Текст книги "Горчичное зерно. Комментарии к пятому Евангелию от св. Фомы"

С другими борешься, потому что это очень просто: себя ты считаешь хорошим, остальных – плохими, и война началась. Но если заглянешь в себя, то начнется война внутренняя: сам-то понимаешь, что это ты плохой и хуже тебя не сыскать. Если хорошенько приглядишься к себе, то поймешь, что ты и есть абсолютное зло – и с этим нужно что-то делать. Начинается внутренняя война, душевная борьба.

И только внутренний конфликт – а это, запомните, особый прием, самый важный прием, которым пользуются уже долгие столетия, – только благодаря внутреннему конфликту ты можешь стать целостным. Когда разгорается внутренняя борьба, между противниками появляется новый центр, где сидит наблюдатель. При внутренней борьбе приходят в движение все энергии, в тебе страдает каждая клеточка. Возникает хаос, но из него на свет появляется кое-что новое.

Рождение заново требует хаоса. Сама Вселенная зародилась из хаоса. Для того чтобы родиться по-настоящему, нужен хаос. Вот что такое «война», о которой говорит Иисус. Он говорит: «Не мир я вам принес» – и это не значит, что он не намерен дать нам мир, просто он принес не тот дешевый мир, которого все хотят. Попробуем понять его слова:

Иисус сказал: Может быть, люди думают,

что я пришел бросить мир в мир,

и они не знают, что я пришел бросить на землю

разделения, огонь, меч, войну.

К таким учителям, как Иисус, часто приходят за миром, успокоением, не сознавая в своем невежестве, что обратились не по адресу. Таким, какой ты сейчас, мира не добиться. Даже если кто-то даст тебе его, это станет для тебя гибелью. Что будет, когда ты – такой, как сейчас, – обретешь покой? Это будет означать, что борьба прекратилась еще до того, как ты чего-то добился. Что будет, если тебе подарят тишину? Ты еще ничего не достиг, но уже успокоился – тебе и без того хорошо. Именно так можно отличить настоящего учителя от лжеучителей: лжеучитель утешает, приносит покой, не старается тебя изменить – он просто успокаивает. Он – словно таблетки снотворного: принял и спокойно уснул.

Настоящий учитель ведет себя иначе: он лишит тебя даже того покоя, который был в тебе, когда ты только пришел. Любая безмятежность тут же улетучится. Настоящий учитель вызывает мучения и борьбу. Он не станет тебя утешать, потому что он тебе не враг, а утешения – это отрава. Он поможет тебе вырасти. Рост дается трудно, по пути придется преодолеть много сложностей. И потому тебе не раз захочется удрать от этого человека – но и уйти ты не можешь, ведь ты знаешь, что он пойдет за тобой по пятам. Задача учителя – не утешать. Он просто не предлагает лживого мира. Он поможет тебе расти, и в один прекрасный день этот рост приведет к появлению цветка. Вот это цветение и есть настоящий мир, подлинная тишина. А все утешения просто лживы.

Ко мне много людей приходит, и я вижу зачем: они ищут утешения. Один приходит и говорит: «У меня беда. Мой ум не успокаивается, я не могу расслабиться. Помоги мне, благослови меня, чтобы я наконец-то обрел душевный покой».

Но что это значит? Что будет, если помочь ему успокоиться? Он уже никогда не изменится. Нет, так я не поступлю. Если настоящий учитель и начинает вдруг утешать, то на самом деле он просто ставит ловушки. Ты попадешься в силки успокоенности, а потом учитель шаг за шагом создаст необходимый хаос.

Через хаос непременно придется пройти, потому что ты, какой ты сейчас, устроен совершенно неправильно. В этом состоянии любой, кто тебя утешает, – твой враг. Из-за него ты понапрасну теряешь время, жизнь, энергию. Утешения ничем не помогут. Когда близится смерть, ты все равно позабудешь обо всех утешениях.

Один старик, потерявший сына, пришел ко мне и сказал: «Успокой мою печаль!»

«Не могу, – ответил я. – Это грех».

«Я только за этим и пришел», – настаивал он.

«Я верю, но ничем не могу помочь», – сказал я.

«Но я уже был у такого-то шанкарачарьи, и он меня успокоил! Он мне так и сказал: “Не печалься, не горюй, твой сын родится заново на одном из высших небес!”»

Я был знаком с сыном того старика и не очень-то в это поверил. Его сын был политиком, а все они попадают только в ад. Мало того, он был политиком преуспевающим, он был министром, а для этого нужна огромная хитрость и честолюбие. Разве мог он попасть на небеса? Тот старик, его отец, тоже был политиком. Вообще-то, его печалила не смерть сына. Прежде всего, его огорчала гибель тщеславия, ведь если бы сын был жив, то продолжал бы карабкаться все выше и выше. Старик сам всю жизнь рвался наверх, но он был глупее сына, не такой хитрый, даже простоватый. Он бился изо всех сил, принес в жертву лучшие годы своей жизни, но так и не получил достаточно высокого поста. И это его мучило, эта неудача причиняла боль. Потом он начал добиваться того же с помощью сына, и сын поднялся намного выше. Но теперь, когда сын умер, тщеславие лопнуло, никаких надежд на карьеру не осталось.

И, когда я объяснил ему настоящую причину его печали, он очень разволновался. Он сказал: «Я пришел за утешением, а ты только бередишь мои раны. Да, может быть, в твоих словах есть доля правды. Может быть, боль вызвана честолюбием и я оплакиваю вовсе не своего сына, а свои тщеславные мечты. Но зачем говорить об этом сейчас, когда мне так плохо? Мой сын умер, а ты ведешь себя слишком жестоко. Я ходил к махатме такому-то и шанкарачарье сякому-то, к самым разным гуру, и все меня утешали. Рассказывали, что душа вечна и никто не умирает, а мой сын – душа незаурядная, он попадет на самое высокое небо!»

Вот что такое утешения. Выслушивая от всех только слова утешения, тот старик упускал большую возможность измениться. Он упускал шанс увидеть собственное тщеславие – а главная проблема была именно в нем. Он мог бы понять, что честолюбивые замыслы бессмысленны и тщетны: ты вкладываешь в них все силы, а потом приходит смерть – и всему конец. Он мог бы понять это. Но больше он ко мне не приходил. Прежде он частенько бывал у меня, но с того дня не появлялся ни разу. Он ходил к другим – к тем, кто его утешал.

А вы сюда не за утешением, случайно, пришли? Если да, то ошиблись адресом. Послушайте, что говорит Иисус:

Иисус сказал: Может быть, люди думают,

что я пришел бросить мир в мир,

и они не знают, что я пришел бросить на землю

разделения, огонь, меч, войну.

Когда бы ни появился такой, как Иисус, мир мгновенно разделяется на тех, кто с ним, и тех, кто против него. Человека, равнодушного к Иисусу, просто не найти. И, как только появляются подобные Иисусу, мир тут же делится надвое: одни за него, другие – против, но равнодушных нет. К Иисусу невозможно относиться безучастно. Стоит услышать его слова, увидеть его, как ты сразу становишься на ту или иную сторону, влюбляешься в него либо начинаешь ненавидеть, пристраиваешься следом либо идешь в противоположном направлении, веришь ему или возражаешь.

Почему так выходит? Такие, как Иисус, – явление великое. Они не от мира сего. Они приносят в наш мир что-то запредельное. Кто боится запредельного, тут же становится его врагом – только так он может уберечь себя. Но те, у кого есть мечта, потаенное зерно, желание искать, тоска по запредельному, – те сразу оказываются во власти его обаяния, он тянет их, как магнит. Они влюбляются с первого взгляда, поскольку ждали такого человека на протяжении долгих жизней.

Мир мгновенно делится надвое: ты либо за Христа, либо против него. Третьего не дано: он никого не оставляет равнодушным. Никто не скажет: «А мне все равно» – это невозможно, ведь тот, кто окажется ровно посередине, станет самим Иисусом. Тот, кто посередине, не любит и не ненавидит – он уже выше разума. Удержаться на разделяющей черте практически невозможно: ты просто упадешь вправо или влево, окажешься на той или иной стороне. Иисус волнует – и не только отдельных людей, но и все общество, всю планету. Повсюду возникают столкновения, начинаются большие войны. С тех пор как пришел Иисус, на земле не было мира. Иисус создал религию. Он принес нечто новое, из-за чего мир разделился надвое, а в умах началось брожение. Он стал центром истории. Так и говорят: «до Рождества Христова», «после Рождества Христова» – он стал началом отсчета.

Иисус разделил историю, разделил собой само время. Он стал границей, как если бы до него время имело одни свойства, а после обрело другие. Иисус стал началом истории. Его отношение, его подход к человеческому уму совсем не похож на взгляды Будды или Лао-цзы. Конечная цель та же, завершающее цветение будет таким же, и все же у Иисуса совершенно иной подход. Он ни на кого не похож.

Что же он говорит? Он говорит, что роста добиваются в борьбе, равновесие обретают в столкновении противоположностей, войной утверждают мир. Но не нужно понимать это слишком буквально: что бы он ни говорил, это притча. В христианстве его слова восприняли буквально – и упустили самое важное. Христиане взяли в руки меч и без нужды убили миллионы людей, хотя Иисус имел в виду совсем другое. Но церковь Иисуса стала воинственной церковью и пошла в крестовый поход. Христиане бились с мусульманами, индуистами, буддистами – они сражались везде и со всеми. Но они упустили главное.

Иисус говорил о другом. Он не призывал взяться за обычное оружие. Он принес меч из другого мира. Что это за меч? Это просто символ. Нужно рассечь себя надвое, потому что в тебе слились две части: этот мир, эта земля – и небеса. В каждом есть то и другое. Одна часть тебя слеплена из грязи, другая – божественно чиста. Ты – место их соединения, а Иисус принес меч, которым каждый может разрубить себя пополам, чтобы земное приникло к земле, а божественное вознеслось к небу.

Но человек не может различить, что принадлежит земному. Кто именно хочет есть, когда чувствуешь голод? Иисус сказал: «Вот, возьми мой меч и рассеки!» Голод относится к телу, это телесная потребность. Сознание не испытывает голода, оно просто сознает его, так как у тела сознания нет.

Вы, может, слышали эту старую историю из «Панчатантры»…

Случился как-то в большом лесу пожар. А в лесу были тогда двое – слепой и безногий. Хромой не мог ходить, но был зрячим, а слепой мог бегать, но ничего не видел. И они договорились так: слепой усадит хромого на плечи, а тот будет подсказывать, куда идти. Один видел, другой мог ходить – так они вдвоем стали одним полноценным человеком, выбрались из леса и спаслись от огня.

Это не просто сказка. Именно так устроен каждый. Одна его часть ощущает голод, но не понимает, что это. Тело хочет есть и пить, тело испытывает половое влечение, тело хочет отдохнуть – это исключительно телесные нужды, но глаза есть только у сознания, все это понимает только «я». Они тоже по-своему договорились: без тела сознание не может передвигаться, вообще что-то делать, а тело без сознания не понимает, что ему нужно – еда или вода.

«Меч» Иисуса означает, что нужно постичь этот договор, провести разделение. Земное – от земли, и потому о земном надо заботиться, только без одержимости. Когда хочешь есть, еды требует тело. Твое дело – понять это и утолить голод, но без излишеств. Однако многие слишком увлекаются. Они едят, едят и едят, а в один прекрасный день им так надоедает есть, что они бросаются голодать – и голодают, голодают, голодают… То и другое – одержимость, переедать – так же глупо, как и не есть ничего. Нужно равновесие. Но как его добиться? Надо разделить себя на две части и хорошенько понять, что земное, а что – нет. Это и есть «меч» Иисуса. Он говорит:

…я пришел бросить на землю

разделения, огонь, меч, войну.

Почему «огонь»? Пламя – старинный каббалистический символ и очень древний индуистский символ. Индуисты издавна говорят о внутреннем огне; его называют тап, «жар». А разжигание внутреннего огня, чтобы внутри был жар, называют ягна. Есть много приемов разведения внутреннего огня. Сейчас он еле тлеет где-то под кучей золы. Его нужно найти, выпустить на волю, раздуть. Чтобы пламя разгорелось, ему нужна новая пища. И когда внутренний огонь пылает ярко, ты внезапно преображаешься – ибо нет изменений без горения. Мы греем воду до определенной температуры, доводим ее до ста градусов – и вода закипает, превращается в пар, приобретает совершенно иные свойства.

Вы замечали, как непохожи вода и пар? Вода всегда течет вниз. Это ее природа, вверх она никогда не течет, это невозможно. Но при ста градусах, когда вода испаряется, меняется и ее сущность: пар поднимается вверх, а вниз никогда не опустится. Изменилось одно из самых характерных свойств, и случилось это благодаря теплу.

Что есть в любой химической лаборатории? Огонь. Без огня не проведешь ни одной реакции, это основа любого изменения, преобразования, превращения. А мы сами разве не огонь? Что мы делаем, чтобы поддерживать в себе жизнь? Мы дышим – а чем? Кислородом, но кислород – это просто топливо для огня. Когда бежишь, нужно больше тепла, и потому дышишь чаще обычного. Когда отдыхаешь, тепла нужно меньше и дыхание замедляется – кислорода и так хватает. Кислород питает пламя. Без кислорода нет огня, потому что горит именно кислород. Каждый из нас – огонь, ведь мы каждый миг поддерживаем в себе тепло с помощью еды, воздуха и воды. Когда тепла слишком много, от него приходится избавляться. Про половое возбуждение говорят: «сгорает от любви», и в этом есть смысл, ведь сексуальное желание – тоже вид тепла. Это тоже тепло, и когда в тебе больше огня, чем можешь удержать, его нужно выпустить наружу, а секс – одна из отдушин.

Знаете, что в жарких странах половое влечение у людей острее? Первые книги по сексологии тоже родились в жаркой стране: «Кама-сутра» Ватсьяяны, «Кока-шастра» пандита Кока. Первые фрейдисты были жителями Востока, и появились они за три тысячи лет до Фрейда. На Западе секс стал важным совсем недавно. В северных странах телу не хватает огня на повышенное влечение. На Западе секс приобрел важность всего три-четыре века назад. Сейчас в стране может быть суровый климат, но всюду есть центральное отопление. Людям просто уже не так холодно, как прежде, когда на обогрев тела уходил почти весь внутренний жар. Вот почему на Востоке население растет намного быстрее, и ничего с этим поделать нельзя, а на Западе с перенаселением пока нет проблем.

Я вот слышал одну историю:

Когда на Луну ступили первые русские космонавты, их уже встретили там три китайца. Русские с удивлением переглянулись и спросили: «Как вы умудрились раньше нас сюда добраться? У вас ни ракет нет, ни технологии – ничего. Как вам это удалось? Просто чудо какое-то! На чем вы долетели до Луны?»

А китайцы ответили: «Никаких чудес, простая арифметика. Человечек на человечка – и мы тут!»

Если китайцы или индийцы захотят дотянуться до Луны, им достаточно встать друг другу на плечи – и все дела. Стоит им сообразить это, и они куда угодно дотянутся!

Секс – явление тепловое, оно связано с огнем. Когда пламя разгорается, усиливается и влечение; когда огонь слаб, о сексе и не вспоминаешь. Огонь – причина всего, что происходит внутри, будь то половое влечение или духовное преображение.

Индуисты, каббалисты, иудаисты и суфии… Иисус учился в ессейской общине. Это было самое тайное, самое оккультное общество, и там знали много приемов раздувания внутреннего огня. Это не просто пламя, это сокровенный огонь, благодаря которому продолжается жизнь. И если усилить этот огонь до определенного уровня… но этого можно добиться, только не растрачивая тепло впустую, и потому все религии, где используется внутреннее пламя, секс не одобряют. На секс уходит столько тепла, что развести жар до нужного уровня просто не удается. Отдушина слишком велика. Все отдушины нужно закрыть, чтобы тепло не просачивалось наружу и температура внутри поднялась до ста градусов – тогда происходит полное изменение. Душа и тело разделяются – меч сделал свое дело! И тогда ты понимаешь, что в тебе от земли, а что – от небес. Ты знаешь, что дали тебе отец с матерью, а что даровано незримым началом.

…огонь, меч, войну…

Нужна внутренняя война. Не стоит дремать, не нужно расслабляться, пока расслабленность не придет сама собой – но это уже совсем другое дело. Нужно бороться, вызывать столкновения. Нужно трение! Трение – вот самое подходящее слово для внутренней войны. Гурджиев работал с трением, он вызывал трение в теле. Может, это не очень понятно, но вы пока просто запомните, а когда-нибудь поймете: в нашем теле есть несколько слоев энергии. Пока нет трения, можно пользоваться только самым поверхностным слоем, но, когда возникает борьба, поверхностный слой быстро иссякает, а за ним открывается второй, третий…

Допустим, ты всегда ложишься в десять вечера. Но завтра ровно в десять, когда вдруг почувствуешь, что глаза слипаются, не иди спать. Этим приемом – бодрствованием – часто пользовались суфии, им пользовался и Иисус. Он порой не спал ночами, а в пустыне он не спал сорок дней и ночей. Он был один и не спал. Что при этом происходит? Если ты не уснул как обычно, в десять, первые минуты тебе страшно хочется спать, глаза сами собой закрываются. Но если борешься, сопротивляешься, возникает трение, ведь ты словно делишься надвое: один хочет спать, а другой – не хочет. Эти двое сражаются. И если будешь стоять на своем и не поддашься, то почувствуешь вдруг, что сон как рукой сняло – ты бодрее, чем утром. Сон улетучился, ты свеж и бодр, и теперь, даже если ляжешь, вряд ли уснешь. Что же случилось? Трение между двумя желаниями вызвало энергию, прилив сил.

Трение всегда создает энергию. Вся техника основана на созидающем трении, которое рождает энергию. Любой генератор – это устройство для трения, в нем происходит борьба, война между двумя частями. И ты тоже развязываешь войну: тело хочет спать, а сознание – не хочет. Возникает трение, а оно порождает много энергии.

Но если поддашься желанию спать, дела плохи. Если ты сдался, то тело победило, а сознание проиграло. Поэтому, раз уж решился на это, стой до конца, иначе лучше вообще не пробовать. Приемы, связанные с трением, довольно опасны. Если уж решил воспользоваться одним из них, ты просто обязан победить. Проигрывая, теряешь слишком многое – уверенность в себе. А если много раз проигрываешь, у тебя все меньше шансов когда-нибудь победить.

Если решил воспользоваться трением, нужно побеждать любой ценой. В сражения вступают, чтобы побеждать. И, если победишь, тебе откроется новый слой энергии. Это и понятно: когда побеждаешь, тебе достается энергия другой, противодействующей половины и ты становишься сильнее. Поэтому каждая победа делает тебя сильнее, еще сильнее – вплоть до того мгновения, когда сознание поглощает всю энергию тела.

Трением очень часто пользовался Гурджиев. Он прибегал к невероятно опасным приемам. Уже в глубокой старости, всего за пару лет до смерти, он подстроил очень опасную аварию. Он ее подстроил, это был не просто несчастный случай. В жизни таких людей, как Гурджиев, случайностей не бывает. Они так бдительны, что случайности просто невозможны. Но он допустил эту аварию, а может быть, и сам ее подстроил, – в общем, это было дело его рук.

Он всегда ездил очень быстро, но за всю жизнь ни разу не попал в аварию. Больше того, он водил машину очень рискованно. У всех, кому доводилось сидеть рядом, захватывало дух: казалось, все решают доли секунды… Гурджиев был просто сумасшедшим, для него не существовало ни знаков, ни светофоров. Он как хотел, так и ездил, причем на бешеной скорости, и все решали доли секунды – но в аварию не попал ни разу.

И однажды утром, когда он собирался съездить в Париж из своего ашрама в Фонтенбло, кто-то спросил: «Когда вы вернетесь?»

А он сказал: «Если все будет так, как я рассчитываю, то к вечеру. Но точно сказать не могу».

И вечером, когда он возвращался, произошел тот несчастный случай. Авария была страшной, и врачи уверяли, что в таком столкновении выжить невозможно. Человек просто не мог выжить: машина разбилась в лепешку. Но Гурджиев выжил. У него обнаружили шестьдесят переломов по всему телу. Он практически разлетелся на куски. Но, когда его нашли, он был в полном сознании. Гурджиев лежал под деревом очень далеко от места аварии. Он сумел отойти в тень и лежал под деревом в полном сознании. Не в беспамятстве! И в больнице он оставался в сознании. Он даже сказал, чтобы ему не давали обезболивающего, – ему хотелось все сознавать.

Это был величайший прием создания трения в теле. Тело Гурджиева оказалось на грани смерти. Он сам подстроил эту аварию и потому хотел оставаться в сознании. Он ничего не пропустил и добился в тот миг самого грандиозного равновесия, какое только доступно человеку. Он настолько укрепил сознание, что земное полностью отделилось от духовного. Тело стало просто носителем; Гурджиев по-прежнему мог управлять им, но уже не имел с ним ничего общего.

Вот что имеет в виду Иисус, когда говорит:

Я принес огонь, меч, войну —

Хотя, может быть, люди думают,

что я пришел бросить мир в мир…

Ибо пятеро будут в доме:

трое будут против двоих

и двое против троих.

Отец против сына и сын против отца;

и они будут стоять как единственные.

…Ибо пятеро будут в доме… Это притча: в нашем теле есть «пятеро в доме» – пять органов чувств, пять индрий. Где-то внутри есть пять тел, ведь у каждого органа чувств есть свой центр, и каждое из них тянет нас в свою сторону. Глаза говорят: «Посмотри, как красиво», а руки твердят: «Дотронься, это так приятно». Глазам не интересно щупать, рукам не интересно глядеть на красивое тело или стройное дерево.

Органы чувств живут своей, независимой жизнью, а разум просто координирует их работу. Он просто согласует одно с другим. Вы видите меня и слышите. Вы слышите ушами, а видите глазами. Но глаза не умеют слушать, а уши ничего не видят, так откуда вы знаете, что слышите того же человека, которого видите? Почему вы в этом уверены? Потому что разум согласует одно с другим. Это компьютер: он получает сигналы от глаз и ушей, совмещает их и приходит к выводу, что они согласованны.

Приемы создания трения, которыми пользовался Гурджиев и Иисус… А те, кому известна сокровеннейшая тайна жизни Иисуса, знают, что не его распяли, – он сам, как и Гурджиев, подстроил свою казнь. Это была трагедия, которую придумал сам Иисус.

Распинавшие его считали, что все в их власти, но такого человека, как Иисус, не заставишь умереть. Он без труда скрылся бы от врагов. Всем было прекрасно известно, что его собираются поймать. Он без труда ушел бы из города, он успел бы даже страну покинуть, это было не трудно – но пришел в столицу по своей воле. Говорят, он сам все подстроил, а Иуда был не предателем, а верным помощником, который помог Иисусу осуществить этот план. Все происходило по замыслу самого Иисуса.

Что же случилось на кресте? Последняя внутренняя война, величайшее трение. Он умирал, но не терял веры в Божественное; земное возвращалось к земному, разделенность стала полной, совершенной – Иисус совсем не отождествлял себя с телом. И он сам все это подстроил.

Гурджиев говорил, что распятие Иисуса было драмой, но автором этого спектакля был не Понтий Пилат, не иудейский первосвященник, а сам Иисус. Он это подстроил, и замыслил все так тонко, что и поныне никто не понял – во всяком случае, в точности, – что и как тогда случилось.

Трудно вообразить, что человек может уготовить казнь самому себе, но это и есть религиозность: ты сам руководишь своим распятием. Пойти на крест – это вершина трения, потому что там ждет смерть.

Иисус сказал:

Ибо пятеро будут в доме:

трое будут против двоих

и двое против троих.

Нужно вызывать трение. Органы чувств должны вступить в битву, и борьба эта должна быть осознанной. Они и так все время сражаются, просто вы не замечаете: вы крепко спите, а бой идет. Глаза постоянно спорят с ушами, а слух – со зрением; они соперничают.

Замечали, что у слепых слух намного тоньше, чем у зрячих? Именно поэтому слепые нередко бывают чудесными музыкантами и певцами. Почему? Они лучше чувствуют звук, ритм, их слух куда тоньше обычного. Почему? Потому, что у слуха больше нет соперника. У слепых уши пользуются той энергией, которая обычно уходит на зрение; у зрячих глаза и уши соперничают.

На зрение уходит около восьмидесяти процентов энергии тела, а остальным четырем органам чувств остается всего пятая часть общей энергии. Они голодают, они постоянно сражаются. Глаза стали главной, господствующей силой. Вы живете глазами, при этом некоторые органы чувств у вас почти мертвы. Многие вообще не чувствуют запахов, обоняние у них давно погибло, но никто и не беспокоится, никто даже не замечает, что давно не чувствует запахов. Глаза полностью подавили нос, потому что он совсем рядом и его легко подавить. В детстве ощущаешь запахи четко, но со временем обоняние притупляется: все больше энергии уходит на зрение. Глаза стали вашим центром, а это не так уж и хорошо.

Многие приемы позволяют создать трение, сталкивая друг с другом органы чувств. Можно, например, несколько месяцев не открывать глаза. Энергия начинает перемещаться, это чувствуется. Если месяца три не раскрывать глаз, то почувствуешь, как энергия перетекает к ушам и носу. Вернется обоняние, мир снова наполнится запахами. В некоторых школах есть приемы, позволяющие целиком отделить одни чувства от других, – так возникает трение. Если на три месяца запечатать уши и только смотреть, ничего не слыша, то со временем увидишь постоянное перемещение энергии.

И, когда замечаешь, как сражаются твои органы чувств, ты отделяешься от них, становишься посторонним наблюдателем. Ты – уже не твои глаза, уши, руки или тело. Ты – просто наблюдатель. Борьба протекает в теле, а ты следишь за ней со стороны. Вот в чем глубинный смысл этой притчи, хотя у нее есть и другое, более явное значение.

Ибо пятеро будут в доме:

трое будут против двоих

и двое против троих.

Отец против сына и сын против отца;

и они будут стоять как единственные.

Это правда и в буквальном смысле: в семье из пяти человек трое будут против двоих и двое против троих. Если в семье появляется вдруг человек религиозный, возникает трение, потому что религия – заклятый враг семьи. Родные стерпят все, кроме религиозности, ибо, став религиозным, ты больше не считаешь себя своим телом.

Семья неразрывно связана с телом. Отец – он потому твой отец, что благодаря ему появилось на свет твое тело. И ты неразрывно связан с отцом, пока считаешь себя телом. Но что происходит, когда понимаешь, что ты – не тело? Кто тогда отец? Что связывает тебя с ним? Мать родила твое тело, но не тебя самого. Просто ты считал себя телом и потому думал, будто мать родила именно тебя.

Но когда ты уже так не считаешь, когда тело становится чем-то посторонним – кто тогда мать? Она родила не тебя, а только твое тело, которое рано или поздно погибнет. Мать вовсе не подарила тебе жизнь – скорее, она подарила тебе еще одну возможность умереть. И когда ты прекращаешь считать себя телом, родственные узы рвутся, ты лишаешься семьи.

Семья готова стерпеть все, даже если дочь станет шлюхой. Ничего, обойдется как-нибудь… Может быть, это к лучшему, ведь так дочь лишний раз убеждается, будто она – это ее тело. Пусть ты стал пьяницей – ничего страшного, ведь ты по-прежнему считаешь себя своим телом. Это пустяки, это можно стерпеть. Но если ты начал медитировать, если стал санньясином – вот это настоящая беда. Дела плохи, ведь ты становишься свободным. Родня уже не властна над тобой, ты уже не член семьи – ты вообще не от мира сего.

Потому Иисус и сказал: «Отец будет против сына и сын против отца». Он пришел разделять, разрушать, вызывать борьбу и трение.

Как это верно! Можешь почитать Будду, но спроси, что думает о нем отец Будды – а он против. Спроси родственников Будды – все они против, потому что Будда вышел из-под их власти. Хуже того, он и другим помогал освободиться от власти общества, в том числе и семьи.

Семья – ячейка общества. Освобождаясь от общества, поневоле отстраняешься от семьи. Это не значит, конечно, что нужно ненавидеть свою родню. Не в этом смысл. И бунтовать против домашних не стоит – дело не в этом. Рано или поздно это случится само собой: как только начинаешь постигать себя, все, что было раньше, разрушается, воцаряется хаос. Что тут поделать? Семья будет тянуть тебя в прошлое, попытается вернуть назад. Родные приложат к этому все силы. Так что же делать?

Есть два пути, и старый сводился к побегу. Уйди от семьи, не давай им возможности тянуть тебя назад. Но лично я считаю, что этот способ уже устарел. Есть другой путь: остаться с семьей, но вести жизнь притворщика: не давать родным шанса понять, что ты давно уже не с ними. Иди вперед! Пусть эти странствия будут внутренними, а внешне соблюдай все приличия: кланяйся в пояс отцу и матери, и вообще – умей притворяться.

Старым путем могут пойти далеко не все. Именно поэтому в мире стало меньше религиозности. Кто сейчас может позволить себе уйти от мира? Даже если попытаешься, общество не оставит тебя в покое. Во времена Будды, Махавиры и Иисуса люди уходили от семьи тысячами. Но это были лишь тысячи – а миллионы оставались, и о них тоже следовало позаботиться. Если бы побег был единственным путем, все поголовно никогда не смогли бы стать религиозными. Кроме того, в побеге есть что-то постыдное, так что лучше воспользоваться другим, более изящным путем – просто умело притворяться.

Санньясин должен быть хорошим актером. Под притворством я понимаю вот что: формальности тебя уже не волнуют, но ты по-прежнему им следуешь. В глубине души ты отстранен, но и виду не подаешь, будто тебе все равно. Зачем это явно показывать? Все вокруг тут же кинутся тебя менять. Не давай им шанса. Это внутренние искания, а внешне можно соблюдать любые приличия. И все будут счастливы, ведь формальности соблюдены. Люди живут показными поступками, внутренняя религиозность их не волнует. Им не важно, любишь ты сердцем или нет, – достаточно показать, будто любишь.

Есть два пути. Есть путь Будды, путь Иисуса – и путь Джанаки, мой путь. Выбирайте любой, только и виду не подавайте, что изменились, стали религиозными, от этого будут одни лишь неприятности, а вы пока не очень сильны. Пусть война будет внутри, а снаружи царит мир. Достаточно и внутренней борьбы – благодаря ей растут, она приносит зрелость.

…Отец против сына и сын против отца;

и они будут стоять как единственные.

Важно понять слово «единственные». Оно означает «одинокие». Став религиозным, ты остаешься один. Общество исчезает, ты один. И умение смириться с этим – самое большое изменение, какое только может с тобой произойти, потому что разум боится одиночества. Разуму нужны другие, чтобы было за кого держаться, на кого положиться. В одиночестве страшно, ты дрожишь. Как, я один?.. И ты со всех ног кидаешься к обществу – бежишь в клуб, на собрание, в секту или церковь, куда угодно, лишь бы оказаться в толпе, где чувствуешь, что ты не одинок, где можно затеряться среди других. Вот в чем важность толпы. Хоть кино, хоть ипподром – главное, чтобы была толпа, где уже не чувствуешь себя одиноким и можно расслабиться.