Текст книги "Нефритовые четки"

Уотсон-сенсей все перебирал и раскрывал коробки с драгоценностями.

– Но зачем вы подменили чемодан, Холмс?

– Эта идея пришла мне в голову, когда я заметил, что сундук и ваш чемодан совпадают по размеру. Я подумал: мсье Люпен решил надо мной подшутить, что ж, я тоже поиграю с ним в кошки-мышки. Любопытно было посмотреть, как он станет действовать. Я правильно предугадал, что тратить время на возню с замками вашего чемодана Люпен не станет. Ему в голову не придет, что на свете кроме него есть и другие люди, ценящие хорошую шутку… Откровенно признаюсь: я допустил еще одну ошибку. Увидев, что в мешке, который принес «дез Эссар», лежат подлинные купюры (во всяком случае сверху), я отдал должное такой обстоятельности. Но я недооценил широту Люпена, его любовь к эффектным жестам. Был уверен, что он не ограничится содержимым тайника, а захочет вернуть себе и франки. Грубая ошибка. Или, по крайней мере, полуошибка. За деньгами явился не главарь, а помощник – позарился на сорок тысяч. М-да… В этой истории досталось всем. Арсен Люпен приобрел за сорок тысяч франков сорочки и кальсоны Уотсона. Уотсон остался без чемодана. Мистер Сибата весь в ушибах и порезах. Боско лишился половинки уха. «Профессор» отстрелил себе палец. А мы с вами, Фандорин, упустили возможность поймать гениального афериста. Так или иначе, – он взглянул на часы, – вот уже двадцать минут мы живем в столетии, которое начинается со слов «тысяча девятьсот». Судя по прелюдии, новый век сулит умникам вроде нас с вами не самые лестные сюрпризы.

– Что это?

Доктор подошел к окну (мы были на втором этаже). Вдали, у ворот, мелькали огни. Донесся приглушенный расстоянием свисток.

– Холмс! Наглец действительно вызвал полицию!

– Уносим ноги, Уотсон. Только положим драгоценности на место. Когда вернутся хозяева замка, им будет трудно понять, что здесь делали взломщики. Зачем-то установили в башне непонятное орудие пытки и капельницу, плотно закусили в столовой, понаставили вокруг дома сеток, выкинули из окна цветочный горшок и смылись. При этом ничего ценного не взято. Исчезновение верного управляющего, несомненно, тоже поставит дез Эссаров в тупик…

Когда, закрыв тайник, мы выходили через служебную дверь, Фандорин-доно со вздохом сказал:

– Мы сами себя перехитрили. В России говорят: «На всякого мудреца довольно простоты».

– А у нас на этот случай есть детский стишок. Про трех жителей деревни Готем, где по преданию обитают самые главные… – Шерлок Холмс сделал паузу. – … самые главные умники во всей Англии.

И он прочитал маленькое стихотворение, восхитившее меня глубиной и истинно японским изяществом метафоры. Смысл этого шедевра заключается в том, что Троим Мудрым нетрудно найти Путь к Истине, даже если они отправляются в Плавание Бытия на негодной посудине. Лаконичностью и красотой их Путь подобен краткому стихотворению.

Ради одного этого откровения стоило пройти через испытания и стыд неудачи, не говоря уж о таких пустяках, как шишка на темени размером с небольшую хурму.

Я попытался облечь стихотворение, услышанное от Шерлока Холмса, в классическую форму пятистишья из 31 слога:

 
В Путь трое мудрых,
Не устрашась тайфуна,
Поплыли в челне.
Своей краткостью их Путь
Сравниться мог бы с танка.
 

Примечания публикатора

На рукописи рассказа «Узница башни» имеется приписка рукой Дж. X. Уотсона, датированная 1907 годом:

«Только что прочитал возмутительное сочинение мистера Леблана „Шерлок Холмс опоздал“, где описана встреча Холмса с Арсеном Люпеном. Автор не только исказил факты истинного происшествия, но и со свойственной галльскому племени избирательностью памяти ни словом не упомянул о новогодней ночи 1900 года, когда великий сыщик и великий вор на самом деле впервые столкнулись лицом к лицу. В оправдание мистера Леблана можно сказать, что, в отличие от меня, он никогда не бывает прямым участником событий и вынужден принимать на веру россказни своего хвастливого приятеля, джентльмена не самой правдивой профессии. А то, что Люпен „запамятовал“ историю с адской машиной в замке Во-Гарни, слишком понятно. Она не делает чести ни одному из тех, кто имел к ней касательство».

На рукописи рассказа Масахиро Сибаты сбоку скорописью набросано:

«Господин прочел мое сочинение и взял с меня слово чести, что, пока он жив, я никогда больше не стану описывать его подвигов на бумаге. Какая жалость! Мне так нравится быть писателем…»