Текст книги "Литература как социальный институт: Сборник работ"

На начальных этапах этой переориентации философской и политической мысли с критики социальных институтов на условия и формы социального порядка (что, собственно, и знаменует собой появление и становление социологии) универсальной является сама методическая процедура реферирования объясняемых феноменов к социальному. Не к «трансцендентному», не к традиции, не к культуре, а к наличным системам взаимодействия людей, что предполагает и требует «понимания» мотивов их действий во всем их разнообразии. Процедуры «понимания» меняют всю систему объяснения в эмпирических науках. Но на первых порах в этот период символами «социального» (наличных устойчивых или повторяющихся человеческих взаимоотношений) становятся рефлексивно конструируемые, «традиционализированные» культурные характеристики гемайншафтного социального уклада – определения «местного» («нравы эпохи»), «народного» и даже «природного» (климат, раса), в дальнейшем обобщаемые, генерализуемые до «национальных» характеристик общности или их «исторического» изменения. Подобная, по сути метафорическая, конструкция изучаемой «действительности, сочетающая универсалистские (ценностные) элементы с партикуляристскими характеристиками (приписываемыми свойствами отдельных групп, сословий, локальных общностей, народов)», позволяет ухватывать моменты преемственности и изменения. Это, в свою очередь, выдвигает проблему сопоставимости изучаемых феноменов, т. е. вводит в исследование общества и литературы фундаментальный методологический принцип сравнения и стимулирует выработку аналитически фиксируемых единиц сопоставления, универсальных критериев сравнения и различий, установления причинных или функциональных зависимостей.

Коррелятами этой переориентации на специфическое и уникальное выступают нашедшие свое выражение в культурном движении романтизма попытки проблематизации национального самоопределения и предназначения. Учитывая интенсивность идущих процессов формирования национальных государств во Франции и Германии, крайне важным в этих условиях стало «открытие Средневековья», стимулированное романтизмом. Движение в этом направлении релятивизировало авторитет классицистической античности и «абсолютизм» критериев классической культуры и литературы. Рефлексия над особенностями средневекового общества и культуры дала начало «исторической школе» в социальных науках (Ф. К. Савиньи, К. Г. Книс, В. Рошер и др.), стимулировала социологические концепции О. Конта, А. де Токвиля, П.-Ж. Лепле и др. Под этим воздействием сложилось противопоставление «общины» и «общества» у Ф. Тенниса, обобщенные характеристики которых в качестве базовых координат социального изменения оказались удержаны социологией вплоть до настоящего времени (ср. схему стандартных переменных у Т. Парсонса, явно или имплицитно используемую на правах парадигмы в большинстве современных исследований модернизации).

Моментами, ограничивающими область релевантности партикуляризирующих определений «социального» (переосмысленных радикалов романтической традиции), выступают некоторые компоненты традиции просветительского рационализма, удерживающие параметры обобщенной нормы «реальности» в виде уже лишь универсальных принципов референции объяснения к социальным факторам и требований единого, общезначимого языка описания9999
  Martindale D. Aesthetic theory and the sociology of art: the social foundation of classicism and romanticism // Research in sociology of knowledge, sciences and art. Greenwich, 1978. Vol. 1. P. 259–277.


[Закрыть]. Так складывается собственно социологический метод переинтерпретации содержательных результатов истории литературы (значений «действительности») в рамках единой теоретической схемы – социологической картины жизни «общества». Тем самым – и логически, и исторически – исследователи все более имеют дело с рефлексивными эквивалентами гомогенного «естественного» порядка в виде методологических постулатов специализированной интеллектуальной деятельности – институционализированными универсальными нормами логической доказательности, теоретической упорядоченности, связности и т. п. Позднейшее осознание этих обстоятельств открывает возможность собственно социологической постановки проблем, в том числе в области социологии литературы, руководящейся в определении предмета, метода, процедуры образования понятий и др. теперь уже не нормами литературоведения, а собственными институциональными критериями.

На эти общие, «логические» условия формирования социологического подхода к литературе накладываются, в особенности в начальный период, ограничения, связанные со спецификой национальной истории, культуры, интеллектуальной традиции. Так, в Англии, где проблематика социального бытования литературы и выражения в литературе социальных идей оказывается – по ряду обстоятельств – актуальной гораздо раньше, чем на континенте, социальные аспекты анализа литературы разрабатываются преимущественно в рамках так называемой «культурной критики». Для последней характерно противопоставление культуры обществу (цивилизации), подчеркивание значимости традиций и сверхполномочий интеллектуальной элиты, моральная критика социальных изменений и т. п. Авторитетность представителей этого идейного направления от М. Арнольда до Р. Хогарта и Р. Уильямса вынуждены учитывать и современные английские социологи, обращающиеся к исследованию литературы.

На европейском континенте основополагающим для развития социологизирующих представлений о литературе признается влияние идей Дж. Вико, адаптированных во Франции Ж. Мишле, а в Германии – И. Г. Гердером. При этом во Франции, с ее устойчивыми традициями этатизма и социального определения национальной и личностной идентичности, социологизация подходов к исследованию литературы получила выражение в преимущественном интересе к механизмам влияния социальных институтов на литературную культуру, формам социальной организации литературной системы, социальной прагматике функционирования литературных текстов. Среди наиболее значительных фигур здесь можно отметить И. Тэна, «культурно-исторический метод» которого, наследующий «исторической школе» О. Тьерри и Ж. Мишле, получил развитие в трудах Г. Лансона и Г. Брандеса, а позднее отозвался в идеях таких представителей социологической эстетики, как Ж.-М. Гюйо и Ш. Лало. В целом для этого этапа характерен подход к литературе в традициях идущего от Ш. Монтескьё критического анализа социальных институтов, опора на «эмпирику», а позднее – на эксперимент, демонстративный утилитаризм редукции литературного к социальному. Функции общей теории выполняет при этом позитивистская философия, что сказывается на известной биологизации социального и натурализации исследуемых феноменов. Разработка методологических подходов, которые позволяли бы фиксировать рефлексивную (и институционально-специализированную) позицию исследователя, ощутимо блокируется в данной традиции жесткой закрепленностью методологических проблем познания за философской эпистемологией (фактор, кстати, определяющий и современную ситуацию во Франции; ср. название специального издания по социологии знания – «Социологическая эпистемология» («Social epistemology: A journal of knowledge, culture and policy»). Дело будущего историка дисциплины – проследить, в какой мере и в каких формах оказались эти факторы определяющими для развития французской социологии литературы ХХ в.

В Германии стимулом для выработки социологизирующих представлений о литературе явились труды И. Г. Гердера, оказавшие – через романтическую эстетику И. Г. Фихте, Ф. и А. Шлегелей – влияние на Ж. де Сталь и Л. де Бональда. Гердеровский сравнительно-исторический подход, последовательно релятивизирующий нормативные определения литературного (и культурного) материала, позволил ввести литературу в контекст культуры в целом, т. е. использовать методологический прием, богатейшие возможности которого реализуются впоследствии преимущественно герменевтикой, но, к сожалению, почти не оценены социологией литературы. Кроме того, внимание к национальной специфике, к «народной литературе» систематически тематизировало «чужой», инокультурный материал, что – в совокупности со сравнительными принципами исследования – с неизбежностью включало в определение литературы и круг внимания исследователей экстраэстетические аспекты словесности. Это, в частности, касалось моментов функционального генезиса и обусловленности литературных форм как общественных феноменов, что противостояло как классицистической апелляции к самодостаточности канона, так и позднейшей романтической идее превосходства творческого акта над его продуктом. Характерно, что именно в этой традиции ранее всего возникает понимание культурной значимости феноменов массовой и тривиальной словесности. Здесь появляются и первые ее эмпирические исследования100100
  Langenbucher W. R. Robert Prutz als Theoretiker und Historiker der Unterhaltungsliteratur // Studien zur Trivialliteratur. Frankfurt a.M., 1968. S. 117–136.


[Закрыть].

Гердеровские идеи получили развитие в условиях становления немецкого национального государства, выработки принципов национальной политики, формирования национальной культуры, что переносило внимание социальных мыслителей на проблемы культурной идентичности нации и на область культуры в целом. Кроме того, здесь необходимо учитывать и влияние со стороны такой значимой интеллектуальной традиции, как философская эстетика И. Канта, Ф. В. Шеллинга, а впоследствии – Г. Ф. Гегеля. Последнее обстоятельство способствовало значительной теоретизации проблематики исследования литературных феноменов при сохранении преобладающего интереса к философской («духовной») значимости литературы и широких культурологических рамок соотнесения литературных фактов. В дальнейшем традиции философской спекуляции и социального критицизма дали различные, в разной мере авторитетные и порою любопытно взаимодействующие филиации в рамках социологического подхода к литературе в Германии. Устойчивая традиция преимущественного внимания к смысловым компонентам действия и последовательная методологизация исследовательских подходов позволили немецкой социологии литературы, усвоившей достижения критики идеологии, социологии знания и социологии идеологии (от К. Маркса до К. Маннгейма), наметить в последнее время в работах отдельных представителей рецептивной эстетики перспективы сближения герменевтически-ориентированного литературоведения и феноменологической социологии знания в широком культурологическом контексте.

Существенным моментом, который необходимо учитывать при анализе исторических этапов развития социологии литературы, является соотнесенность социологии в целом как дисциплины с другими интеллектуальными традициями. Сложность процессов институционализации социологии литературы, на которую здесь приходится лишь указать101101
  В целом можно констатировать, что систематическое развитие социологии литературы как дисциплины приходится лишь на последние 15–20 лет, когда предлагаются собственно теоретические разработки проблематики и появляются обзорные работы. Учебные курсы пока единичны, специализированных журналов практически нет. В последние годы социологическое изучение литературы заметно активизировалось в Италии, Испании, Латинской Америке и др. регионах, вовлеченных в процессы модернизации. Взаимодействие в рамках дисциплины пока имеет вид редких семинаров и еще далеко от четких организационных форм, не сложились структуры такого взаимодействия и в интернациональном масштабе.


[Закрыть], объясняется необходимостью усвоения (переформулирования, истолкования, критики и т. д.) ею других, более авторитетных интеллектуальных традиций и школ в процессе выработки собственной институциональной идентичности. Дифференциация содержательных типов социологического анализа, конструирование собственной эксплицитной традиции, формирование референтных ориентаций и репертуара институциональных ролей в области социологии литературы проходит во взаимодействии с другими типами специализированных элит и разграничивающих и легитимирующих их полномочия традиций. В данном случае среди них стоит отметить прежде всего то влияние, которое оказывает на интеллектуальную специализацию и ролевую идентичность социолога литературы литературоведение – дисциплина, выступающая преимущественной и полномочной инстанцией кодификации представлений о литературе, поддержания стандартов литературности и рационализации суждений о литературных (эстетических) феноменах. Напряжение между этими дисциплинами во многом и определяет формы и этапы развития социологического подхода к литературе.

При историческом рассмотрении обнаруживается, что идеями, содержащими возможность социологической постановки вопросов, оказались захвачены те области нормативного литературоведения, в рамках которых исследовалась проблематика отражения в литературе тех или иных аспектов действительности, в том числе и социальной. Среди них выделяются работы, рассматривающие: а) проблематику селективного представления в литературе определенных сторон действительности (содержательных конфликтов, тематизируемых литературой), б) факторы, обусловливающие характер подобного отбора. Работы такого плана обычно входят в категорию, характеризуемую как «социологический метод в литературоведении». В первом случае мы имеем дело с большим количеством публикаций, посвященных отображению какой-то определенной темы в литературе того или иного жанра и периода (наряду с традиционно литературоведческими, имеются и работы социологов средств массовых коммуникаций, использующих формализованную технику контент-анализа и т. п.). Во втором случае интерес исследователей привлекают социально-классовые и идеологические характеристики, обусловливающие мировоззрение художника и его «творческий метод». Таковы прежде всего труды Г. Лукача по социологии романа, драмы и т. д., а также работы В. Беньямина и представителей Франкфуртской школы, П. Бюргера102102
  Bürger P. Der Französische Surrealismus. Frankfurt a.M., 1971; Bürger Chr. Textanalyse als Ideologiekritik: Zur Rezeption zeitgenossischer Unterhaltungsliteratut. Frankfurt a.M., 1973; Bürger P. Äktualität und Geschichtlickeit: Studien zum gesellschaftlichen Funktionswandel der Literatur. Frankfurt a.M., 1977; Bourdieu P. La distinction: Critique sociale de jugement. P., 1979.


[Закрыть], Л. Гольдмана и его последователей и др.

В наименьшей мере социологическому осмыслению оказалась доступна проблематика исследования экспрессивной техники, вплоть до настоящего времени являющаяся доменом почти исключительно литературоведов. Это может быть объяснено следующими обстоятельствами:

а) В общей социологии (теории и методологии социологического познания, социологии культуры и т. д.) долгое время отсутствовал развитый и специализированный аппарат анализа ментальных и знаниевых структур в их социокультурной обусловленности. Подобные разработки характеризуют обычно поздние этапы развития любой дисциплины в ее эволюции от предметных интересов к эпистемологическим и методологическим вопросам. Наряду с этим проблематика процессов рационализации в обществе и культуре, чрезвычайно значимая для немецкой социологии начала века, оказалась позднее в силу различных исторических обстоятельств и национальных традиций социологии гораздо менее релевантной в других странах.

б) Помимо общих моментов развития научных дисциплин, нужно отметить еще и тот факт, что специфика «литературного» в Новейшее время все в большей мере квалифицируется исходя из особенностей экспрессивной техники. С частичным вытеснением нормативных компонентов эстетической оценки «техническое» все в большей мере становится синонимом «собственно литературного», а владение техникой и навыками ее специализированного анализа становится конструктивной характеристикой статуса таких агентов литературной системы, как «литературный критик», «академический литературовед» и т. п. Выступая уже в качестве символа «литературного», совокупность экспрессивно-технических средств (и способов их анализа) становится основанием институциональной нормы и в этом качестве включается в процессы и механизмы воспроизводства институтов литературной системы, ответственных за квалификацию литературного потока, экспликацию и поддержание литературной традиции и т. п. При этом общекультурная «сверхавторитетность» литературы в рамках литературной системы находит свое выражение в нагружении технических, «формальных» эстетических конвенций содержательным значением, превращающим их в групповую норму со всеми следующими отсюда ценностными, идеологическими, а стало быть, претендующими на универсальность моментами103103
  Brüggemann H. Literarische Technik und soziale Revolution. Reinbeck bei Hamburg, 1973; Finter H. Semiotik des Avangardetextes: Gesellschaftliche und poetische Erfahrung im italianische Futurismus. Stuttagrt, 1980; Hohendahl P. U. Das Bild der bürgerlichen Welt in expressischen Drama. Heidelberg, 1967.


[Закрыть]. Тем самым владение средствами анализа экспрессивной техники становится символом групповой солидарности, легитимности определенных статусов в литературной системе и условием ее стабильности в процессах ее воспроизводства, т. е. моментом, ограничивающим возможности формальной рационализации в данной сфере.

в) В ситуации культурного напряжения между формальным и содержательным аспектами рационализации, в частности, литературоведческих представлений о «художественности» и т. п. категориях релятивизация эстетической («литературной») нормы проявляется прежде всего на «чужом», до– или инолитературном материале (таков, например, подход представителей исторической поэтики, литературоведческого структурализма, мифологической критики и др.). Нередко в этих случаях маргинальный материал «узаконивается» через нагружение его добавочными значениями «архаического», «изначального», «подлинного» и т. п.

Выявления собственно социологической проблематики можно было бы ожидать в исследованиях литературы, сосредоточенных, во-первых, на положении писателя (соответственно, группах поддержки, салонах, меценатстве и т. п.) и, во-вторых, на феноменах массового чтения и «широкого читателя». Однако реализация этих принципиальных возможностей сдерживалась двумя различными моментами (причем и в том, и в другом случае инстанциями блокировки выступало нормативное литературоведение):

1) исследователь-литературовед того периода, когда только и имеет смысл говорить о литературоведении как дисциплине, вынужден считаться с разительными фактами исторического изменения «литературы» – существованием различных направлений, групп и, соответственно, конкурирующих норм литературной реальности, т. е. многообразием принципов нормативного определения текстов в качестве «литературы», что делает проблематичной саму возможность единой нормы литературности. В этих условиях нормальное литературоведение помещает литературу либо в контекст «истории идей», либо в рамки социальной истории – относительно более развитой к этому времени и авторитетной области знания. Все это дает практически необозримое количество литературоведческих, неспециализированных в социологическом отношении работ по социальному происхождению писателей и положению авторов в такую-то эпоху, явлениям аристократического и торгового патронажа, связям писателя и издателя и т. п.;

2) факты массового читательского интереса, чрезвычайно значимые для становления и кодификации наиболее популярных литературных жанров Нового времени, в частности романа, входили в историю литературы лишь на правах маргинального и экзотического материала. Их изучению и теоретическому осмыслению препятствовало, а в ряде случаев препятствует и до сих пор, негативное отношение к ним представителей нормативной литературной культуры, дисквалифицирующих их в качестве «низовой», «пара-», «тривиальной» и т. п. литературы и предоставляющих эту область в распоряжение текущей журнальной и газетной критики.

Впервые эта сфера стала предметом специализированного социологического исследования в работах, ориентированных на изучение средств массовых коммуникаций и осмыслявшихся по аналогии с ними феноменов массовой культуры. Тем самым были созданы условия для анализа литературы как совокупности письменных текстов в целом (уход от анализа отдельного произведения или текста), что прежде всего сосредоточило исследователей на коммуникативной структуре текстов. Подключение в этой предметной сфере методологического аппарата социологии знания проблематизировало в дальнейшем такие комплексы вопросов, как «коммуникативные намерения автора», «внутритекстовый читатель», «эффективность сообщения» и т. п.

Будущий историк социологии литературы, вероятно, отметит, что истоки исследования таких проблемных областей, как социальная роль популярного автора и типы его публики, процессы функционирования наиболее распространенных жанров и стандартов вкуса и т. п., восходят к кругу вопросов, очерченных в наиболее развернутой форме программой Немецкого общества по социологии в лице его ведущих представителей – Г. Зиммеля, М. Вебера, Ф. Тенниса и др., чьи идеи впоследствии были в значительно упрощенном, инструментализированном виде усвоены американской социологией (группа основателей «Американского социологического журнала», а позже Р. Парк и его школа). Так, например, одни из первых работ в области эмпирической социологии литературы – труды Л. Шюкинга104104
  Шюккинг Л. Социология литературного вкуса. М.; Л., 1928.


[Закрыть] и Г. Шоффлера – находились под влиянием исследований протестантизма М. Вебером и Э. Трельчем, вызвавших значительный резонанс. Стоит указать, что практически до 1940‐х годов общих теоретических идей и концепций в социологии литературы выдвинуто не было. В какой-то мере исключение составляют лишь упоминавшиеся работы Л. фон Визе и труды П. Сорокина, исследовавшего эволюцию форм искусства и литературы в их связи с социокультурной динамикой. В основном для этого периода характерно приложение некоторых идей общей социологии, а еще чаще – социальной философии, к конкретному актуальному или историческому материалу. В США это находит выражение в серии работ, исследующих эффективность литературы как средства социального контроля или адекватность выражения в беллетристике ценностей того или иного периода или социальной группы (в большой мере эти исследования, стимулированные бихевиористическими идеями, носят технический характер, используя контент-анализ текстов). В Германии 1920–1930‐х годов создаются образцовые по обстоятельности работы по социальной истории национальной литературы, однако развитие социологии в целом жестко блокируется механизмами социального контроля со стороны нацистского режима. Исследования такого типа характерны в этот период, впрочем, для всех европейских стран и США.

Социологизирующее литературоведение и социальная философия литературы представлены мало специализированными в социологическом отношении трудами В. Беньямина и Г. Лукача, развитие идей которых Франкфуртской школой и генетическим структурализмом приходится уже на послевоенный период. К концу тридцатых годов в общей социологии выдвигается ряд новых теоретических концепций (Т. Парсонс, Дж. Мид и др.), однако спецификация их, так же как и идей К. Маннгейма и др. «классиков», в рамках социологии литературы осуществляется лишь позднее105105
  Материалы по социологии литературы послевоенного периода собраны и обобщены в упомянутом выше указателе «Книга, чтение, библиотека».


[Закрыть].

Заключая анализ, еще раз подчеркнем его основной вывод и сквозной мотив предшествовавшего рассмотрения и предложенного подхода. Функции социального института литературы связаны именно с тематизацией различных ценностно-нормативных структур, служащих образцами, референция к которым является эффективным средством интеграции систем культурных значений и, следовательно, личностной и групповой идентичности, как бы эти значения ни различались содержательно. Их потенциальная релевантность и функциональная результативность в процессах социализации зависит от проблематической структуры групп, которые признают адекватность соответствующих литературных образцов. С определением адекватности такого рода связан, в конечном счете, методически корректный переход в социологическом изучении литературных явлений от собственно литературных текстов к изучению всей сферы бытования литературы, включая и характер ее социализирующего воздействия – исследования читателя, его типов и т. п. Но в теоретическом смысле логический порядок проблемного развития дисциплины должен сохраняться прежним: социология литературы является теоретической предпосылкой социологического изучения читателя.

1981