Текст книги "Сын Толстого: рассказ о жизни Льва Львовича Толстого"

Свадьба

«Она станет моей женой!» – эта мысль нежданно-негаданно обрушилась на Льва еще в Хангё, когда он услышал, что у доктора Вестерлунда есть незамужняя шестнадцатилетняя дочь. Пересекаясь на катке, устроенном на замерзшей энчёпингской речке, он и Дора лишь обменивались любопытными взглядами, а настоящее знакомство состоялось на третий день Рождества. Происходит это у Вестерлундов, в их деревянном двухэтажном доме на улице Чюркогатан, в котором семья живет, а ее глава принимает больных. Когда в гостиную на втором этаже – в качестве гостя, а не пациента – входит Лев, все семейство в сборе. Он едва успевает поздороваться со всеми, как в комнату вбегает Дора, одетая в голубую шелковую блузку и коричневую юбку. Тонкие красивые руки, большие глаза, как у отца. Она садится рядом с сестрой, берет и целует ее руку. Лев не может оторвать от девушки взгляд.

На протяжении следующих недель Лев и Дора встречаются несколько раз. Гуляют, катаются на коньках. Через два месяца Дора возвращается в Стокгольм, но Лев думает о ней постоянно. И он отваживается: приписывает «сватовство» на своей визитке и отправляет в Стокгольм. Ответ «да» приходит без промедления. Думая об их общем будущем, Дора начинает брать уроки русского у священника православного столичного прихода. В свое недельное расписание она включает и уроки игры на фортепьяно. Ведь музыка играет такую важную роль для Льва и всех обитателей Ясной Поляны!

Опьяненный счастьем Лев сообщает родителям главную новость:

Переживал я то, что полюбил девушку, которая полюбила меня, и настолько искренно и сильно с обеих сторон, что мы не можем скрывать этого.

Толстой спешит поздравить сына:

Получил вчера твое письмо, дорогой Лёва. Я очень рад. Мне представляется это очень хорошим. Весь тон твоего письма порадовал меня.

О помолвке объявляют 9 марта 1896 года, событие привлекает всеобщее внимание. Журнал Idun публикует портрет пары. Именно граф Лев Толстой – младший «является ближайшим соратником отца как в сочинительстве, так и в гигантской филантропической деятельности», а фрёкен Дора Вестерлунд – семнадцатилетняя девушка «в весеннем расцвете лет». По отзывам, ее характеризуют «как развитый интеллект, так и зрелая серьезность, нечасто наблюдаемая в этом беспечном возрасте». Иными словами, можно быть уверенным, что Дора станет «маленькой графиней, достойной этого великого имени».

Лев понимает, что у них с Дорой мало общего, но он уверен, что она будет верной женой и хорошей матерью. Кроме того, брак привяжет его к Швеции, которая, в отличие от «трудной, полудикой России», вызывает у него восхищение. Однако ближайшему окружению влюбленных есть над чем задуматься. Обе матери беспокоятся, что жених и невеста из разных стран. «Сможет ли шведская девушка освоиться в русской среде?» – тревожно спрашивает себя Софья Андреевна. К тому же ей всего семнадцать! Эрнст Вестерлунд же, оправившись от первого изумления, скорее польщен. Отец жениха – писатель и публицист с мировым именем, и сам Лев филантроп и многообещающий литератор. Некоторые его рассказы к этому времени уже вышли на шведском и немецком. Кроме того, Вестерлунд знает, что состояние здоровья Льва существенно улучшилось. Он поправился на десять килограммов, и мрачное настроение быстро исчезло «в здоровой атмосфере шведской доброты, спокойствия и культуры» (цитируя самого Льва).

Толстой однозначно обрадован решением сына. Обычно он не одобряет влюбленности и браки детей, но Лев становится исключением. Разумеется, идеал – это целомудрие и жизнь во благо всего человечества, но юные девушки, которые со всех сторон слышат, что семья и есть цель жизни, ни в чем не виноваты. Протест у Толстого вызывает единственный момент – уверенность Льва в том, что жена будет о нем заботиться:

Тебе надо будет, да и должно, ухаживать за ней, а не ей. Может быть, она и будет ухаживать за тобой, но не надо рассчитывать на это.

Далее в письме Толстого следует интересный пассаж. Так же, как и сын, Толстой признается в некотором романтическом отношении к Швеции:

Хотя я и не стараюсь не иметь предилекции – предпочтения к людям и нациям, шведы мне всегда были, еще с Карла XII, симпатичны. Интересны очень мне взгляды, верования той среды, в которой выросла и воспиталась твоя невеста. У ней могут быть теперь только задатки своего личного. Скрещение идей так же выгодно, как скрещение пород.

И в конце просит передать привет Доре и рассказать ее родителям, как он рад соединению молодых.

В ответном письме, адресованном обоим родителям, Лев дает словесный эскиз к портрету невесты:

Она не религиозна церковно – выросла и приучена к свободе всяческой. Ее страшно потешили мои рассказы о наших церковных обычаях. Когда я говорил о крещении, она заявила, что не позволит своих детей так мучить. Она никак не может понять, как в России секут. Это просто ей непонятно, как мне непонятно, чтобы продавали людей на базарах. Не любит она и охоты. Говорит, что это как Монте-Карло – спокойно нельзя застрелить зайца, а надо быть в лихорадке. Она серьезная и энергичная. Очень любит своего отца и от одной страсти переходит к другой. У ней хорошая память, и я надеюсь, если Бог даст, русский пойдет бойко.

Толстой более чем доволен. И снова пишет сыну:

Женитьба твоя мне очень нравится. Оснований для этого у меня нет очень определенных, но есть общее чувство, по которому, когда вспомню, что ты женишься и именно на Доре Вестерлунд, мне делается веселье – приятно. Все, что знаю про нее, мне приятно, и то, что она шведка, и то, что она очень молода, и, главное, то, что вы очень любите друг друга.

Теперь можно назначать дату бракосочетания. Лев надеется, что родители порадуют своим присутствием его и Дору, и даже составляет план поездки: Москва – Петербург ночным поездом, Петербург – Стокгольм морем. Проблемы с пищеварением не проблема: овсяная каша, миндальное молоко и «культурные удобства» есть везде. И представь, как будут радоваться и гордиться шведы, когда к ним приедет сам Толстой!

Несмотря на это, родители от поездки воздерживаются. Семью на свадьбе представляют старшая сестра Льва Татьяна и младший брат, семнадцатилетний Михаил. Татьяна рассказывает о визите в Швецию в дневнике. Поскольку на пароход Петербург – Стокгольм они не успели, было решено доехать на поезде до Финляндии и там сесть на пароход в Або. И Гельсингфорс, и Або производят хорошее впечатление. Телефоны, велосипеды, электричество, театры – все свидетельствует о благополучии и культуре. Путешествие морем проходит хорошо, преследовавший обоих страх морской болезни оказывается безосновательным. Из попутчиков Татьяна упоминает русскую княгиню, набожную англичанку, возвращавшуюся домой со свадьбы сына, пожилую шведку, которая разрыдалась, узнав, кто такие Татьяна и Михаил, и молодую владеющую языками финку, которая ехала к Вестерлунду. Все они считали своим долгом поговорить о Толстом, и это было до такой степени утомительно, что Татьяна решает отныне не упоминать о своем происхождении.

В Стокгольме Татьяну и Михаила встречает Лев в Hotel Phoenix на пересечении улиц Дроттнинггатан и Барнхусгатан. Худоба брата по-прежнему бросается в глаза, но он выглядит более здоровым, чем в их последнюю встречу. Взгляд стал светлым и живым, движения изящными. Он быстро устает и периодически ему нужно прилечь отдохнуть. О невесте он говорит «с хорошим, прямым, горячим чувством».

Пару часов спустя приезжают Вестерлунды, и Татьяна наконец знакомится с будущей невесткой. Высокая, красивая, с энергичным открытым лицом Дора выглядит взрослой для своих лет. Татьяна сразу чувствует, что они подружатся, несмотря на языковые проблемы и различное происхождение. Никто из большого семейства Вестерлундов, собравшегося в коридорах отеля, не владеет иностранными языками, несколько человек немного понимают французский и английский. С Вестерлундом, к счастью, можно общаться по-немецки. Татьяна находит доктора симпатичным; выражение светло-голубых глаз приятное и немного детское. Супруга, достойная дама с прямой осанкой, некогда была несомненной красавицей.

После совместного обеда они отправляются на экскурсию по Стокгольму. Вестерлунд и Татьяна садятся напротив Льва и Доры, а Михаил занимает в ландо место рядом с кучером. Лев и Дора держатся за руки и обмениваются короткими таинственными фразами, понятными только им. За ужином Татьяну приглашают сесть напротив Доры. В какой-то момент лицо девушки вспыхивает, а в глаза появляется блеск – и Татьяна понимает, что в комнату вошел Лев. «Так, вероятно, любят только в 17 лет», – запишет Татьяна в дневнике.

Бракосочетание состоялось 27 мая 1896 года. Новобрачные венчаются в русской церкви на углу улиц Биргер-Ярлсгатан и Оденсгатан. Обряд «с соблюдением русских обычаев» проводит пробст Яков Смирнов, которому ассистируют два кантора. Свидетелем со стороны жениха становятся Иван Зиновьев, посол России в Норвегии, и атташе российского консульства, в то время как Дору представляют ректор уппсальской кафедральной школы Манфред Флодерус и надворный советник Константин Мурузи. У церкви собирается толпа желающих хоть мельком увидеть знаменитую пару.

После этого совершается краткая лютеранская церемония в отеле Rydberg на площади Густав-Адольфсторг. Венчавший молодоженов прославленный проповедник и теолог Вальдемар Рудин в своей речи отмечает, что заключенный союз благословлен дважды, это «дело жизни двух отцов, похожих друг на друга тем, что каждый пожертвовал жизнью ради блага человечества». Таинство проходит в так называемом красном зале, который изящно украшен цветами и щедро освещен электричеством. Далее «по русскому обычаю» подают водку.

В три часа начинается банкет, куда супруги Вестерлунд пригласили примерно шестьдесят человек. Праздник получается продолжительным, с речами, поздравлениями и тостами. Лев шутит по поводу своего сватовства на ломаном шведском: «Я, несчастный Толстой, беру тебя, некрасивую и избалованную девчонку, во вторые жены», после чего Вестерлунд передает бывшему пациенту свое «самое дорогое лекарство». Специально для Льва и Татьяны в меню включены вегетарианские блюда. Подают, в частности, Perdreaux pois à la Halmbyboda (куропатки а-ля Хальмбюбуда) и Pouding aux fruits à la Jasnaja Poljana (фруктовый пудинг а-ля Ясная Поляна). Помимо Татьяны и Льва, только четверо из гостей не употребляют алкоголь. Остальные то и дело поднимают бокалы и рюмки. Татьяна встревоженно посматривает на одетого в новый фрак Михаила, который в роли распорядителя свадебного торжества сидит рядом с фрекен Бейхман и с подозрительной беглостью беседует на французском и английском.

Приходит время прощаться с молодоженами. В сопровождении Татьяны, князя Мурузи и пробста Смирнова экипаж консула Зиновьева отбывает в порт. Собравшийся на причале народ кричит «ура» вслед отплывающему пароходику «Чельвар», в воду летят цветы и носовые платки. На борту молодые впервые ссорятся, пока в шутку. Лев обвиняет супругу в том, что та взяла его зубную пасту, на что Дора, оскорбившись, возражает, что ей бы даже голову не пришло брать его «противную» пасту. Она пользуется только специальным зубным мылом, которое ей порекомендовал ее зять Сельмер.

Первое время на Готланде наполнено счастьем. Днем они гуляют, выходят в море под парусом и на веслах, играют в лаун-теннис, бродят среди церковных руин и крепостных стен. Дора купается в пока еще холодном море. По вечерам она сидит на полу с распущенными волосами и развлекает супруга шведскими сказками. Временную подавленность вызывает новость о событиях на Ходынском поле. Тысячи людей, пришедших на коронацию Николая II, погибли в страшной давке. «Такое может случиться только в России», – комментирует Дора.

Постепенно оба понимают, что супружеская жизнь не всегда бывает безоблачной. Дора подчас становится весьма своенравной, ничего не желает слушать и начинает демонстративно паковать чемодан. Возможно, ментально она все же не созрела для столь серьезной перемены. И шаг в замужество из детской, из надежного семейного круга оказался слишком большим.

После двух сумбурных недель на Готланде свадебное путешествие продолжилось, цель – санаторий в высокогорном норвежском Гёусдале. Поездка выдалась мучительной и долгой. Два дня они проводят в Осло, где видят Генрика Ибсена, направлявшегося к собственному столику в Grand Café. Далее предстоит девятичасовой путь до санатория. В Гёусдале им достается маленький коттедж – hytte, расположенный намного выше главного здания. Дора пребывает в невыносимо дурном настроении, но Лев делает все возможное, чтобы успокоить ее, читает вслух, водит на прогулки по живописным окрестностям.

Во время одной такой прогулки Дора внезапно забирается на большой камень и прыгает вниз на прямых ногах. Она вдруг становится белой, как снег. Ночью у нее начинается сильное кровотечение. Лев, полагавший, что врач из санатория при осмотре проявил необоснованную назойливость, срочно вызывает тестя. Вестерлунд объясняет происшедшее тем, что Доре вредно по несколько раз в день подниматься и спускаться по крутой лестнице, чтобы попасть в их домик. Необходим переезд в главное здание. И видимо, только к концу лета Лев догадался, что речь скорее всего шла о выкидыше.

Планы поехать в Англию после двух месяцев в Норвегии приходится забыть. Как только Дора набирается сил, они возвращаются в Швецию. Остаток лета проходит в более идилличной обстановке в имении Хальмбюбуда (Halmbyboda) прихода Фунбу, в миле от Уппсалы. В этом построенном в 1880-х величественном здании в стиле неоренессанс молодой Эрнст Вестерлунд появился в качестве домашнего учителя, чтобы потом выкупить поместье у родственников жены. Покой восстановлен, и здоровье юных супругов поправилось.

Лев учит язык, постигает особенности жизни в Швеции, общается с тестем – теперь на равных. Но в сознание наведываются мысли о будущем. Где жить – в Швеции или в России? Вестерлунд считает, что Лев мог бы заняться хозяйством в Хальмбюбуде, но русского эта идея не прельщает. Девиз Вестерлунда «Работай и приноси пользу» он, разумеется, разделяет, но мечтает поселиться в Ясной Поляне и вслед за отцом вести хозяйство в имении и заниматься сочинительством.

Лев делится этими планами с матерью, но та быстро возвращает его с небес на землю. Во-первых, вопрос владения запутан и трудно разрешим: половина имения принадлежит Софье Андреевне, половина восьмерым детям. Родители живы и, хотя отец с сыном в письмах уверяют друг друга в любви, на месте между ними неизбежно возникают конфликты. Софья Андреевна была реалисткой: обзаведитесь собственным имением и живите собственной жизнью. Так будет спокойнее всем. А вернувшись домой, ты наверняка снова заболеешь. Льву приходится согласиться. Ясная Поляна – необъятное поле деятельности. Заставляет задуматься и новость о желании отца быть похороненным в Ясной Поляне. Не превратит ли это Ясную Поляну в место паломничества, где невозможна нормальная семейная жизнь?

«Значит, это и есть знаменитая Ясная Поляна?»

В сентябре Лев и Дора едут в Россию. Дора, хотя и боится неведомой страны на востоке, решительно настроена следовать пожеланиям супруга. «С честью неси знамя наших шведских рун, – напутствует ее перед отъездом мать Нина, – и пиши, пиши как можно чаще». И Дора действительно будет писать – беспрерывно.

В Або Дора выясняет, что здесь проездом после успешного турне по Швеции находится Сакариас Топелиус, автор Fältskärns berättelser («Рассказов фельдшера»), ее любимой книги. Годом ранее она познакомилась с финским писателем в его имении под Борго. В тот раз она была в Финляндии с отцом. И сейчас она с гордостью представляет Топелиусу супруга, сына великого Толстого. «Дядя Топпе» не изменился, такой же добрый, как и раньше, пишет она родным в Энчёпинг.

Из Гельсингфорса они отбывают пароходом в Петербург. На море полный штиль, и круиз был бы чистейшим удовольствием, если бы Дора не простудилась. Полдня уходит на то, чтобы осмотреть Петербург из окна экипажа. В Москве они ненадолго заезжают в дом в Хамовниках – ужасно некрасивый, по мнению Доры. Но жена дворника угощает их вкусным обедом. На вокзале в Туле их встречают Татьяна и Михаил, с которыми Дора познакомилась на свадьбе. Коляска, запряженная четырьмя лошадьми, привозит их в Ясную Поляну так быстро, что Дора ни разу не успевает вспомнить о родных!

1 сентября по старому стилю потрясенная – во всех смыслах – Дора выходит из коляски и останавливается перед верандой большого дома. Но радушный прием мигом развеивает все ее страхи. «Сам старик» оказывается добрым и приветливым; несмотря на преклонный возраст, он играет в лаун-теннис и с утра до вечера пишет. Графиня вовсе не такая старая, как на фотографиях, которые они рассматривали в Энчёпинге перед отъездом. Она энергичная и деятельно-озабоченная, что неудивительно, ведь именно она отвечает почти за все в имении. Дочери Марии, «некрасивой, но доброй», поручают обучить Дору русскому. На ежедневных уроках они много смеются. Иногда к обучению «Доллы» подключается и Толстой. Со временем у Доры будет прекрасный русский, но поначалу они обходятся английским.

После года, прожитого в Швеции, обстановка в России кажется Льву бедной и печальной. В глазах каждого крестьянина, стоявшего у дороги со склоненной головой и зажатой в руках шапкой, читалось отчаяние. Похожее выражение Лев замечает и на лице Доры перед сном в их первый здешний вечер. Ее взгляд как будто говорит: «Так вот в какую ужасную, богом забытую, скорбную глушь ты меня привез. Это и есть знаменитая Ясная Поляна, где живет великий русский писатель Лев Толстой?» В это же время великий русский писатель сидит у себя в кабинете и заносит в дневник: «Приехал Лëва с женой. Она ребенок. Они очень милы».

На следующий день после их приезда из деревни приходят несколько нарядно одетых крестьянок. Они танцуют и поют, прославляя молодоженов. Свадебным подарком становится разодетый пестрый петух и завернутые в полотенце яйца. Получив четыре рубля, довольные женщины удаляются. Люди здесь добрые, думает Дора, но в домах, куда она ходит вместе со свекром, грязно и тесно. Жилища кишат всевозможными насекомыми. По сравнению с русскими крестьянами бедняки Швеции живут как в раю.

В плане опрятности главная усадьба Ясной Поляны тоже не была образцом. Поэтому настоящим облегчением для Доры становится в конце года их переезд в так называемый Кузьминский флигель – здание, в котором до женитьбы Толстой устроил школу для крестьянских детей и где много лет проводила лето семья Татьяны Кузьминской, сестры Софьи Андреевны. Флигель, располагавшийся меньше чем в сотне метров от большого дома, долго использовался как склад, но теперь его привели в порядок. Еще весной Софья Андреевна позвала сюда столяров, маляров и каменщиков. Хлам вынесен, стены укреплены, полы почищены. Обновлены окна (здесь необходимы двойные рамы) и двери, починены камины. Все покрашено. От родителей Дора получила две тысячи рублей на покупку мебели. Приходится ехать в Москву, поскольку в Туле, в четыре раза превосходившей по размерам Энчёпинг, мебели, которая заслуживала бы одобрительный шведский взгляд, не нашлось.

В октябре Дора получает приданое из Швеции, тщательно упакованные в огромные лари. Мебель, ковры, столовое серебро, льняное белье… Чтобы доставить все это в Ясную Поляну от ближайшей железнодорожной станции, понадобилось больше тридцати повозок. Толстой с удивлением смотрит на длинный обоз, качает головой и продолжает прогулку. Но вечером он спрашивает сына: «Зачем все эти вещи? Еще больше роскоши рядом с нищетой?» Татьяна тоже задета. Разве Дора и Лев не понимают, насколько неуместно это изобилие в океане русской нищеты? И неужели два человека действительно нуждаются в таком количестве слуг?

Но Софья Андреевна одобряет результаты усилий Доры. Это Европа, а дом сына Ильи – настоящая Азия. Сестра Татьяна в Петербурге получает отчет:

Все чисто, изящно; все окна подрапированы. Мебель вся черного дерева, с зеленым штофом, или Jacob красного дерева с медью. Все это она или привезла, или купила на свои деньги. И везде разные тряпочки красивые, поддончики, полочки, портреты, статуэтки, часы, игрушечки разные, и все расставлено и разложено так красиво. Посуда вся – тоже прелесть.

Восхищение невесткой она сохранит навсегда. Десять лет спустя домашний врач Толстого Душан Маковицкий заметит:

Потом Софья Андреевна говорила про Дору Федоровну и расхваливала ее за хозяйственность – чистоту, удобство, дешевизну их образа жизни, материнство, хорошее отношение к прислуге – дает ей свободное время и сама делает их работу – за доброту к детям дворников: делает ежегодно елку для бедных.

Лев и Дора обживают пристройку, но мечтают о собственном имении. Дом в Москве, разумеется, принадлежит Льву, но на практике он необходим всей семье, особенно зимой. Они штудируют газетные объявления, колесят по окрестностям в безрессорной повозке, ездят по железной дороге из одного поместья в другое, ищут и под Тулой, и в Московской губернии. Но ничего подходящего найти не могут, поэтому пока приходится удовлетворяться флигелем. И поскольку он принадлежит Софье Андреевне, сестры и братья Льва сказать ничего не могут.

К русской жизни, сперва разочаровавшей – никаких удобств, все примитивно, – Дора постепенно привыкает. «Яснополянизируется», по выражению Толстого. Ей все любопытно, она постоянно при деле. Прядет (чем, по мнению Софьи Андреевны, русские женщины не занимаются), печет, шьет, читает, рисует, выжигает по дереву и коже. И сама наводит в доме чистоту и порядок! «Славная девушка», – с восторгом восклицает свекровь. В ноябре с размахом отмечается восемнадцатилетие Доры. Лев преподносит ей часы с кукушкой, а свекровь – коробку конфет.

От тоски по родителям Дора иногда плачет. Переписка с ними поначалу ведется весьма интенсивно. Еще одной связующей нитью с родиной служит шведская газета Nya Dagligt Allehanda, приходящая ежедневно после того, как наконец получено разрешение русского цензурного комитета. Отец присылает книги – Вальтера Скотта, Тургенева, Ибсена … Однажды Толстому становится любопытно, как звучит шведский язык, и он просит Дору что-нибудь продекламировать. Но Frithiofs saga («Сагу о Фритьофе») Тегнера она читает недолго, а объяснения, что такое «хеймскрингла», или «круг земной», Толстой прерывает. Народная культура и мифология его не интересуют. А вот хрустящие хлебцы, которые печет Дора, – их он очень любит! Накануне поста Дора устраивает настоящую русскую Масленицу, и за столом в большом доме собирается вся семья.

Осень 1896 года выдается теплой, купаться в ближайшей реке Воронке можно даже в начале октября. Зимой они ходят на лыжах (Дора просила родителей прислать ей лыжи из Швеции), катаются в санях, на прудах устраивают катки. Ездят в Тулу на концерты, а в Москву – в театры, оперу, цирк и на выставки. «Им всегда весело», – подытоживает в письме самая младшая, Александра.

Толстому нравится невестка, «птенец», как он ее называет. Еще одно ласковое обращение – «кошка с другой стороны моря». Все братья и сестры Льва – три золовки и четыре деверя – вызывают симпатию. И все прекрасно поют. Но тяжелее всего Софье Андреевне, «бедному человеку», именно так Дора часто называет ее в письмах. Уму непостижимо, как она все выдерживает. Неудивительно, что сад и клумбы так неухожены.

Лев читает, пишет, переводит, играет на пианино, переплетает книги, охотится. Однажды заинтересовывается разведкой месторождений руд и копает землю на разных участках их владений. Толстой дает советы, хотя ему претит мысль, что сын хочет извлекать выгоду от каторжного труда людей под землей. Планы принять имение в собственное распоряжение Лев не оставляет. А если так, то ему многому нужно научиться на практике.

Иногда они от души веселятся. В октябре 1896 года в Ясную Поляну приезжают двое японцев. Толстой ценил японское искусство, но признал, что ничего не знает о японской музыке. Гостям предоставляется возможность познакомить его с народными песнями. Японцы садятся рядом, закрывают глаза и начинают петь. «Для нашего уха это звучало не только эксцентрично, это было неописуемо», – вспоминает Александра. Японцы тянут в унисон единственную высокую ноту с едва заметными отклонениями вверх или вниз. Когда уходит первое удивление, слушатели не могут сдержать смех. Конечно, это в высшей степени невежливо, но они ничего могут с собой поделать. Толстой хохочет, подбоченившись. Дора и Александра выбегают из комнаты, падают на кровать и смеются, пока обеим не становится больно. Обиделись ли японские гости? Во всяком случае, определить их мысли по лицам, на которых не дрогнул ни мускул, было решительно невозможно.

В переписке отношения между отцом и сыном складываются прекрасно. Но ситуация осложняется, когда Лев живет в Ясной Поляне постоянно. По его мнению, проблема вызвана тем, что за год в Швеции он отдалился от идей отца. Теперь ему кажутся невозможными многие доктрины толстовства, начиная с вопросов о семейной жизни и темы целомудрия для не состоящих в браке. Ему чужд анархизм отца, равно как и отношение к науке и культуре. Но оба признают важность религии, только здесь пересекаются их взгляды.

Они до последнего стараются обходить опасные темы, но в ноябре обстановка накаляется. Толстой обвиняет Льва в ложном мировоззрении: сын полностью заблуждается, определяя, что есть добро, а что зло. Лев выслушивает это молча, но на следующий день разражается ответными обвинениями. Не правильнее ли, к примеру, улучшить жизнь работников, вместо того чтобы пассивно философствовать на темы морали? Толстой с иронией в голосе парирует: «Ты, мама, и „Новое Время“ всё знаете». Лев замечает, что отец намеренно окружает себя ограниченными людьми, которые соглашаются со всем, что он ни скажет. А того, кто смеет возражать, немедленно объявляют глупцом. Что будет, если все, вдохновившись словами Толстого, бросят свои дома и пойдут по миру проповедовать ненасилие? Только то, что твое место займет кто-то другой, а ты умрешь, так ничего и не добившись. Кажется, отец и сам это понял, поскольку, вопреки всему, он пока не раздарил все, что имеет, и не отказался от семейной жизни. «Неужели ты думаешь, что я, прожив семьдесят лет, не знаю того, что ты говоришь?» – ответил ему Толстой.

Через два месяца, в январе 1897 года, наступает раскаяние, и Лев пишет нежное письмо отцу, который в это время находится в Москве. Он признает, что сам виноват в их ссоре, и просит прощения. Вся его критика в адрес отца есть, разумеется, лишь проявление его собственной слабости. Толстой с облегчением отвечает: «Письмо твое мне было очень приятно, тронуло меня и рассеяло последние остатки дурного воспоминания о бывшем». Но отношения все же остаются неровными. В письме к Черткову Толстой признает, что все дети ему чужие – а более всего, наверное, Лев, сын, который некогда был ему так близок.