Текст книги "Ракеты и люди. Горячие дни холодной войны"

3.2 ГРУППОВОЙ ПОЛЕТ

В конце декабря 1961 года Главком ВВС по инициативе Каманина и Руденко обратился в ЦК КПСС – именно в ЦК, а не в ВПК – с предложением о наборе нового отряда космонавтов, в том числе и пяти женщин. Президиум ЦК одобрил этот почин, и после этого было выпущено решение Совмина.

Королев не поддерживал эту инициативу. Она прошла мимо него. Как-то в сердцах в своем кругу он сказал, что много генералов завидуют нашим успехам, хотят быть ближе к космическому пирогу, но при первом же несчастном случае они разбегутся или будут топтать нас ногами, приговаривая, «мы же предупреждали!»

Впрочем, далеко не все генералы стремились приобщиться к пилотируемым успехам.

Министр обороны Малиновский, его заместитель Гречко, начальник Генерального штаба Захаров очень ясно давали понять, что «Востоки» им не нужны.

Королев вместе с Келдышем должны были маневрировать – идти на сближение с ВВС, но в то же время доказывать высшим военным руководителям – маршалам «от инфантерии» (так любил шутить над высоким военным начальством полковник Цыбин), что космонавтика необходима обороне.

– Кто же убедит Малиновского, что теперь и бабам пора лететь в космос? – задал явно провокационный вопрос Королеву Цыбин.

–Этим пусть занимаются твои друзья Каманин и Руденко. Нам пора брать отбор и подготовку в свои руки.

Создание всей техники было так или иначе в сфере власти Королева и Совета главных. А вот отбор и подготовка космонавтов с самого начала пошли мимо. Это Королева раздражало. Теперь вот еще заставят пускать женщин!

В феврале 1962 года началась подготовка к совместному полету двух космических кораблей. Это предложение Королева было очень активно поддержано Устиновым. Стимулом к такому полету послужили первые успехи американцев. Джон Гленн 20 февраля совершил наконец трехвитковый полет на космическом корабле «Меркурий» после семи неудачных попыток старта.

От Келдыша на очередном совещании по МВ я услышал, что предложение о совместном полете Устинов поспешил доложить Хрущеву и тот попросил всячески это ускорить, чтобы еще сильнее «утереть нос» американцам и доказать всему миру, что они от нас безнадежно отстали. Основными кандидатами для подготовки к двойному полету ВВС отобрали Николаева и Поповича. Я получил от Королева указание обеспечить надежную связь между кораблями в полете и чтобы «земля» слушала их переговоры. Не ограничиваясь этим, Королев при мне звонил Быкову и объяснял, насколько это важно.

Мы начали совместные проработки с радистами, антенщиками и службами в/ч 32103. Прежде всего требовалась четкая работа наземных служб на НИПах и на телефонных каналах Министерства связи, которые на время космического полета передавались Министерству обороны.

Для большинства из нас, ближайшего окружения Королева, споры, разгоревшиеся вокруг продолжительности предстоящего полета Николаева и Поповича, казались несерьезными. Королев и Келдыш настаивали на трехсуточном полете. ВВС в лице Каманина яростно отстаивали суточный вариант и только при хорошем самочувствии космонавтов – продление полета до двух суток.

В начале июля Бармин заверил, что до 1 августа первая площадка после профилактики будет готова к работе. Пуск Николаева и Поповича можно планировать на август.

Королев по этому поводу собрал совещание, на котором были Бушуев, Феоктистов, Раушенбах и я. От ВВС участвовали Каманин, Карпов и Яздовский.

СП рассказал о встрече с Хрущевым.

– Он – за трехсуточный вариант.

Когда Каманин стал возражать, СП быстро завелся и в повышенном тоне начал упрекать его в том, что ВВС раздули саморекламу, а Гагарина и Титова загоняли по заграницам.

– Для «Союза» мы будем готовить своих людей, – сказал Королев.

По моему мнению, СП наговорил много лишнего. Нам не следовало портить отношения с ВВС. Впрочем, можно понять раздражение Королева. Весь мир славит Гагарина и Титова. В путешествиях их сопровождает генерал Каманин, на людях показываются другие военные в летной форме и военные врачи, а о Главном конструкторе ни слова!

Но это была вина не ВВС. Такова была политика ЦК КПСС. Даже КГБ обязан был строго следить за исполнением партийной директивы о полной обезличке создателей космической техники.

Поддерживая Королева, я заверил, что по запасам электропитания мы сможем обеспечить продолжительность полета до семи суток, а при экономном режиме – до десяти. Бушуев подтвердил, что по жизнеобеспечению тоже есть двойной запас. Раушенбах поддержал Королева, мотивируя тем, что опыт по суточному полету уже есть, запасы рабочего тела для ориентации остались, трехсуточный полет даже с упражнениями по ручному управлению можем гарантировать.

16 июля Смирнов собрал заседание ВПК по вопросу о пуске двух «Востоков». По предложению Келдыша вначале заслушали сообщение Вернова о радиации, возникшей в космосе в связи с американским ядерным взрывом в космосе по программе «Аргус». Вернов заверил, что через пять-десять дней радиационная обстановка будет обычной.

Споры вокруг продолжительности полета разгорелись с такой силой, что в перерыве Смирнов собрал у себя «узкий круг». Спор закончился поручением Королеву «рассмотреть, согласовать и еще раз доложить».

Спор между ВВС и ОКБ-1 был, с моей точки зрения, пустой тратой времени. Вместе с Бушуевьш мы предложили СП помириться на том, что мы, в зависимости от самочувствия космонавтов, можем посадить их через сутки или хоть на втором витке. Но он нас отругал:

– Это не форма, а принцип. Мы должны диктовать свои условия, а вы – соглашатели.

Королев организовал встречу с космонавтами и утвердил без колебаний полетное задание продолжительностью до трех суток.

По настоянию Королева мы подготовили и 28 июля запустили «Зенит-2», чтобы до двух пилотируемых пусков еще раз убедиться в надежности носителя.

В первых числах августа в Тюратаме еще стоит жара. Все жилые площадки заполнились слетевшимися представителями ведомств, служб и предприятий.

Впервые график пусков предусматривал непрерывную работу на старте в течение трех дней. Первый день – подготовка к пуску Николаева, второй день – осуществление пуска и начало подготовки к пуску Поповича и третий день – пуск Поповича. Без отдыха предстояло работать трое суток. Но никто не роптал.

7 августа на Госкомиссии торжественно утвердили экипажи.

Дублером Николаева для «Востока-3» утвердили Быковского, а дублером Поповича – Комарова.

Здесь я впервые увидел Комарова. Он относился к тому типу людей, которые вызывают доверие и симпатию с первой встречи. От своих коллег он отличался «взрослостью».

Вывоз на старт носителя с «Востоком-3» был назначен на 7 часов вечера, в расчете на работу по подготовке прохладной ночью. Однако в урочное время Королев вместо согласия на вывоз дал команду на корабле «Восток-3» заменить шайбу, которая, по признанию монтажника, присланного фирмой Семена Алексеева, была где-то в креплении кресла поставлена ошибочно. Все собравшиеся на вывоз получили полное удовлетворение от демонстративного разноса, который Королев учинил инженеру и монтажнику алексеевской фирмы. При этом он ни слова упрека не бросил в адрес главного конструктора Алексеева. Обращаясь к нему в конце разноса, он только сказал:

– Чтобы я их больше здесь не видел.

Но все закончилось благополучно. Никто не был изгнан, и те же люди готовили следующее кресло. Далее все прошло по расписанию. 11 августа в космос был выведен корабль с Николаевым, а через сутки, 12 августа, на орбиту благополучно вышел «Восток-4» с Поповичем.

Связь с космонавтами велась с нашего КП, расположившегося по соседству с МИКом в трехэтажном служебном здании полковника Кириллова. Поддерживал ее в основном Гагарин. Мне нравилось его спокойствие и умение находить нужные слова в довольно нудных, но обязательных переговорах, когда надо было по интонации и тембру голоса определять самочувствие космонавтов. Ведь никакого ЦУПа с системами обработки и отображения информации тогда мы не имели. Источником оперативной информации «в реальном времени» был сам космонавт. Только через три-четыре часа после сеанса связи мы получали возможность уточнить состояние систем на кораблях, проявив в фотолаборатории десятки метров телеметрической кинопленки.

Горячие споры разгорелись по вопросу о продлении полета Поповича до четырех суток. Вначале согласились сажать обоих космонавтов по программе: Николаева – после четырех суток на 65-м витке и Поповича – после трех на 49-м. Однако даже в таком, казалось бы, простом вопросе: «Продлить ли еще Поповичу полет на четвертые сутки?» – Смирнов и Королев не взяли на себя ответственности и решили доложить Хрущеву.

Хрущев спокойно ответил, что если по технике и самочувствию Поповича нет замечаний, то «… почему мы должны его обижать? Запросите и, если он желает и может летать дольше, разрешите ему полет на четвертые сутки».

Таким образом, ответственность временно переложили на Хрущева.

Аналогично поступил и маршал Руденко. Он доложил маршалу Гречко, который тоже не возражал против четырех суток для четвертого по счету космонавта.

Госкомиссия собралась еще раз. Королеву, Каманину и Гагарину поручили переговорить с Поповичем и выяснить его самочувствие.

Павел Романович, пародируя Воскресенского, бодро ответил, что самочувствие превосходное – «перьвый сорт!»

После этого решено было снова доложить «наверх» и Смирнов снова связался с Хрущевым и Козловьм. И еще раз Хрущев дал свое согласие.

Однако Попович сам себя лишил четвертых суток. На третьи сутки полета он сообщил, что температура и влажность снизились до предела нормы. Температура в корабле составляла всего 10 градусов. После этого сообщения медики заволновались и попросили немедленной посадки.

Как быть? Только что согласовали с Хрущевым и Гречко четвертые сутки и вдруг можем даже не долетать и трех. Может быть, полет и был бы продлен, но неожиданно от Поповича поступило сообщение: «Наблюдаю грозу». «Гроза» была условным кодом, означавшим, что тошнота дошла до рвоты. Никому и в голову не пришло, что речь идет о настоящей грозе. Волнение на КП началось такое, что разговоры о четвертых сутках прекратились, несмотря на то, что на повторный запрос о «грозе» Попович ответил: «Наблюдал метеорологическую грозу и молнию».

15 августа произвел посадку майор Николаев после четырехсуточного полета и через шесть минут в том же районе благополучно приземлился подполковник Попович после трех суток полета. По докладам с места посадки, оба космонавта чувствовали себя отлично. Итак, мы обогнали американцев на целых 60 витков.

Несмотря на подготовку очередного «Зенита-2» и пусков по Венере, первый из которых должен был состояться 25 августа, мне было разрешено на три дня вылететь в Москву на торжества по встрече Николаева и Поповича с условием не позднее 18-го быть снова на полигоне.

Обо всем, что было связано с пусками по Венере и Марсу во второй половине 1962 года, я пишу в других главах. Здесь хочу только упомянуть, что в августе 1962 года во время работ по подготовке к пуску «в сторону Венеры» я и многие мои товарищи впервые увидели в МИКе стайку худеньких девушек в гимнастерках, о которых нам было сказано, что это будущие космонавтки.

С девушками проводились занятия. Они изучали носитель и даже знакомились с устройством нашей межпланетной станции. Когда их подвели к нашему аппарату, испытания которого практически закончились, вокруг столпилось гораздо больше любопытных, чем того требовала работа.

Кто из них полетит первой? Этот вопрос, вероятно, задавал себе каждый, подходивший к толкучке, образовавшейся у готового к стыковке с носителем объекта…

Кириллов, любивший в подобных случаях пошутить, подойдя к любопытствующим, почти шепотом сказал:

– Сюда идет Королев!

Военных и гражданских – как ветром сдуло! Я быстро и несвязно закончил свои объяснения и, когда девушек увели, спросил Кириллова:

–А где же СП?!

–Это я пустил «утку», чтобы нагнать страха. Неудобно было при девушках разгонять уважаемых людей грубыми окриками.

– Но Королева нет на полигоне. Он в Москве. По моим данным, он даже в больнице.

– Вот тем более! Я проверил, что рефлекс сработал, Сергея Павловича нет, но заведенные им порядки действуют: без надобности больше трех не собираться.

25 августа стартовала 8К78 с АМСом 2МВ-1 № 3. Пять девушек, впервые полюбовавшись стартом «семерки» с наблюдательной веранды ИП-1, покинули площадку и отбыли «для дальнейшего прохождения службы».

Из этой пятерки Валентине Терешковой суждено будет стать первой в мире женщиной, посетившей околоземное космическое пространство. Остальные так и не полетят в космос.

Несмотря на то, что голова до отказа была забита заботами о «Венерах», «Марсах», «Зенитах» и Р-9, после успешных полетов Николаева и Поповича пришлось гораздо глубже вникать в программы будущих пилотируемых полетов.

Продолжать «Востоки» или оставшиеся силы перебросить на еще не совсем понятный «Союз»? Недостатки систем «Востоков» были уже очевидны. Многое из того, что мы сделали для «Зенитов», можно использовать и в пилотируемом варианте.

Но когда и как?

Когда Королев вышел из больницы, ему передали, что Малиновский отказался от заказа новых «Востоков».

– Корабли «Восток» не имеют военного значения, принимать их на вооружение мы не будем. Заказывать их не наше дело – пускай ими занимается ВПК, – сказал министр обороны.

Похоже на то, что Королев был не очень огорчен таким заявлением. Он тоже понимал, что доказать военное значение «Востоков» будет трудно. Если запускать еще серию из десяти кораблей, как предлагают ВВС, то производственные мощности Туркова будут полностью исчерпаны и ни о каких программах по «Союзу» говорить нечего.

Наш бывший ведущий конструктор Олег Ивановский, последний из стартовой команды провожавший в космос Гагарина, теперь имел отдельный кабинет в апартаментах ВПК в Кремле. Я посетил его по поводу подготовки решения об очередных пусках по Венере и Марсу в 1963 и 1964 годах. Конечно, речь зашла о «Востоках». Он, пытая меня, спросил:

– Ясно, что «Союза» в 1963 году не будет. А в 1964?

Я не имел права, по внутриведомственным законам, высказывать мысли, сильно отличные от принятых в ОКБ-1 и освященных постановлениями правительства. Находясь в кабинете Ивановского, с которым я проводил ознакомительную беседу при приеме на работу в НИИ-88, а затем делил столько бед и трудностей в ОКБ и на полигоне, я высказал то, что уже продумал, просчитал и о чем не раз говорил с товарищами:

–Полеты «Союзов» ни в 1963, ни в 1964 году невозможны. Летно-конструкторские испытания мы начнем только в 1965 году. Может быть, первый полет с экипажем получится в 1966.

Если бы мой ответ слышал СП, мне бы сильно досталось. Но Ивановский не выдал. Я все же ошибся в своих прогнозах. Будущее оказалось куда хуже.

Однако вернемся к прошлому. Верным признаком общенародного признания или просто популярности каких-либо новых начинаний служит появление сенсационных слухов или анекдотов.

Популярность первых четырех космонавтов была очень высокой. Публика интересовалась ими даже больше, чем в свое время Чкаловым, Громовым, Байдуковым, Гризодубовой, Расковой и другими знаменитыми по рекордным перелетам героями-летчиками. В довоенные времена семейные дела летчиков не очень привлекали внимание. Удовлетворялись тем, что пишут газеты и сообщает радио. Лишние вопросы задавать было просто рисковано.

Другое дело теперь. Даже о самом Хрущеве ходили анекдоты. Ясно, что и космонавты не святые. Женщины переживали за судьбу Николаева. Он единственный из четырех был холостяком. Дома мне неожиданно был задан вопрос в упор:

– Неужели Андриян Николаев женится на дочери Вертинского?

Я был застигнут врасплох, потому что услышал эту сенсацию в первый раз. Звоню Бушуеву. Он тоже оказался не в курсе. Воскресенский слегка поиздевался:

– Ну мы, как всегда, узнаем все интересное последними, а мне вот Алена подсказывает, что вся Москва уже неделю об этом знает. Дело только за разрешением Хрущева.

Пришлось повиниться, что действительно мы в своей вечной запарке прозевали такое историческое событие.

На следующий день утром Бушуев зашел к Королеву с тем же вопросом.

Королев вначале засмеялся:

– Этого не может быть!

Потом тут же по «кремлевке» позвонил Каманину. Выяснилось, что это кем-то пущенная «утка», с охотой подхваченная жадной до космических сенсаций публикой.

«Хлеба и зрелищ» требовали во времена Нерона римляне. Хлеб в Москве еще был. На периферии, особенно в деревнях, с хлебом было куда хуже. Увлечение Хрущева кукурузой не спасало.

В такой тяжелой экономической ситуации космические победы были тем самью отвлекающим «зрелищем». Ропот по поводу провалов в экономике сельского хозяйства в какой-то мере приглушался шумихой вокруг космических полетов. Останавливаться и задерживаться надолго с пилотируемыми пусками мы не могли уже по политическим причинам.

Каким же будет следующий пилотируемый полет? К началу 1963 года ни у нас «внизу», в ОКБ-1, ни «наверху», в ВПК, ни у ВВС, ни у ракетных войск четкой позиции по этому вопросу не было.

Мы увлеклись проектированием «Союза». Для нас это была действительно творческая интересная задача. Здесь имелась возможность реализовать идеи, которые невольно возникали при анализе недостатков «Востока», не способного к маневрированию. Феоктистов захватил инициативу и среди проектантов оказался основным и достаточно смелым «толкателем» новых идей.

Для нас, управленцев, главной, но пока весьма туманной проблемой виделись сближение и стыковка на орбите. Главным стимулом были не столько недостатки «Востоков», сколько новая задача – пилотируемый облет Луны. Очевидно, что «Восток» для этого совершенно не пригоден. Нового носителя нет. Челомей уже докладывал свои предложения Хрущеву по облету с помощью новой тяжелой ракеты УР-500 со своим пилотируемым кораблем. Наш местнический патриотизм этого не допускал. Надо иметь свой вариант!

И он появился. Облет может быть совершен с помощью космического поезда, который собирается на орбите. Работы по «Востокам» по сравнению с такими «Союзами» уже представлялись чем-то рутинным. Поэтому общее настроение в наших системных отделах было в пользу новых революционных предложений. Разговоры о возможности заказов еще серии из восьми-десяти «Востоков» никакого энтузиазма и нашей инженерной среде не вызывали. Вместе с Раушенбахом, его верными «оруженосцами» Башкиным и Легостаевым и специально выделенными для «сближения» теоретиками Шмыглевским и Ширяевым, радиоинженером Невзоровьм мы часто встречались с Арменом Мнацаканяном. Он и его сотрудники, разрабатывавшие КРЛ, были нам хорошо знакомы по «Востокам» и «Зенитам». Но над созданием радиосистемы измерения параметров взаимного положения объектов работала другая компания. Душой этого нового дела был Евгений Кандауров. Он уже имел опыт создания бортового авиационного радиолокатора для головок самонаведения ракет класса «воздух – воздух» и поэтому решение космической задачи в чисто автоматическом режиме считал вполне реальным.

Весть о наших работах над проблемой сборки на орбите быстро разнеслась по секретным радиопредприятиям. Мы получили еще несколько предложений о сотрудничестве по созданию систем взаимных измерений. Для подстраховки работ НИИ-648 Королев согласился на заключение договоров с ленинградским НИИ-158, богомоловским ОКБ МЭИ и ЦКБ «Геофизика».

Разработки автоматических комбинированных и ручных систем сближения в новейшей истории космонавтики занимают особое место и стоят того, чтобы им кто-либо посвятил специальный труд.

В конце января 1963 года при очередном обсуждении проблем»Союза» СП высказался так, что «Востоки» мы должны готовить для группового полета женщин, а дальше хватит, пусть «Востоками» занимаются ВВС. Если им нравится, пусть заказывают еще десяток и принимают их на вооружение.

– Нам пора серьезно заниматься Луной, – сказал он. СП, находясь в каком-то непривычно, как мы с Бушуевым потом расценили, меланхолически – упадническом настроении, выложил нам свои размышления по поводу общего руководства космической деятельностью.

В Министерстве обороны, от которого мы находимся в кабальной зависимости, нет единой точки зрения, кто из главкомов должен заниматься космосом.

До пилотируемых полетов мы имели дело только с артиллеристами, потом с ракетными войсками. После полета Гагарина большую долю забот взяли на себя ВВС. Без них в пилотируемых полетах нам не обойтись. Сейчас идет борьба между Вершининым и Крыловым. Впрочем, этим двум и другим, уже престарелым, маршалам почти все равно. Основная драка идет между нижестоящими генералами. Министра Малиновского все это вообще мало интересует. Ему бы только меньше перетрясок, перестановок, чтобы спокойнее доживать свой век. Что же, маршалы заслужили спокойную жизнь. Но эта жажда спокойствия тормозит наши работы. Устинов не хочет отдавать космос, даже пилотируемый, ВВС. Смирнов – человек Устинова, тоже будет проводить такую линию.

Нам нельзя портить отношения с ракетными войсками, потому что полигон, командно-измерительный комплекс – это все у них. Мы с ними начинали и без них не пустим ни одной ракеты. А потом Смирницкий, Соколов, Карась, Керимов, Тюлин, даже Мрыкин – это все же, что ни говорите, свои люди. С ними мы повязаны одной веревкой и неразлучны. Мишин, всегда симпатизировавший ВВС, задал вопрос:

– А надо ли нам впутываться в эти споры? Пусть маршалы сами разбираются между собой.

– Надо впутываться обязательно, – твердо ответил Королев. -Там, где решают, не считаясь с нами, там всегда будут глупости. Против «Союза» пока никто не выступает. Давайте смотреть график.

Не первый раз мы смотрели графики по «Союзу». И не первый раз Турков доказывал, что если ему закажут серию из еще десяти «Востоков», то «Союз» он в 1964 году не выпустит. Впрочем, сейчас даже не в этом дело. До сих пор он, Турков, не имеет чертежей. Это был уже известный прием. Королева легко было довести до кипения, если сказать, что нельзя серьезно обсуждать сроки графика выпуска новых объектов, если на заводе нет чертежей.

Но на этот раз все закончилось тихо.

При всей экзотичности и внешней заманчивости феоктистовской идеи космического проекта для облета Луны, у каждого где-то подспудно зрело чувство отторжения этой идеи. Очень уж все многодельно, сложно и ненадежно.

Это чувствовал и Королев.

Келдыш как председатель межведомственного совета по космосу тоже не мог четко сформулировать ближайшие и первоочередные задачи советской космонавтики. Он очень агрессивно настаивал на полетах к Венере, Марсу, мягкой посадке на Луну, но как только дело доходило до пилотируемых пусков, Келдыш ждал инициативы Королева.

Под влиянием информации о прогрессивном расширении фронта работ в США по подготовке полета на Луну Келдыш собрал в конце апреля свой совет. СП захватил на это заседание почти всех своих замов: Мишина, меня, Бушуева, Охапкина, Крюкова.

Доклад Королева сводился в основном к рассказу о проекте ракеты Н1. Проекта лунных кораблей и даже схемы посадки у нас еще не было. Это был рассказ в объеме эскизного проекта 1962 года.

Королев сказал, что Н1 позволит послать человека на Луну и вернуть его на Землю. Мы сможем со временем создать на Луне научную станцию. Для военных целей Н1 позволит создать станцию на орбите, с которой можно будет постоянно вести детальнейшую разведку, обеспечивать перехват космических аппаратов противника, а при необходимости наносить удары и по Земле.

Я счел нужным выступить с некоторьми замечаниями по поводу проблем радиоконтроля и передачи информации на прилунных расстояниях.

Совет признал целесообразным доложить в ЦК о выпуске специального постановления по форсированию этих работ.

Этот совет у Келдыша мне запомнился еще потому, что принес досадное огорчение. В этот день на Красной площади проходила торжественная встреча москвичей с Фиделем Кастро. По этому поводу движение транспорта через центр было практически перекрыто. Как всегда в таких случаях, кольцевые магистрали переполнились автомобилями. Я только месяц как разъезжал на новенькой светло-серой «Волге». Из Института прикладной математики на Миусской площади я спешил домой, чтобы хоть по телевизору разглядеть легендарного Фиделя. По дороге, как часто бывает, критически анализируя свое выступление на совете, я задним числом находил его трусливым, упрощающим в угоду Королеву и Келдышу задачу создания системы управления лунными кораблями. Ничего не сказал об автономной инерциальной системе и проблемах прилунения. Такая мысленная самокритика отвлекала внимание от светофоров, и я был тут же наказан. Во время левого поворота с Сущевского вала на Шереметьевскую я не дождался зеленой стрелки и получил в правый борт удар грузовика, который, имея явное преимущество, двигался на правый поворот.

Автомобилисты должны меня понять. После такой встряски весь свет не мил и космос на время отодвигается на второй план.