Текст книги "Ступени"

Глава 10. Симулянт

Через два-три дня после начала учебного процесса Молодцов приступил к задуманному. А примерно ещё через неделю он попросил своих корешей – Пашу и Славу сказать командиру взвода: мол, так и так…

Тут и началось! Командир взвода капитан Киселёв пригласил Молодцова в учебный класс:

– Товарищ капитан, курсант Молодцов по вашему приказанию прибыл! – отрапортовал Иван.

Бывший лётчик первого класса смотрел на бравого солдата угрюмо.

– Молодцов, объясни мне, не специалисту в таких вот вопросах, как такое может быть? Месяц у тебя было всё нормально, и вдруг. – Выражение лица капитана выражало недоумение, вопрос.

– Товарищ капитан, – состроив всем своим видом смущение, ответил Иван, – у меня и до этого было, но не часто. А после присяги… не знаю почему… стало чаще. Может, дом вспомнил, волнение… А может, от смены часовых поясов. – Он опустил голову.

Капитан сморщил нос и, мотнув головой, произнёс неуверенным голосом:

– Темнишь, наверное, Молодцов.

– Никак нет, товарищ капитан! – Иван встал по стойке «смирно».

– Ты хочешь сказать, что тебя надо отправить на обследование?

– Не знаю, товарищ, капитан. – Молодцов замялся.

– Хорошо, я подумаю, идите…

На следующий день после завтрака старший сержант Лагута, двухметровый здоровяк с Алтая, повёл рядового Молодцова в медсанчасть. Пока шли – минут десять ходьбы быстрым шагом, – старший сержант сначала пожурил командира отделения: мол, из-за тебя вынужден заниматься, чёрт знает чем. Потом спрашивает:

– Ты чего это решил симулировать из армии?

Ивану хоть и стыдно было перед Лагутой, но решив играть роль, передумывать не собирался, в то же время и откровенничать поостерёгся.

– Товарищ старший сержант, я бы с удовольствием здесь служил и готов это делать, но я же не виноват. У меня и раньше такое было – то пройдёт, то снова начнётся, а здесь как будто прорвало. Возможно, смена обстановки как-то подействовала, климат. Не знаю.

Лагута, замедлив шаг, предупредил:

– Смотри, Ваня, если тебя раскусят, дисбат тебе гарантирован. А это тебе не в авиации сопли жевать. Вон пехотинцы по мёрзлой земле ползают целыми днями, видел, наверное. Но и они готовы лучше землю каждый день грызть, чем оказаться в дисбате. Там не жизнь – ад!

Иван предвидел подобное развитие событий, да и Павел его предупреждал о дисбате. Поэтому он заранее отправил Руфе письмо, где разъяснил, что говорить, если придут из райвоенкомата. Объяснил он и причину своего поведения. Иван не сомневался: тётя Руфа в случае необходимости со знанием дела выполнит его просьбу. К Марте, он был уверен, никто не придёт – он у неё не прописан, да и в военкомате никто не знает, что он жил у неё. Марте, между прочим, он ничего не написал о своей задумке. Писал, что здесь красивая природа, сопки… В каждом письме Иван старательно и искренне выводил на листе бумаги колдовские слова «люблю», «любимая», «милая», «дорогая Весна», «скучаю».

Свои письма, минуя военную цензуру, он отправлял не солдатской почтой, а гражданской – ходил к домам, где живёт население военного городка, и опускал конверты в специальные почтовые ящики. Он ещё за полторы недели до присяги получил от Марты письмо, где она писала, что тоже любит его, а в конце приписала:

«Ваня, наконец-то я забеременела. Это величайшее счастье, которое я не могу словами передать. Такое мне и в лучшем сне не могло присниться. Я думаю, что забеременела в первые дни, когда мы… Помнишь? И вот случилось чудо. Видимо, наши чувства были искренни и взаимны, поэтому так и произошло. Я бесконечно счастлива! Целую тебя миллион раз! Крепко обнимаю! Не грусти, хотя я понимаю тебя. Но всё равно не отчаивайся. Того, кто подложил тебе «свинью», думаю, жизнь накажет. Надеюсь, после окончания школы тебе отпуск дадут. Ехать далеко, правда, но… Не переживай, держись.

Ты днём и ночью в моей памяти, мой мальчик, мой юноша, мой самый лучший в мире мужчина».

Получив от любимой женщины это письмо, Иван мысленно прыгал – так пела его душа. Был бы он лётчиком, наверное, слетал бы домой. Своей радостью он ни с кем не стал делиться: кому нужна его радость? Подумают ещё, что он после этого и начал симулировать.

Но именно после сообщения от Марты Иван однозначно решил, что всё сделает для того, чтобы комиссоваться из армии. «Был бы я рядом с домом, – думал он в тот раз, – у меня и в мыслях бы не было комиссоваться, потому что и Марта ко мне бы приезжала, и я ездил бы к ней. Хотя бы раз в месяц. А в этой ситуации – ни отсюда, ни сюда».

…В медсанчасти Ивана принял военврач в звании старшего лейтенанта. Поговорив с рядовым Молодцовым, он дал ему успокаивающих таблеток, пояснил: принимать по одной таблетке за час до отбоя.

– А если они не помогут? – наивно округлив глаза, спросил «больной».

– Там посмотрим, – последовал неопределённый ответ.

Лагута дожидался за дверью, тут же спросил:

– Ну, что тебе доктор сказал?

– А что он скажет? Дал успокаивающих таблеток.

Прошло ещё две недели, в течение которых Иван, во-первых, выполнял предписание врача, во-вторых, его каждую ночь будил дневальный – по приказу командира взвода. Результат – ноль. Молодцов находил время, чтобы «замочить» свой матрац два-три раза в неделю. По просьбе Ивана один из курсантов снова пожаловался капитану, мол, нелады у нас…

На этот раз Молодцова положили в медсанчасть. Днём ему давали какие-то таблетки, которые он бросал в уличную уборную. Военврач каждое утро интересовался, как самочувствие, как спал, как… А по ночам его постель дважды обследовала дежурная медсестра.

Иван чутко спал, и, как только скрипнет дверь, начинал притворно похрапывать. Медсестра рукой под одеяло… ощупывает его. Приятно-о, до опупения. Второй раз она приходила обычно около пяти утра, и снова начинала его ощупывать. «Но почему она не будит меня? – стал удивляться Молодцов. – Эксперимент, что ли, какой проводят? Ничего не выйдет, хрен вам! Найду время». И находил, хотя жутко не высыпался, бодрствуя в полглаза всю ночь. А миленькие медсёстры только руками разводили в недоумении.

Днём Иван был вежлив с ними, говорил комплименты, шутил. Одна, лет двадцати трёх, как-то не выдержала, игривым тоном сказала:

– Молодцов, хватит разыгрывать шута, ты ведь симулируешь! Лучше с девушкой познакомься да встречайся с ней, целуйся. А ты вместо этого занимаешься какой-то ерундой.

Иван пошутил в ответ:

– Вот с вами, Тома, я бы поближе познакомился, вы как, не против?

– У меня муж здесь работает, а ты лучше с Верочкой поближе познакомься, потом утешайтесь с ней по ночам. – Она лукаво посмотрела на него: – У тебя до Армии были женщины?

– Только девушки, – сделав серьёзное лицо, ответил Иван. Тамара недоверчиво скривила губы и ушла в процедурную.

Кстати, Вера, смазливая медсестра лет двадцати пяти, уже не раз подмигивала Ивану, но он лишь улыбался: побалагурить – это одно, а конкретно… Марте он не думал изменять. Она, между прочим, недавно ему приснилась: вот он пытается её раздеть, но что-то мешает, пробует и так и сяк – не получается. В конце концов, проснулся от сладостного ощущения, приятного во сне и неприятного после сна. Впрочем, ничего удивительного в этом не было: гормоны в молодом организме играют. И «взрываются» они во время сна. В этот момент кому-то снятся голые или полуголые женщины, кому-то… но конец один: пытаешься удержать возбуждение, но поздно.

А с теми же медсёстрами Иван почувствовал себя с недавних пор неким героем, эдаким разведчиком, которому надо обмануть разведчиков другой стороны. Поэтому он смотрел и на медперсонал в целом, и на сослуживцев как человек, знающий больше, чем они. Чувства стыдливости у него в этом случае не было. Кого стесняться, молоденьких медсестёр? Стыдливость, как и скромность (примерно так рассуждал он) хороша для девушек, но не для человека, которого обманули, можно сказать, предали. Возможно, исходя из такой вот логики, Иван и не чувствовал ни перед кем своей вины, стыдливости тоже.

Через десять дней его выписали из медсанчасти. Начальник медсанчасти сказал капитану Киселёву, что если у рядового Молодцова состояние здоровья останется прежним, то придётся его направить в госпиталь.

Павел подсказал беспроигрышный вариант, который всеми правдами и неправдами надо довести до логического завершения. Главное – не поддаваться ни на чьи «профилактические» беседы – ни капитана Киселёва, ни старшины роты, ни замкомвзвода.

Наконец его вызвал к себе командир роты, майор Барский.

Иван, как положено, отрапортовал, что явился. Майор смотрел на него долго, изучающе. Насмотревшись, он спокойно, даже по-отечески, начал разговор.

– Молодцов, а я думал после школы тебя замкомвзвода сначала поставить, а немного погодя – старшиной роты. Нынешний старшина осенью демобилизуется. Ты как смотришь на такой вариант?

Иван хотел было сказать майору, что случайно в эту школу попал, что он кандидат в мастера спорта по боксу, чемпион… Но что командир учебной роты может пообещать? Перевести поближе к дому, в спортроту? Не сможет. Тогда какой смысл, как говорит Мартушка, демагогией заниматься?

– Товарищ майор, если у меня всё будет нормально, вы знаете, что я имею в виду, то я с радостью останусь в школе. Но таблетки, как вам известно, наверное, мне не помогают. Я не знаю, может, в госпитале могут помочь? Может, там за неделю меня вылечат. – Последние слова Иван произнёс, с мольбой глядя на майора, как будто от него зависела вся его дальнейшая судьба.

Тот погладил подбородок, поправил галстук и, тяжело вздохнув, спросил:

– Так у тебя что, серьёзно с этой… – Он неопределённо покрутил кистью руки и добавил: – детской болезнью?

– Оказывается, серьёзно, если даже врачи не могут помочь.

– Ваня, – вдруг просто, задушевно произнёс командир, – давай представим на минуту, что со здоровьем у тебя всё в порядке. В этом случае ты как бы повёл себя?

– Товарищ майор, также честно, как и сейчас. А вы считаете, что я не полностью выкладываюсь в настоящее время? Товарищ майор, ко мне, как вы знаете, нет претензий ни со стороны замкомвзвода, ни со стороны командира взвода, товарища Киселёва. Зря вы не верите мне…

Барский побарабанил пальцами по столу.

– И всё же смотрю я на тебя Молодцов, глаза у тебя куда-то внутрь прячутся. Когда честно говорят, глаза смотрят по-другому, открытее, я бы сказал. Но я не прокурор, всего лишь командир роты. И если всё же захочешь мне сказать правду, я всегда тебя выслушаю. И о нашем разговоре, не узнает никто. А сейчас что я тебе могу посоветовать? Говори только правду, в армии без правды нельзя. Да и в жизни тоже. Кстати! – Он пристально посмотрел на него. – Отец знает про твою болезнь?

Иван помрачнел.

– Моих родителей давно нет в живых.

– Извини, Молодцов, извини. А с кем ты воспитывался?

– С двоюродной тётей.

– А что, если твою тётю уже расспросили: болеешь ты или нет, – майор оживился и был неузнаваем. Возможно, он подсказывал солдату: будь осторожен, с симулянтами здесь особый разговор, – и она сказала, что ты даже в детстве в постель не писался?

Иван внутренне улыбнулся, подумав при этом: «Я это уже предусмотрел». Но внешне он остался спокоен.

– Товарищ майор, моя тётя скажет лишь то, что было со мной в действительности. Она слова не соврала за свою жизнь.

Барский развёл руками:

– Ценю таких людей. И я рад, что тебя воспитывала такая женщина. Повезло тебе, Молодцов. – Скользнув по нему взглядом, добавил: – И всё же мне кажется, что ты чего-то не договариваешь. – Он встал со стула, тем самым как бы закончив разговор, подошёл к окну, из которого просматривался плац.

– Товарищ майор, разрешите идти, – как и положено, по уставу, обратился Молодцов к Барскому.

– Да-да, конечно, – рассеянно ответил тот.

Глава 11. Госпиталь

Во второй половине января Ивана всё-таки положили в госпиталь. Он внутренне ликовал и верил: осталось совсем немного, и он покинет этот красивый, неповторимый край. Красивый, но не его…

В кожном отделении, куда его положили, кроме таблеток, никакого другого лечения не проводилось. Иван сделал такое умозаключение, что его просто-напросто не знают, как лечить. Но по ночам, как и в медсанчасти, его два раза поднимали, чтобы не портил (так он шутил) казённое имущество. Естественно, наблюдали, сколько раз в неделю происходит недержание… Возможно, у врачей были и другие задумки по его лечению, но он о них ничего не знал.

В палате, кроме Ивана, находилось ещё трое больных – у двоих экзема, а у третьего, невысокого щуплого паренька по имени Игорь тоже детская болезнь, словами Барского.

Лишь спустя пять-шесть дней, после завтрака, пока в палате не было никого, Иван узнал у «коллеги», что тот всего лишь один раз в неделю портил казённое добро. Поинтересовался:

– Как это тебя положили в госпиталь? Один раз, это же пустяки. Я, например, так считаю.

– Не скажи, – пронизывая Ивана маленькими глазками, ответил Игорь, – и от одного раза через месяц соседи по кровати завоют. А я три месяца… – Он многозначительно хмыкнул.

– Три месяца, конечно, это кое-что. А ты давно в госпитале?

– Три недели. Мне сказали, ещё неделю или полторы, и меня выгонят отсюда. Потом документы вышлют в окружной госпиталь, в Хабаровск. Там сделают необходимые подписи и… домой.

С подозрением посмотрев на Игоря, Иван подумал: «Что-то гладко у тебя получается: раз-два, и в дамках. Но если у него получится, то я чем хуже?»

– Слушай, – снова он обращается к старожилу палаты, – а в окружном госпитале, сколько времени бумаги пролежат?

– У кого как. Кто в течение месяца получает, кто-то позже.

Удовлетворив своё любопытство, Иван взял книгу Розенталя «Философские взгляды Чернышевского». Её он взял в местной библиотеке, рассчитывая, что врачи подумают о нём: «Серьёзный паренёк, такой на симуляцию не способен».

Но не успел он прочитать и одной страницы, как в палате послышался густой бас Забодаева – начальника кожного отделения. Больные знали, что он в звании майора, но в форме его не видели ни разу. Ходил он по отделению в медицинском халате. Ещё знали, что он не любил, когда ему козыряют, поэтому говорили ему «Доброе утро». Этот своего рода церемониал повторился и сегодня.

– Здравствуйте! – в ответ грохочущим голосом поприветствовал он больных. – Как настроение, здоровье, аппетит? – также по привычке спросил он всех и, подойдя к Ивану, похлопал его по плечу.

Иван смутился от такого внимания и, подумав, что майор обратился именно к нему, сказал:

– Нормально, Николай Иванович.

– Ваня, а наши с тобой отцы тёзки, – необычайно мягким голосом произнёс тот.

Молодцов насторожился.

– И вообще на Иванах, – продолжал майор, – земля русская держится. Поэтому я и обращаюсь сейчас к тебе: выручай.

– А что надо сделать, Николай Иванович? – с готовностью ответил Молодцов. – Всё сделаю, если это в моих силах.

– Вот и хорошо, – повеселевшим голосом загудел Забодаев. – В таком случае собирайся на автобазу, до обеда поработаешь там. А в помощники я тебе дам твоего соседа, Гаркушу, пусть тоже проветрится. Гаркуша! – скомандовал он. – Поступишь в распоряжение Молодцова.

Забодаев сказал к кому обратиться на автобазе и вышел.

Сестра-хозяйка выдала Ивану и его напарнику, худенькому Гаркуше, обмундирование, и, переодевшись, они отправились на автобазу. Там им объяснили, что нужно делать. Работа была простая: кучку гнутых стальных отрезков толщиной десять-двенадцать миллиметров надо всего лишь выпрямить. Получив рукавицы, солдаты работали с десяти до тринадцати тридцати. Вернувшись в госпиталь, они пообедали и легли отдыхать.

На следующее утро Забодаев – с новой просьбой.

– Понимаете, ребята, какое дело, – начал объяснять майор, – скоро у нас учения, а колышков для палаток нет. Одним словом, на автобазе найдёте кузницу, а остальное вам покажут.

– Ясно, Николай Иванович, – бодро ответил Молодцов, – на месте разберёмся.

Гаркуша шёл рядом с Молодцовым хмурый, как будто шагал на подневольный труд; но стоило им войти на территорию автобазы, лицо его просветлело. У себя дома, на Киевщине, он работал шофёром, и при виде машин у него, как и вчера, появилась улыбка.

– Эх, дали бы мне сейчас газануть на «Зилушке», – словно это было его заветной мечтой, проговорил он.

– К горькому сожалению, нас ожидает более серьёзная работа, – с весёлой нотой в голосе сказал Иван.

– Э-э-х! – Гаркуша в каком-то отчаянии махнул рукой. Возможно, вспомнил чего-то.

Солдаты вошли в кузницу, где мужчина с окладистой бородой отбивал на наковальне стальную пластину. Увидев их, не долго думая, прекратил работать.

– Ребятишки, – сказал он, – кузнеца пока нет и мы сами делаем разную мелочёвку. А вам надо из этих вот железных обрубков, – показал он в угол рукой, – наделать колышков: тридцать штук. Сможете?

– Гаркуша, сможем? – спросил Молодцов.

– А чего не смочь? Запросто.

– Я тоже так считаю: видели, знаем.

– Ну, я пошёл тогда, – сказал бородач и ушёл.

– Ну, что, сейчас накалим, оттянем с одного конца тридцать железяк и домой, – весело проговорил Иван. С этими словами он взял в углу несколько стальных заготовок круглой формы и стал закапывать их в горящие угли горна.

Примерно час спустя Гаркуша предложил напарнику сделать перерыв. Выйдя на свежий воздух, Гаркуша сразу направился к машинам, которые манили его как русалки, а Иван из праздного любопытства пошёл в механический цех – так было написано над входной дверью. Войдя в просторное помещение, Иван стал наблюдать за работой токарей, как ловко они вытачивали всевозможные детали и детальки. Вдруг… он не поверил своим глазам: среди засаленных курток, между станков и угрюмых мужчин, это казалось привидением. И привидением оказалась красивая девушка. Она тоже заметила солдата, неуклюже смотревшегося в бушлате, кирзовых сапогах и шапкой в руках. Видно, девичье привидение притянули большие серые глаза Ивана и короткий, с медным отливом, ёжик на голове. Такого солдата хоть в драные лапти обуй, и рваный халат одень, он всё равно соколом будет смотреться.

– Бог в помощь, – подойдя к «привидению», весело произнёс Иван.

Девушка коротко посмотрела на него улыбчивыми карими глазами.

– Здравствуйте, – сказала она и вновь занялась своим делом.

«Какие красивые глаза, губки, – подумал Иван. – И носик симпатичный…»

Заметив, что она вытачивает шпонки, он поинтересовался, много ли их надо сделать. Она ответила: двести штук.

На первый взгляд Иван дал девушке лет семнадцать. Одета она была в серую вельветовую курточку и синие, плотно обтягивающие, спортивные шаровары. Поверх наряда – дерматиновый фартук; чёрные волосы прикрывал чёрный берет. Разговорившись с Лией (так звали девушку), Иван узнал, что работать она пришла сюда после средней школы, но сначала поступила в политехнический институт на заочное отделение.

Вскоре Лия уже весело смеялась – Иван рассказывал ей анекдоты. И как не жаль было уходить от неё, но пора в кузницу.

Лия спросила:

– Завтра придёшь?

– Постараюсь, – пообещал Иван. – Попрошу ещё какую-нибудь работу.

Перед уходом он задал девушке вертевшийся на языке вопрос:

– А почему ты без защитных очков работаешь? Нарушаешь технику безопасности.

– Я случайно свои очки разбила, а других пока нет.

Иван вернулся к работе над колышками в приподнятом настроении. Что-то мурлыкал, потом, вскинув руку с небольшой кувалдой, он медленно, с паузами, как читают обычно известные поэты, проговорил:

– Как кинжал, пронзает твой взгляд, но глаза, как ручей манят. Опьяняют глаза твои, как алый сок винограда пьянят.

Гаркуша удивлённо уставился на «кузнеца».

– Молодцов, уж не влюбился ли ты в свою знакомую? – Гаркуша заходил в механический цех и успел полюбоваться девушкой.

– А что, разве запрещено влюбляться солдату? – парировал Иван шутку напарника. Он никому не говорил, что у него есть жена, пусть и гражданская. А то начнут допытываться: кто она, учится или работает, сколько ей лет…

– Конечно, не запрещено, – ответил Гаркуша. – Но этой девочке надо бы манекенщицей работать и радовать людей своей фигуркой, а она болты нарезает.

– Не забывай, она кроме всего в политехе учится.

На следующее утро Иван стал просить у начальника кожного отделения какую-нибудь работу на автобазе. А то скучно, мол, бездельничать.

– Молодец, Молодцов, – произнёс майор просившееся на язык словосочетание. – Иди в таком случае опять в кузницу, но сначала найди зам. директора автобазы Наливайко. Может, вместо кузницы он тебя в другое место направит.

– Николай Иванович, – обратился к нему Молодцов, – а что, если я не приду на обед в госпиталь? Я могу и на автобазе пообедать. У них, говорят, хорошо готовят. Деньги у меня есть.

– Ну, смотри…

На автобазу Иван пошёл без Гаркуши. Он нашёл Наливайко, который, действительно, дал солдату работу не в кузнице, а собирать по территории автобазы валявшийся металлолом и на тележке отвозить его в определённое место. Когда Иван посетовал, что работы здесь на целых три дня, Наливайко ответил: «Значит, будешь ходить к нам три дня».

Поработав более часа, Иван направился в механический цех – ему хотелось поговорить с кареглазой девушкой. Он тихо подошёл к ней сзади и стал наблюдать, как она вытачивает на станке какую-то деталь. Удивился, насколько ловко она переключает всевозможные кнопки и рычаги. «Управляется так, как Алиса с фортепиано», – пришло на ум сравнение. Наконец Лия, видимо, почувствовала дыхание за своей спиной, оглянулась. И в эту секунду такая улыбка появилась на её лице, как будто солнце выглянуло после непогоды. Иван тоже улыбнулся.

– Привет! – как давнюю знакомую поприветствовал он.

– Привет, – также просто ответила она. – А я знала, что ты придёшь.

– Каким образом?

– Чувствовала.

В обеденный перерыв Лия с Иваном сходили в столовую. Потом сидели, скрывшись за станком от лишних глаз, и, перебивая друг друга, делились впечатлениями: Лия от учёбы в институте, Иван – от дальневосточной природы. Они сидели друг против друга, но как-то незаметно Иван переместился к Лииному плечу. И опять неизвестно почему так получилось, что он положил свою руку на её плечо, а она… лишь повернула голову в его сторону, посмотрела весёлыми глазами. У него даже губы пересохли, так ему захотелось поцеловаться – любил он это делать. Он хотел было обнять девушку и целовать её, целовать… она бы не возразила – это видно было по её лицу, но неожиданно представил перед собой Марту. И убрал руку с Лииного плеча.

– Извини, – сказал он. И в эту минуту ему вдруг захотелось стать просто другом этого глазастого «привидения». – Лия, – мягким тоном произнёс он, – а ты знаешь, я только что хотел тебя поцеловать. Но… – он сделал многозначительную паузу. – Я женат.

Она удивлённо посмотрела на него, улыбнулась и, блеснув белыми зубками, с лёгкостью сказала:

– Ну и что? Я же не думаю за тебя выходить замуж. А то, что с тобой чуть ли не в обнимку сижу, это не преступление. И вообще, устаёшь, когда только одно на уме: учёба, работа… А хочется поговорить, посмеяться, ну и… поцеловаться. – Она засмеялась. – Открою тебе наш девчоночий секрет, мы любили между собой целоваться. Чего так смотришь? Мы в десятом классе напропалую девчонки с девчонками целовались: и взасос, и язык в язык. Потом я на однокласснике тренировалась, сейчас он тоже в Армии служит. Но любви у меня к бывшему однокласснику нет, хотя он не плохой парень. Что так смотришь, как будто спрашиваешь: зачем целовалась тогда, парню голову морочила? Потому, что он бегал за мной, стихи читал, в любви объяснялся. А я его, как бы в знак благодарности, целоваться научила.

– Может, и меня научишь целоваться?

– Ты женат.

– Жена дома.

– Если б ты не сказал, что женат, я бы тебя поучила целоваться. А так не буду, нехорошо лобзаться с женатиком. – Она снова весело засмеялась.

– А тебя не познакомить с моим знакомым? Он неженатый.

На предложение Ивана Лия ответила, не раздумывая:

– Ваня, ты что думаешь, я с кем попало знакомлюсь? Нет. Вот ты мне своим ёжиком понравился, и лицо у тебя доброе. Поэтому на тебя и засмотрелась. И, наверное, не я одна.

– Спасибо за комплимент. – Иван учтиво склонил голову.

– Но и с тобой, – продолжила щебетать девушка, – я бы только до поцелуев дошла. А разные там обжималки, дрожалки, фиг вам. – Опять засмеявшись (ну, хохотушка), она игриво показала Ивану кукиш.

Уже лёжа в кровати, Иван вспоминал разговоры с Лией, её поведение. Представлял и её красивую походку: она ходила и важно, и вместе с тем легко, грациозно. «Хорошая девчонка, со всех сторон приятная, – думал он. – Так и тянет с ней поговорить; не какая-то там… Да, повезёт кому-то. А мне уже повезло, что у меня есть любимая, моя княгиня».

Повозившись в казённой постели, Иван стал представлять свою гражданскую жену: её чёрные, с поволокой глаза, густые дугообразные брови. Мысленно он уже целовал её всю – от лица до самых ног. Руки также мысленно стали поглаживать её гладкое тело. Он даже чмокнул губами и тут же спохватился, затих – не услышали ли больные? «Ну и пусть слушают, подумают, что я причмокиваю во сне». Иван перевернулся со спины набок, снова и снова представляя перед собой свою «княгиню». «И сердце бьётся в упоеньи…» «Нет, надо спать. А то опять приснится Мартушка и будут уже не минуты чудного мгновенья». Полежав ещё немного, Иван незаметно для себя провалился в сон. Он даже забыл, что ему в эту ночь надо подмочить… свою репутацию.