Текст книги "Сахаров и власть. «По ту сторону окна». Уроки на настоящее и будущее"

После ухода Лаврентьева Берия обратился ко мне с вопросом, как идет работа по МТР у Курчатова. Я ответил. Он встал, давая понять, что разговор окончен. Он подал мне руку. Она была пухлая, чуть влажная и мертвенно-холодная. Только в этот момент я, кажется, осознал, что говорю с глазу на глаз со страшным человеком. До этого мне это не приходило в голову, и я держался совершенно свободно. Вечером этого дня я был у родителей и рассказал им о своей встрече с Берией. Их испуганная реакция усилила мои ощущения; быть может даже, сейчас это трудно восстановить, только тогда я осознал их.

К сожалению, я в дальнейшем не принимал активного участия в работе над МТР…

Огромное, принципиальное значение исследованиям МТР придавал И. В. Курчатов. Почти с первых месяцев работы он считал необходимым вести их открыто, в тесном международном сотрудничестве, важность которого он вполне понимал. В 1956 году ему представилась возможность осуществить эту мечту. Намечался правительственный визит Хрущева и Булганина в Англию. Хрущев предложил Курчатову сопровождать их, при этом Курчатов должен был сделать научный доклад в Харуэлле, в английском атомном центре. Курчатов выбрал две темы – советские работы по реакторам на быстрых нейтронах (БН) и МТР. Доклад по МТР Курчатов готовил вместе с Арцимовичем (возможно, и с Леонтовичем и другими); И. Е. и я тоже были привлечены к этой работе. Формальной основой доклада были наши с И. Е. отчеты 1951 года и многочисленные теоретические и экспериментальные отчеты ЛИПАНа, выполненные в 1951–1956 гг. Впоследствии эти и другие отчеты были опубликованы в Трудах Первой Женевской конференции по мирному использованию атомной энергии. Доклад Курчатова (в особенности та часть его, которая относилась к МТР) произвел огромное впечатление на присутствующих, а затем на всю мировую общественность».

БА:

«Сахаров поднял нас на решение величественной атомной проблемы двадцатого века – получения неисчерпаемой энергии путем сжигания океанской воды» (один из заместителей Курчатова в новогодний вечер 31 декабря 1950 г.[26]26
  В книге И. Н. Головина «И. В. Курчатов» (М., 1967, 1972, с. 81–82).


[Закрыть]). Сегодня, в 2021 г. – году 100-летия А. Д. Сахарова, эта проблема еще не решена. Но ставки так высоки, что на ее решение выделяются миллиарды. Наиболее перспективный – проект международного термоядерного реактора (ИТЭР), возводимого на юге Франции. В проекте участвуют все страны Европейского союза, Россия, США, Индия, Китай, Япония, Южная Корея, Казахстан. На данный момент запуск Токамака ИТЭР запланирован на 2025 г., предполагаемая сумма расходов – 19 миллиардов евро.

Магнитная кумуляция и взрывомагнитные генераторы, «чай» со взрывчаткой, подготовка к испытанию «Слойки»

Сахаров:

«В 1951–1952 гг. я предложил две конструкции, получившие названия МК-1 и МК-2 (взрывомагнитные генераторы – ВМГ), предназначенные для получения сверхсильных импульсных магнитных полей и мощных импульсных токов с использованием энергии взрыва. Заряд взрывчатого вещества располагается снаружи металлического цилиндра, первичное магнитное поле во внутренней полости направлено вдоль оси цилиндра. Действие системы наглядно можно представить себе как сжатие (собирание, или “кумуляцию”) пучка магнитных силовых линий движущимися внутрь под действием взрыва металлическими стенками цилиндра. (Отсюда название – “магнитная кумуляция”.)»

БА:

Изначально конструкции МК создавались для решения основных задач объекта. В 1950 г. Тамм и Сахаров написали «наверх» о возможности применения магнитной кумуляции для военных программ. После этого, согласно Постановлению Совета Министров СССР, исследования по МК были включены в финансирование Гособоронзаказа.

А. И. Павловский (коллега Сахарова по объекту, [13], с. 83):

«Рождение идеи магнитной кумуляции и изобретение генераторов МК-1 и МК-2 были связаны с поисками решений проблемы импульсного управляемого термоядерного синтеза и актуальной в то время задачи – перевода малых масс (100 г) активного вещества в надкритическое состояние (ядерный взрыв малой мощности)».

Сахаров:

«Мне запомнился мой первый приезд на экспериментальную площадку в мае 1952 года. Взрывы производились на поляне, окруженной молодыми березками и осинками, только еще покрывшимися свежей, нежной листвой. Кора многих деревьев была содрана осколками – вероятно, подобную картину можно было наблюдать в прифронтовых лесах. Я спустился в каземат, служивший для защиты от взрыва людей и регистрационной аппаратуры, и увидел Роберта Людаева, Юру Плющева и Женю Жаринова, сидевших на корточках около плитки, на которой грелся чайник. Но они не угостили меня чаем – в чайнике плавилась взрывчатка, которую они разливали по приготовленным формам. Меня растрогало такое обращение с веществом, небольшого количества которого достаточно, чтобы оторвать кисть руки или сделать что-нибудь похуже. Но они знали, что делали, и, по существу, все было безопасно…

Я вышел из каземата, когда уже смеркалось. Узкой дорожкой, с наслаждением вдыхая влажный запах весеннего леса, прошел на шоссе к ожидавшей меня машине. Вероятно, я отправился не домой – время было горячее, в следующем году намечалось испытание[27]27
  Первой водородной бомбы «Слойка» 12 августа 1953 г.


[Закрыть]».

А. И. Павловский ([13], с. 86):

«Магнитная кумуляция энергии, вне зависимости от осуществления грандиозных проектов ускорителей элементарных частиц, оказалась полезной в различных областях исследований. В настоящее время нет альтернативы взрывному способу генерации сверхсильных магнитных полей. Относительно большие объемы, в которых они реализуются, позволяют сочетать сверхсильные магнитные поля, высокие давления и сверхнизкие температуры. В десятимегагауссном диапазоне магнитных полей изучаются магнитооптические эффекты, уравнения состояния изэнтропически сжатых веществ при мегабарных давлениях, свойства твердого водорода при высокой плотности сжатия, проводятся прямые измерения критического поля высокотемпературных керамических сверхпроводников и ряд других исследований».

БА:

Лазерные пушки и электромагнитные СВЧ-пушки – потенциальные способы военного применения генераторов с взрывным сжатием магнитного поля. В этой сфере, как и в экспериментах по импульсному зажиганию термоядерного синтеза, конкурентом ВМГ являются конденсаторные батареи (КБ) многоразового использования, именно их используют на американских авианосцах. Однако вес, габариты и стоимость мощных КБ существенно выше, чем таковые у ВМГ, и не исключено, что при серийном выпуске одноразовые ВМГ могут оказаться предпочтительней, чем КБ.

Сахаров:

«Подготовка к испытанию первого термоядерного заряда была значительной частью всей работы объекта в 1950–1953 гг., так же как и других организаций и предприятий нашего управления и многих привлеченных организаций… Громадных усилий с участием наибольшего числа людей и больших материальных затрат требовали производство входящих в изделие веществ, другие производственные и технологические работы. Особую роль во всей подготовке к испытаниям первого термоядерного изделия (как и всех других изделий) играли теоретические группы. Их задачей был выбор основных направлений разработки изделий, оценки и общетеоретические работы, относящиеся к процессу взрыва, выбор вариантов изделий и курирование конкретных расчетов процесса взрыва в различных вариантах. Эти расчеты проводились численными методами, в те годы – в специальных математических секретных группах, созданных при некоторых московских научно-исследовательских институтах.

В экспериментальных группах объекта проводились опыты интегрального характера, моделирующие ядерные процессы в геометрии, похожей на геометрию изделий. Руководителем одной из групп этого второго направления был Юрий Аронович Зысин. У меня были с ним самые тесные деловые отношения…

С Зысиным у меня возникли и чисто личные отношения. Наши коттеджи были расположены рядом, и мы дружили семьями – и взрослые, и дети. Старший сын Зысина был ровесником моей второй дочери Любы. Для Клавы, оказавшейся на объекте в некотором вакууме, это общение было в особенности важно. Мы часто вместе катались на лыжах. В марте и апреле Юра во время этих прогулок раздевался до пояса и скоро сильно загорал (сохранилась фотография, где мы все, старшие и младшие, только что приехали из леса; Клава и Ирина, жена Юры, со смехом набирают снег для снежков). Юрий Аронович иногда рассказывал о довоенных годах, о войне (он был ее участником) и о первых послевоенных годах в ЛИПАНе…»

А. И. Павловский («Воспоминания разных лет» [5]):

«Познакомился я с Андреем Дмитриевичем в конце 1951 г., когда после окончания Харьковского университета начал работать на объекте в отделе Г. Н. Флерова.

Своеобразие того времени и общения с Андреем Дмитриевичем мне хочется показать на примере небольшой группы экспериментаторов, в которой я работал в период 1951–1953 гг. Эта группа, состоявшая в основном из молодых специалистов (самому старшему – руководителю группы было 33 года), занималась ядерно-физическими исследованиями, связанными с разработкой первого термоядерного заряда. Следует заметить, что “отцу водородной бомбы” тогда было 30 лет, и это, несомненно, способствовало быстрому установлению контактов членов группы с ним.

Руководителем нашей группы был замечательный человек и талантливый ученый Ю. А. Зысин, с которым в последующие годы меня связывала дружба. Это был изобретательный человек, имевший склонность к научной фантастике, что, по-моему, импонировало Андрею Дмитриевичу. У него с Юрием Ароновичем сложились не только деловые, но и личные отношения. Общались они и семьями. Неоднократно я встречался с Андреем Дмитриевичем и Клавдией Алексеевной в гостеприимном доме Зысиных, где собирались Я. Б. Зельдович, В. Ю. Гаврилов, Ю. А. Романов, Б. Д. Сциборский и другие. Обстановка была непринужденная – скромное застолье, дискуссии, игра в шахматы…

Андрей Дмитриевич тепло вспоминал о нашей группе[28]28
  В состав группы входили: Г. М. Антропов, Ю. С. Клинцов, А. А. Лбов, П. П. Лебедев, Н. Г. Москвин, Ф. Насыров, А. И. Павловский, В. Н. Полынов, О. К. Сурский, В. П. Царев и др. – А. И. Павловский.


[Закрыть]: “Сотрудники Зысина работали посменно, но, зная о моем приезде, они все собирались, и мы, не спеша, в очень дружеской и спокойной обстановке обсуждали результаты экспериментов. Уезжал я от них обычно в 9 часов вечера”. В один из таких приездов я и встретился с ним. В комнату не спеша вошел высокий, довольно стройный, с очень приятным лицом человек, улыбаясь и энергично потирая руки. Фотографии того времени хорошо передают его мягкий интеллигентный внешний вид. Наши встречи с ним носили регулярный характер в течение полутора лет, примерно два-три раза в месяц, в зависимости от необходимости…

Запомнилась манера его бесед. Обычно он любил сидеть, подперев левой рукой подбородок, глядя на собеседника. Временами его взгляд уходил куда-то, и создавалось впечатление, что он перестает слушать, что ему говорят. По-видимому, в это время начинала интенсивно работать его “мощная мозговая вычислительная машина” (сравнение Я. Б. Зельдовича), решая какую-то задачу. Однако при этом обнаруживалось, что он внимательно слушает собеседника. Мне кажется, что одной из самых удивительных особенностей Андрея Дмитриевича была его способность параллельного мышления. Сохранились листы черновика статьи по магнитной кумуляции, написанные Андреем Дмитриевичем, на обратной стороне которых содержатся оценки массы кварка. Известна его привычка рисовать во время размышлений. В. А. Давиденко собирал коллекцию его рисунков, где она сейчас, неизвестно[29]29
  Много рисунков и шаржей А. Д. Сахарова хранится в Архиве Сахарова в Москве.


[Закрыть]…

Наша группа размещалась в небольшом одноэтажном домике с куполом. В нем раньше велись исследования взрывчатых веществ. В бывшей взрывной камере была установлена многотонная урановая сборка. Здесь же размещались нейтронный генератор – ускоритель дейтронов и детекторы излучения. Люди и регистрирующая аппаратура располагались в комнате рядом, за защитной стенкой. Андрей Дмитриевич любил бывать у нас в лаборатории. Он с большим уважением относился к труду экспериментаторов.

Однако действительность была более прозаична. Чтобы создать этот “особый” мир буквально на пустом месте, потребовались громадные усилия и большая изобретательность. Вопреки бытующему мнению, практически не было ничего. Радиотехнические устройства собирались из радиодеталей, добываемых из списанных армейских (канадских) раций времен Второй мировой войны. Высоковольтная аппаратура для ускорителя создавалась с использованием деталей из обычных рентгеновских аппаратов. Не хватало вакуумного оборудования, лабораторных приборов, материалов. Андрей Дмитриевич пытался помочь, но возможности были крайне ограничены. В какой-то мере выручали личные связи с некоторыми институтами. Не было у нас и конструкторов. Тем не менее задача создания экспериментальной базы исследований была успешно решена – разработаны уникальные, по тем временам, детекторы и аппаратура. Более того, сотрудники группы оказывали помощь исследователям ряда столичных институтов, привлеченным к работам объекта. В нашей лаборатории был создан нейтронный генератор, который обладал рекордными характеристиками, что определило возможность решения ряда важных задач. В дальнейшем он был передан в Институт И. В. Курчатова и использовался в лаборатории П. Е. Спивака в работах по уточнению времени жизни нейтрона…

Вспоминается случай удивительной интуиции Андрея Дмитриевича. Незадолго до испытаний возникли сомнения в правильности одной из констант, существенной для расчетов. Андрей Дмитриевич предсказал ее возможное значение[30]30
  Незадолго до его кончины в 1987 г. Я. Б. Зельдович рассказал этот эпизод сотруднику ОТФ ФИАН И.М. Дремину, уточнив, что за месяц, отведенный руководством на получение этой важной для конструкции бомбы цифры, теоретики группы Зельдовича так и не смогли ее получить, а Сахаров непонятно как сам до нее догадался.


[Закрыть], мне предложили срочно провести измерения. Через несколько дней меня пригласили в кабинет научного руководителя Ю. Б. Харитона. Там находились И. В. Курчатов, Андрей Дмитриевич, Я. Б. Зельдович, В. А. Давиденко, Ю. А. Зысин и еще кто-то, точно не помню. На доске было что-то написано, что при моем появлении Яков Борисович закрыл руками. Меня попросили назвать полученный результат и написали его на доске. После чего Яков Борисович убрал руки, и стали видны три числа. Одно – значение константы, предсказанное Андреем Дмитриевичем, и два других – экспериментальные ее значения, измеренные в одном из институтов Москвы и мной. Различие, насколько я помню, составило не более 20 %…»

Сахаров:

«Я много имел дело также с экспериментаторами-газодинамиками, в какой-то мере – с конструкторами, но более тесное общение было еще впереди, о нем я пишу в главе “Третья идея”.

Осенью 1952 года начальник отдела ядерных исследований на объекте Давиденко, Зысин и я поехали в командировку в Ленинград, где в одном из научно-исследовательских институтов велись большие работы по подготовке радиохимических измерений при предстоящем термоядерном взрыве. Я до тех пор никогда не бывал в Ленинграде (а в следующий раз попал в него уже вместе с Люсей в 1971 году). Но Ленинград всегда был окружен каким-то ореолом в моем воображении – через литературу, рассказы. При личном знакомстве это чувство только усилилось…»

Смерть Сталина, прекращение «дела врачей» и «Красная книга» Берии. Испытание «Слойки» (РДС-6с),

начало ракетно-космической эры, С. П. Королев. Академик, докладная записка, заседание в Кремле

и два секретных постановления Правительства СССР, Герой социалистического труда

Смерть Сталина, прекращение «дела врачей» и «Красная книга» Берии

Сахаров:

«Для всех людей на земле это был год смерти Сталина и последовавших за ней важных событий, приведших к большим изменениям в нашей стране и во всем мире. Для нас на объекте это также был год завершения подготовки к первому термоядерному испытанию и самого испытания.

Последние месяцы жизни и власти Сталина были очень тревожными, зловещими…

О смерти Сталина было объявлено 5 марта. В конце марта 1953 г. была объявлена широкая амнистия (ее называли неофициально “ворошиловская”, так как под Указом стояла подпись Председателя Президиума Верховного Совета Ворошилова, но, конечно, решение о ней было принято коллективно)».

БА:

Это была самая большая амнистия в истории СССР: было освобождено 1 201 738, по другим данным – 1 349 263 человека. За амнистией последовал всплеск преступности амнистированных, в отдельных регионах принявший угрожающие масштабы.

Позже эту амнистию 27 марта 1953 г. назвали «бериевской», что, видимо, правильней, так как в это время реальным хозяином страны стал Л. П. Берия: 5 марта, в тот самый день, когда было объявлено о смерти Сталина, на совместном заседании Президиума ЦК КПСС, Совмина СССР и Президиума Верховного совета СССР было принято решение об объединении МВД СССР и МГБ СССР. В новом Министерстве внутренних дел СССР министром назначен Л. П. Берия. Уже 13 марта вновь назначенный министр распорядился о создании следственной группы для пересмотра нашумевших «дела врачей», дела «сионистской организации в МГБ» и ряда других. Впоследствии все эти дела были признаны сфальсифицированными, а арестованные по ним лица освобождены.

Сахаров:

«Амнистия имела огромное значение, так как уменьшала базу рабской системы принудительного труда. У нее были и отрицательные последствия – временное увеличение в некоторых местах преступности. Но главный ее недостаток был тот, что из нее были исключены политические статьи[31]31
  Лица, осужденные по политическим статьям на срок до пяти лет, подпадали под эту амнистию, но это была лишь незначительная часть политзаключенных.


[Закрыть]. Миллионы безвинных, миллионы жертв сталинского террора продолжали оставаться за колючей проволокой бесчисленных каторжных лагерей, в тюрьмах, в ссылках и на бессрочном поселении. Лишь через несколько лет большинство из них – те, кто еще был жив, – вышли на свободу. Это стало возможным только в результате постепенного освобождения страны от пут сталинского кошмара, при оттеснении из высшего руководства многих трусливых, циничных и жестоких соучастников сталинских преступлений. Как известно, это в значительной мере заслуга Хрущева и его советников в 50-х годах (среди которых, говорят, важную роль играл Снегов[32]32
  Алексей Владимирович Снегов (1898–1989) – большевик с апреля 1917 г., более 15 лет провел в заключении в ГУЛАГе. В годы «хрущевской оттепели» активно занимался реабилитацией жертв сталинских репрессий. Выступал за глубокую десталинизацию в СССР. Предсказал попытку реванша сталинистов во главе с М. А. Сусловым.


[Закрыть]– в прошлом тоже узник сталинских лагерей).

Примерно через неделю после объявления об амнистии произошло еще одно важное событие: прекращение дела врачей. Первым среди нас узнал об этом Игорь Евгеньевич – он всегда слушал по утрам иностранные радиопередачи на коротких волнах, чаще всего на английском языке. Я помню, как Игорь Евгеньевич, запыхавшись, прибежал в этот день в отдел и еще от порога крикнул:

– Врачей освободили!

Через несколько часов мы уже читали об этом в советских газетах:

“Всех обвиняемых освободить за отсутствием состава преступления. Виновных в нарушении социалистической законности, в применении строжайше запрещенных законом приемов следствия (читай: пыток, подлогов, фальсификаций. – А. С.) – привлечь к строгой ответственности”.

Игорь Евгеньевич был совершенно потрясен и счастлив и только и мог повторять:

– Неужели дожили? Неужели, наконец, дождались?

Казалось, начинается новая эра. Конечно, как это часто бывает, Игорь Евгеньевич (и все мы) не только радовались действительно великому событию, но и делали из него очень далеко идущие выводы, которые оправдались не полностью и – некоторые – далеко не сразу. И все же самое страшное было позади. В эти дни, наряду с официальным сообщением, мы также с восторгом читали передовые “Правды”: “Нерушимость дружбы народов”, “Социалистическая законность”. Кажется, такое было в первый и последний раз».

БА:

Л. П. Берия был арестован в Кремле 26 июня 1953 г., объявили же об этом всей стране рано утром 10 июля.

Сахаров:

«Через некоторое время после ареста Берии меня пригласили в горком КПСС и дали для ознакомления Письмо ЦК КПСС по делу Берии. Письмо рассылалось по партийным организациям (я не знаю, по всем ли, и если нет, то по какому принципу делался выбор) и было предназначено для разъяснения причин ареста Берии. Хотя я не член КПСС, но мое положение было достаточно высоким, и, очевидно, поэтому решили ознакомить и меня с этим документом. В 1956 году в таком же порядке меня ознакомили с текстом секретного выступления Хрущева на ХХ съезде.

Письмо ЦК КПСС было в красной обложке, поэтому я мысленно называл его “Красной книгой”. Здесь я тоже буду называть его этим словом, ассоциирующимся с цветом крови».

Испытание «Слойки» (РДС-6с), начало ракетно-космической эры, С. П. Королев

Сахаров: «После падения Берии у нас появился новый “шеф” – Вячеслав

Александрович Малышев[33]33
  В. А. Малышев (1902–1957) – один из плеяды «сталинских наркомов», наряду с И. Ф. Тевосяном, Б. Л. Ванниковым, Д. Ф. Устиновым, А. Н. Косыгиным, руководивших созданием индустрии СССР в конце 30-x – начале 50-х гг. XX в. (не путать с генералом госбезопасности Ф. Н. Малышевым – куратором группы И. Е. Тамма в ФИАНе, в 1949 г. предлагавшем Сахарову вступить в КПСС).


[Закрыть], назначенный на пост заместителя Председателя Совета Министров СССР и начальника Первого Главного Управления, вскоре (а быть может, и сразу – я не помню) переименованного в Министерство Среднего Машиностроения… Малышев был “человеком Маленкова”…

В июле 1953 года все работы по подготовке изделия были закончены, пора было ехать на испытания на полигон, расположенный в Казахстанской степи, недалеко от Семипалатинска. Мне запрещено лететь на самолете, я еду в вагоне Ю. Б. Харитона… Ехали мы долго, дней пять-шесть…

Наконец, наступил день испытания – 12 августа. Накануне, по совету Зельдовича, я лег спать рано, приняв снотворное (чего я обычно не делаю). В 4 часа ночи всех, живущих в гостинице, разбудили тревожные звонки. Я подошел к окну. Было еще темно. Я увидел, как вдоль всей линии горизонта движутся грузовики с включенными фарами, развозящие по рабочим местам участников испытаний. Через два с половиной часа я приехал на наблюдательный пункт в 35 км от точки взрыва, где уже собрались молодые теоретики нашей группы и группы Зельдовича, а вскоре приехали руководители испытаний, начальники оперативных групп, также Игорь Евгеньевич. Я должен был наблюдать взрыв вместе с теоретиками. Игоря Евгеньевича пригласили пройти в блиндаж начальства. Я подошел обменяться с ним несколькими словами взаимного ободрения. Не только мы, но и начальники заметно нервничали. Малышев, обращаясь к Борису Львовичу Ванникову, попросил, стоя на первой ступеньке блиндажа:

– Борис Львович, экспресс-анекдот.

Тот тут же “выдал”:

– Почему ты такой грустный?

– Презервативы плохие.

– Что, рвутся?

– Нет, гнутся.

Малышев коротко засмеялся:

– Молодец, пошли.

Я вернулся на поле. Согласно инструкции, мы все легли на живот на землю, лицом к точке взрыва. Потянулось томительное ожидание. Громкоговоритель рядом с нами давал команды:

Осталось 10 минут.

Осталось 5 минут.

Осталось 2 минуты.

Всем надеть предохранительные очки (эти черные очки были у нас в карманах).

Осталось 60 секунд.

50, 40, 30, 20, 10, 9, 8, 7, 6, 5, 4, 3, 2, 1.

В этот момент над горизонтом что-то сверкнуло, затем появился стремительно расширяющийся белый шар – его отсвет охватил всю линию горизонта. Я сорвал очки и, хотя меня ослепила смена темноты на свет, успел увидеть расширяющееся огромное облако, под которым рас-

74

текалась багровая пыль. Затем облако, ставшее серым, стало быстро отделяться от земли и подыматься вверх, клубясь и сверкая оранжевыми проблесками. Постепенно оно образовало как бы “шляпку гриба”. С землей его соединяла “ножка гриба”, неправдоподобно толстая по сравнению с тем, что мы привыкли видеть на фотографиях обычных атомных взрывов. У основания ножки продолжала подниматься пыль, быстро растекаясь по поверхности земли. В этот момент до нас дошла ударная волна – оглушительный удар по ушам и толчок по всему телу, затем продолжительный грозный гул, медленно замирающий несколько десятков секунд. Через несколько минут облако стало черно-синим, зловещим и растянулось на полгоризонта. Стало заметно, что его постепенно сносит верховым ветром на юг, в сторону очищенных от людей гор, степей и казахских поселков. Через полчаса облако исчезло из виду. Еще раньше в ту же сторону полетели самолеты полевой дозиметрической службы. Из блиндажа вышел Малышев, поздравил с успехом (уже было ясно, что мощность взрыва приблизительно соответствует расчетной). Затем он торжественно сказал:

– Только что звонил Председатель Совета Министров СССР Георгий Максимилианович Маленков. Он поздравляет всех участников создания водородной бомбы – ученых, инженеров, рабочих – с огромным успехом. Георгий Максимилианович особо просил меня поздравить, обнять и поцеловать Сахарова за его огромный вклад в дело мира.

Малышев обнял меня и поцеловал. Тут же он предложил мне вместе с другими руководителями испытаний поехать на поле, посмотреть, “что там получилось”. Я, конечно, согласился, и вскоре на нескольких открытых “газиках” мы подъехали к контрольно-пропускному пункту, где нам выдали пылезащитные комбинезоны с дозиметрами в нагрудных карманах. В этом облачении мы проехали мимо разрушенных взрывом подопытных зданий. Вдруг машины резко затормозили около орла с обожженными крыльями. Он пытался взлететь, но у него ничего не получалось. Глаза его были мутными, возможно он был слепой. Один из офицеров вышел из машины и сильным ударом ноги убил его, прекратив мучения несчастной птицы. Как мне рассказывали, при каждом испытании гибнут тысячи птиц – они взлетают при вспышке, но потом падают, обожженные и ослепленные…

* * *

Вскоре после возвращения с полигона Малышев организовал для нас ряд “экскурсий”, в том числе поездку на завод, на котором изготовлялись баллистические ракеты. Мы считали, что у нас большие масштабы, но там увидели нечто, на порядок большее. Поразила огромная, видная невооруженным глазом, техническая культура, согласованная работа сотен людей высокой квалификации и их почти будничное, но очень деловое отношение к тем фантастическим вещам, с которыми они имели дело. Во время экскурсии, перемежавшейся демонстрацией фильмов, пояснения давал главный конструктор Сергей Павлович Ко-

75

ролев, тогда я его увидел впервые. Теперь (после смерти) его имя часто упоминается в советской печати, окружено романтическим ореолом. Тогда же он был фигурой совершенно секретной, лица не имел, почти как поручик Киже. Но и сейчас не пишут, что Королев в 30-е годы был арестован, осужден и находился на Колыме, на “общих” работах, что в тех условиях означало рано или поздно неминуемую гибель, от которой он был спасен вызовом от Туполева для работы в его знаменитой “шарашке” (той самой, при посещении которой Берией состоялся его разговор с заключенным профессором[34]34
  Обратился к Берии Роберт Орос ди Бартини (1897–1974), итальянский аристократ, коммунист, после фашистского переворота в Италии в 1923 г. эмигрировал в СССР, физик, авиаконструктор, арестован в 1938 г. Заключение отбывал вместе с А. Н. Туполевым в закрытом авиационном КБ тюремного типа «болшевская шарашка» (г. Королев), затем в ЦКБ-29, где он работал до 1947 г.


[Закрыть]; тот пытался доказывать, что ни в чем не виноват, но Берия его перебил:

– Я сам знаю, дорогой, что ты ни в чем не виноват; был бы виноват – расстреляли. А так самолет – в воздух, а ты – на свободу).

* * *

Я потом несколько раз встречался с Королевым. Он, несомненно, был не только замечательным инженером и организатором, но и яркой личностью. Много в нем было общего с Курчатовым. У Курчатова очень важной чертой была любовь к большой науке. У Королева – мечта о космосе, которую он сохранил с юности, с работы в ГИРД (Группа Изучения Реактивного Движения). Циолковский не был для него, я думаю, фантазером, как для некоторых. Как и у Курчатова, был у него грубоватый юмор, забота о подчиненных и товарищах по работе, огромная практическая хватка, быть может чуть больше хитрости, жесткости и житейского цинизма.

Оба они были военно-промышленными “деятелями” – и энтузиастами одновременно…»

Академик, докладная записка, заседание в Кремле и два секретных постановления Правительства СССР, Герой социалистического труда

БА:

23 октября 1953 г. по инициативе И. В. Курчатова 32-летний А. Д. Сахаров был избран в АН СССР. «Кто-то там с большим стараньем каблуками стук да стук. / Это молодой избранник Академии наук» – не знаю почему, но мне, 14-летнему, запомнилась эта глупая частушка новогоднего конферансье, которую я услышал в новогоднюю ночь в Сарове по радио (трансляция из Колонного зала Дома Союзов 31 декабря 1953 г.). Таким образом Сахаров был упомянут среди прочих знатных людей страны, хотя фамилия сверхсекретного академика не называлась. И я тогда не имел представления, о ком идет речь. И о существовании Сахарова я тогда не знал, хотя мой отец был с ним знаком. Мы – дети – тогда много чего не знали. Например, в городе (Сарове) все время были слышны какие-то отдаленные взрывы. На наши любопытные вопросы взрослые всегда говорили, что это «пеньки взрывают». Это были, конечно, не атомные взрывы. Много позже я узнал, что на удаленных от города «площадках» отец и его сотрудники изучали свойства различных веществ, включая начинку ядерных боеприпасов – урана и плутония, при сверхвысоких давлениях, получаемых при подрыве обычной взрывчатки. Конечно, «пеньки взрывали» и другие сотрудники объекта.

Сахаров:

«В октябре Харитон и Зельдович одновременно уехали в отпуск. Через несколько дней меня вызвал к себе Малышев и попросил представить ему докладную записку, в которой написать, как мне рисуется изделие следующего поколения, его принцип действия и примерные характеристики. Конечно, мне следовало отказаться – сказать, что подобные вещи не делаются с ходу и одним человеком и что необходимо осмотреться, подумать. Но у меня была некоторая идея, не слишком оригинальная и удачная, но в тот момент она казалась мне многообещающей. Посоветоваться мне было не с кем. Я написал требуемую докладную, кажется, не выходя из здания Министерства, и отдал ее Малышеву.

Через две недели я был приглашен на заседание Президиума ЦК КПСС (в 1952 году так было переименовано Политбюро ЦК, а в 1966 году – восстановлено старое название).

Председательствовал Маленков. Накануне Малышев говорил мне:

– Не волнуйтесь. Теперь, при Георгии Максимилиановиче, все совсем не так, как раньше. Он хорошо, с уважением относится к людям.

Маленков действительно вел заседание очень спокойно, ровно, ни разу не прервав докладчиков. Это был плотный, круглолицый человек в серой куртке. Он сидел во главе стола почти все время молча. Говорят, когда заседания проходили при Сталине, Маленков председательствовал стоя.

Основное сообщение сделал Малышев, мне остались только некоторые пояснения. Я старался говорить как можно осторожней, с максимальными оговорками. Но меня не воспринимали с этой стороны всерьез, считая, видимо, что я перестраховываюсь, тем более, что все опасные обещания уже были даны Малышевым. Единственный, кто задавал мне конкретные вопросы, был Молотов. Меня поразил его облик, так не похожий на портреты, – пергаментно-желтое лицо, выражение какой-то постоянной настороженности, как будто каждый момент ему угрожает смертельная ловушка. С трудом я узнал по висевшим когда-то повсюду портретам Кагановича. Он все время молчал, не произнес ни слова. Остальных членов Президиума я просто не запомнил.

Результатом заседания Президиума – той его части, на которой я присутствовал, и другой, проходившей с другими приглашенными, ракетчиками, – были два Постановления, вскоре принятые Советом Министров и ЦК КПСС. Одно из них обязывало наше Министерство в 1954–1955 гг. разработать и испытать то изделие, которое я так неосторожно анонсировал.

Другое постановление обязывало ракетчиков разработать под этот заряд межконтинентальную баллистическую ракету. Существенно, что вес заряда, а следовательно, и весь масштаб ракеты был принят на основе моей докладной записки. Это предопределило работу всей огромной конструкторско-производственной организации на многие годы. Именно эта ракета вывела на орбиту первый искусственный спутник Земли в 1957 году и космический корабль с Юрием Гагариным на борту в 1961 году. Тот заряд, под который все это делалось, много раньше, однако, успел “испариться”, и на его место пришло нечто совсем иное. Об этом я пишу в следующих главах…