Текст книги "В лето 6746 от сотворения мира"

Дело в том, что Устав князя Ярослава о церковном суде, в ведении которого находилось в то время брачное право на Руси, гласил, что если иудей (или мусульманин) вступит в брак с русской женщиной, то с иноверца следует взыскать штраф в размере 50 гривен, а женщину постричь в монахини. Впрочем, браки с католиками и протестантами тоже не поощрялись. Неправославные христиане тоже рассматривались как еретики. VI Вселенский собор (860 г.) о браках с еретиками говорил совершенно недвусмысленно: «Недостойно мужу православному с женою еретическою соединяться браком, ни православной жене сочетаться с мужем еретиком. Если же будет обнаружено что-либо подобное, сделанное кем-либо: брак почитать не твердым и беззаконное сожительство расторгать. Ибо не подобает смешивать несмешиваемое, ни соединять с овцою волка, и с частью Христовою жребий грешников. Если же кто постановленное нами преступит: да будет отлучен».

Иное было возможно, но только при условии, что жених (в нашем случае) принимает православие, причем искренне, а не только берет православное имя. А Гостята расслабился, решил, что его за забором не видно.

А червячок внутри гложет. Хорошо, что я невольно секрет его узнал. Теперь он тоже язык за зубами держать будет. А серебро что, оно настоящее. Гривны настоящие. Сделает дело, и я уже не на крючке, а вот ты, Гостята…

Нехорошо, конечно, что я вот так в тайну его проник, но злоупотреблять своим открытием я не собирался. Впрочем, такой специалист всегда пригодится. Ну что ты, Миша, уже в купца превращаешься? Все выгоду ищешь.

Ну ёкарный бабай.

Кузнецы

Первым из приглашенных кузнецов подъехал Ремша (отец жениха) и с ним два младших сына – Яков и Харитон (который сватов засылал). Лошадь с санями завели во двор (заехать самолично значило оскорбить хозяина) и передали под присмотр кому-то из холопов Сергея.

Честно скажу, гости меня как-то не впечатлили. Ну как же, думал – приедут кузнецы, ростом под потолок, в плечах – косая сажень. А приехали, в общем-то, нормальные по своей комплекции люди. Видно, что не слабые, но и не богатыри былинные. Сергей это заметил и прямо при гостях стал объяснять:

– Есть кузнец, а есть молотобоец (которых лучше, если в кузне два). Кузнец сам молотом не машет, а молоточком легко постукивает по заготовке в том месте, по которому молотобойцы уже бьют своими молотами или кувалдами со всей дури. Так что кузнец не обязательно имеет мощную фигуру. Его мощь в другом. Как из какой-то «глины» получается металл? Почему одни изделия из того же железа хрупкие, а другие молотом не расколешь, одни мягкие, а другие даже ковать тяжело? Недаром всегда считалось, что кузнецы якшаются с нечистой силой. А молотобойцу что – бей молотом куда покажут и все дела.

Гости сдержано посмеялись. А я, провожая их в свою комнату, вспомнил один эпизод из своей давней жизни. Как-то с друзьями мы выехали на природу «на шашлыки». В приготовлении же шашлыков не было у нас равных Гене Свиридову. И вот во время одной из такие выездов одна из женщин попросила его научить ее такие же шашлыки жарить, раскрыть, так сказать, секреты мастерства. На что ей Гена ответил так:

– Да я бы с радостью, но тут такое дело… Вот возьмем мы с тобой всё одинаковое: и мясо, и лук, и специи, и шампуры и даже пусть мангал будет один и тот же, а одинаковых шашлыков у нас с тобой не получится. Я не говорю о подготовительном этапе. Здесь еще можно выделить какие-то общие подходы. Но как я тебе объясню, в какой момент шашлык на углях надо переворачивать? Ни цветом поджариваемого мяса, ни этапом его шкварчения этого момента объяснить нельзя. Это находится где-то глубоко внутри тебя и передать это другому человеку при всем желании у меня не получится. Так что никаких секретов на самом деле нет. Можно научить делать нечто подобное. И такое подобное могут сделать все мужчины, что собрались сегодня в нашей компании. Но это подобное все равно будет не таким же, какое получается у меня. Оно может быть и хуже, может быть и лучше, но не таким. Поэтому у каждого шашлычника вкус шашлыков, пусть незначительно, но все равно будет отличаться. И мне приятно, что именно мои шашлыки нравятся моим друзьям.

В этом подходе Гены Свиридова к своим «секретам» есть много общего с «секретами» ковки. Кто не знает, что от жара железо изменяет свой цвет? Вначале оно становится темно-коричневым, потом коричнево-красным, потом темно-красным, затем темно-вишнево-красным, вишневым, светло-вишневым, красным, светло-красным, желтым, светло-желтым и, наконец, белым. И каждый такой цвет металла еще имеет свои оттенки. Как определить в какой момент его надо положить на наковальню, а в какой – прекратить ковку? Как не «пережечь» раскаленный металл и как его правильно закалить, или отпустить? Все это – такие же «секреты» кузнеца, как и «секреты» Гены Свиридова.

Но уйти дальше в мои воспоминания мне Сергей не дал:

– Ты, Михаил Игнатьевич, заводи гостей в дом, а я остальных подожду и вместе с ними к тебе поднимусь.

– А что еще кто-то будет? – насторожился Ремша.

– Заказ большой, одна кузня не справится, – вполне дипломатично, как мне показалось, ответил я.

– Так попросили бы, я сам бы надежных ковалей и подобрал.

– Да вроде и этих надежней не бывает.

– Ну ладно, поглядим на этих надежных. Куда проходить-то?

Пока снег с обуви обметали, пока гости согласились шубы скинуть, пока поднялись в мою комнату, пока завели по обычаю вопрос о погоде, слышно стало, что и Свирей подъехал. Минут через пять вместе с Сергеем и двумя сыновьями (Костянтином и Микифором) и он к нам поднялся.

Встречу двух кланов вряд ли можно было назвать радостной. Ни те, ни другие увидеть друг друга у меня явно не ожидали. Поприветствовали друг друга сдержано, расселись по разным лавкам. Лица хмурые, смотрят в пол. Видно, что ушли бы, не задумываясь, только хозяев не хотят обидеть. Поэтому я ждать не стал:

– Рад вас видеть, гости дорогие. Зовут меня Михаил Игнатьич, по фамилии… Тут Сергей мне на ногу наступил и на ухо так:

– Ты что, Михаил Игнатьевич, нет еще в XIII веке у нас фамилий-то.

И Свирей встрепенулся:

– Как-как? Игнач? Значитца, Мишка Игнач? Интересное прозвание. Не встречал.

– Вы извините отца, Михаил Игнатьич. Это он не нарочно. В кузне постоянно шумно и слух со временем садится. А он в последнее время вообще туг на ухо стал. Да и годы у него уже…

– Нет-нет, не Игнач, а Игнатьич, – сказал я погромче, но видимо недостаточно громко. Свирей снова не расслышал:

– Игнач? Ну я и говорю Игнач. Значица. Хорошо!

Тут опять мне Сергей на ухо:

– Да пусть будет Игнач. Этот вопрос не такой важный. К делу переходи, а то, смотрю, они сейчас разбегаться начнут.

– Ладно, пусть будет Игнач.

Знал бы я тогда, что в этот самый момент меня заново окрестили.

– Большое дело у меня к вам. Нужно много чего сковать, а из всех кузнецов, кого не спрошу, все на вас, как на лучших показывают. Сталь, с которой вам предстоит работать дорогая, для работы с ней мастера требуются, а вот вы – такие мастера и есть.

При этих словах главы семейств гордо головы подняли и «осмотрелись», хотя кроме нас в комнате никого не было. Надо же, блин, это вот они хорошо расслышали. И Свирей тоже.

–Вот только говорят, что ты, Ремша Жданович и ты, Свирей Даромирович, с детства друзьями были, да сегодня в ссоре великой находитесь. Можно ли вам совместное большое дело доверить? О причине ссоры не спрашиваю…

Но тут Свирей меня перебил. Причем смотрел на меня, но обращался явно не ко мне, а к Ремше:

– Дык ну не могу я, не могу дочь свою в нищету отдать.

– Это ты где нищету увидел? – взвился Ремша, – знаешь ты кто?

Продолжить я ему не дал:

– Остановитесь, гости дорогие. Все-таки вы в гостях, да и пост, считай, на дворе вот–вот начнется. Если мы будем продолжать оставаться злыми, лукавыми, раздражительными, будем ссориться с ближними, осуждать их, болтать попусту – это будет не по-божески.

– А ты что, святой?

– Может быть и святой, – ответил я с мягким нажимом.

Потом в возникшей тишине я подошел к столу и откинул угол мешковины, прикрывающий мою самую большую наковальню. Восемь пудов великолепной стали. Где такую в средневековье найдешь? Все гости мои, не мигая, уставились на нее.

– Я так понимаю, что весь сыр–бор вот из-за такого?

Здесь я вынул из кармана заготовленный заранее шарик от подшипника, поднял руку сантиметров на 30 над зеркалом наковальни и отпустил его. В гремящей тишине шарик ударился о наковальню и подскочил назад до самой руки.

В комнате пронеслось многоголосое:

– О-о-о-о

Не удивительно, так даже в мое время проверяют твердость рабочей поверхности наковальни. Я поднял лежащий рядом молоточек и ударил им по ее башмаку. В комнате разлился долгий, высокий и чистый звон.

– О-о-о-о!

После этого я откинул мешковину со стола и продемонстрировал весь набор выложенных рядом с наковальней инструментов. Сделанных, напомню, все-таки в XXI веке.

– О-О-О-О!

– Вы пока, как люди знающие, посмотрите тут, а я попрошу чего-нибудь попить принести.

– Да-да, пусть пить принесут.

Тут у любого жажда проснется. Я открыл дверь и крикнул:

– Марфа, принеси-ка, голубушка, нам чего-нибудь попить. У гостей в горле все пересохло, – да и вышел как бы для того, чтобы этот вопрос проконтролировать. Вернулся минут через пять, но видно было, что и этого времени гостям не хватило. Однако при виде меня они взяли себя в руки, снова чинно отошли от стола, уселись на свои лавки и уставились на меня. Причем в глазах у Харитона (Ромео новгородского) появился лучик надежды и, одновременно, страх, что он ошибается.

Долго выдержать паузу у меня не получилось:

– Так вот, гости дорогие, в оплату за исполнение заказа я готов передать Харитону все, что лежит на этом столе. При условии, конечно, что ты, Свирей Даромирович, отдаешь за него свою дочь. Все выдохнули и …заговорили разом. Никто никого не слушал, каждому казалось, что именно он сейчас говорит самое важное.

Но тут, как нельзя вовремя, зашла Марфа и принесла жбан прохладного домашнего пива и довольно большие кружки.

– Гости дорогие, давайте маленько промочим горло, да продолжим нашу беседу.

Несмотря на упоминание об умеренности, первую кружку все сразу выпили до дна. Атмосфера за столом несколько изменилась, но до перелома было далеко.

– А что же это за заказ такой? – осторожно спросил Свирей, – и каковы условия заказа?

За столом опять стало тихо.

– Мне нужно вооружить тысячу человек. Из них 200 мечников, т. е. нужно будет 200 мечей. Кроме того, будет 150 – всадников, а значит, нужно будет сковать 150 сабель по моему образцу. 400 стрельцов и 200 копейщиков. Этим – нечто среднее между мечом и саблей – вам хорошо знакомые тесаки. Они имеют вид укороченного меча и отличался от него тем, что у их клинка только одно лезвие, как у сабли. Кроме того, каждому воину и обслуге нужно сковать по хорошему ножу. То есть, их потребуется 1000 штук. Все нужно сделать за год. Это – мой заказ для вас.

Все молчали, и я продолжил:

– Начну с мечей. Вот деревянная рейка, на ней отмечены минимальная и максимальная длина, ширина клинка у рукояти. Наконечник острый, чтобы можно было наносить не только рубящие, но и колющие удары. Дол. Рукоять меча усиленная, тут как получится, главное, чтобы баланс меча был как можно ближе к его рукояти. По весу клинки мечей будут чуть тяжелее 5 новгородских гривен.

Кузнецы окружили меня, перешептывались

– Длина в полсажени и еще отнять вершка 2 или 3. Ширина клинка у рукояти – вершок или немного более.

– Лучше ковать каждый раз под конкретного человека.

– Ну это понятно.

– Теперь тесаки. Длина тесака – аршин, ширина клинка – где-то немного меньше 2 вершков. И мечи, и тесаки вам хорошо известны, так что размеры приблизительные. Сабли…

Но тут мне Яков помог:

– Если для пеших, то в среднем длина не сабли, но клинка сабли равна росту человека, от которого отнимаем полсажени, вершок и перст.

Я сразу прикинул, что это около 100 сантиметров. Будем иметь это ввиду.

– Но мне сабли нужны для конницы.

– Тогда длину клинка (клинка, не сабли) обычно меряют от середины шеи до кончиков пальцев вытянутой в сторону руки. Клинок получится немного длиннее.

– Давайте так. В качестве формы сабли дам образец. Дальше буду подгонять людей, вы сами решаете какую длину сабель каждый раз делать.

– Слушай, э…Игнач, а почему тесаки, а не боевые топоры?

– Центр тяжести на боевых топорах приходятся на металлическую часть оружия и потому они менее маневренны. Выпад мечом или саблей происходит гораздо быстрее замаха, т. е. воин с топором проигрывает в скорости. А скорость в борьбе с теми, с кем моему войску предстоит воевать, очень важна. Парировать нападение противника топором сложнее, т. е. воину с топором обязательно нужен щит. На колющий удар топор не способен, а в бою это может оказаться важным. Так что…

– Но только 200 мечей будут весить больше, чем наковальня и весь инструмент, предлагаемые в оплату.

– Согласен. Но я сам передам вам металл, из которого вы будете исполнять мой заказ. То есть железо – мое. Ваше – только работа.

– Но это железо еще надо будет порубить, расковать. Это потребует много сил и много времени. Только это занимает две, а иногда и три седмицы. Мы даже в три кузницы не можем справиться в срок с таким заказом. Не справимся даже если сковать нужно будет только 200 мечей.

– Железо уже расковано и порублено на заготовки. Вам остается только придать необходимую форму, закалить, отполировать, заточить, сделать рукоятку и ножны. Чистое время самих кузнечных работ с этими заготовками не составит даже одного дня. Больше того, уверен, что каждый из вас спокойно может расковывать и придавать нужную форму не менее, чем двум заготовкам в день.

– А почему это ты считаешь, что эти заготовки проковывать не надо.

– Если железо сырое, то оно, конечно же, нуждается в проковке, которая уплотняет металл. Возьмите ту же крицу. Проковка устраняет пористость такого металла. После проковки крицу снова нужно нагревать и снова класть под молот. Причем, эта операция повторяется много раз. Потери железа только на одном угаре будут огромными. А вот мое железо, точнее сталь, уплотнять не надо. Лишняя ковка здесь будет только разрушать структуру металла, что ухудшит свойства клинка.

– Неужели, «дамаск»?

– Нет, дамасская сталь для Руси не подходит по той простой причине, что сталь эта цементитная, а значит, боится мороза и при сильном морозе вообще может разлететься осколками при ударе.

– Цементитная – это что такое?

– Цементация – это такая работа с металлом, при которой обогащение малоуглеродистой стали углеродом происходит только на поверхности, а внутри он остается прежним. Вопрос в последствиях…

Ничего я так наблатыкался. Вон и гости мои переглянулись и про «цементацию» дальше спрашивать не стали.

– Вот образцы моей стали.

Я достал из-под стола заранее приготовленные в двух экземплярах заготовки по каждому виду оружия и передал их своим гостям. Те цокали языками, стучали по металлу ногтями, качали головами. Но тут вмешался Ремша:

– Но ведь потребуются дополнительные затраты. Сам говоришь, нужно делать ножны, рукояти. Одного угля сколько надо. Дополнительно нужно молотобойцев нанимать, чтобы столько всего сковать, а им надо платить.

– А Вы как хотели. Даром кузницу получить. И ты, Ремша Жданович и ты, Свирей Даромирович, оба в равной степени заинтересованы в получении такой оплаты. Так что, тряхните мошной, речь идет не только о серебре, но и о счастье ваших детей.

– Так-то оно так. Но если я все вложу в счастье своей дочери, то отберу надежду на счастье у своего второго сына. Все, что скопил – отдам.

– Прости меня, Свирей Даромирович, что не успел я еще сказать вам все, что хотел.

– Да ладно тебе, Игнач, давай по именам. Что нам друг перед другом чиниться.

– Согласен. Так вот, Свирей, это же твой второй сын цветок из железа сковал? Это же ты, Микифор? Молоток! Для того, чтобы вы не думали, что я за его счет хочу не только других в рай ввезти, но и сам туда въехать, для него у меня тоже кое-что заготовлено. Хочу, чтобы ты, Микифор, после выполненного урока, побыл кузнецом в моем войске. До следующего лета. Где лошадь подковать, где доспех выровняешь. В качестве компенсации за утраченные надежды, дам тебе походную кузню да кое-какой инструмент. Наковальня, правда, не такая тяжелая, всего пуда четыре. Но зато год отработаешь, и походная кузня – твоя. А это больше половины обычной кузни. Оплата работы само собой отдельно, так что на вторую половину сможешь и сам насобирать. Если согласен, вон, смотри, все, что в углу лежит, под дерюжкой уже сейчас твоим может стать.

А сам встал, открыл дверь и прокричал:

– Марфа, неси еще чего попить. Да побольше, а то все уже кончилось.

И снова вышел под предлогом этот вопрос проконтролировать.

На этот раз вернулся я минут через десять.

За столом было тихо. В углу на второй моей наковальне лежал, обнимая ее, Микифор. Плечи его вздрагивали. Рядом сгорбясь, как от непосильной ноши, стоял Свирей.

Я понял, что Микифор в ходе разговора последнюю надежду на собственную кузню потерял, а потом неожиданно обрел не надежду, а свою, казалось бы, несбыточную мечту. Но развел руками и только и смог сказать:

– Ну-ну, Микифор. Ты чего? Ты же кузнец, мужчина. Свирей, веди сына за стол. Еще не все обсудили.

Свирей помог сыну встать, а тут и Марфа нарисовалась. Выпили молча. Я не удержался:

– Вот что, гости дорогие. Плохой из меня купец, поскольку я чувствую, что вы уже все на заказ мой согласны. Согласны год всухомятку прожить, а больные вопросы для детей ваших разрешить раз и навсегда. Однако не могу я себе такое позволить. Вам надо на что-то жить, семьи свои кормить, одевать, обувать. Поэтому в качестве оплаты я буду передавать вам по одной заготовке за каждые десять полученных и прошедших проверку изделий. Это все отличная сталь и…

Но мне договорить не дали. Что тут началось. Восторженные крики, радостные лица (на контрасте с недоуменным лицом Сергея), тяжелые похлопывания по плечам.

Все дружно выпили еще раз. За меняю Я не возражал.

– Я так понял, что мы договорились?

– Даже не сомневайся, Игнач. Мы еще и должниками твоими на всю оставшуюся нашу жизнь себя считать будем.

– Заготовки, что я вам дал, я вам дарю. Поработайте с ними, посмотрите, как поведет себя металл при ковке, закалке, обработке, как правильно будет вывести баланс и прочее. Завтра путь ваши ребята приезжают, заберут наковальни, инструмент и образец сабли.

Ремша наклонился ко мне и тихо с какой-то внутренней надеждой спросил:

– Слушай, а у тебя для моего среднего ничего нет?

– Как нет. Есть! Я тут справочки наводил. Яков у тебя не столько кузнец, сколько его всякие механизмы привлекают. Вот у меня и будут для него свои задачи. Я тут и мельницу хочу сладить, и станок для изготовления свечей, и хлебопекарню. Мне такой помощник – вот так нужен. И нужен не только на время строительства, но и на время дальнейшей работы, чтобы надзор за механизмами осуществлял. За это будет иметь свою долю, небольшую, но думаю в заработке остальных обгонит. Поверь мне, если ему через год опять захочется свою кузню иметь, то он сам ее себе купит, без твоей помощи. Что, Яков, пойдешь ко мне работать?

И чем больше я говорил, тем все шире и шире становились глаза у Ремши:

– Ну, Игнач. Ну…

Тут он сорвался с места, распахнул дверь настежь и закричал:

– Марфа, душечка, тащи еще, если осталось. Горло пересохло. Душа горит выпить за твоего хозяина.

Остальные одобрительно зашумели.

– А в качестве работы нашей можешь не сомневаться. Всю душу в нее вложим, так ведь, Свирей?

Тот кивнул:

– Но проверку качества работ я сам проводить буду. Всем понятно? А ты, Яков, не сиди, наливай.

Идея с такой проверкой качества мне понравилась.

В общем, засиделись надолго. Уже свечи догорали, когда во дворе, возле запряженных в сани коней Ремша и Свирей нескончаемо продолжали выяснять, кто из них больше друг друга уважает. Потом они решили, что больше всех они уважают Игнача, спели пару песен во все горло и наконец, рассевшись по саням, уехали.

Перед глазами стояло заплаканное лицо Микифора и шепот Харитона на прощанье:

– Я, Михаил Игнатьевич, того, что ты для нас с Любавой сделал… Никогда… Отныне мой дом – твой дом…

И недовольное лицо Сергея.

– Ну что ты, Сережа. Ведь одним железом рассчитались, считай за копейки какое дело сделали.

– Ну что «рассчитались»? Здесь такой металл знаешь каких денег стоит? Они бы и на одну заготовку за двадцать изделий согласились.

Может и так, но…как-то… ёкарный бабай…

Бронники

Отношения с бронниками (кольчужниками они стали называться только в Московской Руси) сразу как-то не заладились.

Пришли представители аж 10 мастерских, но вперед выдвинулся один из них, все время пытавшийся почему-то смотреть на меня свысока, хотя и был, даже по местным понятиям, человеком среднего роста. Одет он был в демонстративно распахнутую волчью шубу, которую, в отличие от остальных, снять категорически отказался. (Я уже говорил, что одежда в Новгороде не только согревала, но и служила знаком социального статуса). Таким образом, демонстрация волчьей шубы, по мнению ее владельца, должна была резко повысить его авторитет в моих глазах. Остальные бронники сбились кучкой за его спиной, помалкивали, да с интересом поглядывали на меня и на своего выдвиженца, которого звали величали не иначе, как Терентием Елизаровичем.

А тот изгалялся как мог. И то ему не так, и это не этак. И окна у меня в светлице большие, а потому ему холодно, и печь у меня натоплена сильно, а потому ему излишне жарко, и скамьи у меня не оббиты (не пристало таких гостей на такие лавки садить), и свечей я зажег слишком много, а жить надо по средствам. Наконец, он устроился во главе стола (!), предлагая мне жестом присесть рядом с его товарищами, гордо оглядел светелку и своих друзей, пройдя мимо меня взглядом, и произнес:

– Значитца так. Знаем мы, что хочешь ты сделать нам большой заказ на брони. Прежде, чем начнем мы его обсуждать, да оговаривать стоимость этого заказа, хотелось бы уточнить, по сколько пудов качественного железа ты нам в подарок приготовил за то, что мы за твой заказ возьмемся. Сразу скажу, что по десять пудов, что ты оружейникам подарил, нас может и не устроить…

Батюшки свет, да никак меня развести собрались. Какой баловник! Шалишь, дружок. Не прошел ты 90-е в нашем ХХ веке. Не та у тебя квалификация. Но виду не подал, а наоборот, как бы заикаясь, начал:

– Ой, да как же…, да что же я…, дак это…

Терентий Елизарович, уже откровенно ухмыляясь, посматривая в сторону своих собратьев по ремеслу, и как бы говоря: ну, как я его…

Тут я стал медленно сползать на пол, будто ноги у меня подкосились и визгливым голосом платной плакальщицы на похоронах, бухнувшись этому самому Терентию Елизаровичу в ноги, под ошалевшие взгляды бронников я заголосил и запричитал во весь голос:

– Ой, ты свет еси, ясный сокол. Да прости ты меня, неразумного. Не постелил я ковров златотканых под сапожки твои серебряные, не послал дев красных провести тебя под руки белые в палаты каменные на ложе лебединое для утех плотских. Не увидел я счастья своего, не налил я гостю вина фряжского в кубки золотые, не вывернул казну свою наизнанку, да не отписал дарственную этому светочу земли новгородской на все свое имущество…

Здесь я остановился и, резко поднявшись, обернулся к прибежавшим на мои причитания теперь уже моим наемникам Мирону и Трифону:

– Вот этого скомороха, – от моего фиглярства не осталось и следа, – проводите за ворота. Никаких дел у меня с ним не будет. Запомните его хорошенько и больше никогда, слышите, никогда, даже если от меня поступит такой приказ, этого … в мой дом не впускать.

Мирон сразу вник в ситуацию и демонстративно положил свою тяжелую руку на рукоять меча:

– Пошли, мил человек, подобру–поздорову.

– А если не подобру? – попытался ерохориться Терентий Елизарович.

– Так ведь на то и подобру-поздорову, что коли по добру, так и со здоровьем, а коли не по добру, то сам понимаешь…без здоровья уйти придется – ухмыльнулся Трифон, и посмотрел на меня, ожидая команды «фас».

Остальные бронники ошалело молчали.

Команды отдавать не пришлось. Который «Терентий Елизарович» нашарил свою шапку и, еще не до конца веря, что все обошлось, пошел в двери на подгибающихся ногах, на глазах превращаясь в того, кем и был на самом деле – в обычного Тереху.

– Ну, чего застыли, – обернулся я к бронникам, – али не одобряете? Давайте, садитесь к столу, ерничать некогда, разговор у нас серьезный.

Бронники, рассаживаясь, разом заговорили:

– Да, перегнул Терентий палку.

– Как он нам: «Вы смотрите, помалкиваете, я сам за вас все скажу». Сказал…ё…

– Ага, «зовите меня не иначе, как Терентий Елизарович» …

– Так это все Беляй: «смотри, сколько Игнач кузнецам железа дал, надо и нам…»

И только один из них все еще, видимо что-то недопонимая, спросил:

– Так что, не будет по десять пудов железа-то?

Сначала все замолчали, а потом светлица затряслась от мощного хохота ремесленников.

– Не будет, Беляй, не будет… Подвели нас слухи да сплетни.

– Ой, уморил. Один уже попросил… Вон тащит…

– На чем, Беляй, вывозить будешь…

– Ты и мою долю забери…

Я смеялся вместе со всеми. Во-первых, какая ни на есть, а разрядка ситуации. Могли же, в знак солидарности, просто встать и уйти. Во-вторых, это как-то нас сразу сблизило что ли, убрало возникшее было напряжение.

Крикнул Марфу. Та принесла кружки, сбитень, сухарики с солью. Я подождал, пока нальют, да Марфа выйдет и начал:

– Вот какое дело, уважаемые мастера. Вначале хочу, чтобы вы хорошо представляли, что же именно мне нужно, а потом поговорим о цене. Так вот, нужны брони (в виде кольчатого доспеха) для 150 всадников и 800 человек пехоты. Для конных нужны так называемые «доспехи на три четверти», т. е. до колен (в сидячем положении), с рукавами полной длины и разрезами на подоле спереди и сзади (чтобы удобнее было садиться на коня). Пехота обойдется «полудоспехом», т. е. бронею в виде рубахи с рукавом до локтя и подолом до середины бедра. Кольчуги нужно будет плести из уже готовой проволоки. Вот ее образцы. Как видите, проволока идеально круглая, но кольца нужно будет плющить с помощью штампа (приспособления такого), которое я, если мы договоримся, конечно, дам каждому из вас в подарок. Там, правда, не 10 пудов железа, но зато железо отличное. Зачем нужно кольца плющить, думаю, вам объяснять не надо. Такая их форма увеличивает площадь прикрытия при одном и том же весе доспеха. Кроме того, очень важно и то, что из-за приплюснутых колец сильно снижается сила нанесенного удара. Кольца, лежащие на теле воина не плашмя, а чуть под наклоном, как сотни мелких пружинок, перераспределяют силу удара по телу.

– Я так понимаю, что воевать ты собрался не со свеями.

– Не буду скрывать, нет, не с ними. Со степняками. А степняков бить можно только в скоротечных схватках, требующих большой скорости и… верткости что ли. Утяжеление снаряжения сделает ратника неповоротливым и превратит его в легкую мишень для кочевника. Поэтому короткая «железная рубашка» здесь окажется больше к месту. Подвижность дороже. Но я продолжу. Кольчатый доспех (в среднем, конечно, поскольку у каждого воина – свой размер) должен иметь ширину в поясе где-то четверть сажени, возможно, немного больше, ширину в плечах порядка половины сажени, разрез ворота – посередине шеи, кроме того, иметь воротник в пару вершков. Форма плетения – четыре в один, т. е. каждое кольцо соединяется с четырьмя другими.

– Если надо, то мы владеем и более сложным плетением, шесть в одно, восемь в одно, восемь в два…

– Понимаете, такие плетения, бесспорно, улучшают защитные свойства кольчуги, она становится гуще, но это увеличивает и очень важный для меня показатель – ее вес. Ну и время изготовления, а также стоимость, конечно. Поэтому будем отталкиваться от плетения самого распространенного.

– Мы можем сделать доспех с использованием колец трех-четырех размеров и проволоки разной толщины. Самые массивные кольца пойдут на грудь и спину, средние – на бока, тонкие – на рукава и плечи…

– Ваше высокое мастерство мне известно. Конечно же, качество таких кольчуг более высокое, но не настолько, чтобы оставить часть моего воинства без защиты. Но вы, наверное, меня не расслышали. Такая бронь потребует значительно больше времени на ее изготовление, а по моим прикидкам отведенного срока вам только-только хватит, чтобы справиться с моим заказом, скажем так, в его упрощенной форме.

Я оглядел гостей. Все они смотрели на меня с большим вниманием. Вопрос о том, где я взял такую великолепную проволоку я проигнорировал.

–Продолжу. Внутренний диаметр каждого кольца должен быть примерно равен пяти диаметрам проволоки. Поэтому для каждого из вас я приготовил еще один подарок. Это – круглые в диаметре (и абсолютно ровные!) металлические пруты. Они согнуты таким образом, чтобы у прута появилась рукоятка, как у большого вертела или у ворота колодца.

С этими словами я поднял с пола небольшую лавку и, перевернув, положил ее на стол. В ножках лавки еще вчера было сделано по отверстию. Я вставил в них свой образец и показал, как его можно закрепить.

– В прутьях этих уже сделаны отверстия по диаметру проволоки. Вставляем в одно из них конец проволоки и, чтобы закрепить на месте, сгибаем его. Затем делаем следующее…

Тут я попросил одного из гостей потихоньку крутить прут, а сам стал только отслеживать, чтобы, накручиваясь на него, проволока ложилась ровными стежками все время увеличивающейся спирали.

– Ну, нечто подобное и мы используем. Понятно, что ровными кругами кольца на дерево не намотаешь (оно будет прогибаться).

– Не сомневаюсь в вашем мастерстве. Я передам вам эти пруты исключительно для того, чтобы вы не тратили времени на их изготовление, поскольку у этих прутьев нужный мне диаметр колец Кроме того, изготовить пруты такой длины с идеально круглым диаметром было бы не так просто, а я заинтересован в сочетании качества и времени изготовления заказа. Но если вы возражаете…

Поднялся гул. Я понял, что возражений нет.

– Затем вот такими кусачками я срезаю крепление провода и снимаю полученную спираль с прута.

Я выполнил операцию и передал кусачки мастерам. Те с ходу оценили работу ХХI века, зацокали и, конечно же:

– Скажи, Игнач, а такие… кусачки…

– Также будут переданы по одной на мастерскую, участвующую в исполнении заказа. Но, пойдем дальше. Освободившаяся спираль легко снимается с прута. Но если мы будем резать ее на кольца этими же кусачками, то на концах у каждого кольца у нас будет так, как будто сошлись два гвоздя. Вот посмотрите. Эти концы друг на друга не наложишь, а значит, их будет сложно клепать.