Текст книги "Снежинск – моя судьба"

Неожиданное приобретение

1969 год оказался для меня не только насыщенным общественными делами и освоением должности заместителя начальника цеха, но и ещё одним событием, которое привнесло в мою жизнь новые, неведомые до этого ощущения: в октябре я купил автомобиль. Это был «Запорожец» последней модели. В наши с Людмилой планы это не входило, поскольку на покупку машины у нас не было ни рубля. Уговорил меня на этот шаг наш друг Володя Легоньков, который до этого уже несколько месяцев обучал меня – без особого моего желания – навыкам вождения на своей «Волге». Проблема же с деньгами решилась очень просто: я занял все 3 тысячи рублей у начальника 202-го цеха Юрия Ивановича Шоврина с обязательством вернуть долг через год. Ни о каких процентах и расписках тогда не могло быть и речи: все верили друг другу на слово. Деньги я вернул в установленное время…

Автомобиль сразу же занял в моей жизни чуть ли не главное место: я быстро сдал экзамены, получил права и готов был проводить за рулём всё свободное время. Я охотно откликался на просьбы моих знакомых куда-либо их отвести – в том числе в аэропорт «Кольцово» или в Челябинск. В какой-то момент мне показалось, что я прекрасно освоил вождение и со мной ничего неприятного не может случиться. Вскоре я понял, что сделал неверный вывод: самоуверенность улетучилась после двух неожиданных «промашек». Первая случилась, когда я поехал кого-то встречать с поезда в Челябинск. Было позднее зимнее время, дорога казалась отличной, и я с удовольствием преодолевал расстилающееся передо мной серое ровное полотно, совершенно свободное от снега. И вдруг, после лёгкого притормаживания перед какой-то неровностью, меня резко повело к правой обочине. Машина стала неуправляемой и врезалась в высокий придорожный снежный вал. Я не успел даже испугаться, пока не понял, что выбираться из сугроба придётся самому, так как ни попутные, ни встречные машины не появлялись. Собравшись с силами, в несколько приёмов, дёргая «Запорожец» то за передний, то за задний бамперы, к великой радости, я освободил автомобиль из сугроба. Во время этих «героических» манипуляций я понял, что дорога, казавшаяся мне чистой, покрыта тонким слоем льда.

Вскоре после этого случая вторая оплошность случилась в Каслях. Был выходной, и мы с Люсей решили съездить на местный рынок, который в то время состоял из двух – трёх прилавков и хозмагазина. Подъехав к месту стоянки, я развернулся, чтобы удобнее поставить машину, и лихо дал задний ход. Перед этим я заметил стоящий неподалёку бетонный столб, но совершенно неожиданно въехал именно в него, сильно помяв задник машины. Было, конечно, очень досадно, но я стал менее оптимистично оценивать свой водительский опыт.

Куда более серьёзные перипетии пришлось пережить в феврале 1970 года. Люсина сестра Таня, находившаяся в это время в Горьком, прислала телеграмму с просьбой встретить её в аэропорту Кольцово. Самолёт прилетал в час ночи, и ей не хотелось ждать до 9 часов утра нашего автобуса. Погода была скверная, поэтому я попросил своего хорошего знакомого Жору Епишина составить мне компанию. Он согласился, что прибавило мне уверенности, поскольку я знал его как человека бывалого: он часто бывал на полигонах и не раз попадал в трудные ситуации. С собой мы взяли снеговую лопату и литровый термос с чаем.

Вскоре после выезда за городское КПП нам пришлось несколько раз преодолевать снежные перемёты. Довольно сильный ветер со снегом сулил большие неприятности, и я начал склоняться к тому, чтобы вернуться домой. Опытный Георгий тоже тревожился, но всё-таки мы решили продолжить путь: не хотелось оставлять Таню в малоприятном положении. Доехав до участка дороги возле села Щелкун, мы упёрлись в глубокий занос. Вскоре позади нас стали скапливаться легковые автомобили. Мы начали было прокладывать себе путь лопатой, но поняли, что справиться со стихией не удастся: крепкий морозный ветер пронизывал до костей. Аналогичные попытки делали и другие водители, но вскоре все утихомирились. Положение казалось безысходным, так как было понятно, что никто на помощь нам не придёт. Повернуть назад было уже невозможно: дорога исчезла под толстым намётом снега. Все завели двигатели, чтобы не замёрзнуть, тем более что в некоторых машинах были дети. То же самое делали и мы, но часа через два заметили, что печка «Запорожца» долго нам не прослужит: топлива в баке было недостаточно. Наступал критический момент. Поскольку никакой тары у нас не было, мы вылили чай из термоса и пошли попросить у кого-нибудь бензина. Никто из водителей нас не стал выручать, так как сами боялись остаться без тепла. Пришлось вернуться в машину. Весь бензин нельзя было сжигать, поэтому мы вынуждены были выключить печку. В салоне становилось всё холоднее, а настроение всё более тревожным. Я был одет явно не по погоде: в демисезонном пальто и без тёплого белья, и стал быстро замерзать.

В это время недалеко от нас послышались звуки работающего бульдозера, и мы решили, что нам удастся, наконец, выбраться из плена. Вскоре, однако, всё затихло: под заносом оказался гололёд, и бульдозер (на базе трактора «Беларусь») свалился в кювет. Мы и ещё несколько мужчин попытались его водворить на место, но он снова сползал с дороги. Усевшись рядом на заднем сиденье, чтобы как-то согревать друг друга, мы с Жорой погрузились в ожидание благополучного исхода. Через некоторое время меня потянуло в сон. Жора заметил это, и периодически меня тормошил. Я понимал, что засыпать ни в коем случае нельзя, но всё труднее выбирался из забытья. Жора ругал меня последними словами, а потом вдруг потерял ко мне интерес: видимо, ему уже было не до меня. Я по-прежнему раз за разом терял контроль над собой. В какой-то момент я почувствовал, что когда погружаюсь в сон, меня накрывает благостная теплота, разливающаяся по всем клеточкам тела. Я знал, что достигаю в такие секунды крайне опасной грани, и из последних сил вытаскивал себя из очередного провала. Было ещё темно, но я чувствовал, что приближается утро, а с ним и надежда на спасение. И вдруг мне показалось, что на дороге что-то происходит: я услышал шум пришедшей на помощь десяткам машин и нескольких автобусов настоящей дорожной техники: это был бульдозер на гусеничном ходу. Сонливость мгновенно улетучилась. Часа через полтора, уже под утро, мы отправились домой.

Вскоре я узнал, что Танин рейс был отложен, и она прилетела с большим опозданием…

По Южному Уралу

В августе 1970 года, в отпускные дни, мы решили прокатиться по Уралу. Идея принадлежала Володе Скутельникову, который вместе с Легоньковым, Дедешиным и ещё несколькими моими товарищами, был постоянным членом нашей дружной компании. Володя уже имел некоторый опыт подобных поездок: сначала на мотоцикле «Урал», а потом и на «Запорожце» первого выпуска – неказистого на вид, похожего на жука, но очень непритязательного в эксплуатации даже на плохих дорогах.

Предложение мне понравилось, но возникали и сомнения, связанные с Людмилой, поведение которой к этому времени всё более беспокоило меня. Она стала курить, в характере её появились непонятные для меня перемены, неожиданные перепады в настроении. Я не мог понять, что с ней происходит, и это сильно меня тревожило. Тем не менее, я решился на путешествие, надеясь, что оно окажется не только интересным, но и полезным и для Люси, и для детей.

Скутельников объяснил, что главной целью будет знакомство с необыкновенно красивой дорогой от Белорецка до Стерлитамака, которую он однажды проезжал по пути в Орск – город своего детства. А для начала мы запланировали несколько дней побыть на самом живописном озере Южного Урала – Увильды. Вместе с нами на своей «Волге» с вечера пятницы до воскресенья решил провести там время и Володя Легоньков.

В понедельник, попрощавшись с Легоньковым, мы отправились по намеченному маршруту – через Кыштым, Миасс и Учалы. На двух машинах нас было четверо, не считая нашей с Люсей собаки – 2-летнего дога по кличке Джерри. Всё шло хорошо, мы никуда не торопились, и к вечеру достигли окраин Белорецка, где сделали остановку на ночёвку. Следующий день преподнёс нам неожиданный сюрприз.

Сначала мы любовались прекрасными видами, открывающимися слева и справа от дороги, проложенной по нагорному гребню, и радовались, что благодаря Скутельникову узнали этот удивительный край, но затем всё изменилось: не доехав нескольких километров до селения Кага, мы обнаружили, что дальнейшая часть дороги ремонтировалась и была сплошь завалена крупной щебёнкой и камнями. Какое-то время мы двигались по просёлку, затем и он оборвался. Расстроенные, мы стали изучать карту автомобильных дорог. Возвращаться назад не хотелось, и мы решили продолжить путешествие, повернув от Каги на юг. На карте была обозначена дорога до Старосубхангулово – да и то пунктиром. Затем она вообще исчезала, а пунктирная линия начиналась от селения Кананикольское, и лишь километров через тридцать тонкой линией была обозначена дорога, ведущая к Зилаиру. После немалых колебаний мы решили положиться на русское авось и двинулись дальше.

Дорога была неважная, исчезли из вида и прежние природные красоты, а в головах наших неотступно присутствовала лишь одна мысль: сможем ли мы достичь задуманного? В Старосубхангулово мы сделали привал. Место оказалось уникальное: на противоположном берегу реки Белая возвышалась высокая красивейшая скала, густо испещрённая сероватого цвета расщелинами, от которой веяло какой-то древней неземной красотой. Володя пояснил, что эти места хорошо известны туристам и пользуются большой популярностью.

Устроившись на прибрежной части, мы развели костёр из мелкого валежника, но вскоре обнаружили поблизости аккуратно сложенные старые осиновые полутораметровые брёвнышки, заготовленные, по-видимому, очень давно: они были весьма трухлявые изнутри. Естественно, мы стали пополнять ими наш скудный костёр. Радость от этой находки длилась недолго: оказалось, что некоторые поленья облюбовали осы. Под воздействием костра они стали дружно вылетать из своих гнёзд и не менее дружно нападать на нас. Убежать от ос было невозможно, поэтому все мы ринулись в воду, усердно отгоняя их от наших голов, пока, наконец, злющие мстители куда-то не улетели.

Продолжив путь, мы неожиданно оказались на возвышенном участке, поросшем по обе стороны довольно глухим смешанным лесом. Это была, по существу, не дорога, а некое её подобие, и мы не сразу поняли, что здесь ездили, скорее всего, только лесовозы. Дождей, по-видимому, уже давно не было, дорога, хотя и искорёженная тяжёлой техникой, казалась преодолимой, и мы решили двигаться дальше. Первым поехал Скутельников, ориентируясь на лесовозные следы, но почти сразу же задок его машины соскользнул в какое-то углубление, скрывавшееся, как оказалось, под коркой затвердевшего грунта. Пытаясь вызволить «Запорожец» из неожиданного плена, я надел резиновые сапоги и, взявшись за погрузившийся в грязь бампер, стал приподнимать его вверх и в сторону, чтобы попасть на более возвышенное место. Ничего не помогало. Собрав все силы, я рванул бампер вверх: машина осталась на месте, а бампер – в моих руках! Володя вылез из кабины и стал отчитывать меня за содеянное. Потом он закрепил оторвавшийся бампер на багажнике, и мы стали обдумывать сложившуюся ситуацию. Вариант был единственный: вытаскивать машину с помощью троса. С немалыми трудностями, преодолевая рытвины и узкие просветы между деревьями, мне удалось выкатиться на твёрдый участок впереди машины Скутельникова. Трос, слава богу, помог, и мы продолжили движение. Вдруг Володя остановился, мы вышли из машины и увидели удручающую картину: впереди маячил длинный и весьма крутой спуск по горному гребню, а далеко внизу виднелась какая-то деревня. Когда мы более внимательно осмотрелись, стали решать, что делать: недалеко от вершины гребня, где стояли наши машины, располагался казавшийся совершенно непреодолимым участок дороги. Он был небольшой – около 30 метров, но такой крутой, что съехать по нему можно было только почти ползком, постоянно притормаживая колёса. Желания повернуть назад не было, и мы пошли на риск. Первым, как более опытный водитель, поехал Володя (с ним в машине были Люся и мой старший сын Серёжа). Коварный спуск он преодолел, а потом скрылся из виду. Меня охватил настоящий страх, но через некоторое время я увидел внизу совсем маленького пузатенького «Запорожца», выехавшего на горизонтальный участок. Это заметно облегчило мои переживания, и я двинулся вниз. На жуткой крутизне пришлось опасаться самого неприятного: случайного превышения скорости движения, когда машину могло просто потащить либо направо, либо налево от каменистого гребня. Но всё удалось!

Встретившись на окраине селения, мы увидели бегущих нам навстречу детишек, которые громко кричали: «Смотрите, смотрите, маленькие автомобили!». Мы не сразу поняли, что это могло значить, но потом до нас дошло: они впервые видели в этих местах легковушки. Было приятно почувствовать себя первопроходцами, но уже через несколько минут наше благостное настроение резко изменилось. Размышляя о дальнейшем пути, мы обратились к одному из подошедших к нам мужчин за советом. Его ответ прозвучал как приговор: «Дальше вы не проедете, так как речка, за которой продолжается дорога, зальёт ваши машины «по уши». Мы сильно приуныли: ведь назад, через высоченный бугор, мы не сможем вернуться. Стали искать трактор, который бы вытащил нас на другой берег, но нам пояснили, что тракторист будет нескоро. Делать было нечего, и мы начали исследовать злополучную водную преграду. Речка действительно оказалась довольно глубокой. Мы долго промеряли её глубину в разных местах, пока не обнаружили наименее рискованный участок дна, простиравшийся поперёк реки в дугообразном направлении. Главной задачей было преодолевать речку так, чтобы вода не залила выхлопную трубу. На удивление стоявших неподалёку мужчин наша авантюра удалась! В дальнейшем особых преград уже не было, не считая одного случая, который мог окончиться для нас весьма серьёзными неприятностями…

Это произошло километрах в десяти после описанных «водных процедур». Окружающая местность выглядела особенно глухой, и Володя Скутельников, по-прежнему возглавлявший наш «кортеж», посоветовал мне ехать без каких-либо остановок, пока не доберёмся до Зилаира. Я не возражал против такого поведения на незнакомой дороге, но вскоре, когда Скутельников скрылся за поворотом, увидел впереди высокого худощавого мужчину, энергичными жестами просившего меня остановиться. Его внешний вид – тёмный, не первой свежести комбинезон с накладными карманами, небрежно сдвинутая на затылок кепка, невольно вызвал во мне некоторую тревогу, но я решил, всё-таки, остановиться. Незнакомец рассказал, что они с товарищем ехали на мотоцикле, налетели на камень и свалились под откос. Самому ему повезло, а товарищ сильно разбил колено. Мотоцикл был повреждён. В связи с этим мужчина попросил подбросить его до ближайшего селения, где живёт его знакомый с машиной, который поможет доставить травмированного товарища в больничный пункт в Исянгулово. Я колебался, но всё же поверил рассказанному и посадил нежданного гостя на свободное правое кресло. Большую часть заднего сиденья занимала Джерри, а в углу его примостился Дима. Иногда я незаметно поглядывал на подозрительного пассажира и с каждым разом испытывал почему-то всё большее беспокойство. Вдруг я увидел в зеркале заднего вида едущего за нами метрах в 50-ти на мотоцикле с коляской мужчину. Не трудно было догадаться, что это его якобы разбившийся товарищ. Я тут же, стараясь быть совершенно спокойным, обратил на это внимание соседа, выразив недоумение по поводу происходящего. Он повернулся через левое плечо и глянул на дорогу. Джерри подняла голову в его сторону и зарычала, оскалив зубы. Всё больше подозревая, что этими людьми было задумано что-то весьма серьёзное, я предупредил «попутчика», что если он сделает какое-нибудь резкое движение, собака рычать уже не будет, а просто бросится на него. Видимо, это сработало: чёрный человек, ничего не объясняя, попросил остановить машину и вышел на обочину. Я понял, что если бы не наша Джерри, дело могло бы окончиться весьма печально: вполне вероятно, что эти двое планировали захватить нашу машину.

Вскоре я догнал Скутельникова и рассказал о случившемся. Он резко отчитал меня за нарушение нашего договора. Как и я, он был уверен, что мне и Диме очень повезло и что я должен благодарить за это именно Джерри!

Дальнейший путь не был чем-либо примечательным, и мы благополучно доехали до Орска. Домой мы возвратились немного уставшими, но вполне довольными, однако довольно скоро меня снова стало беспокоить поведение Людмилы.

Возможно, это случалось и раньше, но кроме того, что Люся начала курить, с какого-то времени я стал замечать и пробудившийся у неё «интерес» к спиртному. По настоящему я понял, как далеко это зашло, в начале 1971 года, когда неожиданно нашёл спрятанную ею в кладовке водочную бутылку. Я чувствовал, что Люся старалась выпивать понемногу, делая это, как правило, в выходные дни, чтобы её пристрастия не заметили на работе. Особенно бдительной она стала после смены руководства сектора натурных испытаний, где она работала секретарем: в июле 1971 года его возглавил Евгений Иванович Парфёнов, человек военный и весьма требовательный к подчинённым. Прежний начальник, Владислав Антонович Верниковский, дававший ей, по-видимому, слишком много свободы, был назначен на должность главного инженера предприятия.

На некоторое время обстановка в нашей семье стала спокойнее, однако продолжалось это не долго: месяца через три на фоне возобновившихся выпивок у Людмилы всё больше стали проявляться явные нарушения психики. Она могла без видимых причин учинить в любую минуту скандал, совершенно забросила квартиру, перестала обращать внимание на то, на чём спят и в чём ходят дети. Дело доходило порой до того, что я с детьми вынужден был ночевать у своих друзей.

Продолжая с далеко не лучшим настроением выполнять обязанности секретаря заводского партбюро, я решил рассказать о моих семейных делах первому секретарю горкома партии Тарасову. Внимательно выслушав меня, он высказал желание встретиться также и с моей женой, а затем – с нами обоими. Признаться, я не совсем понял избранной им «стратегии», но возражать не стал: Владимир Дмитриевич был очень опытным человеком, прошедшим войну, до приезда в наш город работавший секретарём парткома ЧТЗ, и я не мог не уважать его мнения. Вскоре после нашей беседы втроём он сообщил мне, что считает виновной в семейных передрягах Людмилу и попросил продолжать работу секретарём даже в случае расторжения брака.

Трагедия с Людмилой

Это произошло в воскресенье 26 сентября 1971 года. Утром я ушёл в гараж позаниматься с «захандрившей» машиной. Старший сын Сергей болел ангиной и поэтому был дома, а Дима гулял где-то с ребятами. Часа через полтора ко мне примчался на велосипеде Сергей и сообщил, что маме плохо, что она, видимо, сильно обожглась. Я побежал домой. Люся лежала на полу кухни в обгоревшем халате, прилипшем к телу. Её состояние и объём ожогов я не мог сразу оценить, хотя она была в сознании и пыталась что-то отвечать на мои вопросы. Вскоре до меня дошло, что она была сильно пьяна. Я вызвал скорую помощь и поехал вместе с ней в больницу. На следующий день мне сказали, что у неё было обожжено более 40% поверхности тела. К этому времени я уже понял, что произошло на кухне. После моего ухода в гараж Люся крепко выпила и решила пожарить курицу. Зажгла газ, поставила разогреть сковороду и стала кому-то звонить. Говорила, видимо, долго, забыв про газовую плиту. Потом взяла бутылку с растительным маслом и стала лить его на раскалённую сковородку. Масло мгновенно воспламенилось и вместе с пламенем обдало Люсю. Будучи в шоковом состоянии, она с помощью Серёжи сумела затушить пламя, но быстро остановить оплавление нейлонового халата было невозможно.

Прошло около месяца, когда мне сказали, что Людмилу надо отправлять в Москву – в ожоговый центр Института хирургии. Направление и другие документы оформили быстро…

Эта поездка запомнилась на всю жизнь. Везли Людмилу в аэропорт Челябинска на машине скорой помощи в сопровождении медсестры, а дальше я остался один. Увидев такой необычный «багаж», стюардесса запротестовала, но мне удалось уговорить командира экипажа. Вступились за меня и некоторые пассажиры.

В самолёте ТУ-154 оказалось несколько свободных мест, что позволило освободить три расположенные рядом кресла. При подъёме по трапу мне кто-то помогал, держа носилки за передние ручки, а сзади я оказался один и почти на вытянутых вверх руках из последних сил старался поддерживать носилки так, чтобы Люся с них не сползла вниз. В какой-то момент я не выдержал, и только с помощью одного из мужчин смог избежать падения. Откинув у кресел подлокотники, мы с большим трудом уложили носилки, которые загородили весь проход. И при посадке, и во время полёта тем, кому надо было пройти на своё место, приходилось перешагивать через поручни носилок. Все два часа полёта мне пришлось одной рукой удерживать носилки от сползания с кресел, а второй держаться за край полки для ручной клади. Напряжение было таким, что порой казалось, что в любой момент моё сердце просто не выдержит.

В аэропорту Домодедово мне также помогли и я, наконец, добрался до местного здравпункта, а оттуда на вызванной машине скорой помощи – до ожогового центра. В Москве я пробыл около недели, ежедневно находясь в палате, где лежала Люся. Прилетал я в Москву и ещё несколько раз.

В феврале 1972 года, после 4-месячного лечения, Люсю выписали. Я был почти уверен, что перенесенные ею страдания навсегда отобьют тягу к водке, но не прошло и двух недель, как она снова напилась. Все мои надежды окончательно рухнули. Врачи поставили ей диагноз – «алкоголизм» и вскоре отправили в Челябинск, в психиатрическую больницу, где она находилась три недели. Когда я её забирал домой, один из докторов сказал мне, что преодолеть такой недуг, особенно если это касается женщины, может только чудо. Чуда не случилось. Из-за непредсказуемого поведения Людмилы, сопровождавшегося разного рода «сюрпризами» – вплоть до битья посуды – совместная жизнь становилась невозможной, однако я боялся, что в случае развода детей оставят матери. И вот однажды, совершенно неожиданно для меня, мой младший сын Дима решительно заявил: «Папа, надо разводиться!». Последние мои колебания закончились…

28 марта 1973 года я подал заявление на развод. Судья был в отпуске, поэтому расторжение брака затянулось. Развод был оформлен только 10 августа. Перед этим к нам приходила судисполнитель и спросила Серёжу и Диму, с кем они хотят жить. Они сказали, что останутся с отцом.

Вскоре после развода я обратился к директору объекта Ломинскому с просьбой расселить нас (в это время Тани с нами уже не было: в 1972 году, через полгода после выхода замуж за офицера военно-сборочной бригады Владимира Валова, она поселилась с ним в общежитии). В октябре я получил малогабаритную двухкомнатную квартиру, а Людмиле через некоторое время дали комнату 14 кв. м. В 1981 году, сменив шесть или семь мест работы, она была выселена из города за какой-то проступок. Как я потом узнал, проживала она где-то в Каслинском районе, работая на разных должностях до 1989 года. 9 января 2003 года Людмилы не стало. Смерть наступила после падения с крыльца дома, где она жила. Я ездил с Серёжей в Касли на её похороны. Позднее Сергей вместе с сестрой Людмилы Таней и её мужем вместо деревянного креста проставили памятное надгробие…

Далеко не сразу после нашего развода воспоминания о пережитом стали утрачивать свою остроту. Чувства, которые я испытывал когда-то к Людмиле, долго ещё не оставляли мою душу. Было мучительно больно, что всё так получилось…