Текст книги "Снежинск – моя судьба"

События 1978 года

В 1978-м году произошло несколько знаменательных для нашей семьи событий. Наиболее важные из них были связаны с детьми: Дима после 8 классов школы пошёл учиться в городское ПТУ №80, а Сергей окончил это же ПТУ и поступил в Пермское военное авиационно-техническое училище. Особенно мы радовались за Сергея, с учёбой и поведением которого в школьные годы возникало немало проблем. Он был троечником, начиная с первого класса, более высокие оценки получал только по труду и физкультуре. Первая классная руководитель Екатерина Петровна Бубнова, будучи очень опытным педагогом и добрым по натуре человеком, многое ему прощала и редко когда беспокоила меня. Но начиная примерно с пятого класса, уже при других учителях, в адрес Сергея всё чаще высказывались нелестные оценки: то он без спроса уходил с уроков, то разбил стекло, то забыл взять на урок физкультуры лыжи и тому подобное. Иногда мне удавалось установить, что какие-то претензии оказывались необоснованными, но и в таких случаях трудно было изменить закрепившееся за Сергеем мнение классного руководителя как о нарушителе дисциплины: на него иногда «вешали» проступки, к которым он не имел отношения. Это ещё больше его озлобляло, а я очень переживал, чувствуя себя бессильным что-либо изменить, ибо школьная философия часто основывается на формуле: учитель всегда прав. Продолжение учёбы в восьмом классе было под большим вопросом, и пришлось отдавать его в техническое училище. Со временем оказалось, что в ПТУ работали педагоги и мастера другой закваски, они проще и с большим доверием относились к учащимся, и, почувствовав это, Сергей стал постепенно меняться к лучшему. В создании атмосферы уважения к учащимся и к родителям большую роль сыграл директор училища Петр Маркович Губаревич, назначенный на эту должность в 1976 году. Здесь особенно проявились не только его великое трудолюбие и педагогические способности, но и умение спокойно, с большим тактом разрешать характерные для такого учреждения проблемы.

Дима первые четыре года учился на пятёрки, всегда без моей помощи и напоминаний выполнял домашние задания и был примерным в поведении. И вдруг в пятом классе в его дневнике стали появляться четвёрки и даже тройки. Объяснение его оказались для меня совершенно неожиданным: «Других ругают за двойки, а мною недовольны, когда я получаю четвёрку, зачем же быть отличником?». Я старался его переубедить, но из этого ничего не получилось, более того, появились замечания и к поведению Димы. Причиной такого изменения отношения к школе, было, по-видимому, его довольно быстрое взросление и стремление к большей самостоятельности в поступках, но я это не сразу осознал, потому и не смог вернуть его в прежнее состояние. На отношение к учёбе Сергея и Димы влияли, вероятно, и их дворовые друзья – зачастую далеко не примерного поведения, о чём ни я, ни Рена долго не догадывались.

Поступление Сергея в ПВАТУ стало настоящим бальзамом на наши души. Довольны мы были и тем, что Дима, несмотря на уговоры школьных учителей, решил тоже пойти в ПТУ: и мы с Реной, и сам Дима считали, что ему будет там лучше.

1978 год был отмечен ещё одним немаловажным событием: меня наградили орденом Трудового Красного Знамени. Сказалась, по-видимому, успешная работа парткома КБ и моё участие в полигонной экспедиции по испытанию очень важного заряда. Заранее о представлении к ордену я ничего не знал, и вначале не мог понять, за что я заслужил столь высокую оценку, хотя был, конечно, очень рад.

В этот же год удалось совершить ещё одно автомобильное путешествие, конечной целью которого был Ленинград: мы с Реной и Димой решили съездить в гости к моей двоюродной сестре Светлане Шевцовой (Серёжа был в это время уже в Перми). До Москвы мы ехали в две машины, вместе с нашими знакомыми Огибиными – сотрудниками математического сектора, у которых там жили родители. Дорога проходила через Челябинск, Уфу, Куйбышев, Пензу, Рязань и не доставила нам каких-либо трудностей, не считая нескольких пустых автозаправок, что в то время порой случалось, но нас выручали запасные канистры с бензином. В Москве мы переночевали у Огибиных и взяли курс на Ленинград. По пути останавливались на несколько часов в Новгороде, где познакомились с главными его достопримечательностями – кремлём и памятником «Тысячелетие России», который произвёл на нас особенно сильное впечатление.

Света приняла нас очень радушно. Почти ежедневно уделял нам внимание и её муж Алексей Шевцов, с которым мы съездили к началу легендарной Дороги жизни, а затем посетили и другие знаменательные места Ленинграда: Эрмитаж, Русский музей, Исаакиевский собор, Невский проспект, Александро-Невскую лавру, Пискарёвское кладбище. Я был в Ленинграде уже второй раз: впервые это произошло в 1972 году во время экскурсионной поездки, организованной Челябинским обкомом партии для лучших идеологических работников области на поезде «Челябинский пропагандист». Тогда мы посетили также Псков, Смоленск, Минск, Вильнюс, Ригу и Таллин. Поэтому в свой обратный маршрут из Ленинграда мы включили и эти города.

Впечатления от увиденного нами, особенно от архитектурного облика Ленинграда, его музейно-исторических и культурных памятников, передать словами невозможно. Неожиданное открытие ждало нас в Александро-Невской лавре, куда мы попали по инициативе Алексея Шевцова. Знакомясь с захоронениями знаменитых людей, мы остановились у невысокого, но довольно массивного постамента из чёрного мрамора с надписью на китайском языке. Алексей пояснил, что здесь захоронен отец Иакинф, в миру – Никита Бичурин, интереснейший и незаурядный человек, о котором мало кто знает. Так сложилось, что он в тридцатилетнем возрасте возглавил первую официальную российскую миссию в Китай, где пробыл 13 лет, быстро познал язык и даже его наречия, изучал китайскую историю, сделал множество переводов неизвестных европейским учёным китайских источников. Им было написано большое количество уникальных трудов, часть которых осталась неопубликованной. По возвращении домой он приобрёл известность и огромное уважение за свой титанический труд в кругах востоковедов.

Алексей рассказал, что случайно приобрёл книгу В. Кривцова о Никите Бичурине, которую затем я на время взял с собой в Снежинск и с удовольствием прочитал.

Обратили мы внимание и на то, что в поле нашего обзора только на памятнике Бичурину лежала свежая красная роза.

Немало интересного мы увидели и в других городах. Особенно запала в душу каждого из нас Хатынь. Я знал, что этот мемориальный комплекс было доверено создать молодым белорусским архитекторам, и они справились с поставленной перед ними задачей блестяще. До сих пор не выветривается из памяти простой до гениальности облик мемориала и берущие за душу печальные звуки колоколов. Неизгладимую скорбь вызывает огромная, необыкновенно выразительная фигура старика Иосифа Каминского, держащего на руках чудом выжившего внука. А в конце комплекса на возвышенном прямоугольнике земли – три берёзки. Недостаёт четвёртого деревца, что говорит о том, что в Белоруссии в годы войны погиб каждый четвёртый житель.

Великая Отечественная война очень полно и ярко была представлена в Минском музее, где особое место занимает тема партизанской борьбы против захватчиков, в которой нередко участвовали и подростки. Выходя из этого здания, невольно проникаешься уважением к белорусскому народу, проявившему необыкновенную стойкость в борьбе за свободу…

После отпуска я вновь погрузился в партийные дела. Мне нравилась работа, доброе отношение ко мне людей, с которыми приходилось общаться, внимание и поддержка со стороны горкома партии и непосредственно В. Д. Тарасова, проявлявшего ко мне полное доверие. Хотя обычно он не делился со мной какими-либо личными переживаниями, с некоторого времени я почувствовал, что живётся ему не просто, а однажды увидел на его столе книгу по организации материально-технического снабжения промышленных предприятий. Владимир Дмитриевич раскрыл секрет: он подумывает о том, что ему пора сменить работу. Он уже говорил об этом с директором предприятия Ломинским, который предложил ему, в случае ухода из горкома, должность своего заместителя по общим вопросам. Было заметно, что Тарасову не по душе такая перспектива, но он понимал, что другого варианта просто нет.

Вскоре после нашего разговора произошло событие, ставшее роковым для Владимира Дмитриевича.

Он уже давно планировал откровенно поговорить с первым секретарём обкома Михаилом Гавриловичем Воропаевым, со стороны которого стал ощущать явное охлаждение.

15 декабря 1978 года (это была пятница) Тарасов поехал на совещание в обком партии, после которого решил зайти к Воропаеву. В приёмной Владимир Дмитриевич просидел больше часа, но тот его так и не принял. Это был из ряда вон выходящий случай! Тарасов был потрясён: он понял, что его работа в горкоме закончена.

Вернувшись уже довольно поздно, он зашёл в свой кабинет и пригласил заведующего орготделом горкома Ю. Л. Тыщенко, который был ещё на работе. В понедельник утром я зашёл в горком партии, и Юрий Лукьянович рассказал мне о трагедии, очевидцем которой он оказался. Владимир Дмитриевич был сам не свой. Рассказывая о злополучной поездке, он никак не мог понять, в чём «провинился» перед Воропаевым. В какой-то момент Тарасова неожиданно повело на левый бок. Тыщенко не сразу осознал случившееся, полагая, что вскоре Владимир Дмитриевич выпрямится, но он продолжал оставаться в том же положении. Юрий Лукьянович вызвал скорую помощь. Оказалось, что Тарасова поразил тяжёлый инсульт…

Сердце его почти две недели поддерживало угасающие силы: 28 декабря, не приходя в сознание, Тарасов скончался. Многие в городе знали этого человека и искренно сожалели о его неожиданной смерти. Особенно уважали его фронтовики, так как он был для них свой: окончив в мае 1941 года Оренбургское училище зенитной артиллерии, он с первых дней Великой Отечественной войны участвовал в боевых действиях против фашистских частей.

Я продолжал исполнять свои обязанности, хотя особой активности, как и другие секретари парткомов, в это время не проявлял: мы ждали решения руководства Обкома партии по кандидатуре преемника Тарасова. Работа наша продолжалась в привычном ключе, но, как оказалось, лично меня ждал неожиданный сюрприз: в конце первой недели нового года в наш партийный комитет приехал заведующий орготделом Обкома Ю. В. Бабайлов. Я не понимал цели его визита, хотя официально он появился у нас для ознакомления с работой партийного комитета. Рассказывая о том, чем мы занимаемся, я вскоре заметил, что Юрий Владимирович не очень-то вникает в мои слова. Странное посещение было недолгим: высокий гость, не отягощая меня какими-либо расспросами, и сказал несколько одобрительных слов и уехал.

Через несколько дней заведующий общим отделом горкома Ю. С. Каюров сообщил, что меня приглашают в орготдел обкома партии. Во время поездки в Челябинск давний водитель горкомовской «Волги» Иван Шатунов неожиданно сказал: «А ведь мы не просто так едем: Вас наверняка будут рассматривать как кандидата на первого секретаря нашего горкома». Я такого поворота событий не ожидал, и выразил Шатунову сомнение, но он был уверен в своей догадке: «Зачем же с Вами решили переговорить именно в эти дни, когда вопрос о преемнике Тарасову давно назрел!».

По прибытии в обком я сначала зашёл в оборонный отдел, к В. В. Меренищеву, но тот не стал раскрывать карты, хотя наверняка знал причину моего приглашения. Всё прояснилось лишь в кабинете Ю. В. Бабайлова. Он сказал, что через 15 минут я вместе с ним пойду к первому секретарю Обкома Воропаеву, который обдумывает сейчас, кто будет возглавлять наш горком. Затем Юрий Владимирович объяснил, как следует вести себя с Воропаевым: не смущаться, отвечать на вопросы откровенно, чётко и лаконично. Несмотря на неприятный осадок, оставшийся после случая с В. Д. Тарасовым, я воспринимал Воропаева как опытнейшего партийного руководителя, но о его чисто человеческих качествах практически ничего не знал, так как на пленумах он редко когда позволял себе какие-то отвлечения от текста доклада, и всегда казался «застёгнутым на все пуговицы». Возможно, это было не совсем правильное о нём впечатление, и со своим ближайшим окружением он вёл себя более раскованно, но таким я его никогда не видел. Беседа с Михаилом Гавриловичем оказалась совсем не трудной, а к концу её я ощутил с его стороны явно благожелательное отношение ко мне.

Через несколько дней мне стало известно, что в обкоме принято решение рекомендовать меня на пост первого секретаря горкома. Хотя я уже был готов к этому, меня не покидала тревога: смогу ли справиться с такой непростой работой: ведь, по существу, мне придётся теперь отвечать за весь город! Знал я и то, что директор объекта Ломинский хотел бы иметь на этом месте не меня, а второго секретаря горкома А. В. Кесарева, что, конечно, добавляло мне и сомнений, и переживаний. Тем не менее, отступать было некуда. Я понимал, что в моей жизни начинается новый, чрезвычайно ответственный период.

Глава 4. Секретарь горкома

19 января 1979 года состоялся пленум горкома КПСС. Продолжался он недолго. После представления моей кандидатуры и нескольких выступлений в поддержку прошло голосование, которое оказалось единогласным. Так я стал первым секретарём горкома партии Челябинска-70.

После пленума в банкетной «боковушке» городской столовой «Заря» было устроено совершенно неожиданное для меня застолье, на котором присутствовало человек десять – двенадцать, в том числе директор предприятия генерал-лейтенант Г. П. Ломинский, секретари горкома А. В. Кесарев и А. Л. Панасюк, председатель горисполкома Н. Д. Торхов и несколько сотрудников аппарата горкома. Настроение у всех было почему-то приподнятое, звучали тосты с поздравлениями и пожеланиями – в общем, всё шло так, как бывает в подобных случаях. Но в первый же «перекур» случилось то, чего я никак не мог ожидать. Ко мне подсел Георгий Павлович Ломинский и без лишних обиняков сказал, что мне с семьёй из 4-х человек нельзя оставаться в двухкомнатной квартире, и он уже подумал о более подходящем варианте. Как оказалось, речь шла о крупногабаритной 3-комнатной квартире, которая освободилась после отъезда из города бывшего его заместителя Николая Андреевича Голикова. Проявленная о моей семье забота настолько меня обескуражила, что в первые секунды я растерялся. С одной стороны, у меня невольно возникло чувство, близкое к благодарности, но с другой – смутила скоропалительность его предложения и то, в какой обстановке оно было сделано. В голове крутились самые разные мысли – от соблазна согласиться до полного отторжения нежданного «подарка». После несколько затянувшейся паузы, наполненной лихорадочными размышлениями, я дал отрицательный ответ. Ломинский явно этого не ожидал, но расстроился не из-за того, что не смог мне помочь, а потому что понял, что потерпел своего рода фиаско: ведь в случае моего согласия он мог рассчитывать на то, что я буду чувствовать себя своего рода должником и потому поддерживать любую его позицию. А Георгию Павловичу очень хотелось иметь покладистого секретаря горкома – такого, каким, между прочим, был для него Тарасов. По-своему он, наверное, был прав, но время показало, что мой отказ пошёл на пользу общему делу.

Рассказывая о новой работе, я не думаю придерживаться какой-то хронологической последовательности. Наверное, более правильно описывать только то, сохранилось в памяти, «отобрано» самим временем. Но в начале несколько слов о самом горкоме партии, в котором мне довелось проработать почти десять лет.

Городской комитет располагался в трехэтажном здании, построенном в 1961 году. В нём же размещались исполком Совета народных депутатов и горком комсомола. На втором этаже находился конференц-зал, на третьем – зал кабинета политпросвещения. В цокольном этаже был городской архив, а во дворе с тыльной стороны здания – гараж для пяти служебных машин «Волга», две из которых были закреплены за горкомом партии, две – за горисполкомом и одна – за горкомом комсомола.

Организацией выполнения решений городских партийных конференций, пленумов и бюро горкома занимались три секретаря горкома и сотрудники аппарата, входившие в состав нескольких отделов, главными из которых были отдел организационно-партийной работы (орготдел) и отдел пропаганды и агитации. Делопроизводством и решением различных хозяйственных вопросов занимался общий отдел. Аппарат состоял из 12 человек – в основном, довольно молодых работников. В его состав, кроме заведующих отделами и инструкторов, входили также директор вечернего университета марксизма-ленинизма и председатель городского общества «Знание».

Практически всех работников горкома я знал, поскольку, будучи секретарём парткома, часто решал с ними различные вопросы. Это были люди, обладавшие хорошими организаторскими способностями и опытом работы. Доволен я был и тем, что Общим отделом руководил грамотный и весьма ответственный человек Юрий Сергеевич Каюров, а секретарём приёмной осталась Нина Васильевна Муратова, работавшая и при В. Д. Тарасове – исключительно внимательная к людям, неизменно доброжелательная к любому посетителю, женщина. По существу, от неё в немалой степени зависело мнение людей о горкоме партии (отмечу, что за заслуги Нины Васильевны её имя было в 1997 году, в год 40-летия города, внесено в городскую Книгу почета, хотя она уже давно была на пенсии).

В отличие от общепринятой практики, когда вторым секретарём назначался человек, ведающий промышленными вопросами, в нашем горкоме эту должность занимал упоминаемый уже мною А. В. Кесарев – по образованию юрист, по призванию – философ (в 1965 году Арсений Витальевич защитил диссертацию, став кандидатом философских наук). Он уже более 10 лет был секретарём горкома по идеологии и пользовался большим авторитетом в городе.

Знал я в той или иной степени и руководителей, с которыми предстояло решать самые разнообразные вопросы городского уровня: Георгия Павловича Ломинского, председателя исполкома городского Совета депутатов Николая Дмитриевича Торхова, председателя объединённого заводского комитета профсоюза (ОЗК-24) Евгения Александровича Дедова, первого секретаря горкома комсомола Сергея Куклева. Вообще к этому времени мне были знакомы многие люди, работавшие в самых разных сферах городской жизни – и не только руководители.

Вскоре я познакомился и с начальником городского отдела КГБ Александром Павловичем Банниковым, от общения с которым у меня остались добрые воспоминания. Позднее, после его переезда в 1982 году в Омск, где он возглавил областное Управление КГБ, полное взаимопонимание сложилось у меня и с его преемниками – Владимиром Андреевичем Коробейниковым и Михаилом Ивановичем Устиновым.

Моё избрание было воспринято работниками аппарата горкома вполне благожелательно, поскольку они меня уже хорошо знали, хотя, наверное, после такого опытного руководителя как Тарасов, кто-то и сомневался: ведь одно дело партком, и совсем другое – горком партии. Я это понимал, надеясь, что со временем всё встанет на свои места. Надеялся я и на взаимопонимание со стороны рядовых коммунистов, число которых превышало 4 тысячи (население города составляло в это время 38 тысяч человек, из них в трудоспособном возрасте – 25 тысяч). Я был достаточно уверен в себе, но с самого начала настраивался на то, что придётся ещё многое понять и многому научиться.

Не углубляясь в излишние подробности новой работы, расскажу о наиболее значимых для меня событиях и результатах.

Высшая партийная школа

На ознакомление со спецификой деятельности горкома ушло несколько месяцев. Мне казалось, что опыта, полученного в КБ-1, будет на первых порах вполне достаточно, однако спустя примерно полгода пришлось принимать довольно неожиданное решение. Будучи как-то в обкоме партии, я, как обычно, зашёл на всякий случай к заведующему орготделом Ю. В. Бабайлову. В конце беседы он вдруг сказал, что было бы полезным для меня пройти учёбу в Свердловской Высшей партийной школе (ВПШ). Такая идея у меня самого никогда не возникала, но я не стал возражать, так как полагал, что это позволит мне заметно расширить общий кругозор, что на моей должности будет далеко не лишним. Через некоторое время я был включен в число пяти партийных работников Челябинской области, ставших слушателями заочного трехгодичного отделения Свердловской ВПШ.

Первая, установочная, сессия состоялась в ноябре 1979 года. В дальнейшем мы должны были приезжать на учебные сессии дважды в каждом году. Предусматривались занятия по 12 обязательным и 2 факультативным дисциплинам – «Мастерство публичного выступления» и «Современная литература и искусство», а также выполнение курсовой работы, реферата и сдача 13 экзаменов, не считая трёх государственных.

Каждая сессия занимала примерно 20 дней, на что предоставлялся отпуск с сохранением зарплаты. Проживали мы сначала в старом общежитии ВПШ, а в последующем – в новом, 12-этажном, расположенном, как и сама школа, на улице 8-е Марта.

Питались за свой счёт. В памяти отложилась любопытная деталь: в жилом здании напротив общежития (через дорогу) находился продуктовый магазин с винно-водочным отделом. На крыше дома днём и ночью можно было прочитать характерный для того времени лозунг: «НАРОД И ПАРТИЯ – ЕДИНЫ!». Когда у нас появлялось желание выпить что-либо покрепче, кто-нибудь предлагал: «Пойдём в «Народ и партия едины»! С этим магазином мы познакомились уже в установочную сессию, когда ребята из Надыма угощали нас удивительно вкусным, хотя и с непривычным для нас душком, гольцом домашней засолки.

ВПШ «обслуживала» Свердловскую, Челябинскую, Пермскую области, Удмуртскую АССР и Ханты-Мансийский округ. В составе студентов первого курса нашей области кроме меня были Анатолий Андреевич Носов – первый секретарь Металлургического райкома партии, Владимир Петрович Максимов – секретарь Аргаяшского горкома партии, Анатолий Александрович Начаров – заведующий отделом пропаганды и агитации горкома партии Златоуста и Геннадий Михайлович Болотов – секретарь горкома Пласта.

Ноябрьская сессия 1979 года состояла в основном из лекций и поэтому не требовала от нас особых усилий: надо было только внимать преподавателям и, по возможности, записывать услышанное. С самого начала я был настроен очень серьёзно и старался максимально полно изучать рекомендуемую нам литературу, но вскоре заметил, что, в отличие от меня и большинства других студентов, Носов и Максимов, как правило, только слушали лекции. Причину такого их отношения к учёбе я понял позднее, когда мы начали сдавать экзамены. Главной их целью было получение дипломов, хотя, конечно, они понимали полезность лекций, собеседований и семинарских занятий, да и самого общения с преподавателями. Что касается экзаменов, то, как оказалось, их можно было сдавать без особых усилий. Эти ребята были хорошо осведомлены знакомыми им предшественниками по учёбе в ВПШ о своеобразной «технологии» сдачи экзаменов, используемой на заочном отделении, которая заметно облегчала это дело.

Начальный экзамен – первую часть истории КПСС – мы сдавали во втором семестре. Несмотря на загруженность работой в горкоме партии, я готовился к нему очень основательно. Кроме учебника большое внимание уделял первоисточникам: это были «Манифест Коммунистической партии» Маркса и Энгельса, «Социализм и политическая борьба» Плеханова и несколько работ Ленина. Хотя со всеми этими произведениями я был знаком, но более серьёзное их изучение оказалось очень полезным.

Примерно за неделю до экзамена Максимов и Носов «добыли» каким-то образом копии всех билетов и стали распределять их между слушателями нашей группы: каждый получил вопросы, на которые должен был написать ответы объёмом в полторы-две страницы. Такие тексты по когда-то заведённому у заочников обычаю назывались «документами». На экзамен каждый приходил с подготовленными «документами». Кроме того, у каждого была схема распределения билетных вопросов между членами группы.

Я всячески противился этой затее, но убеждённые прагматики Носов и Максимов сумели склонить меня на свою сторону и объяснили, как всё это будет «работать». В день экзамена каждый с «вытянутым» билетом знакомился с вопросами, затем смотрел по схеме, у кого находились ответы. Зная об этом, каждый с помощью небольших записок незаметно обращался к тем, у кого находились нужные ему тексты, также незаметно получал их и начинал готовиться, выписывая всё необходимое на полученных вместе с билетами чистых листах бумаги.

Будучи уверенным, что в любом случае сдал бы экзамен не ниже, чем на «четвёрку», я махнул рукой на происходящее и поплыл по течению. Несколько успокаивало меня то, что преподаватели, как оказалось, не тратили много времени на заслушивание ответов, но обязательно задавали дополнительные вопросы, из ответов на которые и делали выводы о действительных знаниях учащихся.

Экзамен мы сдали успешно, хотя несколько человек умудрились даже в этих условиях получить «тройки». А вечером неформальный лидер челябинского «землячества» Толя Носов организовал весёлую попойку, благо, закуски было предостаточно: Максимов привёз с Аргаяша большую коробку всяческой снеди, в том числе с десяток кур, которыми он «забил» морозильные камеры холодильников на двух этажах общежития.

Аналогичным образом мы сдали и политэкономию капитализма, хотя и не без некоторых трудностей: главным экзаменатором была Ирина Михайловна Тёмкина, а с женщиной надо было вести себя более осмотрительно. Но всё обошлось: по-видимому, она тоже «понимала» нас.

На последующих четырёх сессиях мы сдали остальные 11 экзаменов, а в январе 1982 года – и курсовую работу (по партийному строительству). В марте – апреле 1982 года прошли государственные экзамены: по истории КПСС, диалектическому и историческому материализму и политэкономии. В моей зачётной книжке были одни «пятёрки», и я в числе 6 студентов (всего нас было 44 человека) получил диплом с отличием, подписанный ректором ВПШ Медведевым и председателем экзаменационной комиссии Нестеровым.

Несмотря на описанные выше хитрости со сдачей экзаменов, о партийной школе и времени, проводимом в Свердловске, у меня остались добрые воспоминания. Пожалуй, самым значимым было довольно близкое знакомство с некоторыми преподавателями и наши «внеурочные» беседы с ними на самые разные темы. Особенно тепло вспоминается заведующий кафедрой марксистко-ленинской философии и научного коммунизма доктор философских наук профессор В. Г. Нестеров, человек весьма образованный и умный, к тому же чрезвычайно простой и открытый для общения. С ним у нашей троицы – Носов, Максимов и я – сложились, можно сказать, дружеские отношения. Мы даже бывали иногда у него дома, встречая всякий раз самый радушный приём и со стороны его супруги Маргариты Афанасьевны и их дочери (обе они были преподавателями ВУЗов).

Со Свердловской партийной школой были связаны и курсы повышения квалификации, на которых мне довелось побывать в апреле 1984 и октябре 1986 года. Перед нами выступали как преподаватели ВПШ, так и учёные других вузов, а также партийные и хозяйственные руководители – не только Уральского региона, но иногда и Москвы. Очень полезными были также ознакомительные поездки на крупные предприятия ряда городов Свердловской области.

На лекциях и заседаниях круглого стола курсов шёл порой необычно откровенный разговор, и мы услышали немало критических оценок о положении дел в стране. Приведу, без какой-либо градации, некоторые из них.

В СССР в 1983 году 44% предприятий были убыточны. Невостребованных покупателями товаров накопилось на сумму около 6 миллиардов рублей. Планы не выполняло по отдельным позициям каждое второе предприятие, а в целом – 20%. В 40 областях страны около половины промышленных и 60% сельскохозяйственных предприятий были уличены в приписках. Только в 1983 году 1300 руководителей были освобождены от занимаемой должности, из них 750 отданы под суд за различные злоупотребления. За последние 20 лет количество разводов в стране увеличилось более чем в 10 раз, 9 млн матерей были одиночками. На начало 80-х годов у нас на 100 человек приходилось 9 телефонов, а в США – 76, и т. д.

Не столь убеждённо говорилось на курсах и о преимуществах социализма как общественного строя. Отмечалось заметное влияние на советских людей, особенно на интеллигенцию, западной пропаганды. За рубежом, как оказалось, нас весьма тщательно изучали. Доктор философских наук Орлов сообщил, например, что в США к 60-летию СССР вышло 15-томное издание «Советский Союз», в котором содержится немало явных и скрытых оценок негативного характера о нашей стране. Там же вышла и аналогичная по духу 8-томная «История КПСС».

В конце апреля 1984 года, в один из завершающих дней курсов, у нас состоялась встреча с первым секретарём Свердловского обкома партии Борисом Николаевичем Ельциным. Он рассказал о некоторых особенностях и методах работы обкома, о завершённом к 60-летию Октября сносу бараков и о строительстве метрополитена (по его словам, его должны были ввести в 1988 году), о развитии сельского хозяйства области и других вопросах. Некоторые приёмы работы с людьми показались интересными, но были и такие, которые вызвали у нас полное неприятие. Особенно поразили безапелляционные требования Ельцина к характеристикам на руководителей, утверждаемых в должности на заседаниях бюро обкома. Борис Николаевич с каким-то подчёркнуто твёрдым акцентом заявил: «Характеристики на руководителей должны быть подробнейшими, при этом в них должно быть 50% плюсов и 50% минусов». Преподнёс он это как новацию, а по сути своей это было не только неумной, но и опасной затеей: ведь благодаря таким «досье» можно было кого угодно держать «на коротком поводке», не говоря уже о явном давлении на психику человека…

Надо сказать, что к этому времени я относился с большим уважением к Ельцину, но после этой встречи моё мнение стало меняться. Вспомнил я и недавнее, в марте 1984 года, его выступление с ответами на обращения жителей области, которое довелось посмотреть по телевидению (в телепрограмме его не значилось – я включил канал совершенно случайно). Передача шла примерно три часа и произвела на меня сильное впечатление: я видел уверенного в себе руководителя, прекрасно знающего ситуацию в области и чётко отвечающего на вопросы из любой сферы жизни. Неприятный след остался только от одной фразы Ельцина, сказанной в ответ на какое-то письмо, где критиковались советские органы за невнимание к нуждам людей: «Обращайтесь сразу в обком партии – мы все вопросы решим!». Прошло некоторое время, и я стал задумываться: а почему на письма отвечал только секретарь обкома, почему бы не привлечь к этому и председателя облисполкома – в той же передаче или отдельно, объявив об этом заранее: ведь большинство вопросов относилось к социально-бытовой сфере? Оказалось, что я не знал и ещё одной детали. Выступавший перед нами позднее заведующий общим отделом Свердловского обкома Н. Ф. Башкаров, почувствовав наш интерес к памятной многим телепередаче, рассказал, что она была сильно сокращена. На самом деле запись ответов Ельцина на поступившую почту продолжалась девять с половиной часов, без каких-либо перерывов, а в эфир попали только самые удачные ответы и реплики Бориса Николаевича. Признаюсь, я был немало удивлён откровенностью Башкарова – человека немолодого и весьма искушённого в правилах поведения на столь высоком уровне.