Текст книги "Записки президента"

Я продолжал молчать. Заговорил Борис Бирштейн. Он рассказал о своей миссии в Молдавии, затем перешел на российский бизнес, объяснил мне, какие большие перспективы у России. В разговоре он демонстрировал свои связи с бизнесменами и политиками мира – невзначай упоминал имена президентов, министров, глав корпораций. В общем, и ему хотелось произвести значительное и одновременно приятное впечатление, что, впрочем, вполне естественно. Однако я плохо поддерживал разговор. Вся эта тягомотина продолжалась минут сорок. Наконец Баранников почувствовал, что не стоит перегибать палку – он и так слишком много сделал для своего иностранного гостя, и как-то намекнул Бирштейну, что пора уходить. Тот вдруг заторопился, сказал, что через полчаса взлетает его личный самолет, поэтому, к сожалению, он не может дольше находиться с нами.

Больше я его никогда не видел. Замечу только одну деталь. Когда я решил, что интересных встреч и новых знакомств на сегодняшний день вполне достаточно, и собрался уезжать, то случайно увидел, что Бирштейн никуда не ушел. Я сделал вид, что не заметил его.

Так Баранников познакомил меня со своим другом Борисом Бирштейном.

* * *

Именно этим летом главной темой, даже каким-то газетным стереотипом, общим местом стало утверждение о коррупции в высших эшелонах власти. Почву подготовил Руцкой со своими «одиннадцатью чемоданами» обличительных документов, которые в общем-то оказались пустыми. В пакет документов о злоупотреблениях на местах, о которых давно было известно и прокуратуре, и исполнительным структурам власти, по которым активно велось следствие, Руцкой добавил грандиозную липу на членов правительства.

Есть ли связь между коррупцией и произошедшим позднее мятежом? Есть ли связь между политикой и преступностью? И что такое вообще – российская мафия?

Символичная встреча с Борисом Бирштейном о многом заставила меня задуматься. Конечно, потом я узнал о нем больше, как и о скандально известном концерне «Сиабеко». Поначалу это не слишком приятное знакомство показалось мне случайным, по крайней мере я старался гнать от себя плохие мысли. Ну а потом эти «плохие мысли» все равно настигли.

Богатой страны без богатых людей не бывает. Нет подлинной человеческой самостоятельности без материальной собственности.

Но деньги, большие деньги (что, впрочем, понятие относительное) – это всегда, при любых обстоятельствах искушение для человека, нравственное испытание, греховный соблазн. И ничего с этим не поделаешь.

Для того, чтобы в нашей стране появилась культура отношения к деньгам, должны пройти годы. Наше общество, наши люди были совершенно не готовы к восприятию феномена рынка. К появлению богатых бизнесменов, магнатов. То их проклинают, то открывают все двери настежь перед ними.

Есть масса экономических причин, которые способствуют появлению «теневой» многомиллиардной наличности, долларовым спекуляциям, контрабандному вывозу сырья, уклонению от налогов и так далее. Но мафия появляется только там, где к черту отбрасывается нормальная человеческая этика. Где начинают покупать людей. Возникает простая и логичная мысль: а зачем все время обходить закон? Надо его вовсе убрать с дороги! То есть купить человека, закон исполняющего.

Все взаимосвязано. Инфляционная экономика заставляет наш бизнес искать возможности фантастически быстрого денежного оборота, отказываться от долгосрочных инвестиций, уклоняться от налогов в массовом порядке. В результате честный бизнес все время ходит на грани. А вернее, плохо просматривается грань между чистым и криминальным бизнесом. Любое коммерческое дело при определенных обстоятельствах может стать криминальным. Вот что ужасно.

Появление передо мной такого магната, как Борис Бирштейн, как бы реально, во плоти обозначило остроту проблемы. Для того чтобы переступить эту запретную черту, в наших, российских, условиях вовсе не обязательно заниматься порнобизнесом, продажей наркотиков или контрабандной продажей некачественного продукта. Зачем мелочиться? Проще брать под контроль одного за другим государственных чиновников.

Постепенно мы начинаем разбираться с тем, кого и как купили или пытались купить. А что дальше?

Сильное, жесткое правительство, подконтрольное парламенту, прессе, суду, – единственный ограничитель коррупции. А неограниченная власть парламента, которой пытались добиться как мирными, так и военными средствами Хасбулатов и Руцкой, бесконтрольность регионов, которую пыталась навязать немногочисленная группа «псевдосубъектов федерации» – вот это самая лучшая почва, питательная среда для мафии. Покупать депутатов, имеющих контрольно-распределительные функции, покупать местных чиновников всегда легче, проще и выгоднее.

Такова – в плане коррупции – еще одна подоплека путча. Нехорошая, скользкая подоплека.

* * *

И радость по поводу итогов апрельского референдума, и преждевременная радость от того, что наконец-то пошел конституционный процесс – постепенно начали испаряться. «Одиннадцать чемоданов» Руцкого, каким бы ни было мое отношение к этому политику, не давали спокойно спать. Я чувствовал, что за моей спиной происходит что-то не то. И это «не то» может спокойно девальвировать в глазах общества с таким трудом достигнутый политический результат.

Начала работу Межведомственная комиссия Совета безопасности по борьбе с преступностью и коррупцией под руководством известного адвоката Андрея Макарова. Я ждал, что мощные силы Министерства безопасности вот-вот включатся в это расследование. Что Баранников, в надежности которого я ни на секунду не сомневался, окажет комиссии помощь в распутывании сложного клубка из взяток, поддельных документов и прочих атрибутов мафиозных структур.

* * *

На одном из заседаний комиссии по борьбе с коррупцией несколько ее членов, в том числе Андрей Макаров и начальник Контрольного управления администрации Президента РФ Алексей Ильюшенко, высказались за то, чтобы попытаться привлечь широко известного в России молодого бизнесмена, проживающего в Канаде, Дмитрия Якубовского как свидетеля по делу о коррупции в высших эшелонах власти.

Я первый раз услышал фамилию Якубовского при следующих интригующих обстоятельствах.

Это было осенью 1992 года. Ко мне в кабинет вошел возбужденный Юрий Скоков вместе с Александром Коржаковым. С Юрием Владимировичем такое редко случается, он человек сдержанный, и я понял, что произошло что-то серьезное. Скоков принес мне проект документа, на котором стояли визы многих высших руководителей страны – Шумейко, Баранникова, Ерина, Кокошина – первого замминистра обороны, Примакова, Степанкова, от руки было написано «Согласовано с Гайдаром», документ практически был на выходе. Суть распоряжения заключалась в следующем. В состав правительства вводится новая должность – координатор правительства в силовых структурах, полномочия которого отличались чрезвычайной широтой. Этот координатор ставился над силовыми министерствами, контролировал их и был подотчетен только премьер-министру. В документах, которые принес Скоков, значилось, что на эту феерическую генеральскую должность назначается двадцатидевятилетний молодой человек, который еще полгода назад был капитаном. Звали его Дмитрий Якубовский.

Естественно, я позвонил Гайдару, жестко и не слишком любезно поговорил с ним. Выяснилось, что и он оказался введен в заблуждение. Когда его знакомили с этим документом, сказали, что с президентом вопрос согласован, что Ельцин полностью в курсе и концепции этой должности, и самой кандидатуры. Тогда я понял, что мы столкнулись с крупной аферой, и попросил Гайдара немедленно отозвать все документы, связаться с Шумейко, силовыми министрами, разобраться в этой истории, а потом доложить.

Через три дня мне сообщили, что все исполнено, а испуганный Якубовский покинул пределы России, улетел то ли в Канаду, то ли в Швейцарию.

Прошло почти полгода, и вновь в прессе всплыла его фамилия. То в одной газете, то в другой стали появляться разоблачения этого самого Якубовского. Он начал сдавать своих бывших друзей и покровителей, на свет стали выползать первые представленные им документы. И тут стало ясно, свидетелями какого грандиозного скандала вскоре все мы станем. И что за фигуры будут участвовать в этом спектакле.

Беда в том, что фигуры были и черные и белые. Те, в чью порядочность я давно утратил какую бы то ни было веру. Но и те, в чьей преданности, честности я не сомневался. Я встречался с ними, улыбался им, мы обсуждали действительно важные для России проблемы, что-то решали, что-то придумывали, а выйдя от меня, завершив государственные дела, они принимались за личные.

Я сказал сам себе и достаточно четко сформулировал эту мысль на заседании комиссии по борьбе с коррупцией: меня не волнует, за Ельцина этот человек или против, «свой» он или «чужой». Если он нечестен, если он злоупотребил своим служебным положением, он должен уйти в отставку и пусть суд определит его дальнейшую судьбу.

Ильюшенко и Макаров вылетели в Швейцарию и через некоторое время привезли документы. Из представленных мне справок, счетов, целого вороха других бумажек становилось абсолютно ясно, что Виктор Баранников, министр безопасности России, генерал армии, один из моих самых близких и доверенных людей, к которому я всегда относился с симпатией, был примитивно и пошло куплен.

Сначала я все же решил: не надо торопиться с выводами, документы могут быть и фальшивыми. Такое ведь вполне вероятно. Министр безопасности – фигура достаточно серьезная, чтобы появились желающие ее скомпрометировать. Не хотел я верить в плохое. Но – пришлось.

…Западная фирма «Сиабеко», которой руководил Борис Бирштейн, пригласила в Швейцарию на три дня жену Виктора Баранникова и жену первого замминистра внутренних дел России Дунаева. И там они килограммами, авоськами скупали и сгребали духи, шубы, часы и прочее, и прочее. Всего на сумму более чем 300 тысяч долларов. В Москву жены привезли двадцать мест багажа, а за перегруз фирма заплатила две тысячи долларов, что в три раза дороже, чем сам билет на самолет в Швейцарию.

Я думаю, даже самая избалованная миллионерша не могла бы при всей своей фантазии за три дня истратить столько денег.

Что мне было делать? Как сказать обо всем этом Виктору Павловичу? Первая мысль: мужик стал жертвой какой-то замысловатой комбинации, отправил жену отдохнуть на три дня, а там на нее обрушился долларовый дождь, она и сломалась. Понятно, что в любом случае теперь его придется снять с должности. Баранниковым теперь легко манипулировать, так же просто его и шантажировать.

Как сказать ему об этом? Перед отъездом в отпуск на Валдай переговорил с премьер-министром. Виктор Черномырдин так же, как и я, вначале отказался верить в то, что такое возможно. Он просто замахал руками: «Да вы что, Борис Николаевич, мы же с вами знаем Виктора Павловича, не может такого быть». Когда я рассказал обо всем чуть подробнее, он стал мрачнее тучи. Решили действовать следующим образом: во-первых, я немедленно подписываю приказ о снятии Дунаева, первого замминистра внутренних дел. Виктор Ерин уже давно с трудом уживался со своим первым замом, несколько раз ставил этот вопрос передо мной. Но Баранников настаивал, чтобы Дунаева оставили на этой должности. Я просил Ерина немного потерпеть. Теперь вот выяснилось, что Виктор Федорович был прав.

Во-вторых, договорились, что с Баранниковым я переговорю сразу же после возвращения из отпуска. Попрошу его объяснить факты, которые уже известны. Все-таки не за красивые глаза его жену приглашали в Швейцарию – значит, были какие-то просьбы, какие-то мелкие, а может быть, и крупные поручения. Предложу ему после нашего разговора уйти в отставку. Он не может оставаться на посту министра.

Конечно, отставка Дунаева будет для него серьезным ударом и предупреждением. Баранников сразу поймет, что и ему в скором времени могут грозить неприятности. Не думаю, что он предпримет какие-то резкие или опасные действия после этого. Хотя Министерство безопасности по-прежнему достаточно могущественно, не зря же от его прежнего названия – КГБ до сих пор веет холодом, но все же не верю я в заговор.

Я уехал в отпуск, но и там, хотя рядом были внуки, дочки, жена, все как могли опекали и отвлекали меня от московских дел, я все время возвращался мыслями к ситуации с Баранниковым. Вся эта абсолютно дурацкая история никак не укладывалась у меня в голове.

Вскоре до Баранникова начали доходить первые слухи, он попытался связаться со мной. Но я попросил, чтобы с ним меня не соединяли. Примерно через неделю вышел указ о снятии с должности первого замминистра внутренних дел Дунаева. Пресса в некоторой растерянности пыталась как-то объяснить эту отставку: Дунаев был слишком прочной фигурой, чтобы просто так его отправляли на заслуженный отдых, – но газеты ничего внятного придумать не могли. Буквально через день фельдсвязь прислала мне толстый пакет от Баранникова. На конверте было написано: «Лично в руки». Я понял, что Виктор Павлович начал акцию по спасению самого себя.

Пакет пришел утром, а я почти до вечера никак не мог заставить себя вскрыть его. Подержу, потом отложу, схожу погулять, покупаюсь, кино посмотрю, вернусь домой, сяду в кабинете, опять возьму пакет в руки и опять откладываю. Глупо, конечно, было оттягивать, но уж так тоскливо, так тяжко на душе было…

В конце концов вскрыл я пакет. Прочитал. Баранников писал, что его пытаются скомпрометировать. Что люди, которые предоставили какую-то информацию против него, хорошо ему известны – это бывшие агенты КГБ, один из них (Якубовский) является агентом МБ, они, вполне возможно, в интересах разведок других стран пытаются опорочить министра безопасности России. Что они к тому же гомосексуалисты. Что, естественно, их информации нельзя доверять. Что это хорошо спланированная акция, удар по безопасности страны.

По причинам, о которых уже рассказал, я вынужден был закончить свой отпуск раньше времени. В воскресенье я вернулся. Баранников больше не пытался со мной встретиться. Он ждал моей реакции. Наша встреча произошла во вторник на заседании Совета безопасности, на котором обсуждался вопрос о трагедии на афгано-таджикской границе. На нашу заставу напала хорошо вооруженная банда афганских экстремистов, пограничники оказались не готовы к такой мощной провокации. Погибли наши солдаты. Из этого тяжелого случая надо было немедленно извлекать уроки, тем более что концентрация вооруженных формирований на афганской границе усиливалась.

Пограничные войска еще с давних времен находятся в ведении – раньше КГБ, теперь – МБ. У войск есть свой командующий, который является заместителем министра безопасности. Таким образом, Баранников также нес ответственность за грубые просчеты, которые были выявлены при расследовании трагедии на границе. После докладов, выступлений членов Совета было принято решение снять с работы командующего пограничными войсками Шляхтина, а Баранникову объявить выговор за выявленные недостатки в работе.

Некоторые из членов Совета были в курсе ситуации с Баранниковым. Они напряженно ждали, подниму ли я сегодня вопрос о документах, предоставленных комиссией по борьбе с коррупцией. Момент был вполне удобный. Все же я решил, что не стоит, во-первых, путать одно с другим. А во-вторых, мне надо было сначала самому встретиться с Баранниковым. Что он будет говорить всем – это одно. Но что скажет мне, кому, не в переносном, в прямом смысле, клялся в верности? Какие слова в этот раз будет произносить?

И пока шло заседание Совета безопасности, и сразу после него, когда Баранников просил назначить время нашей встречи, он старался не смотреть на меня. Плохой признак.

В расписании следующего дня Баранников стоял на 11.00. Перед его приходом я попросил приехать министра юстиции Калмыкова, который вел непосредственную работу с материалами комиссии по борьбе с коррупцией. От него я хотел услышать одно: есть ли хотя бы единственный шанс у Баранникова? Может быть, необходимо еще раз проверить подлинность документов, может быть, какие-то факты передернуты… Но Калмыков ничего утешительного сказать не мог. Он сообщил, что материалы, которые удалось изучить, привели его к единственному выводу: это коррупция в чистейшем виде.

Я отпустил Калмыкова. Через несколько минут в кабинет вошел Баранников. Он был бледен. Мы поздоровались. Я попросил его сесть. И сразу же начал этот тяжелый разговор. Спросил: правда ли то, что жена его ездила на деньги швейцарской фирмы за границу и что за три дня вместе с женой Дунаева истратила сотни тысяч долларов. Он, опустив голову, проговорил: да.

Ну вот и все.

Остальную часть разговора передавать бессмысленно. Баранников винился, говорил, что такое больше не повторится, что он всегда был верен только мне и я имел не раз возможность убедиться в этом. Что нельзя на фактах, предоставленных какими-то гомосексуалистами, ломать его судьбу. Я уже почти его не слушал. Про себя монотонно как-то думал, что это и есть прощание с человеком, на которого надеялся.

Когда Баранников закончил оправдываться, я сказал, что в три часа на коллегии министерства он будет снят с должности министра. И в этом должен винить только себя.

Вид у Баранникова был несчастный, но жалеть мне его абсолютно не хотелось. Было стыдно за него, ужасно стыдно.

В три часа я пригласил в Кремль руководство Министерства безопасности.

Я коротко сообщил всем присутствующим, что в связи с недостатками, допущенными в работе, а также в связи с этическими нарушениями, которые были совершены министром безопасности Баранниковым, с сегодняшнего дня он снят с работы. Его обязанности будет исполнять Николай Михайлович Голушко. Видимо, для большинства присутствующих мои слова не были неожиданностью. Когда снимают начальников, подчиненным это становится обычно известно даже раньше самих шефов. После моих слов наступила тишина. Потом совершенно неожиданно для меня выступил Баранников. Всего три часа назад я видел его подавленным, испуганным, он просил прощения и умолял не снимать его с работы. Сейчас он вдруг достаточно спокойно и твердо сказал, что президент, конечно, может снять его с работы, но он считает себя невиновным, что выводы сделаны на основании подтасованных данных. И он настаивает на настоящем прокурорском расследовании его деятельности, а не на показаниях каких-то «голубых».

Я посмотрел на него с некоторым удивлением, сказал, что, естественно, все факты будут тщательно проверены, в том числе и прокурорами. После этого со всеми попрощался. Настроение еще долго оставалось испорченным.

В этот день, 27 июля 1993 года, я подписал указ о снятии Баранникова с должности министра безопасности.

Пресса мучилась в неведении. Выдумывались одна версия за другой, и каждая была хлеще предыдущей: и что Баранников переметнулся к Хасбулатову, и что он слишком много накопал на президента, и что его съели более расторопные коллеги внутри всесильного Министерства безопасности, и так далее.

Баранников хранил молчание, ему тоже самому было не с руки сообщать прессе об истинных причинах отставки. Так продолжалось несколько дней. И вдруг в «Независимой газете» появляется «Открытое письмо Виктора Баранникова Президенту России».

Смысл публикации заключался в следующем: около президента находился честный человек – сам Баранников, который всячески не давал окружившим Ельцина авантюристам и экстремистам манипулировать президентом. Но в конце концов экстремисты победили, поэтому министр безопасности снят с работы.

Это была неправда от начала до конца. Он знал, почему я его отправил в отставку. Но, видимо, решил последнее слово оставить за собой и уйти с политической арены в образе борца за справедливость и интересы России.

Так во второй раз кончился для меня бывший министр безопасности России Виктор Баранников, который свой трудовой путь завершил в Лефортовской, совсем недавно именно ему подчиненной, тюрьме. Когда я пишу эти строки, он находится именно там. Какое будет ему вынесено наказание, не знаю. Только знаю, что свою судьбу полностью он определил себе сам.

* * *

Через некоторое время в нормальную жизнь, в «нормальный» скандал вмешается путч. Два этих процесса – уголовный и политический – в моей голове никак не соединялись. Когда я задумывал реформу правительственной власти, никак не ожидал, что эту реформу будут использовать для спасения самих себя скомпрометированные политики. Такая ситуация казалась невозможной.

Однако это произошло. Баранников, Дунаев, другие лидеры октябрьского мятежа очертя голову бросились в путч. Мина, подложенная под российское правительство, все-таки взорвалась, хотя и таким неожиданным образом. Реформа попала в сети грубой, нечистоплотной аферы. В этой ситуации я очень боялся создать атмосферу склочной травли, доносительства, поисков «компромата». Через все это при Сталине наша страна уже прошла. Кроме того, документы убедили меня в том (и выводы прокуратуры с этим совпали), что на многих членов правительства была возведена напраслина.

Обстановку террора, крутых разборок, травли я органически не переношу. Мне очень важно ощущать, что вокруг меня – нормальные люди.

Одним словом, хотелось жить обычной жизнью. Поэтому для иллюстрации этой мысли немного отвлекусь от угрюмой уголовно-политической темы.

* * *

Однажды, заметив намечающийся животик под рубашкой вроде бы высокого и стройного Владимира Шумейко, решил – так дальше жить нельзя.

Я понял, что нужно действовать старыми «большевистскими» методами, чтобы сломать пренебрежительное отношение к спорту, к своему физическому состоянию: надо всех заставить заниматься спортом, увлечь, так сказать, личным примером. В Свердловске я ведь почти весь обкомовский аппарат чуть ли не насильно вывел на волейбольную площадку, а потом все так влюбились в волейбол, что уже с площадки выгнать было невозможно. Чувствую, с московскими коллегами придется действовать теми же методами.

Увидев однажды, как тяжело задышал начальник моей охраны Александр Коржаков – сейчас не помню, кажется, он пробежался с первого этажа на третий в Кремле, – я сказал: «Александр Васильевич, да вы что, вы же спортсмен, волейболист. Вам нужно быть в форме. Вы обязаны каждый день заниматься спортом». Коржаков помрачнел, видно, он сам переживал по этому поводу, и сказал: «Да, я и сам знаю, на пять килограммов поправился. Только когда же мне спортом заниматься? Мы с вами в полвосьмого утра встречаемся и в десять вечера прощаемся. Если только ночью…» Действительно, подумал я, на самом деле, только ночь и остается. Тогда я решил: «Давайте, Александр Васильевич, с семи до восьми утра – время ваше, а в полдевятого, не заезжая ко мне домой, вы в Кремле». Он обрадовался, видно, действительно соскучился по физической нагрузке. Теперь каждое утро он в спортзале, и лишние килограммы уже давно сбросил.

С не привыкшими к спорту членами правительства было чуть посложнее. Поэтому я позвал Тарпищева и сказал ему: делаем турнир. Теннисный президентский турнир. Участвуют все. Те, кто делает первые шаги в теннисе, и те, кто уже прилично играет. Главное – выведем всех на спортплощадку.

Посеяли пбры. Никуда не деться было от фаворитов – это наша с Шамилем Тарпищевым пара. Первый номер в ней, конечно, Шамиль, тут у меня иллюзий нет, но и я не статист. Мою подачу взять непросто. Это у меня от волейбола – мощный удар. Примерно так, махом, я в теннисе и подаю. Справа удар идет неплохо, слева чуть хуже – дает о себе знать старая травма спины, при ударе слева надо ведь хорошо развернуться, а я берегу спину. В общем, вместе нам никто не страшен. Мы были готовы побеждать.

Сразу определились аутсайдеры – Козырев и Шумейко. Они проигрывали всем. У Андрея Владимировича все никак не ладилась подача. А Владимир Филиппович с трудом попадал по мячу слева. Но они честно и мужественно бегали по корту, пытаясь угнаться за улетающим от них мячом. Но, по-моему, даже проигрывая, они получали удовольствие от участия в первом в их жизни теннисном турнире.

Определились и лидеры. Все встречи мы выигрывали в двух сетах, и только против моего помощника Виктора Илюшина и Виктории Соколовой, она мастер спорта по теннису, журналистка, нам понадобился третий сет. Класс Виктории, конечно же, дал себя знать. На меня она играла помягче, а вот с Шамилем они сражались как два настоящих мастера. Ну и Виктор Васильевич, который в теннис играет уже лет пять, на фоне своей прекрасной партнерши смотрелся очень прилично. Все же в решающем сете мы выиграли.

Но, естественно, не ради призов или побед я вытаскивал на корт своих товарищей по работе. После турнира произошло именно то, на что я надеялся. Все его участники «заболели» теннисом. Например, Андрей Козырев стал играть практически каждый день, и только зарубежные командировки заставляют его делать вынужденные паузы. Но, насколько мне известно, даже за границей, приехав в какую-нибудь страну на сутки, он умудряется успеть сыграть пару сетов с послом или с кем-нибудь из нашего посольства. А возвращаясь домой, из Внукова первым делом заезжает не домой, а в спорткомплекс. Сейчас Козырев заиграл вполне прилично, держит мяч, хорошо передвигается, стала стабильной подача, даже не верится, что он играет совсем недолго.

И Виктор Ерин теперь два раза в неделю обязательно выходит на корт. Он всегда очень быстро передвигался. А сейчас добавил в технике. И так уже натренировался, что на последнем теннисном турнире «Кубок Кремля-93» принял участие в специальном турнире, в котором играют известные люди страны – писатели, бизнесмены, деятели искусства, политики. Так вот, Виктор Ерин играл в одной паре со знаменитым Бьерном Боргом. При этом великий теннисист был вполне доволен своим партнером.

Павел Грачев стал регулярно играть в теннис, нашел постоянного партнера, тоже генерала, они теперь тренируются каждую неделю, и к следующему президентскому турниру с министром обороны сражаться будет непросто.

Этот первый президентский турнир привел меня еще к одной идее. Пока шло соревнование, мы все встречались, общались, нам было интересно друг с другом в неформальной, человеческой, раскованной обстановке. И тогда я предложил создать «Президентский клуб». Клуб, в который его члены могут прийти после работы и отдохнуть, в котором их будут ждать, где им будут всегда рады. Там они могут поговорить, позаниматься спортом, поиграть на бильярде. Придя в клуб с супругой (и только с супругой!), потанцевать. И это тоже можно. Я предложил, чтобы первыми членами, так сказать, отцами-основателями клуба, стали участники первого теннисного президентского турнира.

Устав, членские взносы, членские карточки, клубные традиции – все как положено. Мы сразу же совместными усилиями внесли в устав несколько основополагающих принципов, бурно поддержанных всеми членами клуба. И в конце концов родился этот важный документ, он хоть и несерьезный, шутливый, но мы поклялись его честно выполнять.

Приведу выдержки из устава «Президентского клуба».

«Членом „Президентского клуба“ может стать любой гражданин России, достигший совершеннолетия и определенной мудрости.

Членом „Президентского клуба“ может стать иностранный гражданин, являющийся президентом своей страны.

Президентом клуба является Президент России.

Девиз клуба – СООБРАЖАЙ!

Поскольку членами клуба являются люди интеллигентные и интеллектуальные, в стенах клуба запрещены нецензурные выражения. Если очень хочется неприлично выразиться – СООБРАЖАЙ!

Член клуба имеет право посетить клуб в сопровождении супруги. Семейственность в клубе всячески поощряется и приветствуется.

Клуб и его заведения функционируют 24 часа в сутки, поскольку члены клуба люди занятые и у них ненормированный рабочий день.

Члены клуба остаются таковыми пожизненно.

Член клуба может быть исключен из состава клуба по единственной причине. За предательство. И поэтому – СООБРАЖАЙ! Выбывшим из числа членов клуба считается тот, за исключение которого проголосовали все действительные члены клуба».

В уставе клуба есть и всякие другие правила, но идея этого сообщества вполне понятна. В «Президентском клубе» собираются люди, близкие по духу, по взглядам, симпатичные друг другу, которых всегда хочется видеть.

Естественно, в составе клуба не только те люди, с которыми мне приходится постоянно работать – премьер-министр Виктор Черномырдин, министры, другие правительственные начальники. В его составе ученые, журналисты, политики, бизнесмены, деятели культуры… Нам пока еще, правда, далеко до критического числа в сто человек. Да, я считаю, это и правильно. Мы ведь совсем недавно родились. Все еще только притирается. К правилам привыкаем.

Кстати, недавно в составе клуба появился первый иностранный член, им стал Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев. Ему очень понравилось у нас. По-моему, он так увлекся этой идеей, что даже хочет создать нечто подобное и у себя дома.

Я надеюсь, и через сто лет в «Президентском клубе» будет так же уютно, как сейчас.

* * *

Почему я вспомнил об этих несерьезных вещах в контексте таких серьезных политических событий? Не только потому, что мне хочется разрушить стереотип «крутого», жесткого человека. С этим пусть читатель разбирается сам.

Я давно заметил: перед страшными событиями порой наступает необыкновенно тихая, безоблачная полоса. Когда ну совсем не хочется думать о плохом. Когда безмятежность становится потребностью души. Даже всего организма. Видимо, что-то есть в природе такое таинственное – все она знает наперед, линейное, прямоидущее время над ней невластно. Она готовит нас к крутым испытаниям – примиряя с действительностью и расслабляя. А беда… Она всегда неожиданна.

Так было и в августе 1991-го. И в августе 1993-го. Я знал, что предстоят крупные решения, «горячая» политика. Без нее не обойтись. Но был абсолютно спокоен. У меня было ясное, легкое настроение.

Вот и «Президентский клуб» я задумал скорее всего по той же причине – чтобы доказать себе и другим, что продолжается человеческая, пристойная, нормальная жизнь с ее горестями и радостями. Что надо не только конфликтовать, но и общаться.

И я подозреваю, что примерно такое же настроение установилось в это время и в обществе. Там, в Москве, что-то происходит, какая-то драчка, ну и пусть. Только бы не мешали жить спокойно. Примерно такие вещи приходилось читать и слышать. Двойственное отношение у меня к этой позиции. С одной стороны, это достаточно ярко выраженная политическая инфантильность. А с другой стороны – пора бы нам и успокоиться. Постоянное перевозбуждение, напряжение, в котором политики держали страну два года – не слишком ли?