Текст книги "История философии"

Много споров вызывает личность Христа. Так, французский писатель Ж. Э. Ренан («Жизнь Иисуса», 1863) полагал, что Иисус – реальный человек, сын своего времени. Вокруг его имени много легенд. Почему? Все просто: люди склонны окружать великого человека легендой, да и сам великий человек может обманываться. Например, у народов Востока, по Ренану, нет резких различий между правдой и ложью: «На Востоке от одного к другому существуют тысячи переходов и оттенков… Для восточного человека фактическая правда имеет весьма мало значения. Он видит все сквозь призму своих предрассудков, интересов, страстей». На самого Иисуса влияли его время, эпоха, даже климат. Он призывал к отказу от труда на том основании, что полевые лилии одеты лучше самого богатого человека, а они ведь ничего не делают. По Ренану, труд в климатических условиях Галилеи был бесполезным. Результаты его не стоят того, во что он обходится. Это презрение к труду, которое чрезвычайно возвышает душу, когда в основе его лежит леность, подсказывало Иисусу поучение в таком духе: «Не собирайте себе сокровища на Земле…»

Христианство не спасло Римскую империю от падения, она рухнула. Но христианство устояло, более того, оно было воспринято варварами, завоевавшими Рим. Начиная с IV в. и до конца XVI в. оно имело огромное и все возрастающее значение. В эту эпоху – эпоху Средневековья, как пишет Л. Ранке (1795–1886), «богословы заседают в советах государей, с кафедр трактуют о политических делах, господствуют над народным просвещением, наукой и всей литературой, посредством исповеди духовенство проникает в мир совести, подмечая внутренние противоречия человека; оно разрешает все сомнения, возникающие в частной жизни. Во имя религий предпринимают войны, совершают завоевания, ниспровергают государства».[28]28
  Ранке, Л. Римские папы в последние четыре столетия: в 2 т. – Пб, 1874. – Т. II. – С. 5.


[Закрыть] Папы наделяются всей полнотой духовной власти, объявляются непогрешимыми. Церкви приписывается такое же преобладание над государством, какое имеет душа над телом. Если светская власть вредит целям религии, для спасения души папа имеет право перенести светскую власть с одного лица на другое. Философия, образование, воспитание человека – все подчинено религии, церкви. В известной мере философия стала «служанкой теологии».

Как пишет П. А. Сорокин, главным принципом, главной истиной, главной ценностью культуры средневекового Запада был Бог. «Архитектура и скульптура средних веков были „Библией в камне“. Литература также была насквозь пронизана религией и христианской верой. Живопись выражала те же библейские темы в линии и цвете. Музыка почти исключительно носила религиозный характер. Философия была практически идентична и религии, и теологии и концентрировалась вокруг той же основной ценности или принципа, каким являлся Бог. Наука была всего лишь прислужницей христианской религии. Этика и право представляли собой только дальнейшую разработку абсолютных заповедей христианства. Политическая организация в ее духовной и светской сферах была преимущественно теократической и базировалась на Боге и религии. Семья, как священный религиозный союз, выражала все ту же фундаментальную ценность. Даже организация экономики контролировалась религией… Чувственный мир рассматривался только как временное „прибежище человека“, в котором христиане всего лишь странники, стремящиеся достичь вечной обители Бога… Короче говоря, интегрированная часть средневековой культуры была… единым целым, все части которого выражали один и тот же высший принцип… бесконечность, сверхчувственность, сверхразумность Бога, Бога вездесущего, всемогущего, всеведущего, абсолютно справедливого…».[29]29
  Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. – М., 1992. – С. 430.


[Закрыть]

Первоначальный этап христианства – патристика (от греч. pater, лат. pater – отец; учение отцов церкви) характеризуется тесным переплетением христианского вероучения с философскими идеями периода распада античного мира, причем христианство на этом этапе стремится усвоить и некоторые идеи античных философских учений, и вместе с тем преодолеть их. На формирование идеологии христианства большое влияние оказало учение Филона Александрийского (ок. 25 до н. э. – ок. 50 н. э.). По мнению Филона, Логос (слово, закон) содержится в Боге и сам является Богом.

Важным фактором развития средневековой христианской идеологии был гностицизм. Гностика опиралась на идеи персидского зороастризма.[30]30
  Религия, распространенная в древности и раннем Средневековье в Средней Азии, Иране, Афганистане, Азербайджане и ряде стран Ближнего и Среднего Востока. Название происходит от имени пророка Зороастра (иран. Заратуштра). Основные принципы зороастризма: противопоставление двух «вечных начал» – добра и зла, борьба между которыми составляет содержание мирового процесса; вера в конечную победу добра, олицетворяемого в образе верховного божества Ахурамазды. Главную роль в ритуале зороастризма играет огонь.


[Закрыть] Теоретики гностицизма, в частности Маркион (конец I в. – 160), полагали, что борьба света и тьмы, добра и зла имеет универсальное значение. Зло и тьма проистекают из материи, свет и добро – от Бога. На возникающий в этой связи вопрос, почему Бог допускает зло, гностики отвечали так: есть два божества – Бог как искупитель и враждебный ему Бог-творец. Этот дуализм, ограничивающий могущество Бога, подрывал монотеистическую сущность христианства и, естественно, был неприемлем для отцов церкви.

Близким к гностицизму было манихейство. Основоположник и первый глава этой религиозной системы персидский мыслитель Мани (216–274/277) также доказывал, что в мире борются два начала: божественное и дьявольское, свет и тьма. Эта борьба отражается и в человеческой душе. Однако человек может победить тьму, зло и т. п. Путь к победе над злом в человеческой душе – аскетизм, отказ от всяких удовольствий. Вывод сторонников манихейства о том, что человек сам, без помощи Бога, может спастись, также отклонялся официальной церковью.

Большую роль в пропаганде христианства и защите его от еретических учений сыграл Тертуллиан (155/165 – после 220). Он решительно выступал против соединения философии и веры, доказывая, что вера и разум несовместимы. Его принцип: верую потому, что нелепо.[31]31
  Credo quia absurdum (лат.) – эти слова традиционно приписывают Блаженному Августину, хотя нигде в его сочинениях такое выражение не встречается. Похожее по смыслу рассуждение есть у Тертуллиана в его сочинении «О теле Христовом». Дословно: «Сын Божий распят – это не стыдно, потому что постыдно. И умер сын Божий – это вполне достоверно, потому что нелепо. И, погребенный, воскрес – это верно, потому что невозможно». Вероятно, крылатая фраза сложилась на основе этих рассуждений Тертуллиана.


[Закрыть] Евангелие – единственный источник познания и Бога, и мира.

Ориген (ок. 185–253/254), напротив, стремился соединить христианство с философией, в частности, с неоплатонизмом. Он считал, что Бог-Отец, Бог-Сын и Святой Дух совершенно бестелесны, они – чистый Дух. Все остальное имеет тело и душу (и люди, и звезды и т. п.). По Оригену, души людей, как и у Платона, входят в людей при рождении; сами они существуют с сотворения мира. Разумеется, утверждения Оригена о предсуществовании души, а также тезис о том, что все люди, и даже дьяволы, в конце концов, будут спасены, не были приняты церковью.

Арий из Александрии доказывал, что Бог-Сын имеет другую сущность, нежели Бог-Отец: Сын сотворен Отцом, но не равен ему. Подобное учение, умалявшее с точки зрения церкви авторитет Христа, также было ею отвергнуто.

Самая выдающаяся фигура средневековой патристики – Августин Блаженный (354–430). Сначала он был приверженцем манихейства (см. выше). Манихейство утверждало, что Вселенная произошла от тьмы, а человеческая душа – от света. И поскольку мир есть воплощение зла, постольку зло проникает и в человека, но именно поэтому человек не несет ответственности за совершенные им недостойные поступки. Однако подобная трактовка проблемы не устраивала Августина и он, отклонив манихейство, обратился к неоплатоникам, полагая, что они лучше объясняют происхождение зла. Неоплатоники считали, что зло – это отсутствие или недостаток добра. Так, например, по их мнению, похоть – это любовь, но направленная в недостойное русло. Опираясь на неоплатоников, Августин защищал свободу воли. Он полагал, что с космической точки зрения зла нет: существует гармония, и с этой точки зрения все имеет свое оправдание. Грех происходит от злоупотребления свободной волей. Человек ответственен за свои поступки (это отрицали манихеи). Вместе с тем Августин выступил против пелагианства, основатель которого, Пелагий (ок. 360 – после 418), считал, что можно вести безгрешную жизнь и без помощи Бога, опираясь только на его учение. Августин же полагал, что людям необходима божья благодать, внутренняя помощь Святого Духа. Но первый шаг навстречу Богу должен сделать человек, опираясь на свою волю. Позже Августин пришел к выводу, что вера – это Божий дар, свершение благодати. Спасение возможно только по благодати Божией; благодать дается только тем, кого избрал Бог. Сами люди спастись не могут, ибо все они (включая младенцев) заражены грехом, поэтому «благодать не ищет человека, желающего добра, но убеждает его желать добро». Бог не подавляет свободу воли; он убеждает, и душа откликается на его призыв свободно и радостно.

Августин полагал, что вера – это божественное откровение. Разум нужен человеку именно для того, чтобы хотеть искать Бога. Познать самого себя – это, по сути, познать себя как образ и подобие Бога. Что касается доказательства бытия Бога, то Августин приводит следующие аргументы.

1. Именно гармоничность и красота мира подтверждают, что он создан Богом, невыразимым и невидимым, великим и прекрасным.

2. Разум людей от Бога, поэтому все разумные люди признают Бога.

3. Мы наблюдаем разные степени благ, Бог – благо само по себе.

Любовь к Богу выше любви к чему-то реально существующему, тем не менее она включает в себя любовь к окружающему миру, свету, цвету, к людям.

Важный философский вывод Августин сделал относительно времени: время целостно; настоящее, прошедшее и будущее выступают в единстве, они сосуществуют, именно поэтому душа в своем бытии преодолевает эфемерность мгновения, связывая в устойчивом настоящем как прошлое, так и будущее.

Итальянский исследователь средневековой культуры Умберто Эко (р. 1932) считает, что до эпохи Нового времени образ времени выступал в виде круга: в круге воплощается идея времени – безвозвратно утекающего, но и постоянно возвращающегося. Новое время разорвало круг, превратило окружность в прямую, направленную вперед. Впоследствии Гегель попытался примирить круг и прямую в образе спирали.

Средневековая схоластика.

Первый схоласт и последний римлянин – Боэций (480–525). Он родился уже после крушения в 476 г. западной Римской империи. В 493 г. Рим был завоеван остготами. Их король Теодорих Великий (493–526) пытался создать своеобразное готско-римское государство, однако в конечном счете это ему не удалось. В середине 20-х гг. VI в. отношения между готами и римлянами обострились. Во-первых, остготы все-таки были ниже по своему общественному развитию; во-вторых, углубился конфликт между арианской разновидностью христианства, принятой готами (почитавшей Христа не столько в образе Бога, сколько в более понятном для воинственных готов (германцев) образе героя) и римским католичеством, уровнявшим рожденного от Бога Христа-Логоса-Сына с не рожденным Творцом-Богом-Отцом. Боэций, приглашенный Теодорихом и занимавший в его окружении высокое положение, в этой острой ситуации был оклеветан, заключен в тюрьму, а затем казнен. В тюрьме он написал книгу «Об утешении философией».

Философия, подчеркивал Боэций, высочайшее благо для человека; она наделяет, просвещает его душу. Философия, аллергически изображенная Боэцием, – это строгая и властная дама с трудно определяемыми возрастом и ростом. Строгость философии символизирует тот факт, что занятие ею требует серьезности, труда и дисциплины. Скипетр в одной её руке символизирует руководящую миссию философии в жизни и науке, книга в другой руке – знак просвещенности. Неуловимый возраст – черты и древности, и юности – знак того, что философия всегда актуальна. Рост её, то устремляющийся к небесам, то уменьшающийся до человеческих размеров, означает, что она есть знание истин божественных и вещей человеческих; она универсальна и по предмету и по методу. Наконец, одежда её выдает и высокое происхождение философии, и сложную историю жизни. Одеяние её нетленно, как нетленны те формы мысли и слова, в которых философия себя выражает. Обозначенные на её платье буквы и чуть заметные ступеньки, восходящие от буквы «П» к букве «Φ» говорят о том, что философия вышла из школ Платона и Аристотеля, где мысль, теоретическая жизнь всегда ставились выше жизни практической. Вместе с тем одежда её частично разорвана – это оттого, что многие недостойные люди не раз подделывались под её поклонников, обрывая для себя от философии элементы её внешней атрибутики и оставаясь совершенно не причастными её подлинной внутренней сути.

Центральная проблема книги Боэция – проблема судьбы, выступающей то в виде Фортуны, то в виде Рока. Боэций предлагает относиться к Фортуне – случайному счастью или несчастью – спокойно, не слишком ликовать, когда нам везёт, и не унывать, когда не везёт, помнить всегда о том, что переменчивость – это сущность и природа Фортуны. Если бы Фортуна подчинялась постоянству и закону, она перестала бы быть сама собой, ибо латинское слово «Fortuna» происходит от «forte», что значит «случайно», «нечаянно», «может быть» (а может и не быть). Вот почему с давних времен Фортуна изображалась стоящей на шаре (в знак её неустойчивости), и символом её считается вращающееся колесо, несущее точки обода то вверх, то вниз. При этом Боэций считает, что люди в большей мере должны благодарить Фортуну за то, что она отворачивается от них, нежели к ним благоволит. Удача, ставшая привычкой, расслабляет, что делает перемену Фортуны особенно тягостной. Напротив, испытания закаляют и делают особенно приятным неожиданный поворот судьбы к лучшему.

Боэций полагает, что для человека нет ничего драгоценнее, чем свое собственное «Я»: это то, что судьба не может ни дать, ни взять. Все остальное суть вещи преходящие. Именно поэтому несчастная судьба даже лучше, чем судьба добрая: добрая обманывает, несчастная – наставляет, и только Бог дает истинное счастье. Все происходит в соответствии с Божьей справедливостью. Добрые люди вознаграждаются доброй судьбой или дисциплинируются злой. Злые люди исправляются злой судьбой, а добрая не приносит им счастья.

По Боэцию, благо – единственный предмет устремлений человека. Счастье – это приобщение к благу: «Блаженство – благо, которое, когда оно достигнуто, не оставляет желать ничего большего». Как и все платоники, как Августин, Боэций считает, что в конечном счете основания блага следует искать не в конечных, внешних вещах, а в душе человека, ведь человек – это образ божий, и образ этот заключается прежде всего в его бессмертной душе. Стремясь к низшему, человек оскорбляет своего Творца. Вместе с тем, считает Боэций, и в стремлении к суетным благам так или иначе отражается смутное понимание человеком того, что есть истинное, подлинное благо. Когда человек стремится к богатству, он чувствует, что нельзя быть блаженным, если во всем нуждаешься. Кто хочет власти, знает, что рабство и бессилие – это зло. Стремясь к почестям и славе, человек в действительности ищет уважения и признания, без которых нет настоящего блаженства, а предаваясь наслаждениям, он чувствует, что нет блаженства без радости. Ведь по самому смыслу высшее благо – это то, что ни в чем не нуждается. Беда в том, что человек всегда останавливается на полпути. Он стремится к материальному богатству, которое отнюдь не насыщает его алчность, но еще более разжигает. При этом возникают новые «заботы», ведь для сокровищ нужны соответствующие «сосуды» и «охрана».

Господство над другими неизбежно лишает человека безопасности и власти над собой – единственной власти, которая делает его действительно сильным. Занимая высокие посты, люди надеются приобрести уважение, но чины ничего не добавляют к их личным достоинствам, скорее, выставляют напоказ их пороки. Стремясь к славе, люди мучаются тщеславием, предаваясь наслаждениям, они в конце концов вместо радости испытывают тяжелые страдания.

Человеческое благо едино и неделимо. Оно является к людям во всей своей полноте или не является вовсе. В конечном счете благо – это совершенство, и достигается оно на пути добродетели. Творя добро, мы обязательно приобщаемся к благу как таковому. Но как отличить добро от зла? По Боэцию, благо, добро совпадает с Богом: Бог – это величайшее Бытие. И поскольку в нас есть понятие о Боге как величайшем Бытии, постольку Он есть, Он существу-ет.[32]32
  В данном случае Боэций предвосхищает «онтологическое доказательство» бытия Бога, данное Ансельмом Кентерберийским (1033/1034– 1109).


[Закрыть] Бог – Благо; «Божественный Разум», «Мировая Душа» творят мир, поэтому наш мир – благо. Зло есть небытие, отпадение от Бога. Бог – всеблаг, всемогущ и всезнающ, но зла он создать не хочет и не может, именно поэтому зло – ничто. Злые люди не бывают благополучны, они несчастны, зло разъедает душу, поэтому «скорби же о людях злых, люби же по праву добрых!»

Но почему все-таки существует зло? Ведь мир создает Бог, причем создает в соответствии со своим планом. Все дело в том, полагает Боэций, что реальный мир развертывается постепенно, и именно поэтому зависит от судьбы, случая и т. п. И чем больше промежуток времени от создания идеального образа мира до его воплощения, тем больше случайностей в судьбе людей. Чем больше радиус вращения колеса, чем дальше точка отстоит от центра, тем неустойчивее и неопределеннее ее положение в пространстве и времени. Также и с судьбой человека. Но если человек живет по законам Божественного провидения, если он принимает свою жизнь как волеизъявление Бога, если он любит свою судьбу (amor fati), она перестает бросать его то вверх, то вниз. Тогда исчезнут непонимание, недоумение, зло. Если человек воспринимает все происходящее с ним как благо, как волю Божественного провидения, он и свободен, и счастлив. Именно в этом суть теодицеи – оправдания божественной справедливости (от греч. theos – Бог и dike – справедливость). Однако Бог направляет мир к благу только в вечности; в каждый конкретный момент времени человек свободен: он свободен выбирать или добро, или зло. Философия помогает ему выбрать добро.

Философия, подчеркивал Боэций, высочайшее благо для человека. Философия прежде всего должна изучать, исцелять душу человека. Душа трактуется Боэцием в духе Аристотеля как имеющая три силы: растительную (жизненную), чувствительную (животную) и разумную. Боэций считает, что животным присуща не только способность к ощущениям, но и к суждению. Однако способностью предвидения обладают только люди. Разумная часть души проявляется, по его мнению, в созерцании предметов, в размышлении о них, в изыскании неизвестных предметов. Но чтобы разумно размышлять, рассуждать о предметах, нужно, полагает Боэций, овладеть наукой рассуждения – логикой.

Боэций вводит характерную для всей средневековой философии дихотомию «субстанция – акциденция». Что касается субстанции,[33]33
  Субстанция (лат. substantia – сущность; то, что лежит в основе) – объективная реальность; материя в единстве всех форм ее движения.


[Закрыть] то здесь в духе неоплатоников он делает ответственным за бытие форму. Принцип материальности он отождествляет с принципом небытия и фактически принимает принцип эманации. Материя – это источник множественности и сложности; форма – источник единства и простоты. Бог – абсолютное единое начало всего; он не может состоять из чего-то, не может быть множественным, сложным, материальным, именно поэтому Он – наиболее полное бытие. Все другие вещи, поскольку в них присутствует материя, таковым бытием не обладают. Понятие акциденции[34]34
  Акциденция (от лат. accidentia – случай) – случайное, преходящее, несущественное свойство.


[Закрыть] употребляется Боэцием в двух смыслах: широком – как просто свойство и в узком – как случайное, привходящее свойство.

Боэций различает также понятия «первое для нас» и «первое по природе». Первое для нас – это конкретные единичные вещи, которые в действительности бесконечно сложны для познания. Самые простые для познания по своей природе – высшие роды; они наиболее удалены от нас, но без них не построить никаких доказательств. Очевидно, что Боэций в споре об универсалиях (характерном для эпохи Средневековья) занимает среднюю, умеренную позицию. Он отвергает универсалии в том смысле, как их трактует крайний реализм, представленный Платоном, Эриугеной, Августином, Ансельмом и др., которые наделяли общие идеи, рассматриваемые часто как идеи и мысли Бога, реально конкретным бытием. С точки зрения Боэция, это пустые понятия, понятия ни о чем. Он отклоняет также и воззрение на роды, виды и т. п. как на чистые конструкции нашей мысли, не имеющие никакого аналога в объективной реальности – крайний концептуализм. Отвергает он и крайний номинализм (Росцелин), который признает только множество сингулярных вещей. Что касается универсалий, то приверженцы номинализма считали их лишь сингулярными звуками речи, служащими именами – знаками множества сингулярных вещей. Умеренные номиналисты признают за именами способность удерживать при себе общие свойства единичных вещей (Оккам, Гоббс и Беркли). Умеренные концептуалисты допускают общие свойства вещей; общее в чистом виде существует только в уме, но имеет свою реальную основу в сходстве вещей (Абеляр, Локк).

Видный представитель схоластики Эриугена (810–877) в своей работе «О разделении природы» в духе неоплатонизма выделяет четыре природы:

1) природа не сотворенная, но творящая – это Бог-Творец;

2) природа сотворенная и творящая – это небесные идеи (в формулировке Платона), по которым создается все творение;

3) природа сотворенная и не творящая – это Мир, Вселенная, включая человека;

4) природа не сотворенная и не творящая – это Бог как Конечная Причина.

Следуя и дальше неоплатоническим идеям, Эриугена пришел к выводу, что творения – это эманация (истечение) от Бога: Бог есть начало, середина и конец всего космоса; Бог во всем сущем, он и есть суть всех вещей.

Эриугена был одним из первых, кто пытался рационализировать теологию. Авторитет, по его мнению, базируется на разуме, а не наоборот. Орудием разума является диалектика, понимаемая Эриугеной как искусство сопоставления противоположных точек зрения с целью выяснения истины. При этом он утверждал, что между разумом и откровением нет никакого противоречия.

Ансельм Кентерберийский (1033–1109) также тесно связывал веру и философию, однако считал, что философия должна быть подчинена вере. Без веры нет подлинного познания: «Верю, чтобы понимать».[35]35
  Credoutintelligam (лат.).


[Закрыть] Святое Писание указывает, что есть истина, разум должен ее обосновать. Относительно бытия Бога Ансельм приводил следующие доказательства. Вещи образуют ряд возрастающего совершенства, значит, есть самая совершенная сущность – Бог. Есть вещи более или менее полезные, добрые, следовательно, существуют абсолютные Польза, Добро, т. е. Бог. И главное доказательство, метафизическое, онтологическое: раз мы мыслим Бога в качестве общего принципа Бытия, значит, он существует, ибо если бы Он существовал только в мысли, Он был бы лишен совершенства, но это невозможно, значит, Он существует и в действительности.

В споре об универсалиях Ансельм проявлял себя как умеренный реалист. Общие понятия, считал он, существуют независимо от единичных вещей, но тем не менее связаны с ними, ибо выводятся путем обобщения общих черт единичных вещей.

Представитель крайнего номинализма Иоанн Росцелин (1050–1110) учил, что вне единичных вещей не существует ничего. Общее не имеет реального существования. Общие понятия – лишь звуки, голос, речь.

В противоположность позиции Ансельма Кентерберий-ского «верю, чтобы понимать» Пьер Абеляр (1079–1142) выдвигал положение «знать, чтобы верить».[36]36
  Точнее, «понимаю, чтобы верить» (лат. – intelligo ut credam).


[Закрыть] Нельзя верить, не понимая; верующих нужно готовить понимать истины Святого Писания. Особый интерес у Абеляра вызывала проблема универсалий. Он занял промежуточную между реализмом и номинализмом позицию, получившую название концептуализма. Согласно Абеляру, универсалии суть в вещах (т. е. они не существуют отдельно от предметов). Это значит, что абсурдно утверждать, будто реальной является лишь человечность, а не люди, «лошадность», а не отдельные лошади, «сократность», а не Сократ. Понятиям «человек», «человечность» соответствует реальность общечеловеческого, существующего во всех людях, и именно в самих людях, а не вне их. Но и универсалии – не произвольные имена; они реальны как идеи Бога, создавшего конкретные вещи.

Важным литературно-культурным памятником является переписка Абеляра с Элоизой. В 1114–1118 гг. философ возглавлял кафедру в школе Нотр-Дам, которая стала впоследствии Французским университетом. Примерно к этому же времени относится история трагической любви Абеляра и Элоизы, описанная им самим в «Истории моих бедствий». Заключенный втайне брак не был признан опекуном Элоизы, который оскопил Абеляра и насильно заставил Элоизу постричься в монахини. Вскоре и Абеляр удалился от мира. Сохранилась переписка влюбленных, а также стихи Абеляра, посвященные Элоизе. Став монахом, Абеляр поселился в монастыре Сен-Дени, где продолжил ученые занятия.

Философия томизма.

В основе томизма (от лат. – Thoma) лежит учение Фомы Аквинского (1225–1274), сочетание философии Аристотеля и католической теологии, разума и веры. Бог – причина всего сущего, считает Фома. Бог – это чистая форма, источник всех форм, благодаря которым материя как потенциальная возможность всех вещей превращается в конкретные чувственные вещи. Всякое сущее состоит из эссенции и экзистации, т. е. сущности и существования. Сущность принадлежит к роду, существование отражает индивидуальные характеристики вещей. В Боге сущность и существование тождественны, ибо Бог абсолютен.

Относительно спора реалистов и номиналистов Фома предлагал различать понятия род и вид в человеческом и божественном уме. Для Бога реальны родовые понятия, идеи, в человеческом же сознании реальны конкретные вещи. Общее присуще самим конкретным вещам как их сущностная форма; понятие как идеальный образ конкретных вещей принадлежит лишь божественному разуму.

Теология выше философии: она воспринимает истины откровения, тогда как философия имеет дело с истинами человеческого разума. Однако, в конечном счете, истина все же одна, она проистекает от Бога. Троицу, воплощение Иисуса Христа и т. п. можно познать только с помощью откровения, они лежат за пределами разума (но не противоречат ему). Человеческие чувства – это окна души; разум, питаясь фактами, открывает сверхъестественную божественную истину. Разум выше воли, ибо воля следует за тем, что разум представляет ей как высшее добро. Если Августин считал, что в человеке главное – душа, то Фома полагал, что человек – это единство души и тела.

Фома сформулировал пять доказательств бытия Бога.

1. Все, что движется, движимо чем-то, значит, есть первый двигатель – Бог.

2. Все явления имеют причину, эта первая причина – Бог.

3. Все конкретное или случайное имеет свою необходимость, следовательно, существует первая необходимость – Бог.

4. Каждая вещь относительно совершенна, следовательно, должна быть высшая степень совершенства – Бог.

5. Все вещи имеют смысл, они направлены к цели, значит, имеется существо, которое направляет вещи к цели, – это Бог.

Что касается общественных воззрений Фомы, то, по его мнению, человек – животное общительное и политическое. Государство – это результат стремления людей к общежитию. Бог сотворил мир, внес в него порядок. Государь, монарх в том же духе создает государство. Цель государства – общее благо, но это требует покорности подданных. Цель жизни – достижение небесного блаженства. К этой цели ведут уже не монарх, не государство, а церковь и папа – наместник Бога на земле. Таким образом, церковная власть выше светской, и государь обязан подчиняться церкви.

Философские воззрения Данте.

Величайший итальянский поэт и мыслитель Данте Алигьери (1265–1321) в поэме «Божественная комедия» (1307–1321, издана в 1472) поставил задачу показать людям, как освободиться от греховности и прийти к блаженству. В поэме (она состоит из 100 песен) три части: «Ад», «Чистилище» и «Рай».

«Ад». Под руководством Вергилия[37]37
  Вергилий Публий Марон (70–19 до н. э.) – римский поэт. В поэме он символизирует человеческий разум, незнакомый с божественным откровением.


[Закрыть] поэт спускается в Ад, где читает над вратами страшную надпись: «Lasciate ogni speranza voi qu’entrate» («Оставьте входящие сюда всякую надежду»). Тут, в преддверии Ада, в беззвездном пространстве слышны плач и стенания, здесь страдают люди, «ничтожные на земле», ни грешники, ни добродетельные – безразличные ко всему, тот печальный род, что жил «без хулы и славы бытия».

Переправившись через Ахерон, Данте со своим наставником вступает в первый круг Ада. Тут царит «глубокая скорбь без мучений»; здесь находятся язычники – люди добродетельные, но не просвещенные христианством, жившие до пришествия Христа. Они осуждены на «вечное желание, не освежаемое надеждой». Отдельно от них, в прекрасной башне, среди зелени и при свете солнца, местопребывание прославившихся поэтов, ученых и героев древности: Гомера, Вергилия, Горация, Овидия, Сократа, Цезаря, Платона, Аристотеля…

Второй круг Ада – область, где трепещет сам воздух. Вход в нее сторожит Минос, «всех прегрешений ведатель»; он исследует грехи у входа и отсылает грешников, смотря по их проступкам, в подобающий им круг. Здесь слышен плач, здесь полное отсутствие дневного света, «будто пораженного немотою». В этом круге казнятся увлекавшиеся чувственной любовью, и муки их – беспрерывное кружение в адском вихре. Данте видит здесь Семирамиду, Клеопатру, Елену, Ахиллеса и др. Здесь он встречает Паоло и Франческу да Римини, и трогательный рассказ последней о ее любви и несчастии так поражает его, что он падает без чувств.

Вихрь второго круга производит вечный дождь, смешанный с градом и снегом; в воздухе стоит зловоние – это третий круг Ада. Здесь подвергаются наказанию обжоры, вдобавок ко всему их терзает Цербер, «зверь свирепый, безобразный», который, «хватая злых, сдирает с них кожу».

В четвертом круге помещаются расточители и скряги; они катят огромные тяжести, сталкиваются, осыпают друг друга бранью и снова принимаются за свой тяжкий труд.

Ливень третьего круга образует поток, который в пятом круге разливается в озеро стоячей воды и образует смрадное болото. Тут мучаются гневные и завистливые: первые бьют друг друга ногами, головой, грудью и разрывают зубами, вторые же погружены в болотную тину и постоянно в ней захлебываются.

Шестой круг Ада образуют обширные поля, «исполненные скорби и жесточайших мук», и повсюду открытые могилы, из которых змеится пламя. В вечном огне горят здесь материалисты, проповедовавшие о смерти духа вместе с телом, сомневавшиеся в бессмертии души, а также еретики и распространители ереси.

Седьмой круг состоит из трех поясов. В первом, представляющем собою широкий ров, наполненный кровью, томятся «сильные земли», посягавшие на жизнь и достояние людей, тираны и убийцы, виновные в насилии против ближнего. Во втором поясе седьмого круга наказываются виновные в насилии против самих себя, т. е. самоубийцы. Они превращены в ядовитые и сучковатые деревья с листьями мрачного, серого цвета. В ветвях деревьев свили себе гнезда отвратительные гарпии, которые рвут и едят их листья. Этот страшный лес окружает степь, покрытую горючими и сухими песками, – это третий пояс седьмого круга. Здесь медленно, но неустанно падает огненный дождь. Тут место казни грешников, виновных в насилии против Бога, отвергавших в своем сердце святое имя Его и оскорблявших природу и ее дары.