Текст книги "Звезда балета"

– Стив, о Стив, можете вы отвезти меня обратно? Отвезите меня в театр! Занавес поднимется в восемь. Можем ли мы успеть? Такси сломалось, повреждена шестеренка или что-то в этом роде. Мы здесь застряли. Я не знала, что делать. Можете ли вы довезти меня? Стив, успеем ли мы? Успеем?!

– Мне кажется, да; думаю, что успеем, – уверенным ободряющим тоном ответил Стив. – Тут может быть только один выход. Мне придется повезти вас на этой штуке, – он указал на блестящую новую машину. – Подумать только, что скажут на заводе! Будут очень ругаться. Мы не предполагали ехать на этой машине, вы знаете. Ничего не поделаешь – придется. Мы поедем на ней. Может быть, она не очень запачкается за это время, – засмеялся он.

Стив повернулся к похожей на торпеду боковой коляске и быстро извлек из ее недр свою промасленную сумку и набор того, что Риппл называла «чинкл-чинкл» – бидоны с маслом, инструменты, карбюраторы, цепи, связку ключей.

– Мы положили это как балласт, – преспокойно объяснял Стив. – Паркер, – обратился он к механику, – присмотрите за всем; вы поедете за нами. Мы не увидимся с вами в дороге. Пошлите кого-нибудь из ближайшего гаража на помощь этому автомобилю. Затем ждите меня. Да, на Лондонской стороне моста Пэтни. Ждите, пока я не подъеду. Понятно?

– Да, сэр.

– Теперь садитесь, Риппл, садитесь!

– Я еще не расплатилась с водителем, – проговорила Риппл, – Я должна ему, кажется, пять фунтов.

– Вот как! У вас есть деньги? У меня нет/

– Да, у меня в сумке.

Она вынула деньги и сунула их водителю, у которого был странно безмятежный вид.

– Вот что значит принадлежать к тому полу, который зарабатывает деньги! – весело восторгался Стив Хендли-Райсер. – Усаживайтесь хорошенько, Риппл, поглубже.

– Сажусь, – ответила Риппл. Она послушно втиснулась своим тонким телом в челнок коляски (она казалась узкой, как челнок швейной машины).

– Еще ниже, – быстро командовал он. – Ноги к носу, пониже. Может быть, вам лучше снять шляпу, пока ее не сдуло ветром. И вот еще, наденьте мои очки. – Он снял очки и протянул ей. – Иначе грязь от переднего колеса попадет вам в глаза. Неважно, если не будете видеть. Теперь ваш верный Ариэль готов к полету. – Риппл взглянула в его светлые глаза. – Сейчас запущу мотоцикл. Обычным способом, знаете, его не запустишь. Готовы? Простите за адский шум.

Машина запыхтела, когда Стив и механик ее подтолкнули. Затем тихая загородная дорога сразу ожила и огласилась таким шумом, что Риппл вся сжалась. Когда машина сдвинулась с места, она увидела, как Стив вскочил в седло мотоцикла и пригнулся к рулю.

С бешеным ревом и треском Риппл и Стив понеслись вперед.

IX

В театре костюмерша, Анджела, у которой в этот день на лице появились три новые морщины, с растерянным видом качала головой.

– Она еще не вернулась, Мадам. Я звоню через каждые пять минут. Ничего не слышно о мисс Риппл, ее нигде нет!

Танцовщицы Сильвия, Кини и другие шептались между собой: – Почему Мадам не подготовит себе другую дублершу? Конечно, что-то случилось с Риппл и отвлекло ее. Вероятно, этот молодой человек. О, дорогие мои, остерегайтесь мужчин! Как не везет Риппл! Она куда-то пропала с ним, а тут такой счастливый случай!

Танцовщица, которая всегда носила в волосах голубую ленту, высказала свое мнение: – Я никогда еще не слыхала о молодом человеке, который не пытался бы так или иначе помешать девушке заниматься своим делом и добиться успеха. Уверена, что они рады, когда им это удается. Никогда не встречала ни одного порядочного!

X

Мотоцикл мчался по дороге, накренившись набок, так же легко, как первоклассный конькобежец скользит по льду. Наклонившись к своей перепуганной пассажирке, Стив Хендли-Райсер кричал: – Все будет отлично, только пригнитесь ниже, Риппл, или вас забрызгает грязью. Теперь не время любоваться пейзажами. – Она и не думала этого делать. Когда они неслись по Портсмутской дороге, то встречали и обгоняли много автомобилей; мотоцикл с коляской старался обгонять всех. Риппл не замечала, мимо каких мест они проезжали, с трудом отличала деревенский трактир от группы вязов, один предмет от другого. Ее всю переполняло одно желание – вовремя доехать, скорее попасть в театр, в свою уборную.

Однако каким-то чудом она еще сохраняла способность слышать то, что Стив, как всегда удивительно жизнерадостный, пытался сказать, наклонившись к ней. Говорить ему было нелегко, но он выкрикивал короткие веселые фразы, которые не мог заглушить треск машины.

Риппл чувствовала, что он просто пытался ее развлечь, зная, что сердце девушки разрывается от тревоги. «Как это мило с его стороны, – думала она. – Так непохоже на поведение большинства мужчин. Или я к ним несправедлива?»

Молодой человек, в сущности, беспокоился точно так же, как сама Риппл, о том, чтобы она вовремя вернулась и могла выступить как следует. Впервые за много лет она вновь почувствовала то, к чему привыкла до того дня, как ей исполнилось пятнадцать лет, – искреннюю дружбу товарища ее детских игр. Она прислушивалась к знакомому ласковому звуку его голоса. Даже в столь напряженный момент он действовал на нее успокаивающе.

– Какое счастье, что мы проезжали по этой боковой дороге! – выкрикивал Стив. – Возвращались так рано… А я ругался и все проклинал! В Брукленде, знаете, нас ожидала неудача.

– Что случилось, Стив?

– А! Слишком мокро… Вы знаете, что у нас был ливень рано утром. Все залило… Вода стояла по всему этому проклятому треку… Он был непригоден для испытаний, так что я только сделал несколько кругов, ругаясь и проклиная… Страшно досадно, что мне не удалось выполнить то, ради чего приехал… Парней, которых я хотел повидать, тоже там не было. Полная неудача! Я ушел и ждал, пока меня доставят обратно в город, и всю дорогу у меня было плохое настроение. Это к лучшему, Риппл!.. Теперь я не могу пустить ее скорее, как раз здесь. Но подождите, тут небольшой подъем! Долой эту телегу с сеном!.. Где мы действительно пойдем как следует, так это немного дальше Пэтни-Хиса… Это, конечно, Кингстонский холм… Вы знаете, полицию в Кингстоне все знают… Только бы нас там не задержали!

– О, Стив!

Они проехали мимо башни с часами. Их черные стрелки на белом циферблате показались Риппл кинжалами, вонзившимися в ее замирающее сердце. О, Стив!

– Не беспокойтесь, мы справимся!

XI

– Мадам, я опять звонила, чтобы мисс Риппл прямо пришла в театр, как только появится, и они позвонят сюда и скажут, когда она выедет. Уже десять минут седьмого…

XII

Вперед, вперед, во весь опор вперед – в город! Кажется, в Кингстоне, знаменитом своими муниципальными порядками, Риппл обнаружила, что ее волосы растрепались и шпильки выскочили. Теперь вся их масса рассыпалась свободно, как волосы Ариадны, и развевалась по ветру, как темный шарф. Что-то сильно дернуло ее за волосы. Ей пришлось высвободить прядь, прихваченную застежкой на перчатке Стива. Город вырастал им навстречу. Город – наконец-то!

Позже, значительно позже, она узнала, что значила эта поездка для Стива: он подвергался в пути значительно большему риску, чем когда бы то ни было в Брукленде. Много времени спустя ей рассказали, что эта замечательная машина оказалась способной почти на чудо. В тот день Риппл только смутно, слепо чувствовала, что Стив очень уверенно ведет мотоцикл. Ей уже приходилось слышать, что хорошему водителю все удается и он всегда знает, где проехать. Так оно и было. Но Риппл, которая меньше, чем любая другая женщина, смыслила в технике, не знала, что Стив каким-то особым чутьем уже за пятьдесят ярдов предвидел возможные препятствия.

– Ну, – весело крикнул он ей, – кажется, показался Эмбенкмент. Я люблю это место.

Они понеслись по Эмбенкменту. Для Риппл это была развертывающаяся серая лента, оживленная с одной стороны деревьями, чайками и баржами.

– Прямо к театру, а?

– Пожалуйста, – попросила Риппл. Мотоцикл помчался по Савой-стрит, Осторожно, но быстро, Стив объезжал огромные толпы лондонцев, направлявшихся к себе домой, к остановкам автобусов или на станции метрополитена. Риппл казалось, что вся эта масса народу старалась помешать их продвижению. У многих, видимо, хватало времени, чтобы бросить любопытный взгляд на мотоцикл, все еще блестящий, несмотря на брызги грязи, на испачканного седока и его растрепанную пассажирку с беспорядочно развевающимися волосами.

Стив, казалось, ничего не видел, кроме какой-то точки прямо перед собой. Потом, когда со дня их поездки прошло уже много времени, он смеясь говорил Риппл:

– Как хорошо, что вы не знали, как я тогда рисковал! Добраться с той стороны Эшера до Ковент-Гардена меньше чем за полчаса! Это совсем недурно! Вы знаете, что было пять минут восьмого, когда мы проезжали по Стренду?

– Это было ужасно – ехать по Стренду, – подтвердила Риппл. – Я думала, что этот толстый полисмен будет стоять вечно, как памятник Нельсону. Я сидела и старалась загипнотизировать его спину.

– К счастью, это был мой приятель, – добавил Стив, – Лучше не рассказывать никому, за какое время мы доехали. Могу вам сказать, что я не хотел бы повторить такое. В последний момент в этой сутолоке мы были близки к катастрофе, и я думал, что нам обоим несдобровать!

Миновав Стренд, мотоцикл Стива въехал на боковую улицу. Далеко вдоль нее тянулся хвост очереди – люди стояли на мостовой, сидели на складных стульях, прислонялись к стене театра, толпились тесно, как сардинки в банке (так добродушно шутили они сами), жевали бисквиты или шоколад – весь их обед в тот вечер. Они ждали, пока откроются двери театра, ждали уже долгие часы.

– Смотрите! – воскликнула взволнованная Риппл. – Посмотрите, какая толпа ждет выступления Мадам в «Русалочке»!

Вот и вход, такой романтический, по рассказам и воспоминаниям, такой суровый и простой на вид! Артистический подъезд.

Стив остановился. Риппл показалось, что он помог ей выйти из коляски мотоцикла точно так же, как если бы она была ребенком, которого вынимают из детской коляски. Растерянная, она услышала его голос, быстрый, как горный ручей, стремительно несущийся вниз.

– До скорого свидания, бесценное мое дитя. Скоро увижу вас из первого ряда! Теперь мне нужно мчаться обратно к Паркеру, затем к половине девятого переодеться и взять дома свой билет. И слушайте, Риппл! Я говорил утром, что не смогу вернуться обратно к вашему первому выступлению. Но дело в том, что если бы даже в Брукленде все прошло отлично, я все-таки собирался вернуться как можно раньше. Я так же волнуюсь, как и вы, хорошо ли пройдет сегодняшний спектакль. Я так же, как и вы, доволен, что нам удалось приехать вовремя. Желаю удачи, дорогая!

– Стив, нет слов для благодарности…

– Не за что. Всего наилучшего! До скорого свидания!

Тяжелая дверь медленно открылась.

XIII

Лишь только она захлопнулась за ней, как Стив и безумное возвращение в город остались позади и были забыты, заслоненные новыми событиями. Эти узкие комнаты и проходы казались более чем когда-либо переполненными работниками кулис, которые кишели, как растревоженная муравьиная куча, и все, казалось, кричали:

– Мисс Риппл!

– Риппл?

– Она пришла наконец?

– Она здесь, она здесь?

– Вот это хорошо! Она здесь…

– Ах!

– Везет ей!

– Отлично, что мисс Риппл пришла…

Новость передавали из уст в уста, вдоль по коридору, разносили по маленьким уборным, по людной лестнице, в телефонную будку…

– Мисс Риппл здесь!

– Как это хорошо!

– Вас все время ждали, мисс!

Риппл никогда не думала, что придадут такое значение ее появлению или непоявлению в театре. Она еще не понимала, в чем дело.

– Анджела здесь? – крикнул чей-то голос. – Позовите Анджелу.

Француженка-костюмерша подлетела к Риппл. «Подлетела» – абсолютно точное выражение: хотя Анджела была очень толста, она носилась так быстро, что ее фигура в черном платье и переднике могла, как воздушный шар, летать вдоль тесных коридоров и по маленьким комнаткам за сценой. Увидев Риппл, она взмахнула короткими черными рукавами, как ветер ветвями, вытянула руки, наподобие пальмовых листьев, и закатила, как шары, свои черные глаза.

– Мадемуазель!

– В чем дело? – не слишком удивившись, спросила Риппл. Ибо бывали случаи, когда стоило затеряться какой-нибудь серьге, как труппа могла вообразить по жестикуляции Анджелы, что, по крайней мере, сгорел и превратился в пепел кринолин Мадам. И в этот момент Риппл просто подумала, что Анджела возмущена ее растрепанным видом, ее волосами, которые темной массой рассыпались по плечам.

– Мадемуазель, вы пришли! Идите наверх, идите наверх! Я вам пять раз звонила! Что мы стоим здесь как статуи? А она зовет вас, бедная! Мадам! Идите к ней в уборную сейчас же. Ах, какой ужас! Она могла разбиться насмерть…

Риппл в ужасе побежала наверх за Анджелой, подпрыгивавшей, как мячик.

– Что? Мадам? Разбилась насмерть?

– Почти, говорю я вам… Эти лестницы!.. Разве я не умоляла ее всегда быть осторожной…

Дверь над ними открылась, оттуда выглянула Сильвия, а из-за ее плеча показалось наполовину загримированное лицо Дороти.

– О, Риппл, пришла наконец? Риппл, ты слышала? Скорее! Скорее!

Ни слова не говоря, Риппл поспешно поднималась по ступенькам, прислушиваясь, как в кошмарном сне, к отрывистым репликам Анджелы:

– Тысячи раз Мадам поднималась и спускалась по этим проклятым лестницам, не глядя, куда она ступает… Тысячи раз ничего не случалось! Именно в этот вечер должно было случиться!.. Когда она перед тем, как отправиться домой, пришла сюда, просто, чтобы посмотреть на костюмы!.. Нога у нее подворачивается… Она падает. Подвернулась та же нога, что в детстве, но с тех пор этого не случалось. Сегодня случилось! Нога у нее ушиблена…

Риппл тревожно воскликнула: – Опасно?

– Очень! Очень! Она не сможет танцевать долго, несколько недель… ей придется несколько недель отдыхать, и сезон пропал!.. Вот мы пришли… Мадам! – Анджела открыла дверь. – Мадам, она идет. Я привела ее!

В возбуждении француженка схватила Риппл рукой за распущенные волосы и втолкнула в уборную примы-балерины.

ГЛАВА VI
МЕТАМОРФОЗА

I

В уборной, на диване, под одним из многочисленных зеркал, утопая среди разноцветных подушек, которые она любила, укрытая полосатым итальянским пледом, лежала Мадам.

Лицо ее казалось бледнее обычного. Она была без парика и не загримирована, глаза окружены темными тенями; впервые Риппл видела Мадам печальной и подавленной. Падение было очень неудачным: сильный вывих лодыжки все еще причинял ей страдания, и она оживала только во время перерывов между мучительными приступами боли.

И все же несчастье не сломило непреклонную волю артистки; она была подобна негаснущей восковой свече в бумажном фонаре, колеблемом грубой рукой. Голос ее, как всегда, звучал спокойно и властно:

– Риппл? Наконец-то! Я знала, что она придет. Хорошо! Но что с вами? Что с вашими волосами? Растрепанная и вся в пыли! Что случилось? С вами тоже что-то произошло? Что за несчастный день! Ничего, ничего. Не объясняйте теперь! Нет времени для разговоров… Пусть Анджела поможет вам раздеться. И торопитесь, торопитесь! Вы знаете, что значит сегодняшний вечер, Риппл?

Да, Риппл наконец поняла. Теперь ей представлялся исключительный случай, которого жаждут многие и многие молодые артистки, на который возлагают надежды бесчисленные начинающие балерины. Это был счастливый поворот колеса Фортуны в самой ненадежной из всех профессий: дублерша исполняет главную роль…

Конечно, Риппл была дублершей Мадам в «Русалочке». Она снова увидела хвост длинной очереди, стоявшей на улице в ожидании выступления знаменитой балерины. Мысль о публике вызвала в ней неподдельный ужас. «Русалочка» – этот новаторский балет, эта оригинальная постановка балетмейстера, друга Мадам, созданная именно для нее, будет исполнена начинающей балериной?

– Как я смогу? – пробормотала она. – Я позже всех поступила в труппу. Я не смогу это исполнить.

– Вы сможете. – Голос маленькой русской стал резким: – Не будьте глупой, Риппл, не огорчайте меня. В кордебалете нет ни одной танцовщицы, которая могла бы танцевать Русалочку, ни Сильвия, ни Дороти не смогут. Разве мы не учили вас почти так же, как если бы знали, что произойдет? Не готовились ли вы к этому уже несколько недель? Разве вы не исполнили безукоризненно роль Русалочки на репетиции во вторник?

С такой же быстротой, с какой Мадам говорила, костюмерша раздевала Риппл, снимая с нее пыльное платье. Риппл стояла, как тонкое деревце под ветром.

– Я никогда не представляла себе, ни на минуту, что мне придется это делать сегодня вечером! Кто бы мог подумать, что случится такое ужасное несчастье?

– Девятисот девяноста девяти балеринам из тысячи такой случай не показался бы ужасным несчастьем, – возразила Мадам со своего дивана. – Они сочли бы это исполнением своего самого заветного желания со дня поступления в театр. Ну скорее! Не надо воды, Анджела; вы можете снять всю пыль с ее лица маслом какао. Сначала наложите мадемуазель грим на руки и шею, на спину и плечи. У вас готов этот светло-зеленый тон? Отлично. А теперь, Риппл, я хочу сказать вам кое-что.

Странная перемена произошла в голосе и лице примы-балерины. Пока она говорила, ее маленькие руки перебирали различные гримировальные принадлежности в личной коробке Мадам, стоявшей на низком столике, возле дивана.

– Риппл, вы можете слушать, и в то же время вам будут накладывать грим на руки. Моя дублерша, – она подчеркивала слова, – моя дублерша не будет танцевать Русалочку.

– Но тогда… что же?.. как?

– Слушайте. Я объясню вам, чем я намерена поразить сегодня Лондон.

Волнуясь, она слегка подвинулась на диване. Пока Риппл, удивленная, послушная и покорная, отдавалась ловким и опытным рукам костюмерши, Мадам продолжала:

– Вы любите читать, Риппл. Читали ли вы когда-нибудь рассказы Нормана Дави? Нет? Один из рассказов посвящен истории знаменитого скрипача, возможно, самого Крейслера, который должен был дать концерт в Лондоне. Это музыкальное событие сезона, все места разобраны. Наступает день концерта. Скрипач, второй Крейслер, которого так ждут, не может выступить. Я забыла подробности рассказа. Одним словом, его импресарио предстояло разорение, если ему не удалось бы найти еще одного Крейслера. Он нашел его в лице скромного, совершенно неизвестного, но блестящего первого скрипача из какого-то ресторана. Он его пригласил, Риппл. Загримировал, надел ему бороду и парик и смело выпустил на эстраду вместо знаменитости. Что произошло? То, что называется головокружительным успехом. Весь музыкальный Лондон был введен в заблуждение. Этот блестящий рассказ прекрасно написан, хотя плохо кончается. Вы понимаете, какую идею он мне подал? Вы не должны быть моей дублершей в этой роли. Никто за стенами театра не слыхал, что я не могу танцевать сегодня. Я танцую, ибо вы будете мной. Мною самой.

Риппл, пораженная, сказала, сидя спиной к Мадам, так как не могла шевельнуться под гримировальными карандашами, которыми водила Анджела:

– Вами? Они все поймут… Они не захотят… Они узнают! Мадам, как я могу выдать себя за вас?

– Почему же нет, дитя мое? Разве мы уже не говорили об этом? Разве я не сказала вам, Риппл, когда вы были у меня в гостях, что если вы кое в чем станете мне подражать, то мы будем похожи? Сегодня вам придется подражать. Разве один из ваших друзей не обратил внимание на наше сходство? Его нужно только еще больше подчеркнуть. Я сама загримирую ваше лицо. Но сначала подождите, вы должны поесть. Возьми поднос на буфете, Анджела; там цыпленок и шампанское.

Послышался мягкий звук откупоренной бутылки и шипение вина в бокале.

– Большей частью это вредно для балерины, но иногда полезно. Сегодня, например, вы не заметите, что выпили вина. Вы бы только заметили, что не пили его. Пейте, пейте все! Я выпью немного из вашего бокала за ваш успех. Стало лучше? Да? Теперь станьте на колени подле меня; так, отлично. Я буду гримировать ваше лицо.

II

Стоя на коленях, Риппл покорно подставляла лицо, на которое тонкие искусные пальцы Мадам старательно накладывали жирный грим. Казалось, она лепила новое лицо, как скульптор маску, тут сглаживая, там подчеркивая те или иные черты.

Постепенно девушка увлеклась этой игрой. Когда Мадам, как бы про себя, прошептала: – Ее брови слишком густы для моих. Нужна более тонкая линия! – Риппл быстро предложила:

– Не лучше ли сбрить все лишнее и оставить только тонкую линию?

– Великолепно… Риппл, вас не пугает такая жертва? Анджела, губку! Безопасную бритву! – С лихорадочным напряжением старалась она придать бровям Риппл форму своих бровей. – Взгляните в зеркало, Риппл, но скорее, нельзя терять время.

Риппл на минуту обернулась назад и посмотрела в ближайшее зеркало, которое светлым пятном выделялось среди фотографий с надписями и портретов Мадам работы различных художников.

– Ни один мой портрет не может сравниться с тем, который я сама сделала, – торжествовала прима-балерина. – Джои изобразил меня излишне строгой, Глин Филпот сделал замечательный портрет, но там я чересчур стара; мистер Шваб слишком приукрасил меня. Но посмотрите, что сделала я! Работа художника, а?

Риппл, взглянув в зеркало на себя и словно бы не на себя, на заново наведенные брови, на увеличенные глаза и уменьшенный рот, на кожу, которой полдюжины различных оттенков грима придали таинственно мерцающий бледно-зеленый цвет, была чуть ли не удивлена, что это чужое лицо передает ее мимику.

– Теперь костюм.

III

Костюм Русалочки, в который Анджела собиралась облечь Риппл, был исполнен по рисункам самого Бакста и перейдет к потомству вместе с другим незабвенным театральным костюмом – Лебедя Анны Павловой. Словами можно дать описание только отдельных его частей, так что получится представление о материале и фасоне костюма, а не о нем самом.

В костюме Русалочки корсаж состоял из полос ткани, имитирующих водоросли, янтарно-зеленых и светло-коралловых, причем трудно было различить, где кончается тело балерины и начинается блестящий шелк. Эти сверкающие полосы спадали на нижнюю часть костюма, где блестящая зеленая рыбья чешуя окаймляла стройные ноги. Рыбьи плавники из бахромы и целлулоида веерообразно расходились вокруг щиколоток и были так искусно подобраны, что казалось, будто стройное тело Русалочки заканчивается не человеческими ногами, а хвостом какого-то морского существа. Поверх чешуи висели блестевшие и звеневшие радужные устричные раковины.

– Теперь парик, Анджела!

IV

Парик состоял из серо-зеленых шелковых прядей, которые ниспадали до талии и были туго стянуты на голове венком из водорослей и раковин, низко надвинутым на лоб, отчего голова казалась маленькой, как у змеи.

– Сколько волос!.. Сколько волос! – ворчала Анджела, подхватывая одну за другой пряди темных, блестящих, пышных волос Риппл. – Что мне делать, Мадам, чтобы волосы не сдвигали с места парик? Если я сделаю из них шиньон – вот так, смотрите, – то они будут видны сзади. Если заплести их в две косы – вот так, – то плохо выходит по сторонам! Никак мне не удается приладить парик к волосам мадемуазель.

– Правда, – озабоченно согласилась Мадам. – Не разрезать ли нам парик, чтобы сделать его шире?

– Не трогайте парик, – запротестовала Риппл. – Обрежьте мои волосы.

– Обрезать их? Обрезать? О, никогда! Мы что-нибудь придумаем.

– Обрежьте их, – настаивала Риппл. – Я всегда хотела их остричь. Теперь это надо сделать. Я никогда не могла как следует приладить парик к волосам. К тому же во второй сцене, когда волосы у Русалочки должны быть острижены, гораздо лучше иметь короткие волосы, припудренные зеленым. Да, я должна это сделать. Я никогда не смогу выглядеть как следует, пока голова у меня не станет намного меньше – как у вас. Я должна и сделаю это.

Прежде чем они смогли ее остановить, девушка схватила ножницы Мадам, забытые на груде материй после какой-то переделки. С большим трудом она отрезала сначала одну косу, потом другую. Они упали на пол, как перерубленные канаты. Жертву, которую Русалочка принесла любви, балерина Риппл теперь принесла искусству.

– О, Риппл, – опечалилась прима-балерина. – Как вы будете потом жалеть! Как отнесется к этому ваш молодой человек?

– Мадемуазель! – вздохнула костюмерша. – И подумать только, что лучшие парикмахеры предлагают от полутора до двух тысяч франков за каждую такую косу!

Риппл, теперь веселая и возбужденная, вызывающе крикнула: – Отлично, это хороший заработок! Я возьму свои косы и посмотрю, что с ними можно сделать. Но насколько лучше чувствуешь себя так!

Она тряхнула своими густыми, темными, теперь короткими волосами. Затем откинула назад голову, подставляя ее заботливым рукам Анджелы, которая опустила вниз волосы и надела на них цветной шелковый парик – увы, не такой красивый, как собственные темные косы Риппл. Искусственные волосы теперь держались отлично; узкий венок из водорослей и раковин доходил до подбритых бровей.

Раздался лихорадочный стук в дверь.

– Месье! Входите. Входите, друг мой! – весело крикнула прима-балерина. Она знала, кто это: балетмейстер, постановщик нового балета, весь охваченный тревогой.

– Войдите!

Он появился, загримированный для роли принца, в накинутом на плечи плаще, испачканном жирным гримом и темной пудрой. Мадам встретила его своей характерной улыбкой, в которой было много веселого, наивного изумления.

– Смотрите! – она указала рукой на Риппл. – Моя работа, мое произведение.

– Что это, колдовство? – воскликнул русский на родном языке.

– Это то, что их Шекспир называет «Два Ричарда на поле!» – Прима-балерина с вывихнутой ногой лежала на подушках, и все же казалось, что сама прима-балерина, одетая и загримированная для роли Русалочки, стояла возле дивана. Накрашенный рот вызывающе улыбался, лицо казалось бледной полупрозрачной маской, озаренной огнем юных грез. Именно таким представлялось постановщику лицо его Русалочки.

– Мисс Риппл?

– Да.

Он посмотрел на женщину, лежавшую на диване. Затем снова взглянул на ту, другую. В этот момент понял он, поняла Мадам и ее двойник Риппл тоже поняла, что ни ее отец и мать, ни братья, даже возлюбленный, так часто ее целовавший, никто из них не узнает, что это лицо Риппл Мередит, дублерши Мадам.

Угрюмо, грубовато, коротко создатель балета произнес свой приговор, но за его словами скрывалось огромное облегчение:

– Это пойдет.