Текст книги "Военное искусство. Опыт величайшего полководца"

Глава XV
Венеция

I. Описание Венеции. – II. Сенат. – III. Поведение проведиторов Мочениго и Фоскарини. – IV. Партии; Брешиа; Бергамо. – V. Трудности, связанные с вопросом о Венеции. – VI. Совещание в Герце (20 марта 1797 г.). – VII. Верона. – VIII. Миссия адъютанта Жюно в сенате; объявление войны. – IX. Вступление французов в Венецию; революция в этом городе. – X. Революция в материковых областях. Отправление в Париж знамен, взятых у венецианцев, и последние дни кампании.

I

Венеция, основанная в V в. обитателями Фриула и Падуи, бежавшими в лагуны, чтобы оградить себя от нашествия варваров, занимала сначала местоположение Гераклеи и Киоджии; затем, в связи с церковным расколом, вызванным Арием, патриарх Аквилей переселился со своим причтом в Градо. Градо сделался столицей. Первое время венеты подчинялись законам и консулам, назначаемым Падуей. В 697 г. венеты в первый раз выбрали собственного дожа. Французский король Пипин построил в Равенне флотилию и принудил венетов удалиться на Риальто и шестьдесят окружающих его островов, где лагуны защищали их от враждебных покушений этого короля. Это и есть место, где расположена современная Венеция. В 830 г. туда были перевезены из Египта останки евангелиста Марка; последний сделался патроном республики. С 960 г. венецианцы завладели Истрией и Адриатикой. Короли Венгрии боролись с ними из-за Далмации. В 1250 г. в союзе с французами они взяли Константинополь.

До середины XVII столетия они овладели Мореей и Кандией. Италия, раздираемая революциями, часто меняла властителей, но Венеция, все время независимая и свободная, никогда не признавала чужеземной власти. Ей удавалось постоянно ускользать от порабощения владетелями полуострова.

Венеция в XVIII в. Гравюра А. Визентини с картины А. Каналетто, 1740-е гг.

Венеция является торговым портом, расположенным лучше всех других портов Италии. Товары из Константинополя и Леванта прибывают туда самым коротким путем – по Адриатическому морю; оттуда они расходятся по всей Верхней Италии до Турина, по р. По и по всей Германии, поднимаясь по Адидже до Боцена, откуда шоссе ведут в Ульм, в Аугсбург, Мюнхен и Нюрнберг. Венеция – это морской порт верхнего Дуная, По и Адидже. Природа предназначила ему быть складочным пунктом Леванта, Италии и Южной Германии. До открытия мыса Доброй Надежды Венеция вела торговлю с Индией через Александрию и Красное море, поэтому она боролась с Португалией, чтобы перехватить ее морские пути. Она снарядила значительный флот в Красном море и соорудила арсенал, бассейны пресной воды и склады припасов около Суэца. Остатки их еще видны у «Моисеевых источников». Однако португальцы разбили этот дорого стоивший флот, а анархия, в которую впал Египет, окончательно закрыла этот путь для торговли с Индией.

Лагуны образуются водами Пьяве, Бренты и Ливенцы; они сообщаются с морем тремя большими проходами: Киоджийским, Маланокко и Лидо.

Верховная власть со времени уничтожения демократических учреждений в 1200 г. перешла к аристократии из нескольких сотен фамилий, записанных в Золотую книгу и располагавших почти 1200 голосами в Большом совете. Население венецианских областей равнялось 3 миллионам человек, расселившихся вокруг Венеции в очень богатых плодородных областях: Бергамо, Брешиа, Кремона, Виченца, Падуя, Полезина, Тревиза, Бассано, Кадоре, Беллуно и Фриуль (материковая часть Италии), в Истрии, Далмации и Бокка-ди-Каттаро, на берегах Адриатического моря и, наконец, на Ионических островах. Ее территория примыкала на севере к главному хребту Юлийских Альп, от р. Адда до р. Изонцо. Эта горная цепь повсюду непроходима для гужевого транспорта и образует границу со стороны Германии. Через нее можно перевалить только по трем проходам, – а именно по тирольскому, каринтийскому и карниольскому шоссе.

В 1796 г. эта республика находилась в полном упадке и была только тенью былой Венеции. Три поколения сменились, не ведя войны. Один вид ружья заставлял трепетать этих недостойных потомков Дандоло, Зено, Морозини. Во время войны за австрийское наследство и войн 1733-го и 1740 гг. они терпели с трусливой покорностью издевательства и оскорбления австрийских, французских и испанских армий.

Венецианский военно-морской флот состоял из двенадцати 64-пушечных кораблей, стольких же фрегатов и большого количества мелких судов, достаточных, чтобы вселять уважение варварийским пиратам, господствовать над Адриатикой и оборонять лагуны. Армия силою в 14 000 человек состояла из итальянских полков, набранных на материке, и словенских частей, набранных в Далмации. Храбрые и очень преданные республике, последние имели то преимущество, что являлись чуждыми материку и по языку и по нравам. Участие в управлении республикой принимали только фамилии, занесенные в Золотую книгу. Сенат состоял исключительно из них, так же как советы, коллегия Сорока и другие руководящие органы. Это возбуждало недовольство материкового дворянства, среди которого было большое число богатых, именитых и могущественных фамилий. Попав в подчинение, лишенные всякой власти, они не имели никакого влияния на дела и питали сильную зависть к господствующей знати. Они происходили частью от древних кондотьеров, древних подеста или других лиц, игравших большую роль в республиках своих городов; предки их после долгого сопротивления Венеции оказались в конце концов жертвами ее политики. К зависти и ненависти, которые им внушала форма государственной власти, примешивалось также старательно подогревавшееся старинное желание мести. Простой народ материковых владений в целом тоже был недоволен; наиболее значительная часть его держала сторону своего дворянства. Но венецианская знать, владевшая поместьями и предприятиями почти во всех провинциях, имела там и своих приверженцев. Духовенство не пользовалось уважением и почетом в этой республике, которая давно уже освободилась, насколько это было возможно, от влияния папы на светские дела.

II

В 1792 г. державы коалиции предлагали Венеции принять участие в войне. По-видимому, этот вопрос не вызвал серьезных дискуссий в сенате: единодушный вотум был за нейтралитет. Эта республика была настолько удалена от театра войны, что считала себя непричастной к французским делам. Когда граф де Лилль искал убежища в Вероне, сенат дал ему позволение проживать там только с согласия Комитета общественного спасения, предпочитавшего видеть графа в Вероне, чем в каком-либо другом месте.

Когда французские войска в 1794 г. двинулись к Онелья, в Италии сочли, что ей угрожает нашествие, и представители ряда государств собрались на конгресс в Милане. Венеция отказалась принять в нем участие не потому, что она одобряла французские принципы, а потому, что боялась отдаться на милость Австрии и не хотела отказываться от своей робкой и расслабленной политики, проводимой уже несколько поколений.

Но, когда Наполеон прибыл в Милан, а Болье в ужасе бежал за Минчио, заняв Пескиеру, где он поставил свой правый фланг в надежде оборонять эту линию, в сенате возникли большие сомнения и тревожные предчувствия. Огромное пространство, до тех пор отделявшее Венецию от борьбы демократии с аристократией, было преодолено. Война принципов и война пушек проникла в самое сердце государства. Бурные разногласия возникли в советах, где обнаружились три точки зрения.

Молодые олигархи стремились к вооруженному нейтралитету. Им хотелось поставить сильные гарнизоны в Пескиеру, Брешиа, Порто-Леньяго и Верону, объявить эти крепости на осадном положении, довести армию до 60 000 человек, поспешно укрепить лагуны, прикрыть их канонерками, снарядить эскадру для обороны Адриатического моря и, создав себе такое прочное положение, объявить войну первому, кто нарушит их нейтралитет. Приверженцы этого мнения шли еще дальше. Они говорили: «Если придет последний час, будет менее позорно погибнуть с оружием в руках. Защищая свою территорию, мы помешаем распространению французских идей в больших городах материка. Мы добьемся от обеих враждующих сторон тем больших уступок, чем больше у нас будет возможностей требовать их. Если, наоборот, мы мирно откроем свои ворота, война между двумя враждебными государствами станет вестись на территории республики, и с того же мгновения верховная власть ускользнет от дожа. Его первая обязанность – защищать своих подданных. Если их поля, их собственность сделаются добычей войны, народ в несчастье потеряет всякое уважение и всякое почтение к бросившей его на произвол судьбы власти. Уже существующие в зародыше недовольство и зависть разовьются с неудержимой силой: республика погибнет, не вызвав ни у кого сожаления».

Приверженцы старой политики утверждали, что не следует принимать никакого окончательного решения и что нужно лавировать, выигрывать время и ждать, что произойдет. Они признавали, что все опасности вполне реальны, что надо бояться одновременно как честолюбия Австрии, так и идей республиканской Франции, но что, к счастью, все это зло преходяще. Действуя терпеливо и идя на уступки, можно избежать грозящих неприятностей. Французы по природе своей сговорчивы, и, действуя правильно, можно убедить их вождей, добиться их расположения. При теперешнем направлении умов всякий вооруженный нейтралитет поведет к войне, чего следует избегать прежде всего; провидение поставило столицу в положение, обеспечивающее ее от всяких покушений, и всем опасностям нужно противопоставлять терпение, умеренность и время.

Венеция. 1 – форт Эразм; 2 – форт Сант-Андреа; 3 – Лидо; 4 – Кватро-Фонтане; 5 – Альберони; 6 – Сан-Пьетро; аа – Большой канал; ab – канал Джудекка; cc – канал Маламокко; dd – канал Мурани. Из «Военной энциклопедии» (СПб., 1911–1915)

Батталья говорил: «Республика действительно в опасности. С одной стороны, французские принципы противоречат нашей конституции, с другой – Австрия покушается на нашу независимость. Из этих двух неизбежных зол попытаемся выбрать наименьшее. Худшим, в моих глазах, является австрийское рабство. Дополним Золотую книгу, впишем туда тех представителей материкового дворянства, которые этого заслуживают; этим мы успокоим наши народы, и среди нас исчезнет оппозиция. Вооружим крепости, снарядим флот, соберем войска и пойдем навстречу французскому главнокомандующему с предложением наступательного и оборонительного союза. Нам, может быть, придется ввести некоторые небольшие изменения в нашу конституцию, но зато мы спасем нашу независимость и свободу. Говорят о вооруженном нейтралитете: два года назад такое решение было бы наилучшим, оно было бы правильным, потому что его одинаково применяли бы к обеим воюющим сторонам, оно было возможным, потому что имелось время к нему подготовиться. Ныне вы не можете более запретить французам то, что вы позволяли австрийцам или терпеливо сносили от них. Запретить – это значит объявить войну французской армии, когда она через восемь дней будет в Вероне, а вы даже не обеспечили себе помощь Австрии. В течение двух месяцев это государство не сможет ничего сделать для вас. Что произойдет с республикой за эти два месяца пред лицом такого предприимчивого и активного противника? Из всех решений это – наихудшее. Это значит бросаться в самую гущу опасности, вместо того чтобы от нее уклоняться.

Другое решение, предлагаемое вам, – терпение и попытки выиграть время – столь же плохо, как и первое. Политические обстоятельства ныне совсем не те, что раньше: времена сильно изменились; кризис, который мы переживаем, совсем не похож ни на один из тех, с которыми справилось испытанное благоразумие наших предков. Французские принципы у всех на уме. Они проявляются во всевозможных формах. Это – вышедший из берегов поток, и тщетна будет попытка остановить его терпением, умеренностью и изворотливостью. Средство, которое я вам предлагаю, одно только и может вас спасти. Оно простое, благородное и великодушное. Мы можем предложить французам контингент в 10 000 человек, оставив себе то, что необходимо для обороны наших крепостей. Они скоро возьмут Мантую и перенесут войну в Германию. Когда мы сделаем первый шаг, остальное дастся легче, потому что в дальнейшем все партии, раздирающие государство, единодушно пойдут вместе, воодушевленные одинаковыми побуждениями. Наша независимость будет обеспечена, и мы спасем основы нашей конституции. Австрия не имеет никакого влияния на наши народы. У нее нет флота, тогда как с минуты на минуту на Лидо может появиться тулонский флот».

Это мнение подействовало и на страсти, и на мысли разумных людей, но к нему присоединились лишь немногие. Аристократические предрассудки одержали верх над интересами родины. Такое решение было бы слишком благородным для вырождавшихся, не способных к высоким мыслям людей.

III

Проведитор Мочениго торжественно принял Наполеона в Брешиа. Он заверял в добрых чувствах сената к Франции. Блестящие празднества установили связи между офицерами армии и главнейшими фамилиями. Каждый вельможа стремился сделаться личным другом какого-либо французского генерала.

В Вероне проведитор Фоскарини последовал этому примеру, но надменность его характера мешала притворству: он плохо скрывал свои тайные чувства. Это был один из сенаторов, наиболее враждебных новым идеям. Протестовать против вступления французов в Пескиеру он не посмел, потому что они прибыли туда вслед за войсками Болье; но когда французы потребовали ключи от арсенала, чтобы поставить орудия на валы, и когда они занялись вооружением галер, он заявил протест против такого нарушения нейтралитета республики. По прибытии Наполеона в Пескиеру этот проведитор пытался отговорить его от движения на Верону; он дошел даже до угрозы запереть ее ворота и открыть канонаду. «Слишком поздно, – сказал ему главнокомандующий, – мои войска уже вошли туда. Я принужден установить оборону по Адидже на время осады Мантуи. С полутора тысячами словенцев вы не сможете помешать переправе австрийской армии. Нейтралитет состоит в том, чтобы для всех была одинаковая мера и одинаковый вес. Если вы не враги мне, вы должны позволить мне сделать то, что разрешили или по крайней мере не мешали делать моим противникам».

Подобные разногласия, о которых сообщили в сенат, побудили его отозвать Фоскарини и заменить его Батталья, с назначением последнего главным проведитором всех провинций по ту сторону Адидже, включая Верону. Это был человек сговорчивый, образованный, с мягкими манерами, искренно преданный своему отечеству, очень расположенный к Франции прежнего времени, но предпочитавший Австрии даже республиканскую Францию.

Мало-помалу театр войны распространился на все венецианские владения, но австрийцы всегда первыми занимали новые территории. Так, Болье занял Пескиеру и Верону, Вурмзер бросился в Бассано и прошел через Виченцу и Падую, Альвинци и эрцгерцог Карл заняли Фриуль, Пальманова и все области, вплоть до самых восточных пределов республики.

IV

В материковых владениях обнаружилось большое возбуждение. Недовольство распространялось быстро. Старая ненависть к олигархии соединилась с влечением к новым идеям. Италию все считали потерянной для Австрии, а это должно было повлечь за собой свержение аристократии. Наполеон пытался все время умерять это движение, на которое действовало к тому же возбуждающе настроение армии. Когда он вернулся из Толентино, исполненный желания двинуться на Венецию, ему пришлось обратить свое внимание на это положение вещей, создававшее трудности. Возбуждение все разрасталось. Брешиа, Бергамо подняли восстание. Фенароли, Мартиненго, Леки и Алессандри стали во главе восставших; они принадлежали к числу самых богатых фамилий. Муниципальные власти обоих этих городов имели большое влияние; они распоряжались доходами, устанавливали налоги и назначали на должности. Если там еще развевалось знамя со львом св. Марка, то это было скорее из уважения к главнокомандующему, чем признаком подчинения Венеции. И в разговорах, и в печати раздавались постоянные резкие нападки на венецианскую знать. С горечью, пользуясь всеми средствами, подчеркивали несправедливость ее власти. «Откуда у Венеции право, – говорили они, – господствовать над нашими городами? Разве мы менее храбры, менее развиты, менее богаты, менее благородны?» Сенаторы были сильно оскорблены, видя, что подданные, подчинявшиеся им столетиями, забыли об огромном расстоянии, разделявшем их, и сравнивали себя со своими господами. Все предвещало резкое столкновение. Батталья в своих депешах сенату скрывал, насколько мог, оскорбительные выходки жителей Брешиа, а в глазах этих последних преуменьшал гнев и раздражение сената. Все время действуя примирительно, он не переставал в своих многочисленных сношениях с главнокомандующим вызывать у него интерес к участи республики.

V

Оставлять, таким образом, в тылу армии 3 миллиона людей в состоянии беспорядка и анархии было опасно. Наполеон не скрывал от себя, что его влияние на друзей Франции не больше, чем на самый сенат. Он мог сдерживать их действия, но не мог мешать им говорить, писать и непосредственно раздражать дожа всякими деталями управления, его не касавшимися. Обезоружить патриотов Брешиа и Бергамо, высказаться за сенат, осудить новаторов, заполнить ими казематы Венеции – означало бы навсегда отвратить от себя народную партию, не завоевав симпатий аристократии. Если бы Наполеон стал придерживаться такой трусливой политики, она привела бы к тому же неизбежному результату, как при Людовике XII, – к восстанию против нас всего населения.

Людовик XII. Гравюра Н. де Лармессена, к. XVII в.

Побудить сенат к союзу с Францией и изменению конституции для удовлетворения материкового населения – было наилучшим и единственно приемлемым решением. Поэтому оно и было постоянной целью усилий Наполеона. С каждой новой победой он возобновлял предложение об этом, но всегда безрезультатно.

Третье решение представлялось в таком виде: двинуться на Венецию, занять эту столицу силой и произвести политические изменения, которых требовали обстоятельства, и вверить правительственную власть приверженцам Франции. Но нельзя было двигаться на Венецию, пока эрцгерцог Карл находился на Пьяве. Начинать надо было, следовательно, с разгрома австрийской армии и изгнания ее из Италии. Добившись этого результата, не следовало терять плоды победы и откладывать переход через горы только для того, чтобы биться вокруг Венеции, что дало бы время эрцгерцогу Карлу прийти в себя, усилиться и создать новые преграды. Только под стенами Вены мир должен был увенчать, наконец, столько побед. К тому же и Венеция представляла значительную силу. Она была под защитой лагун, военных кораблей и 10 000 словенцев. Господствуя в Адриатике, она могла получить новые войска. Наконец, все ее правящие фамилии вынуждены были бороться за свое политическое существование, и это давало ей моральный стимул для сопротивления. Кто мог рассчитать время, на которое французская армия задержится из-за этого предприятия? И как бы мало ни продолжалась эта борьба, какое впечатление произведет такое сильное сопротивление на остальную Италию?

Эта новая война вызвала бы противоречивые суждения в Париже. Сенат имел там очень энергичного посла. Законодательный корпус был в оппозиции к Директории, а Директория сама не была едина. Если бы ее запросили о войне с Венецией, она не ответила бы или обошла бы вопрос. Если бы Наполеон, как он делал до тех пор, действовал без разрешения, его бы упрекнули при отсутствии немедленного успеха в нарушении всех принципов. Он имел право как главнокомандующий только отражать силой силу. Предпринимать же новую войну против вооруженного государства без согласия правительства – означало присвоить себе права верховной власти; между тем он и так уже сделался жупелом для республиканской подозрительности.

Венецианский эпизод мог превратиться в главный вопрос. Наполеон решил поэтому принять в отношении венецианцев простые меры военной предосторожности. Он был спокоен за Брешиа, за Бергамо, за весь правый берег Адидже. В веронские замки, Сан-Феличе, Сан-Пьетро и старый дворец, он велел поставить гарнизоны и этим обеспечил за собой каменные мосты.

Войска, занятые в экспедиции против папы, двигались обратно, возвращаясь на Адидже. Они представляли силу, достаточную, чтобы произвести впечатление на сенат. Были сделаны распоряжения, чтобы все выздоравливающие и все раненые, выходящие из госпиталей, собирались в маршевые батальоны и присоединялись к резерву. Но этой мерой соответственно ослаблялась действующая армия.

VI

Наполеон решил, однако, сделать еще одну попытку. Он пожелал побеседовать с Пезаро, руководившим в то время всеми делами республики. Пезаро описал критическое состояние своего отечества, бурное настроение народа, законные жалобы сената. Он говорил, что столь тяжелые обстоятельства требуют со стороны сената сильных мер и чрезвычайных вооружений, и это не должно возбуждать какого-либо подозрения у французов, что сенат вынужден был производить аресты в Венеции и на материке; что несправедливо признавать за излишнюю строгость к приверженцам Франции то, что было только справедливым наказанием буйных подданных, желавших низвергнуть законы своей страны. Наполеон согласился с тем, что положение Венеции критическое, но, не теряя времени на обсуждение причин этого, предложил вопрос: «Вы хотите, – сказал он, – арестовать тех, кого называете врагами, но это – те, кого я называю своими друзьями. Вы вручаете власть людям, известным своей ненавистью к Франции. Вы набираете новые войска. Что еще остается вам сделать, чтобы была объявлена война? А между тем ваша гибель будет полная и немедленная. Напрасно вы надеетесь на поддержку эрцгерцога. Не пройдет и восьми дней, как я прогоню его армию из Италии. Есть одно средство вывести вашу республику из тягостного положения, в котором она находится: я предлагаю ей союз с Францией. Я гарантирую ей владения на материке и даже власть над Брешиа и Бергамо, но требую, чтобы она объявила войну Австрии и выставила для присоединения к моей армии контингент в 10 000 человек пехоты, 2000 кавалерии и 24 орудия. Я полагаю, что было бы своевременно вписать в Золотую книгу главные фамилии материковых владений; однако я не ставлю это условием sine qua non[16]16
  Здесь: необходимым к соблюдению (лат.).


[Закрыть]. Возвратитесь в Венецию, обсудите это в сенате и приходите для подписания договора, единственно могущего спасти ваше отечество». Пезаро согласился, что это разумный проект, и уехал в Венецию, обещая вернуться не позже чем через две недели.

Бонапарт принимает пленных на поле битвы в Италии в 1797 г. Фрагмент картины Н.-А. Тонэ, между 1801-м и 1824 гг.

11 марта французская армия начала движение для переправы через Пьяве. Как только это известие достигло Венеции, тотчас же последовал приказ арестовать в Бергамо и предать суду десять виднейших жителей этого города. Руководители патриотической партии, вовремя предупрежденные одним преданным им венецианским чиновником, перехватили курьера, арестовали самого проведитора, подняли знамя восстания и провозгласили свободу Бергамо. Делегаты, которые были ими посланы во французскую главную квартиру, застали ее на поле сражения у Тальяменто. Это событие вызвало недовольство Наполеона, но дело было непоправимо. Бергамо уже вступил в переговоры о федерации с Миланом, столицей Ломбардской республики, и с Болоньей, столицей Транспаданской республики. Такая же революция произошла несколько дней спустя и в Брешиа. Две тысячи словенцев, находившихся там, были обезоружены; проведитора Батталья не тронули, но отправили в Верону. Венецианский главнокомандующий Фиоравенти выступил против восставших, занял Сало и угрожал Брешиа; миланский генерал Лагоц двинулся ему навстречу, разбил и прогнал из Сало.

Пезаро вернулся, как и обещал, в главную квартиру, которую догнал в Герце. Эрцгерцог был уже разбит на Тальяменто; Пальманова открыла свои ворота, и французские цвета развевались над Тарвисом, по ту сторону Изонцо и на вершине Юлийских Альп. «Сдержал ли я слово? – сказал ему Наполеон. – Венецианская территория занята моими войсками. Австрийцы бегут передо мной. Через несколько дней я буду в Германии. Чего хочет ваша республика? Я предложил ей союз с Францией, согласна ли она его принять?»

«Венеция, – отвечал Пезаро, – радуется вашим триумфам. Она сознает, что ей можно существовать только при помощи Франции, но, верная своей старой и благоразумной политике, она хочет оставаться нейтральной. При Людовике XII, при Франциске I ее армии еще могли что-либо значить на поле сражения. Ныне, когда все население становится под ружье, какую выгоду даст вам наша помощь?»

Наполеон сделал последнюю попытку: она потерпела неудачу. Прощаясь с Пезаро, он сказал ему: «Хорошо, раз ваша республика хочет оставаться нейтральной, я согласен; но пусть она прекратит свои вооружения. Я оставляю в Италии силы, достаточные, чтобы быть в ней хозяином, и двигаюсь на Вену. То, что я прощал Венеции, когда был в Италии, сочтется неизгладимым преступлением, когда я буду в Германии. Если на венецианской территории моих солдат будут убивать, а обозы – перехватывать, если коммуникации окажутся прерванными, то ваша республика перестанет существовать; она сама произнесет себе приговор».

VII

Генерал Керпен взял пример с генерала Жубера, приступившего 20 марта к операциям. Он покинул Тироль и направился через Зальцбург и Роттенманн в долину Мура, где надеялся соединиться с эрцгерцогом, но, упрежденный в Шейфлинге быстрым маршем французов, перешел обратно через горы и присоединился к армии только на венской равнине. Генералу Лаудону, оставленному им всего с 2000 человек регулярных войск для охраны Тироля, удалось реорганизовать 10 000 человек тирольского ополчения, разошедшегося было по домам и упавшего духом после стольких поражений. Такое подкрепление дало ему значительное численное превосходство над небольшим обсервационным отрядом, который был оставлен Жубером для прикрытия триентской дороги. У генерала Сервье было около 1200 человек. При приближении противника он эвакуировал оба берега Авинчио и отступил на Монте-Бальдо.

Лаудон занял Триент. Овладев всем Тиролем, он наводнил Италию воззваниями. Им распространялись в Венеции, в Риме, в Турине, в Неаполе известия о поражениях французов: «Тироль стал могилою для войск Жубера. Наполеон разбит на Тальяменто. Императорские армии одержали блестящие победы на Рейне; сам он вышел из Триента в Италию с 60 000 человек, чтобы отрезать всякое отступление остаткам французской армии, которых преследует эрцгерцог». В конце он призывал к оружию, к восстанию против французов Венецию и всю Италию.

При этих известиях венецианская олигархия перестала соблюдать всякую меру. Французский посланник делал тщетные усилия, чтобы доказать сенату, какую пропасть он роет под своими ногами. Он разоблачил ложные сведения о поражении Жубера в Тироле и такую же ложь о поражениях Самбро-Маасской и Рейнской армий. Он доказал, что эти армии еще не начинали военных действий. Он дошел до того, что сообщил сенату план кампании, из которого вытекало, что оставление Тироля Жубером было заранее согласованной операцией, что этот генерал движется через Каринтию на Пустерталь и что он не только не погиб, а, наоборот, достиг своей цели. Пезаро не придавал никакой веры этим сообщениям, он слишком горячо желал поражения французов. Со своей стороны, Венский двор не пренебрегал никакими средствами, чтобы разжечь страсти врагов Франции. Для него было очень важно организовать восстания в тылах армии.

Резервный корпус, оставленный в Пальманова, гарнизон Озоппо и благоразумие проведитора Мочениго[17]17
  Это не тот, который был проведитором в Брешиа. (Примеч. авт.)


[Закрыть] удержали в спокойствии Фриуль. Возможно также, что и сами жители, находившиеся ближе к театру военных действий, были лучше осведомлены о положении вещей.

Клод-Перрен Виктор (1764–1841). Гравюра Э. Монса с оригинала А. Руссо. Из «Альбома столетия…» (Париж, 1889)

Сбор всеобщего ополчения в Веронской провинции был подготовлен уже давно. Более 30 000 крестьян получили оружие и ждали только сигнала для начала резни; 3000 человек венецианских и словенских войск были посланы в Верону, чтобы составить ее гарнизон. Проведитор Эмили, преданный сенату, договорился с Лаудоном. Он его известил о слабости французского гарнизона и, как только счел для себя обеспеченной поддержку австрийских войск, дал сигнал к восстанию. 17 апреля, на второй день Пасхи, после вечерни, ударил набат. Восстание разразилось одновременно в городе и в деревнях. Повсюду происходили убийства французов. Неистовство народа дошло до того, что было зарезано 400 больных в госпиталях. Генерал Баллан с гарнизоном заперся в фортах. Артиллерийский огонь с фортов, направленный им против города, заставил веронские власти просить о переговорах, но народ в бешенстве воспротивился этому. Подкрепление в 2000 словенцев, высланное проведитором Фоскарини из Виченцы, и приближение войск австрийского генерала Нейперга еще более возбудили народ. За ущерб, причиненный бомбардировкой города, он отомстил тем, что перебил гарнизон Киузы, уже раньше вынужденной капитулировать перед всеобщим ополчением горцев.

Генерал Кильмэн, командовавший в Ломбардии, при первых же сведениях, полученных им о восстании в Вероне, принял меры для оказания помощи генералу Баллану.

21 апреля первые его колонны показались под Вероной. Генералам Шабрану, Лагоцу и Шевалье после нескольких боев удалось 22-го днем обложить Верону. 23-го восставшим стало известно о подписании предварительного мирного договора с Австрией и в то же самое время – о прибытии дивизии Виктора, спешно подходившей из Тревизо. Восставших охватила тревога. Упадок духа у них был столь же велик, как до того велико было их неистовство. Они просили о капитуляции и, стоя на коленях, приняли условия, которые им продиктовал генерал Баллан, выдали заложников, и, таким образом, воцарился порядок. Французы могли бы прибегнуть к ужасающим репрессиям, но, несмотря на то, что кровь их предательски умерщвленных братьев по оружию еще текла по улицам, мести не последовало и всего только трое жителей были преданы суду; произвели общее разоружение и отослали крестьян в их деревни.

Не менее ослепленная олигархия Венеции позволила вырезать на своих глазах экипаж французского корсара, который, преследуемый австрийским фрегатом, искал убежища у самых батарей Лидо. Французский посланник протестовал против такого нарушения международного права и потребовал осуждения убийц. Сенат насмехался и над его представлениями, и над его угрозами. Он издал декрет, которым устанавливалось вознаграждение тем его прислужникам, которые приняли участие в растерзании капитана Ложье[18]18
  Командир брига «Освободитель Италии». (Примеч. из франц. издания.)


[Закрыть] и его матросов.