поощряли таким «глупым удовольствием», как поход в цирк.

Все в семье танцевали, и сам Лёля был большим любителем вальса и мазурки. Но выше всего он ценил пьесы для фортепиано, русские романсы, церковные псалмы. Лёля любил петь. Он мог уйти в лес или лечь в кровать на спину и пропеть весь свой репертуар. Все дети играли на пианино. Раз в неделю к ним приезжал учитель из Тулы, а между этими уроками с ними занималась мать. Софья Андреевна была поражена успехами семилетнего Лёли. В одиннадцать лет он начал осваивать скрипку. Музыка, констатировал он, став взрослым, будила

нежность и любовь, смелость и отвагу, надежду и восторг. Она мирила меня с людьми, приближала к ним, заставляла искать, мечтать и думать обо всем самом важном и прекрасном.

Одно его раннее и драгоценное воспоминание связано именно с впечатлением от вокального исполнения. В гости к Толстым приехала молодая княгиня Шаховская, после ужина она пела под аккомпанемент пианино – веселые и грустные русские песни, французские бержеретки и современные романсы. Лёля был покорён и музыкой, и красотой исполнительницы. Он слушал, затаив дыхание, ему хотелось плакать и смеяться, он был готов броситься на шею княгине и признаться ей в любви. Он постепенно перемещался из дальнего угла, подходя к Шаховской все ближе и ближе. Пушкинский романс «Я вас люблю, хоть я бешусь», казалось, был обращен к нему лично. Певица заметила взгляды мальчика, прочла его мысли и улыбнулась. Когда пришло время прощаться, все столпились в прихожей. Лёля тоже попытался подойти к гостье как можно ближе, в отчаянии, что сейчас она уедет и увезет с собой все то, что в нем пробудила. Внезапно Шаховская оглянулась, наклонилась, поцеловала Лёлю и «горячо» сказала: «Молодой человек, вы покорили мое сердце». Это было выше его сил. Лёля бросился к себе в комнату, упал на кровать и разрыдался.

Дорогим гостем для Лёли всегда был дядя Сергей Толстой, неизменно элегантный и веселый, к тому же обладатель хорошего певческого голоса. Еще один желанный визитер – князь Леонид Урусов, тульский вице-губернатор. Мудрый, открытый и понимающий, доброжелательный ко всем без исключения, он быстро стал для Лёли образцом для подражания. Урусов, один из первых толстовцев, всегда с готовностью поддерживал критическое отношение Толстого к религии и общественному устройству. Спокойно и не распаляясь, Толстой обсуждал серьезные вопросы и с Афанасием Фетом, что с благодарностью замечал Лёля. Уважение, которое отец питал к коллеге по писательскому цеху, заставило и детей полюбить поэта.

Незабываемыми воспоминаниями стали и поездки с отцом в библиотеку Румянцевского музея (ныне Российская государственная библиотека), и встречи с удивительным философом, библиотекарем Николаем Федоровым. Вот каким запомнил его Лев:

Худой и энергичный, бедно одетый, с седой бородой и густыми седыми волосами он, не думая о себе, посвящал свою жизнь постоянному служению людям, и не только в библиотеке, но и всегда и везде, где выпадал случай.

Федоров жил на чердаке, спал на деревянной кровати, питался хлебом и чаем. Скудное жалование переводил одной больной вдове и ее детям. Для Лёвы он стал примером человека, убежденного, что счастье состоит в служении близким. Это превращалось в своего рода долг и для Лёвы. Кроме того, уже став взрослым, он увлечется тем же эксцентричным проектом, что и Федоров, а именно идеей преодоления смерти.

Большое впечатление произвели и поездки в Самарскую губернию. Там посреди широкой степи в 1871 году Толстой купил сельское поместье и пять тысяч гектаров земли. Непрекращающийся кашель, повышенная температура, проблемы с пищеварением и опасения, что он, как и его братья, может заболеть чахоткой, вынудили Толстого обратиться к московскому доктору Григорию Захарьину. В качестве лекарственного средства Захарьин прописал кумыс – ферментированный напиток из кобыльего молока. Производили его самарские башкиры, и принимать его следовало несколько недель.

В 1870-х годах вся семья трижды отправлялась летом на восток, чтобы Толстой мог поправить здоровье. Дорога занимала пять дней: поезд до Нижнего Новгорода, пароход до Самары, поезд до станции Богатое на оренбургской ветке и, наконец, последние десять миль на лошадях до имения в окрестностях городка Бузулук. Ярким впечатлением было путешествие на пароходе по могучей Волге: электричество в каютах, в меню ресторана – осетр. В Казани Толстой сошел на берег, чтобы в компании двоих старших сыновей посетить места, где прошли его университетские годы. Когда же пароход издал гудок и собрался отчалить, в суете на причале Лёля не обнаружил ни отца, ни братьев. Осознав всю важность момента, он бросился в каюту к матери и со страхом рассказал ей об этом. Софье удалось уговорить капитана развернуться, чтобы забрать троих беспечных Толстых.

По прибытии на место начиналась незамысловатая робинзонада на просторах неплодородной и выжженной солнцем степи. Толстой трижды в день выпивал огромное количество кумыса – слабокислого напитка, содержащего 2–3 % алкоголя. Пил кумыс и Лёля, пока не начинала кружиться голова. Толстому нравилась простая жизнь. Он симпатизировал «неиспорченному» местному населению, писал заметки о нужде и голоде, от которых часто страдали обитатели здешних мест. Толстой также занимался коневодством, пополнив собственные конюшни несколькими сотнями лошадей. Лёлю порадовал необычный подарок – ослик, названный Бисмарком. Вместе с другими детьми Лёля ходил гулять, играл, катался верхом, наблюдал за птицами и животными. Мама Софья ухаживала за самым младшим грудным ребенком и не без усилий осваивала собрание сочинений Шекспира в оригинале.

Через два месяца кумыс начинал действовать. Толстой набирал вес, к нему возвращались сила и ловкость. Пора было возвращаться домой.

В мае 1880 года в гости к семейству приехал прославленный Иван Тургенев. Даже дети с нетерпением ждали этого визита. Одиннадцатилетний Лёля спускался по лестнице вслед за отцом, чтобы встретить гостя. Тургенев, высокий, статный и величественный господин с белоснежными волосами, прибыл в экипаже, запряженном парой лошадей, и немедленно обозначил главную цель своего визита: «Как насчет охоты на вальдшнепов?» Одежда также не оставляла сомнений в причинах, побудивших писателя приехать.

После ужина все отправились в Засеку – казенный лес на другом берегу речки Воронки. Во время поездки Толстой и Тургенев оживленно, иногда даже слишком оживленно, дискутировали. Прибыв на место, все разделились: Лёля и Софья Андреевна составили компанию Тургеневу и заняли открытое место, а Толстой и Илья расположились чуть поодаль от них. Вечер выдался теплый и безветренный. Тургенев, известный мастер описаний природы, восхищался прекрасным пейзажем и легко определял птиц по голосам. Лёля тоже был очарован мгновением.

Ничто в жизни не волновало меня больше, чем весенний вечер в России, – напишет он позднее в Париже. – Чувство это наполняло меня до такой степени, что казалось, душа, сердце не выдержит и все существо вдруг поднимется и улетит куда-то. Мне кажется, что нигде в мире человеческое сердце не испытывает тех чувств, какие испытывают русские в России.

Тургенев стоял, вскинув ружье, а Лёля сидел рядом на поваленном дереве. В той стороне, где находился Толстой, прозвучали два выстрела, охота началась. Толстой попал, получив первый трофей. Вальдшнеп пролетел прямо над головой Тургенева. Он выстрелил дважды, но промахнулся. Когда в небе появилась следующая птица, он не успел перезарядить ружье. А Толстой к этому времени уже подстрелил вторую. Тургенев с досадой проворчал: «В рубашке родился – и тут, и во всем счастье человеку!»

Лёля, желавший охотничьей удачи и Тургеневу, начал впадать в отчаяние. Уже смеркалось. И вдруг на них, с шумом хлопая крыльями, полетела птица. Тургенев выстрелил – и вальдшнеп упал в осинник неподалеку. Потом они искали добычу, но безрезультатно. Толстой, похоже, в словах гостя сомневался. Неужели даже собака Булка не смогла унюхать птицу?

На следующий день мальчики, отправленные отцом на поиски, нашли тургеневский трофей – вальдшнеп застрял между веток дерева. И их триумфальное возвращение весьма обрадовало Тургенева, чья охотничья честь была тем самым спасена. Предъявленное доказательство удовлетворило и Толстого.