Текст книги "Идеальная любовница"

– Я не имел в виду неразбериху в моей голове, – тихо сказал он, ловя ее взгляд. – Я говорил о – сердце.

Габриэлла застыла. Несколько мгновений она не могла ни моргать, ни дышать. Когда же к ней вновь вернулась способность реально оценивать действительность, девушка поняла, что… боится продолжать начатый разговор.

– Ты, кажется, говорил о своих братьях и сестрах? – выпалила она первую пришедшую в голову фразу.

– У меня нет ни братьев, ни сестер. Не юли, Габриэлла, ты знаешь, что я говорил о своих чувствах к тебе.

– И что же это за чувства? – она потянулась за бокалом и сделала такой глоток, которому позавидовал бы любой запойный пьяница. – Злоба и раздражение, полагаю? Ну, потерпи еще немного. Надеюсь, я не долго буду обременять тебя своим обществом.

Он накрыл ее руку своей.

– Послушай, прошу тебя. Я никогда не встречал женщины, которая хоть немного походила на тебя. Ты умна и воспитанна, но в то же время совершенно несносна, – Питер помолчал. – С тех пор, как мы познакомились, меня не покидает ощущение того, что наша встреча не случайна. И я очень этому рад, потому что одна лишь беседа с тобой – уже приключение. Ты часто смешишь меня, но заставляешь и задуматься. От звука твоего голоса у меня вибрируют кончики пальцев, а от запаха твоих волос кружится голова, – он понизил голос, почти прошептал: – А когда ты идешь, я словно чувствую движения твоего тела на своем.

– П-пожалуйста, ваша светлость! – она встала из-за стола, оттолкнула стул и поспешила к окну.

Габриэлла прижалась лбом к холодному стеклу и уставилась на уличные фонари. Некоторое время оба молчали, потом она сдавленно всхлипнула и сказала:

– Ради Бога, не говорите больше ничего. Это только все усложнит, а моя жизнь и без того запутана.

– Габриэлла, я схожу по тебе с ума, – его низкий голос ласкал ее будто самые нежные объятия. – Мне тридцать лет, а я никогда не испытывал ничего подобного. Я никогда так много не думал о женщине, гадая, что она ест на завтрак, что одевает на ночь… Я. никогда не покупал женщине туфли, не составлял букеты и не распевал для нее похабные песенки. Никогда… до сих пор.

Он подошел ближе, и она ощутила жар его желания. Она поняла, что тоже хочет его.

Габриэлла отчаянно призывала на помощь свою силу воли, пыталась думать о будущем муже и детях, которые у них родятся, но тщетно. Она не могла больше противиться своей страсти. Она забыла обо всем на свете. Обо всем, кроме Питера.

Девушка по-прежнему стояла к нему спиной, сердце ее бешено колотилось. Но вот его ладони обхватили ее плечи и скользнули вниз по талии. Легкая ткань зашуршала под руками, и она подалась к нему всем телом, приветствуя его тепло.

Так они стояли прижавшись друг к другу, в этом странном полуобъятии. На улице стало еще темнее, и свет свечей превратил оконное стекло в зеркало, Габриэлла смотрела на свое отражение и чувствовала себя счастливой. С одной стороны, она понимала, что, потворствуя своему телу, лишается будущего, но, с другой, никогда еще она не ощущала себя такой защищенной, живой и… желанной.

Он развернул ее в своих руках, и она позволила ему это.

Он наклонил голову, и она подняла свою навстречу.

Его губы коснулись ее губ, и завтра перестало для них существовать.

Глава 13

Все ее естество ожило в его руках. Она упивалась им – винной сладостью рта, жаром тела, мягким дыханием и солоноватым привкусом кожи. Все его движения становились ее наставниками. Она возвращала ему поцелуй за поцелуем, прикосновение за прикосновением, инстинктивно, словно зеркало, отражая все его ласки.

– Габриэлла… родная моя, знаешь ли ты, как долго я этого ждал, – пробормотал он, зарываясь лицом в ее пушистые волосы.

– Месяцы, – он коснулся кончиком языка мочки ее уха. – Годы. Всю жизнь. Мне кажется, я хотел тебя всегда.

Его откровение было подобно взрыву. Внезапно она почувствовала жар, головокружение и готовность подчиниться всему, что он скажет или сделает с ней.

Питер чуть приподнялся, сорвал с себя сюртук и отшвырнул его в сторону. Затем его рука легко скользнула по ее груди к пуговицам жакета.

– Милая, боюсь, с этим мне не справиться. Я такой неловкий.

Еще мгновение, и ее жакет присоединился к его сюртуку. Вскоре туда же последовал и шелковый жилет. Она пробежала пальцами по его рубашке и нетерпеливо потянула за галстук. Пышный бант превратился в длинную ленту и немедленно полетел на пол. Габриэлла обнаружила маленькую жемчужную пуговку у воротника, слегка замешкалась, а затем расстегнула и ее.

С победоносной улыбкой Питер подхватил ее на руки и отнес на диван.

Он покинул свою возлюбленную лишь на мгновение, чтобы… повернуть ключ в замке.

Он лежал на диване, любовно исследуя и боготворя каждую линию, каждый изгиб ее тела. Крючки и застежки, казалось, раскрывались сами собой, обнажая пылающую страстью кожу.

Грудь Габриэллы обнажилась. Питер потерся о сосок горящей щекой, затем захватил его ртом, дразня, лаская… терзая… Она выгибалась навстречу его рукам, неслась на волнах блаженства, которые катили ее к неведомым берегам.

Следуя примеру Питера, она тоже стала ласкать его, исследуя каждый интимный уголок его тела. Чувственный контакт смягчил странную тяжесть в чреслах и напряжение в ее женской сердцевине. Габриэллу охватил поток новых ощущений, и он все усиливался, оставляя ее иссушенной и блаженно трепещущей.

Питер видел, как выгибается ее тело, а глаза закрываются с каждым приливом желания. В его голове, сердце, жилах стучало: она моя! Навсегда!

А тем временем в вестибюле «Монмартра», неподалеку от вход а, которым пользовались самые осмотрительные и уважаемые клиенты, можно было наблюдать такую картину: трое мужчин, обступив метрдотеля, требовали сказать им, в какой комнате находятся Сэндборн и его гостья.

– Но, господа, – вяло отнекивался метрдотель. – Я не имею на это права. Наш ресторан…

– Номер комнаты и ключ, – потребовал Глад-стон, не обращая внимания на возражения щуплого француза. Глаза его горели праведным огнем. – И не вздумай снова молоть эту чушь, будто графа здесь нет. Я своими глазами видел, как он зашел в этот гадюшник три четверти часа назад!

Уильям Гладстон ничуть не кривил душой. Он, действительно, видел Питера, потому что со вчерашнего вечера либо он сам, либо его друг Эдвард Гамильтон следовали за Сэндборном по пятам и следили за каждым его шагом. Сегодня они оба наблюдали за ним и видели, как Питер заехал за Габриэллой, как парочка каталась вдоль озера и в парке. Правда, когда молодые люди зашли в церковь, следопыты были несколько озадачены, но зато последующее посещение ими «Монмартра» целиком и полностью оправдало надежды Гладстона и во всем с ним согласного Гамильтона.

Накануне премьер-министр выяснил, что герцог Карлайлз уже в Англии и в данный момент находится на пути к Лондону. Ему навстречу он послал нарочного с запиской, в которой сообщал, что его дочь находится в опасности, и настоятельно советовал поторопиться.

Увидев, как Питер вводит Габриэллу в боковую дверь «Монмартра», Гладстон понял, что нельзя терять ни минуты. Он отправил Гамильтона в резиденцию герцога, моля, чтобы тот, по возвращении не медля, ехал прямо к ресторану. Затем срочно был вызван Лондонский епископ, которому Гладстон заявил, что готовится преступление против нравственности, и он нуждается в свидетеле. Епископ, разумеется, с радостью согласился.

Метрдотель еще немного поупирался, но, узнав, что перед ним герцог, епископ и премьер-министр, понял, что влип, и выбросил белый флаг.

– Пожалуйста, ваша честь, – залебезил он. – Только поймите меня правильно, правила нашего ресторана…

– Послушай ты, мелкий паразит! – Карлайлз схватил его за лацканы пиджака и оторвал от пола. – Я разнесу твое паршивое заведение голыми руками, если потребуется. Понимаешь ли ты, что подонок, Сэндборн сейчас насилует мою дочь, и это происходит в твоем гнусном ресторане? Неужели ты думаешь, что я так и уйду отсюда, не получив ключа?

Гладстон и епископ всерьез стали опасаться за жизнь француза, которого герцог едва не задушил своими могучими руками, но, к счастью, все обошлось. Как только ноги метрдотеля коснулись пола, он живо побежал к лестнице, звеня ключами и, умоляя решительно настроенных мужчин сохранять благоразумие и помнить о других клиентах.

– Господа, мой бизнес строится на деликатности, – приговаривал он – Я растеряю всех посетителей, если хоть кто-нибудь узнает, что я не смог сохранить тайну свидания.

Возмущению герцога не было предела, его буквально трясло от ярости. Подергав дверь и убедившись, что та заперта, он загремел на весь ресторан:

– Сэндборн, открой дверь! Открой дверь, подлец, или я разнесу ее в щепки.

Хозяин ресторана совершенно не нуждался в шумном скандале, а потому быстро сунул в руку разбушевавшемуся герцогу ключ от номера.

Питер слышал голоса за дверью, но они доносились до него словно сквозь туман. Лишь когда в дверь забарабанили и, судя по звуку, ногами, он резко выпрямился и сел. Голова работала плохо, и восхитительное обнаженное тело Габриэллы ничуть не способствовало ее прояснению. Стук становился все яростней, и Питеру даже показалось, что кто-то выкрикивает его имя. Все это было более чем странно. Попав в подобную ситуацию, он в мгновение ока был бы на ногах и поспешил бы выпрыгнуть в ближайшее окно. Но это было в прежние дни, когда он развлекался с чужими женами, а ведь Габриэлла свободна. Больше того, ее собственная мать благословила их союз. Интересно, чем же вызваны эти крики и стук?

От ударов тряслись даже стены. Питер едва успел накинуть на Габриэллу покрывало, как дверь с треском распахнулась. Он вскочил и встал между девушкой и непрошеными гостями, приготовившись защищать ее и себя.

– Убирайтесь отсюда к чертовой матери! – загорал он. – Проваливайте или я, – Питер осекся на и, полуслове. Один из мужчин, ворвавшихся в комнату, был ему знаком. Он определенно знал его и, к сожалению, очень хорошо. Невозможно забыть эти пронзительные карие глаза, непослушную седую шевелюру, суровые складки, залегшие в уголках губ… Перед ним стоял Уильям Гладстон!

– Вы?! – выдавил он.

Питер не мог поверить своим глазам. Что делает здесь старый прохвост? Как он сюда попал, и кто его спутники? Окинув взглядом людей, сопровождающих премьер-министра, Питер пришел в еще большее замешательство, настолько разнилась их внешность. Первый, полноватый со строгим лицом, судя по воротничку, был священником. А вот кто второй, высокий загорелый в дорожном костюме? Ответов у Питера не было. Собрав остатки своего самообладания, он гневно заговорил:

– Как вы посмели ворваться в личные апартаменты? Вам это дорого обойдется, и вы не имеете права…

– Это ты, подлец, не имеешь права! – взрывался высокий джентльмен и ринулся вперед. – Ты совратил мою дочь, опозорил мою семью и весь род.

– О каком совращении вы говорите? – искренне удивился Питер, но тут же запнулся и взглянул сначала на Габриэллу, затем на мужчину, которого Гладстон удерживал за руку. – Вы сказали вашу дочь?

Память услужливо подсказала ему имя этого человека: герцог Карлайлз, отец Габриэллы.

– Послушайте, здесь явно какая-то ошибка, – твердо сказал Питер, отступая к дивану.

– Ваше здесь присутствие – вот единственная ошибка! – заявил герцог, пыхтя негодованием. Вот уж поистине разъяренный отец, защищающий честь своей дочери. – Как посмели вы, сэр, затеять столь мерзкую игру?

– Игру? – Питер досадливо сморщился. Он с большим удовольствием ответил бы герцогу так, как тот заслуживает, но… это может повлиять на их с Габриэллой отношения, так что лучше воздержаться. Однако странно, что у Карлайлза с Розалиндой совершенно разные понятия о морали. – Я стал любовником Габриэллы с согласия ее матери, – просто ответил Питер, не вдаваясь в дальнейшие подробности.

– Л-любовником? – герцог побагровел, вены на его шее вздулись – Немедленно возьмите свои слова обратно или мне придется вызвать вас на дуэль! Да как вы осмелились утверждать, будто моя дочь… шлюха? Это наглая ложь, и я застрелю вас, как паршивого пса!

Габриэлла с ужасом смотрела на происходящее, до сих пор она не могла вымолвить ни слова и только нервно ломала пальцы. Она, Габриэлла Леко, в номере с мужчиной, едва одета, и ее собственный отец все это видит!

Последний раз Габриэлла видела герцога несколько лет назад, он навещал ее в Академии Маршан. И если бы не фотография в будуаре матери, сейчас она вообще не узнала бы его. Какой стыд! Но самое невероятное то, что Гладстон тоже здесь, теперь он наверняка обвинит Питера во всех смертных грехах. Что ж, настало время прийти ему на помощь.

– Остановитесь! – она села на край дивана, судорожно прижимая к себе одежду. – Граф Сэндборн ни в чем не виноват. – Девушка попыталась подняться, но развязанная нижняя юбка соскользнула с бедер, и она снова села, пунцовея от унижения.

– Епископ вышел вперед, снял с себя пиджак и накинул его Габриэлле на плечи. Она благодарно кивнула ему и сдавленным от смущения голосом проговорила:

– Я сама согласилась встретиться с Пи… графом. И я одна во всем виновата.

Тебе не в чем себя винить, девочка, – сердечно сказал Гладстон, подходя к ней. – Тебя предала родная мать и соблазнил презреннейший из негодяев. Кто бы устоял против такого вероломства? После нашего вчерашнего разговора я не знал ни минуты покоя и твердо решил тебе помочь, и сделаю все, что в моей власти, потому что, видит Бог, ты этого достойна.

– Но это правда! Я действительно хотела стать любовницей графа. Это мой выбор, и никто меня не принуждал его делать.

– Ты сама согласилась стать его любовницей!? – ахнул герцог. – Да как ты посмела?

– Мне уже девятнадцать лет, – она твердо посмотрела отцу прямо в глаза. – Я достаточно взрослая для того, чтобы решать за себя, и в состоянии разобраться, каков человек – плох или хорош.

– Мне плевать, сколько тебе лет, – буркнул Карлайлз, сбитый с толку ее дерзостью. – Ты моя дочь! А моя дочь не может быть… продажной девкой.

– Успокойтесь, дорогой герцог, – с улыбкою произнес Гладстон. – Разве вы не понимаете, зачем она говорит все эти мерзости? – он повернулся к Габриэлле и ласково сказал: – Ты добрая девочка, но не стоит защищать этого негодяя. Помнишь, вчера ты говорила мне совсем другое. Ты говорила, что стремишься к честной порядочной жизни, собираешься выйти замуж, а Сэндборн лишь помогает тебе в этом. Теперь ты видишь, дитя мое, – он окинул выразительным взглядом ее съежившуюся фигурку, – как он помогает найти мужа. Можно ли после этого рассчитывать на почтенное супружество?

Габриэлла подняла на него глаза, полные слез. Как же доказать этому седому старику, что она говорит правду? Как передать смысл их необычных отношений? Поверит ли он в то, что за один короткий час ее жизнь полностью перевернулась?

«Нет, – решила Габриэлла, – он ничему не поверит и ничего не поймет».

Она сидела молча, хотя ее сердце кричало от сожаления и страха. Что-то с ними будет?

– Итак, сэр, вы запятнали мою честь и оскорбили мою дочь! – напыщенно провозгласил Карлайлз. – Я вижу только один выход из создавшегося положения, – он выдержал театральную паузу и сказал: – Как порядочный человек вы обязаны на ней жениться.

– Жениться? На ней? – граф обернулся и сердито посмотрел на Габриэллу. – Но это же абсурд!

Питера привычно передернуло от слова «жениться», но Габриэлла с припухшими от поцелуев губами и заплаканными глазами выглядела такой беззащитной и соблазнительной, что все остальные слова застряли у него в горле.

– Разумеется, абсурдно ждать, что вы поведете себя как джентльмен. И еще более абсурдно думать, что вы возьмете на себя ответственность за этот позор, – язвительно заметил герцог. – И все же я требую, чтобы вы женились на Габриэлле.

Он заметил, как Питер смотрит на девушку, но истолковал этот взгляд по-своему.

– О, понимаю! Вы полагали, что ничем не рискуете, потому что она незаконнорожденная? Ну, так вот, Габриэлла не просто внебрачная дочь, она дочь герцога Карлайлза! И в ней течет достаточное количество голубой крови, чтобы сочетаться браком с таким прохвостом, как вы.

Питер замер. Еще одно слово, и он с удовольствием врезал бы по его напыщенной физиономии. Но герцог больше ничего не добавил, он выжидающе уставился на Питера, и в комнате воцарилось молчание.

Первой нарушила тишину Габриэлла.

– Прошу вас… отец, – одними губами сказала она. – Не принуждайте его. Граф вовсе не обязан на мне жениться. Между нами ничего не было.

– Искренне на это надеюсь, – хрипло проговорил герцог, скептически разглядывая ее, – потому что дворянин никогда не женится на обесчещенной женщине. Какой джентльмен удовлетворится, – он болезненно сморщился, – жалкими отбросами?

Епископ поспешно выступил вперед и, взяв Питера за плечи, заглянул ему в глаза.

– Герцог Карлайлз говорил с вами излишне резко, – но в одном он, безусловно, прав: вы должны жениться на девушке. Перед законом совести и церковью это единственный способ исправить ваше прегрешение. Вы соблазнили невинную девочку, и ваш святой долг взять ее в жены.

Спокойная авторитетность этих слов заставила Питера задуматься.

Ведь на самом деле священник прав. Он действительно хотел Габриэллу и добивался ее благосклонности до тех пор, пока она не сдалась. Он намеревался сделать ее своей любовницею, а теперь что же? Теперь он должен сделать ее своей женой!

Питер взглянул на Гладстона и в глазах старика прочел сияющее удовлетворение. Хитрец Уильям явно был рад тому, что поймал его с поличным. То, что он призван к ответу за удовольствие, которого даже не испытал, просто взбесило Питера. Несправедливость затопила боль унижения. Подумать только, какая ирония судьбы: Гладстон застукал его на том, чем грешил сам. Похотливый старик всегда мечтал его погубить и сейчас, конечно, не упустит своего шанса.

Мысли Питера вернулись к Габриэлле. Он хотел помочь ей, защитить, а что вышло? Если он откажется жениться, то своего места в жизни ей уже не найти, а если согласится, то… что будет с ним? С его репутацией, связями и положением в обществе? А реакцию Беатрис страшно даже себе представить.

В нем бурлили злость и смятение.

– Что ж, Габриэлла, похоже, в конце концов, ты получишь то, что хотела, – с горькой усмешкой проговорил он. – Скоро ты станешь замужней дамой.

Габриэлла смотрела на него во все глаза, а Питер, не очень любезно оттолкнув епископа, саркастически обратился к герцогу:

– Достаточно, сэр, мне будет очень приятно, если вы сами обратитесь в мэрию за лицензией на брак. Чем скорее с этим фарсом будет покончено, тем лучше.

С этими словами он поднял с пола свой сюртук и вышел, громко хлопнув дверью.

Когда вибрации гневного ухода Питера стихли, герцог, епископ и премьер-министр вышли из кабинета, чтобы дать Габриэлле возможность одеться. Они остались в коридоре и некоторое время молчали. Только по их напряженным лицам можно было понять, каково у них на душе. Немного погодя Карлайлз откашлялся и мрачно заметил:

– Это самый болезненный и унизительный инцидент из всех, которые мне довелось пережить. Я вынужден положиться на вашу скромность, господа. Вы, надеюсь, понимаете, что этот брак не должен стать пищей для всеобщего любопытства.

– Гладстон и епископ согласно кивнули. Тайна будет надежно сохранена, и никто ничего не узнает.

В тот момент они, действительно, так думали.

Трое государственных мужей так увлеклись обсуждением обстоятельств дела, что не заметили, как одна из дверей чуть дальше по коридору приоткрылась.

Крики и стук, которые так встревожили метрдотеля, разумеется, не могли не заинтересовать других клиентов модного ресторана. Многие, боясь разоблачения, поспешили тут же убраться. Многие, но не все.

Лорду Эрандейлу нечего было бояться. Оторвавшись от трапезы, он прильнул ухом к дверям и не пропустил ни одного слова из тех, что были сказаны. Будучи человеком неглупым, он сделал правильные выводы, а увидев Сэндборна, выскочившего из кабинета в расстегнутой рубашке и сюртуком в руке, понял, кто стал источником бед для герцога Карлайлза.

Когда пятью минутами позже из того же номера вышла «французская» кузина, Джером Эрандейл прямо-таки закудахтал от радости. Сложив дважды два, он злорадно ухмыльнулся и закрыл дверь. Прыткий лорд являл собой яркое подтверждение старой народной поговорки, утверждающей, что: «Ничто так не радует, как горе ближнего». Чванливого Сэндборна только что поймали со спущенными штанами, и теперь ему придется жениться на девчонке. Так ему и надо!

– Джером, негодник ты этакий, куда ты запропастился? – послышался из глубины кабинета капризный женский голос.

Эрандейл вернулся к столу и восседающей за ним пышной блондинке и нежно проворковал:

– Я здесь, моя крошка! Ну-ну, не надувай, пожалуйста, свои прелестные губки, лучше послушай-ка, что я тебе расскажу…

Участь Сэндборна была предрешена.

Герцог настоятельно потребовал, чтобы Габриэлла поехала с ним в его резиденцию на улице Мейфере. Девушка не была в восторге от этого предложения, но подчинилась. Холеный мажордом, рядом с которым Гюнтер казался жалкой пародией на дворецкого, проводил ее в гостевую комнату, расположенную на втором этаже, и запер на ключ. Такое распоряжение он получил от герцога, который к тому же приказал не спускать с девчонки глаз до тех пор, пока он сам не отвезет ее под венец.

Габриэлла удрученно присела на низенькую скамеечку у изножья кровати и задумалась. Мысли путались, в голове мелькали обрывки фраз, обреченное лицо Питера, разгневанное – отца… Пытаясь отогнать постыдные воспоминания, девушка подняла голову и огляделась. Небольшая комната была обставлена изящной французской мебелью прошлого века и оклеена голубыми обоями. Кровать, возле которой она сидела, покрывала кружевная накидка. Во всей обстановки чувствовался тонкий вкус и не показная, а истинная роскошь.

Габриэлла впервые попала в дом отца, но вместо радости испытывала лишь раскаяние и горечь. Он привез ее сюда как вещь, которая сломалась нуждается в «исправлении». Обидно и больно было сознавать, что после девятнадцати лет, в течение которых этот человек добросовестно делал вид, что у него нет дочери, теперь вдруг решил предъявить свои права на нее. Неужели он не понимает, что она уже не маленькая девочка?

Габриэлла зябко поежилась и снова вспомнила обвиняющий взгляд Питера, который он бросил на нее перед уходом. Бедный Сент-Джеймс! За пять минут он лишился свободы, которую ценил больше жизни. Впрочем, так же, как и она. Мечты о браке и добропорядочной жизни распались в прах. И что же осталось на пепелище надежд? Оскорбленный жених и опозоренная невеста… Нечего сказать, весело начинается семейная жизнь.

Герцог Карлайлз ворвался в особняк Леко как торнадо, все сметающий на своем пути. Отправив вытянувшегося при его виде Гюнтера в комнату Габриэллы собирать вещи, он во всю мощь своих легкие крикнул:

– Розалинда!!!

Розалинда, в этот самый момент накладывавшая маску на лицо, подскочила с дивана и испуганно пролепетала:

– О, боже, он уже здесь.

Служанка тут же была отправлена за самым экзотическим неглиже, но не успела она и шагу ступить, как дверь в личное убежище мисс Леко распахнулась и на пороге появился герцог. Вид у него был такой, словно он явился сюда прямо из Африки, причем всю дорогу за ним гнались дикие львы и тигры.

– Август, дорогой! Ты здесь! – бросилась к нему Розалинда. – Я так рада, я ждала тебя только завтра.

– Как ты посмела? – загремел он, повелительным жестом останавливая ее на полпути.

– Что посмела? – по инерции она сделала еще шаг вперед и застыла, боясь ослушаться своего повелителя. – Что случилось, мой милый? В чем я провинилась перед тобой? – зачастила она, недоуменно моргая глазами.

– Розалинда, как ты могла? – Карлайлз устало махнул рукой и рухнул на диван. – Моя плоть и кровь! Моя дочь! – приговаривал он, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Габриэлла? – Розалинда ахнула, решив, что с дочерью что-то случилось. – Где она? Она больна? Скажи же мне, что с ней? – она подбежала к любовнику и схватила его за рукав.

– Она хуже, чем больна, – простонал герцог. – Она опозорена. – Он брезгливо стряхнул ее руку, вскочил и отошел к окну. – И, как я только что выяснил, по твоей вине.

Розалинда побледнела.

– Опозорена? Ничего не понимаю, объясни толком.

Герцог одарил ее уничижающим взглядом и отчетливо произнес:

– В Портмуте я получил записку от Уильяма Гладстона. Он сообщил мне, что моя дочь в страшной опасности, и я примчался в Лондон, загнав по пути три пары лошадей. Дома я застал сэра Гамильтона, который просил меня, не медля, ехать в «Монмартр.». Там-то я и застал свою дочь в объятиях этого развратника графа Сэндборна. Моя малютка стала жертвой самого из отъявленных негодяев! И знаешь, что он имел наглость заявить? Что делает это с твоего полного одобрения. Каков прохвост! Ну я до него доберусь!

Розалинда облегченно вздохнула. Зная шальной характер Габриэллы, она опасалась, что та выкинула что-нибудь похлеще.

– Август, дорогой, ну какая жертва? Габби не может быть жертвой Сэндборна: они ведь любовники… По крайней мере, собирались ими стать в самое ближайшее время.

Ноздри Карлайлза угрожающе раздулись, и Розалинда поняла, что объяснения не избежать.

– Видишь ли, Габриэлла без ума от графа, и он, я уверена, искренне любит ее. Бог мой, да ты бы видел, как он за ней ухаживал! Его репутация, конечно, оставляет желать лучшего, но я устроила ему форменную проверку, и он ее блестяще выдержал. Тогда я дала детям свое благословение. Это случилось всего три дня назад.

– Ты позволила дочери завести любовника и теперь так спокойно в этом признаешься?

– А почему я должна волноваться? – встревоженно спросила Розалинда. За все время их совместной жизни она ни разу не видела Августа в таком состоянии. – Когда Габриэлла окончила школу, я отправила ее в путешествие, а потом привезла домой, девочка немного отдохнула, и я решила, что пришла пора устроить ее будущее. Сначала я познакомила ее с одним французским графом. Тут как раз подвернулся этот Сэндборн, и я подумала: а чем плохо? Он богат, знатен и любит ее, а значит, будет заботиться и уж во всяком случае, не даст умереть с голоду. Не понимаю, почему ты сердишься. Я всего лишь хотела обеспечить дочери прочное положение.

– И не сказала мне ни слова! Даже не посоветовалась, – обвинил он. – Ты должна была спросить у меня разрешения или хотя бы узнать, какие у меня на нее планы.

– Планы! У тебя? – Розалинда прижала руки к пылающим щекам. – Да у тебя никогда не было на нее планов, ты даже ни разу не назвал Габриэллу своей дочерью! – выкрикнула она, перевела дух и продолжала: – Ты всегда вел себя так, будто ее не существует, а в школе навестил девочку только один раз, хотя в Париже бывал по три-четыре раза в году. Когда я заикалась о Габриэлле, ты грубо обрывал меня, и вот теперь, оказывается, у тебя есть на нее какие-то виды.

– Но я же знал, что она учится в престижной Академии, и просто не хотел лишний раз травмировать ребенка, – начал оправдываться герцог, покраснев, как рак. – Я… я никогда не отвергал ее. Если ты хорошенько покопаешься в памяти, то вспомнишь, что именно я платил за эту дорогую школу, будь она проклята.

– Нет, дорогой, – с усмешкой заметила Розалинда. – Ты платил мне, а я уже платила за школу. Габриэлла носит фамилию Леко, и она только моя дочь. А с памятью у меня все в порядке, и я прекрасно помню, что когда Габби родилась, ты потребовал, чтобы я убрала ее с твоих высокочтимых глаз. И я уступила, но не забыла про обязанности матери. Теперь я хочу, чтобы у Габриэллы был богатый, щедрый покровитель, и, клянусь Богом, он у нее будет!

– Покровитель? – прошипел он. – Значит, ты намерена превратить мою дочь, мое бесценное семя в обыкновенную шлюху? Больше того, ты подобрала ей мужчину, единственное достоинство которого глубокие карманы, Карлайлз двинулся на нее, угрожающе сверкая глазами. – В «Монмартр» меня вытащил не кто иной, как Уильям Гладстон, премьер-министр Британии. И знаешь, кого он привел с собой? Епископа Лондонской церкви! И в присутствии этих достойнейших джентльменов я был вынужден лицезреть собственную дочь в объятиях великосветской свиньи. Никогда в жизни я не был так унижен!

Он, видите ли, унижен! А как же Габриэлла? Со слов герцога Розалинда поняла, что вся компания ворвалась в номер, когда Габриэлла и граф занимались любовью. Может быть, даже в первый раз…

– Моя бедная дочурка, как она сейчас оскорблена и подавлена! – Розалинда схватила герцога за руку. – Где она? Я хочу пойти к ней.

– Она в моем доме, – с ледяным спокойствием произнес Карлайлз. – И она останется там, – пока не будут произнесены законные клятвы.

– Клятвы? Какие клятвы?

– Супружеские, разумеется. Сэндборн – распутник и будет относиться к Габриэлле, как к уличной девке, поэтому она выйдет за него замуж. Они поженятся сразу же после получения лицензии, а это будет дня через два – максимум три. Сюда я приехал, чтобы забрать ее вещи и служанку.

Розалинда смотрела на него и чувствовала, как холод сковывает ее сердце. Никогда еще герцог, ее Август не был таким праведным и таким непреклонным. Она не отрывала от него глаз, а в голове вертелись его слова:

«Без клятв она не больше, чем шлюха», Розалинда беззвучно открывала рот, словно рыба, вытащенная из воды, но, наконец, собралась с силами и робко заметила:

– Но, Август, ты сам себе противоречишь. Ведь мы с тобой не произносили супружеских клятв.

– Ох, Розалинда, ну что ты сравниваешь, – он нахмурился. – Ты моя любовница, а Габриэлла дочь.

– Понятно, – Розалинда едва могла дышать. Герцог расправил плечи и направился к выходу. У самых дверей он остановился и обронил:

– Церемонию, я думаю, лучше провести в какой-нибудь маленькой церкви подальше от центра. Я сообщу тебе, когда все закончится.

– Когда закончится? – переспросила она. – Ты хочешь сказать… – он отвел глаза, Розалинда все поняла. – Ты хочешь сказать, что я не смогу присутствовать на свадьбе дочери? – у нее подкосились ноги, и она ухватилась за спинку стула. Комната поплыла перед глазами, весь ее мир пошатнулся. – Но я же мать, Август, ты не можешь лишить меня этой возможности.

– Ради Бога, Розалинда, призови на помощь свое здравомыслие, – высокомерно бросил Карлайлз. – Ведь Габриэлла выходит за графа.

Он вышел, даже не попрощавшись. Ну, разумеется, она же для него только любовница, а, значит, обыкновенная шлюха.

Какое-то время Розалинда слышала его голос, отдающий приказания Гюнтеру, а потом все стихло. Такое затишье бывает перед бурей.

– Боже мой, после двадцати лет, – прошептала Розалинда и покачнулась. – После двадцати прекрасных лет выясняется, что мы совершенно чужие люди. О, Август, как ты мог?