Текст книги "Исполнение желаний"

Глава четвертая

Дрова. – Духовой оркестр. – Испорченный почерк. – Хрущев. – Анекдоты. – Драка в школе. – Демобилизация отца и его новая работа. – Киев. – Домашние вечеринки. – Концерты в Доме культуры. – Болезнь Костика. – Вино. – Заслуженная расплата.

1

Возвратившись после обеда в палату, Кирилл Аркадьевич присел к ноутбуку, включил его в сеть и задумался. «Пожалуй, перебор активного общения, – сказал он сам себе. – Ох, надо сокращать контакты и глушить эмоции! А то, ей-богу, не успею до отъезда завершить задуманное».

Разумно подойдя к поставленной перед собой задаче, Кирилл Аркадьевич, сразу по приезде в санаторий, решил вначале, до того, как сесть за текст своего будущего сочинения, составить его план – по сути, развернуть перед самим собой едва ли не кинематографический монтажный лист всех главных эпизодов своей жизни, осевших в памяти, причем в хронологическом порядке. Работа, как ни странно, продвигалась успешно. К его большому удивлению, память выдавала «на гора» все новые и новые подробности, казалось бы, совсем забытых за давностью прошедших лет событий. И он лишь успевал фиксировать в компьютере и то, что вспомнилось, и то, что думалось попутно с этим непростым, но радостным процессом упорядочивания собственных воспоминаний.

Однако слишком бурное общение с товарищами по столовой стало негативно отражаться на его работе – он вдруг невольно, в мыслях, все чаще начал возвращаться к темам разговоров, деталям, репликам, смешным моментам в их общении. Виктория, Виталий и Василий, ни сном ни духом не ведавшие об этом, стали занимать в его сознании все больше и больше места. И с этим надо было что-то делать. «Ладно, придумается что-нибудь, – мысленно успокоил себя Кирилл Аркадьевич, – буду посдержаннее. А то, вон, распустил хвост, как павлин, и сам собой любуюсь. Все! Пора за работу! Баста!»

Перечитав написанное вчера и кое-что добавив, он снова погрузился в свои детские воспоминания, и уже глубокой ночью родился конкретный план, пунктирно отражающий его мальчишескую жизнь на протяжении последующих четырех лет, а именно – с сентября 1955-го по сентябрь 1959 года.

План был составлен по годам и включал в себя основное содержание его давнишней жизни – то, что он сумел вспомнить и зафиксировать:

Сентябрь 1955-го – сентябрь 1956-го (8–9 лет)

Учеба во втором классе общеобразовательной и музыкальной школы. Солирование в хоре.

«Студебекер» и дрова. Отцовские уроки колки дров.

Военный духовой оркестр и усатый старшина-баритонист.

Книги Аркадия Гайдара. Попытка написания собственного сочинения. Вконец испорченный почерк.

XX съезд КПСС и отношение людей к Н. С. Хрущеву. Гости в доме. Первые подслушанные «взрослые» анекдоты.

Стычка с мальчишками на тему еврейского вопроса, в частности, на тему еврейской пасхи и мацы. Драка в школе.

Начавшиеся неприятности у отца на службе. Начхим, начфин, начальник клуба. Отец и домашние обеды. Требования отца к поведению за столом.

Увольнение отца в запас. Поездка в Киев.

Новая работа отца в должности директора клуба. Домашние вечеринки.

Первые уроки игры в шахматы.

Парикмахерская как мужской клуб.

Концерты художественной самодеятельности. Рентгенолог Бардин.

Воспаление легких у Костика. Его выздоровление.

История с вином, шприцем и кипяченой водой.

Сентябрь 1956-го – сентябрь 1957-го (9–10 лет)

Учеба в третьем классе. Общественная работа. Начало мутации голоса. «Скворцы прилетели» и «Эх, дороги!».

Книги Жюля Верна и «Морские рассказы» Константина Станюковича. Мечты о море и бесконечное рисование парусников.

Фильм «Карнавальная ночь».

Размышления родителей и их друзей о путях дальнейшей жизни.

Неожиданно появившаяся и вскоре исчезнувшая собака.

Прием в пионеры. Фильм «Тайна двух капитанов».

Решение родителей о принятии предложения Грусманов переехать в другой город. Прощание с тетей Олей и подругами мамы. Переезд.

Новый город и новая работа отца в должности экономиста автобазы. Новая квартира в четырехквартирном финском домике. Рождение Ксении.

Самостоятельная поездка в гости к бабушке и дедушке. Жалобы бабушки на соседей. Походы с дедушкой к нему на работу. Бесплатное мороженое. Шариковая ручка и ГАЗ-51. Интерес к курению и первая папироса. Ссоры бабушки и дедушки. Бабушкина ревность.

Проснувшееся вдруг либидо. Постыдный эпизод с замочной скважиной.

Сентябрь 1957-го – сентябрь 1958-го (10–11 лет)

Учеба в четвертом классе. Новая школа и новые учителя. Новая учительница в музыкальной школе.

Директор средней школы и его привычки. Уборка школьных классов.

Первый искусственный спутник Земли.

Знакомство с коллегами мамы. Учителя и актерское мастерство. Мама в школе и дома.

40 лет Великого Октября. Вступление мамы в партию. Поступление отца в Минский институт народного хозяйства на заочное отделение.

Новая няня – тетя Ледя.

Книги и ноты. Библиотеки. Чтение запоем. Романы Александра Беляева и «Два капитана» Вениамина Каверина. Домашняя война против ночного чтения. Рыбная ловля с книгой.

Осознание собственной половой принадлежности. Безответная любовь.

Нецензурная лексика. Что такое презерватив?

Письмо от дедушки о сносе дома и получении однокомнатной квартиры.

Первые попытки игры на фортепиано по слуху. Договоренность с отцом. Первые успехи на сцене.

Конкурс имени Чайковского. Ван Клиберн.

Первые мысли о своей будущей профессии.

Пионерский лагерь. Постыдный инцидент со старшей пионервожатой. Расплата за грехи.

Сентябрь 1958-го – сентябрь 1959-го (11–12 лет)

Учеба в пятом классе. Уроки математики и мама.

Успехи в музыкальной школе.

Игра на рояле как способ понравиться девочкам.

Концерты в Доме офицеров и Доме культуры.

Первая профессиональная настройка и регулировка домашнего пианино. Осознание того факта, что пианино настроено на полтона ниже положенного.

Уроки производственного обучения. Столярные и слесарные мастерские.

Попытки завоевания авторитета у сверстников.

Первые шалости и хулиганские поступки.

Школьные вечера. «Маленький цветок» и «Серебряная гитара».

Школьные драки.

Увлечение волейболом. Борьба учительницы по фортепиано с занятиями спортом.

Первый велосипед. Поездки на велосипеде к Костику в лагерь.

Первый алкоголь и первые сигареты.

Поездки с мамиными коллегами за грибами и эпизод на речке. Месть учительнице рисования.

Назавтра утром, встретившись в столовой со своими сотрапезниками и тепло поприветствовав Виталия, вернувшегося, как он говорил, из заключения в палате, Кирилл Аркадьевич безо всяких предисловий попросил у всех прощения за свою вчерашнюю горячность.

– Да вы чего, Кирилл, не выспались, что ли? – искренне удивился Василий, с недоумением посмотрев на товарищей.

– Есть немного, – ответил Кирилл Аркадьевич, – работал до глубокой ночи.

– Ну, и не приходили бы на завтрак! – воскликнул Василий. – Делов-то! С этим, слава богу, здесь не строго.

– Так вы бы стали волноваться, – усмехнулся Кирилл Аркадьевич. – Может, так и буду делать. Я ведь сова, люблю работать по ночам.

– Кирилл, о чем вы говорите? – удивился и Виталий. – О какой горячности? Мы с вами просто по душам поговорили, и я вам очень благодарен!

– Ну, значит, мне это просто показалось, – улыбнулся Кирилл Аркадьевич.

– А то-то я смотрю, у вас компьютер маленький стоит на туа летном столике, – Виктория лукаво посмотрела на Кирилла: – Я-то подумала, что он вам нужен по работе, а вы, значит, пописываете по ночам.

– Пописываю, есть грех. Задумка у меня одна имеется. Днем гуляю – думаю, а по ночам – пишу. Ну, а компьютер по работе тоже нужен, – Кирилл Аркадьевич почесал в затылке. – Как сегодня обойтись без электронной почты? И документы получаю, и материалы. Ну, и отвечаю так же.

– А с Интернетом связываетесь как? – спросил Виталий.

– Да у меня модем – скайлинковский, удобно и недорого.

– Да-а, – протянул Виталий, – что бы мы делали без Интернета? А без мобильников? Ведь ни один фантаст не предсказал!

– Вот это точно! – Василий оживился: – Ведь раньше как было? Наши родители по телефону лишь договаривались о встрече. Мы уже по телефону научились решать все вопросы. А нашим детям телефона уже мало – им, ишь, компьютер подавай, не оторвать, спят с ним!

Все дружно согласились, а Виктория призналась:

– Я, к сожалению, пока с компьютером на «вы». Так, только игры. Надо будет научиться. А что? Внуки покажут!

– И с Интернетом сразу же осваивайтесь, не оставляйте на потом, – дал совет Василий. – Удобно чрезвычайно! По сути дела, библиотека на дому.

– Но проверять все же надо, – сказал Кирилл Аркадьевич, – вранья немерено и в Интернете.

– Ну вот, а сами говорили, что ничего после себя вы оставлять не собираетесь! – с улыбкой упрекнул его Виталий.

Кирилл Аркадьевич смущенно засмеялся:

– Как говорили древние: мысль изреченная – есть ложь! Может, и не прав я был, а может быть, и прав. Кто знает?

– Да ладно вам! – махнул рукой Виталий. – О чем пойдет хоть речь? Не скажете, конечно.

– Не обижайтесь, не скажу. Быть может, и не выйдет ничего, – Кирилл Аркадьевич постучал по деревянному покрытию стола. Все снова засмеялись, а Виталий, резюмируя, подвел черту:

– Не сомневаюсь, все у вас получится. Рассказчик вы отменный, а значит, и напишете не скучно, о чем бы ни писали. К тому же это не на бумаге ручкой мучиться. Вы представляете, сколько леса раньше уходило на бумагу для писателей? Тонны! Все-таки компьютер – это чудо!

Все дружно согласились, а Виталий вдруг мечтательно добавил:

– Я слышал, недалек тот час, когда компьютер поместят в мобильник.

– А клавиатура? – спросил Василий удивленно.

– А с помощью оптической проекции с того же мобильника на любую гладкую поверхность. Ну, и сенсорный принцип набора, – Виталий гордо осмотрел товарищей, как будто сам и изобрел это чудо. – Вот как!

– Ага, как говорили наши техники: «Мама не горюй!» – потерев ладонью шею и прищурившись, Василий выразил общее мнение: – Дожить бы до этого! Уж очень хочется!

– Постойте, постойте, – вмешалась вдруг Виктория, – опять вы не о том! – И, обратившись к Кириллу, спросила: – Не означает ли все это, что мы больше не встречаемся в вашей палате, не пьем коньяк и виски и не ведем заумные беседы?

– Ну что вы, Вика, – Кирилл Аркадьевич смутился, – вовсе нет. Конечно, встретимся, и выпьем, и поговорим. Но просто чуть попозже.

На том и порешили и, закончив завтрак, разошлись.

2

Вернувшись в палату и перечитав еще раз план, Кирилл Аркадьевич задумался и мысленно перенесся в те далекие годы, когда его жизнь, казавшаяся совершенно безоблачной, обещала много нового и интересного.

Новый 1955/1956 учебный год начался как обычно и не сулил Кириллу ничего особенного. Дома все было по-прежнему: папа служил, мама вела уроки в школе, тетя Оля возилась с уже подросшим Костиком, а сам Кирилл, возвратившись из школы и скоренько похватав, что повкуснее, быстро делал уроки и оставшееся до ужина и сна время проводил по-разному: занимался на пианино, ходил на занятия в музыкальную школу, бегал с Игорем Сивковым по своему и по его дворам, читал книги и играл с Костиком.

Младший брат рос очень спокойным, даже флегматичным ребенком – обожая спички, он мог часами перекладывать их из одного коробка в другой, скручивать и раскручивать портновский сантиметр, рассматривать картинки в книжках и что-то рисовать на листах плотной бумаги, которую из школы приносила мама. Единственное, что его раздражало и выводило из себя, так это мамины подруги – Женя и Инна Станиславовна, часто заходившие за ней, чтобы куда-нибудь пойти. В этих случаях он вставал в дверях, раскидывал руки и бубнил:

– Уходите! Я маму не пущу! Вы все плохие! Мамочка, не уходи с ними! Останься дома!

Мама смеялась, обнимала и целовала Костика и всегда обещала прийти очень скоро, во всяком случае, как только освободится. Костик утыкался головой в живот тети Оли и начинал тихо плакать. Но как только за мамой закрывалась дверь, Костик переставал плакать и продолжал спокойно заниматься своими делами.

Единственным заметным событием, произошедшим уже в сентябре, стало то, что руководитель хора в музыкальной школе доверила Кириллу, обладавшему звонким и чистым дискантом, партию солиста в нескольких песнях. И папа, и мама были несказанно рады и, поддразнивая сына, говорили, что если так пойдет и дальше, то все скоро услышат Кирилла Лавровского не иначе, как со сцены Большого театра в Москве. Сам Кирилл отмахивался от таких намеков, но все равно испытывал немало гордых чувств.

Одним из эпизодов того времени, навсегда оставшимся в памяти Кирилла, стала история с дровами, которые в тот год пани Волчкова купила, но привезти их то ли не смогла, то ли не захотела. Она и обратилась к маме с просьбой, намекая на возможности ее супруга-капитана, а уж мама в свою очередь вцепилась в папу мертвой хваткой:

– Ну что тебе стоит, Аркадий? У тебя есть в части и машины, и солдаты. Все так делают, не будь белой вороной! Ты со своей щепетильностью только людей смешишь. Ну какое это использование служебного положения в личных целях? Это же просто помощь людям! А армия и должна людям помогать! Зима на носу. Я понимаю, что Волчкова экономит, но мы же у нее живем. Ну пожалуйста, поговори с начальством – тебе уж точно не откажут. Ты же никогда и ничего не просишь.

И папа сдался. Кирилл, конечно же, не знал, легко ли было обеспечить ту доставку дров, но, как бы там ни было, в одно прекрасное субботнее утро к их дому подкатил огромный «студебекер» – американский грузовик, доставшийся Советской Армии по какому-то загадочному «ленд-лизу». Он был таким большим, что, даже встав на цыпочки и подняв руку, Кирилл не смог дотянуться до верхнего края ни одного из его шести колес. Тупорылый, с грозной решеткой на радиаторе, он живо напомнил ему чемодан, лежавший на шкафу в их комнате и отблесками своих замков, напоминавших глаза великана, пугавший по ночам маленького Кирилла до смертного ужаса.

Доверху нагруженный березовыми и осиновыми бревнами, «студебекер» медленно подполз боком к забору и, выплюнув струю сизого дыма, застыл как вкопанный. Кроме водителя-сержанта, в кабине находилось еще двое солдат. Выскочив оттуда и отдав папе честь, солдаты быстро откинули борт и принялись скатывать бревна через забор прямо на приготовленное во дворе место. Пан Ладислав вместе с папой помогли солдатам, и очень скоро ворох бревен заполнил все свободное пространство. Откозыряв, солдаты сели в кабину, и «студебекер», взревев мощным мотором, уполз прочь.

А дальше началось то священное действо, мимо которого ни один уважающий себя мужчина не может пройти спокойно, а именно – пилка и колка дров. Вытащив из сарая козлы и большую двуручную пилу, пан Ладислав и папа, уложив первое бревно и предварительно его разметив поленом из старых запасов, принялись дружно пилить. Зубастая пила легко ходила от одного пильщика к другому, разбрасывая во все стороны опилки, и смотреть на этот завораживающий и кажущийся очень легким процесс было невероятно приятно. Когда же, вняв просьбам Кирилла, пан Ладислав уступил ему ручку пилы, предоставив возможность попробовать свои силы, Кирилл сразу же понял, что это далеко не просто. Пила гнулась, застревала, не хотела идти ни туда, ни обратно.

– Не расстраивайся, Кира, – сказал папа, – эта наука не такая уж сложная, быстро освоишь. Здесь не сила нужна, а сноровка. Обязательно научишься, я помогу. Каждый мужчина должен уметь и пилить, и колоть. Это аксиома.

Кирилл не знал еще, что значит «аксиома», но про себя поклялся, что умрет, но научится пилить, как папа.

Устав пилить, мужчины взяли в руки колуны и, подобрав широкие и ровные колоды, принялись колоть на них напиленные чурбаки. Смотреть на это было сладостно, но и немного страшно. Расколотые чурбаки под топорами разлетались с сухим треском. Когда же дровосекам попадался непростой, со множеством сучков чурбак, они, вонзив в него колун, подкидывали чурбак в воздух и, подняв его над головой, в перевороте, с уханьем и хрустом били обухом о твердую колоду. Чурбак раскалывался, доставляя дровосекам массу удовольствия.

Отец не обманул Кирилла. И всю неделю, вечерами, расправляясь с теми бревнами, они с Ладиславом по очереди учили его этому нехитрому искусству. Спустя день-два Кирилл вполне освоился с пилой, а там и с помощью подобранного для него топорика усвоил и простой физический закон: чтобы расколоть чурбак, нужна не сила рук, а правильно направленный вес топора. И кто бы мог подумать, что в недалеком будущем этот закон еще не раз придет ему на помощь в процессе обучения фортепианной игре: секрет владения роялем, как оказалось, кроется не в силе рук и пальцев, а в правильном распределении веса рук.

И всякий раз, когда Кириллу выпадала редкая возможность продемонстрировать свою сноровку в колке дров, он с радостью хватался за топор и чувствовал себя в эти минуты полностью счастливым. Правда, этим умением, как он сам признавал, его чисто хозяйственные навыки и ограничивались.

Эта история с дровами заметно сблизила отца с Кириллом. Почувствовав, что у него растет не маменькин сынок, а будущий мужчина, отец не только стал с ним больше разговаривать, но даже брать его с собой на службу в выходные дни, когда он в клубе части репетировал с военным духовым оркестром. Кирилл с восторгом наблюдал за музыкантами, разучивавшими с помощью отца те марши, вальсы и фокстроты, которые всегда входили в традиционный репертуар гарнизонных оркестров.

Само звучание оркестра Кирилла просто завораживало. И трубы, и кларнеты, ведущие мелодию, и вспомогательные инструменты – теноры и альты, и высоко повизгивающие флейты, и туба, и валторны, и тромбон – все они нравились Кириллу. Но все же среди этих инструментов ему особо приглянулся один – побольше тенора, но меньше тубы, – на котором с явным удовольствием играл усатый старшина-сверхсрочник. Понравился он прежде всего тем, что вел не тему и не элементы аккомпанемента, а какую-то другую, очень красивую мелодию, прекрасно сочетавшуюся с общим строем музыки. Назывался этот инструмент «баритоном», и его тембр казался поистине волшебным. Волшебным было и мастерство баритониста, немолодого украинца с рыжими усами, всегда подмигивавшего Кириллу, словно приглашавшего его в свою военно-музыкантскую компанию.

Когда Кирилл спросил отца, что за мелодию играет баритон, отец ответил: это «облигато», то есть мелодия, которая обязательно должна звучать, раз уж написана. Она, быть может, и не главная, но без нее музыка выходит – как еда без соли. Кирилл запомнил это на всю жизнь, и когда встречался с музыкой «без соли» – если по науке, то без контрапунктического сопровождения темы, – всегда кривился и называл такое сочинение любительским и непрофессиональным.

В свободное от уроков и занятий в музыкальной школе время Кирилл, как и обычно, много читал. В ту осень, словно по заказу, мама принесла ему «Тимура и его команду» Аркадия Гайдара, которого в действительности звали Аркадием Голиковым и который в прошлом был командиром Красной Армии. Как пояснил отец, Гайдар был командиром не совсем обычным – так получилось, что в боях Гражданской он командовал полком уже в шестнадцать лет.

Залпом проглотив «Тимура» и навсегда влюбившись в его смелых героев, Кирилл к Новому году прочитал и все остальные книги писателя, имевшиеся в школьной библиотеке: и «РВС», и «Школу», и «Голубую чашку», и «Чука и Гека». Но две из книг Гайдара – «Судьба барабанщика» и «На графских развалинах» – произвели такое впечатление, что он, забросив все, сел сочинять нечто подобное под названием «Судьба».

Как вспоминал уже Кирилл Аркадьевич, тетрадки с этим его опусом, бережно хранимые мамой, к сожалению, пропали во время одного из переездов семьи с квартиры на квартиру. Сам же он о содержании своего первого писательского труда ровным счетом ничего не помнил. Но помнил хорошо другое. Когда он сел писать, то неожиданно столкнулся с чисто технической проблемой, о существовании которой и не подозревал.

Проблема состояла в том, что он писал гораздо медленнее, чем думал. Мысль обгоняла руку, выписывающую завитушки, терялась, забывалась, и Кирилл вдруг понял, что надо научиться писать быстро. И, не придумав ничего другого, попробовал писать, как под диктовку, вслед за любым текстом, звучащим по радио. Вначале ничего не получалось. Но вскоре он освоился и стал вместо выписывания букв, как в прописи, писать придуманными им самим значками. Эти значки, вполне похожие на буквы – чаще на печатные, – писались быстро. Но, овладев их написанием, он неожиданно утратил навык правильного рисования букв.

Что было с мамой, когда она увидела его каракули, – не описать! Она просто рыдала. Вместо каллиграфического почерка, которым мама так гордилась, сын стал писать какими-то, хоть и похожими на буквы, но крючками. Не обрадовалась этому и его учительница – Любовь Матвеевна, сказав и маме, и ему, что за такой почерк он больше тройки в жизни не получит. Кирилл же в первый раз не испугался грозной мамы, ходившей черней тучи, – ну выдерут, подумал он, поплачу, зато теперь могу писать, как взрослый, – и быстро, и понятно.

Однако мама драть его не стала. Прекрасно разобравшись в происшедшем и поняв, что подтолкнуло сына к глупому поступку, она произнесла уже знакомое: «Был бы чужой, так посмеялась!» Ну а потом, прижав его к себе, действительно, не только плакала, но и смеялась, приговаривая: «Писатель ты мой глупенький, такой почерк испортил!»