Текст книги "Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 2"

Борис Носик
Вокруг Парижа с Борисом Носиком. В 2 т. Т. 2

Per la mia cara figlia,

bella dottoressa

Остров Сокровищ – Французский остров

Отчего, окружив посильным вниманием ваши прогулки по левобережному и правобережному Парижу, озаботились мы прогулками ВОКРУГ ПАРИЖА? Да оттого, что пришло нам в голову, что, закружившись, забегавшись по городу на своей краткосрочной экскурсии (и то сказать – есть в нем на что поглядеть), за город вы не выберетесь и французскую провинцию (нестоличную Францию) так и не увидите. В лучшем случае сводят вас турагентства (за дополнительную плату) в многолюдный Версаль или за полтораста верст по автостраде – поглазеть на замок Шамбор. А между тем…

Между тем уже в каких-нибудь десяти-пятнадцати километрах от центра Парижа, от собора Нотр-Дам де Пари, начинается французская провинция, начинается Французский Остров. Начинается земля, которую на протяжении веков обживали пахари, огородники, короли, поэты и Прекрасные Дамы. Начинаются леса, и лужайки, и парки, и замки, куда рвались из городской тесноты люди, понимавшие в жизни толк. Высятся стены, под которыми взросла Франция, высятся дерева, осенявшие ее философов, живописцев и музыкантов… Ничто не ушло бесследно – ни памятники, ни творения искусства, ни шедевры зодчества, ни сельские прибежища, ни могилы… «И медь торжественной латыни поет на плитах, как труба». И вот он Остров. Остров Сокровищ…

Что за название такое – Французский Остров – и где он лежит, в каком океане? Что за волны плещут у его берегов? Понятно, что волны Франции и Европы, но все же… Это что – официальное географическое название? Конечно, официальное, и притом вполне точное. Но все же и поэтическое, конечно, тоже. Полагают, что впервые оно появилось в XIV веке у летописца и поэта Жана Фруассара, а называют Французским Островом центральную часть Парижского бассейна: от Парижа километров на 80–100 в окружности. И впрямь нечто вроде твердого острова, намытого былым морем, покрывавшим некогда всю низину. Остров, омываемый здешними реками, Сеной, Уазой, Марной, Урком, их множество плещет или интимно журчит вокруг Острова.

Поэтическое это название оказалось очень точным. Уже много столетий оно приводит в восторг и географов, и поэтов. «Что это за остров? или островок? – восклицал три четверти века назад завсегдатай «Клозри де Лила», парижский «король поэтов» Поль Фор. – Какие глубокие воды и волны подступают к этой земле в отдалении от всех миров?…границею вод над тростниками тянется лента туманов… о ты, граничащий с Марной и Сеной, Уазой и Тэвом, Бёвроном и Луэном, ты воистину остров! Но может, ты остров мечты? Нет, ты и впрямь остров, остров тонких оттенков, своеобразная ограда, в которой дремлет, мечтая, Франция, и перед ней страна моя, в своем величии и просторах, словно не верит еще в свою реальность».

Другой французский поэт (Валери) встревоженно и интимно перекликался с бесценным островом:

 
Остров с тысячью лиц,
сокровище, безгласно ты или громогласно —
это уж оттого зависит, промолчу ли я
или выскажусь…
 

Историки спорят и о датах образования, и о границах Острова. Историк Марк Блох, который в публикации 1913 года сообщил, что он отыскал название Острова в хрониках Фруассара, упомянул, что оно отнесено там уже к 1387 году. Другие историки нашли такое же упоминание в королевском акте, выданном знаменитому соратнику Жанны д’Арк Лаиру в 1433 году (там сказано: «в странах Иль-де-Франс, Пикардия, Бовэ…»). Но еще и во времена Людовика XIII к собственно Острову причисляли лишь страны Валуа, Мантуа, Юрпуа, Французский Бри и Французский Гатинэ… На севере границы Острова проводят по болотам и по лесным речкам – то по Тэву, то по Нонетте, то в лесу близ Руайомона, то северней Санлиса, в лесу Алат…

От далеких времен сохранил Французский Остров соборы и аббатства, картины, замки, города и деревни, виллы художников, дома, где писали стихи и сочиняли музыку, где рождались и умирали те, кто составили славу Франции. Сохранил романтические дворцы, стены которых помнят звуки шагов прекрасных женщин, крики страсти, любви, страданий и ненависти…

Здесь получили развитие или даже были рождены стили архитектуры, которые называли французскими и королевскими. Здесь рождались городская архитектура и города. Здесь стоят над гладью прудов и рокотом каскадов, над выверенными коврами французских садов и лабиринтами парковых дорожек прекрасные замки – творение лучших зодчих Франции (туристу не обязательно мчаться к ним за сотни километров на Луару). Здесь выдерживали лучшие сыры и вина. Здесь вызревали французские вкусы… Здесь могилы французских королей и многих знаменитых людей Франции. Здесь есть и русские могилы (не только в Сент-Женевьев-де-Буа, но и в Бийанкуре, и в Монморанси, и в Иври), потому что на Острове жили русские изгнанники времен Великого Русского Изгнания (островное жилье было дешевле парижского).

Конечно, впервые приехавшему в Париж хочется прежде всего насмотреться на знаменитый Город-Светоч. Парижа может хватить на месяцы и годы. Но через несколько дней в рассуждениях утомленного городом энтузиаста появляются элегические ноты. Он вдруг заявляет, что хочет увидеть Францию. Потому что Париж – это еще не вся Франция. И как писал кто-то, Париж – это не Франция, это особый мир (кто-то писал и о том, что Нью-Йорк не Америка, а Москва еще не Россия, что ж, в этом немало справедливого). А он, приезжий, хочет погрузиться во французскую глубинку, постоять рядом с удильщиком на берегу, пообедать в деревенском ресторане, посидеть с кружкой пива среди «простых французов». Он хочет подышать духом провинции. Ему надоела толпа «бывших провинциалов», вообразивших себя столичными жителями…

Вот тут на помощь и приходит Французский Остров, где есть и «глубинка», и глушь (в получасе езды от Парижа), и чудесные замки, и потрясающие музеи, и фермы, и запах конюшни, и королевские парки, и холмы, и речушки, и цветущие поля рапса и подсолнухов, и пшеница, пшеница, пшеница… Мягкие очертания сладостных пейзажей Иль-де-Франс воспеты французской поэзией, а также куда более известной и влиятельной французской пейзажной живописью, красота их прославлена без меры…

И любители провинции и глубинки (я лично из их числа) ловят не меньший кайф, чем на площади Согласия, на площади какого-нибудь крошечного французского городка (с полутысячей душ населения), стоя у старой кирпичной мэрии, среди моря цветов, в кругу искусно обстриженных каштанов. Или у портала средневековой церкви. Или под стенами старинного замка, от которых ручьями сбегают вниз узкие улочки, застроенные старыми, элегантными деревенскими домами. Или в цветущем саду, где зреют фрукты и жужжат пчелы…

На все четыре стороны уходят от Парижа дороги. От «национальных» же госдорог (безликих автострад мы вообще избежим, конечно) веером расходятся департаментские шоссе; а в сухую погоду доступны и лесные, и проселочные дороги, которые тут отнюдь не плохи… И каждая дорога (или каждая станция железной дороги с ее мирным буфетом) припасла свои тайны и свои сокровища, потому что он и вправду Остров Сокровищ, этот Французский Остров, Остров Франции, Ile-de-France…

А теперь мы отправимся на юг и запад от Парижа в путешествие.

На юг, на юг!

В самом знаменитом лесу Франции и вокруг него

Сказочный Фонтенбло Лесные грабители и храбрый Ленин • Тургенев на охоте • Князь Трубецкой • Посол Орлов • Троцкистский скандал

В недавние годы в списке наиболее посещаемых туристами диковин Франции на первое место (13 миллионов посетителей в год) выходит, обогнав даже неизбежный для всякого любящего родителя Диснейленд, лес Фонтенбло.

Если русскому горожанину странно ныне читать у Ключевского, что лес казался когда-то его предку врагом, то что уж тогда говорить о нынешнем французе. Кстати сказать, те русские туристы, кому довелось пересечь Францию в автомобиле или на скоростном поезде (TGV) с севера на юг (вот, кстати, еще одна волшебная вылазка – от Парижа до Марселя и обратно за один день!), меняют о стране свое представление. Эта страна древней европейской цивилизации предстает вовсе не такой плотно населенной, как какие-нибудь Голландия, Бельгия или Германия: за окном поезда совсем мало городов – бегут поля, леса, холмы, виноградники, замки, фермы, и снова леса, и снова поля… Ну а если у вас есть возможность отклониться от большой дороги, то и вовсе попадаешь в буколическую сельскую Францию, которой, раз уж к слову пришлось, лично я отдаю предпочтение перед самыми прекрасными здешними городами. К примеру, тот скромный хутор на границе Бургундии и Шампани, где я провожу большую часть года, окружен большими лесами, и если в них не заблудишься всерьез, как доводилось мне заблудиться даже в подмосковных лесах, где-нибудь между Зосимовой Пустынью и Нахабином, то ведь и людей не встретишь за всю прогулку. Скажем, от нашего хутора до маленького русского монастыря в городке Бюси-ан-От – двадцать восемь километров, и все – лесом…

Парижанам с лесом повезло. Вокруг столицы, куда ни кинь – все леса, так что множество ассоциаций и клубов, объединяющих любителей лесных прогулок, организуют каждый уикенд пешие походы, назначая пунктом сбора городскую площадь или паперть собора Нотр-Дам. И одним из главных подарков Неба парижанину является, на мой взгляд, существование всему миру известного, воистину сказочного леса Фонтенбло – всего лишь в пятидесяти километрах к югу от Парижа. Дело не только в том, что этот старинный лес раскинулся на площади в 20 000 гектаров. Дело в том, что лес этот обладает совершенно уникальным рельефом, невиданным сочетанием деревьев, скалистых гряд, песка. А также в том, что в лесу этом сохраняются такие виды растений и насекомых, которые в других районах Западной Европы давным-давно исчезли, – в общем, нечто вроде «Джурасик парка» – Парка юрского периода. Достаточно сказать, что в лесу Фонтенбло можно найти 5600 видов растений, 1300 видов цветов, 6600 видов животных. А не так давно молодой ученый Жан-Мари Люс обнаружил тут редчайшие виды жесткокрылых насекомых, живущих высоко над землей в очень старых и мертвых изнутри деревьях, которыми они только и могут питаться…

Ученые всех стран давно уже изучают это чудо, которое называется лесом Фонтенбло, и нашли в нем следы совершенно невообразимой древности. Начать с того, что 35 миллионов лет тому назад море затопило эти места, а когда оно отступило, в лесу осталось метров на пятьдесят в глубину морских отложений – остался слой тончайшего, самого чистого в мире песка, с помощью которого венецианские стеклодувы выдували свои удивительные изделия. Из него и сейчас что-то химичат, из этого песка, а парижские киношники снимают тут экзотические африканские эпизоды. Из слипшегося песка возникли всякие причудливые скальные формы, которыми и ныне удивляет этот лес. Позднее весь район испытал страшное давление Центрального горного массива – тогда и появились в лесу эти огромные каменные волны и гряды. В общем, ныне этот лес среди парижской равнины – настоящая услада для альпинистов, которые проводят там свои тренировки.

История леса окутана легендами и мифами. Однако и точные сведения, сообщаемые об этих местах историками и археологами, звучат тоже вполне мифически и легендарно. Скажем, то, что люди стали селиться на опушке этого леса 40 000 лет тому назад. Здесь во множестве находят каменные орудия охоты и сваленные в кучу кости животных, убитых и съеденных отважными предками довольно робких, но доныне не утративших недюжинного аппетита французов, например кости гигантского оленя, носорога, медведя и даже слона. Конечно, углубляться в чащу леса люди тогда еще не решались. Это уже в эпоху неолита люди стали строить тут жилища, обрабатывать землю. Ученые утверждают, что иные нынешние лесные деревушки вроде Бютье возникли именно в ту пору. Люди выискивали самые плодородные участки в лесу, селились по берегам рек и ручьев. В галльскую эпоху кельтские и лигурийские племена основали нынешние поселения, вроде Авона или Ларшана. На вершине Ла-Солль нашли остатки тогдашних домов, которые строили на скалах, по-кельтски они назывались «менпеху». В далекие времена начались обмены между этими селениями, были протоптаны между ними первые тропы. Ну а цивилизованные римляне построили здесь настоящие дороги. Одна из них вела по берегу Сены из Лютеции в Бургундию, ее и нынче называют «старой бургундской дорогой», а по следу ее идет департаментская дорога – D 138. Вторая дорога шла по западной окраине леса, от современного Мелэна к Орлеану, ее и сейчас еще можно увидеть близ нынешней департаментской дороги 301, а ведь веков-то с тех пор прошло немало, веков двадцать…

Позднее в лесу появились владения богатых сеньоров, а с XII века – и королевская резиденция. Именно в ту пору лес Фонтенбло привлек внимание королей как идеальное охотничье угодье. Даже король Людовик Святой завел здесь псовую охоту и, несмотря на всю свою святость, бил зверье без зазрения совести. А зверья, надо сказать, было здесь в ту пору в избытке.

Франциск I изрядно расширил здешние охотничьи угодья, и французские короли владели ими до самого XVII века. Куски леса принято было давать в наследство вдовствующим королевам (так было по смерти Людовика X, в 1306 году, или по смерти Карла VII). Если наткнетесь в лесу на участок, по сю пору именуемый «Распродажа королевы», сразу поймете, откуда это старое название, однако не лезьте в карман за кредитной карточкой: тут ничего не продается, все в ведении Национального департамента лесов. Подобная администрация по охране леса существовала здесь еще в XVI веке и осталась неизменной даже после разрушительной революции. Король Генрих IV проложил в лесу Круговую дорогу, чтобы придворные в каретах могли сопровождать участников псовой охоты. Что еще важнее в деятельности королей – они довольно рано поняли необходимость лесоохраны. Первый запрет на всякое бесчинство в лесу был обнародован еще Людовиком XIV. Король любил здесь охотиться и, к счастью для потомков, очень любил старые деревья. Если будете проходить мимо участков Ле-Ба-Брео, Ле-Вант-де-ла-Рен, Ла-Бют-оз-Эр, Ле-Гро-Футо и увидите там старые деревья, каких мало в мире, непременно помяните «короля-солнце» добрым словом.

До самого начала XX века парижские улицы мостили песчаником, добытым в лесу Фонтенбло. Потом в лесу была запрещена всякая добыча: ученые провели инвентаризацию и дотошно посчитали, что в лесу осталось: полторы тысячи видов цветов и деревьев, 2700 видов грибов, 57 видов млекопитающих (олени, козы, кабаны, дикие коты, белки, зайчики…), 260 видов птиц, 5700 видов насекомых, 750 видов бабочек…

Наряду с королями в сбережении этого старого леса большую роль сыграла, как ни странно, художественная богема – французские художники и писатели. Случилось это уже в XIX веке. Любители искусства слыхали, конечно, о барбизонской школе французской живописи. Барбизон – это деревушка в лесу Фонтенбло. Примерно с 1825 года и на протяжении почти полувека она была географическим и духовным центром новой художественной школы, для которой главным предметом живописи, главным сюжетом творчества, главной темой для размышлений был изменчивый лик природы. Влияние этой школы на импрессионизм и вообще на развитие французской и мировой живописи лежит за рамками нашего краткого очерка, а вот сам лес Фонтенбло, лесоохрана…

ДОРОГА ИЗ ШАЙИ В ЛЕСУ ФОНТЕНБЛО.

Клод Моне, 1865

Еще в 1863 году художники добились создания в лесу заповедной зоны под названием Художественный Класс на площади в 1500 гектаров, и многие здесь считают, что это и была первая заповедная лесная зона в мире. Ну как не восхититься французскими живописцами!

При короле Луи-Филиппе в лесу были проложены новые дороги, и каждая лесная зона (их насчитывалось 800) получила свое наименование. Представить себе, как изнемогали чиновники, придумывая новые, не существовавшие раньше названия, сможет разве тот россиянин, что бывал после войны в Крыму или в Калининградской области, где каждое новое название выдает скудость и муки чиновничьего подневольного творчества (Береговое, еще Береговое, Майское, еще Майское, Тополевое, еще…). Позднее заповедные зоны в лесу Фонтенбло были названы «биологическими зонами», и ныне площадь их составляет 640 гектаров. Всякое вмешательство лесников, а также проезд в этих зонах запрещены, это подлинные научные лаборатории, и, как было замечено, существование заповедных зон улучшает санитарное состояние и здоровье всего леса. Впрочем, борьба воинственных защитников природы с нынешней лесной администрацией – это особая история, полная драматических эпизодов. А нам пришло время углубиться в гущу леса…

По лесу Фонтенбло мне доводилось гулять и одному, и с дочкой, и в компании молодых французов. А однажды, добираясь автостопом в Лимож и выйдя из повернувшей на Санс машины на развилке дорог у Обелиска, я увидел, что время для поисков новых благодетелей уже позднее, и решил заночевать в лесу в своем спальном мешке, без которого я не путешествовал. Спать в лесу во Франции не страшно – туда и днем-то редко кто забредает, а уж ночью и вовсе тебе гарантировано полное спокойствие. К середине прошлого века уже не осталось в лесу Фонтенбло ни волков, ни рысей, и даже оленей тут меньше, чем в среднем по Франции. Встречаются еще барсуки и косули, но редко, главный бич для здешнего зверья, конечно, собаки, которых ни один хороший хозяин не оставляет дома, отправляясь на прогулку. В 1970 году исчезли здесь и последние во Франции охраняемые (но плохо охраняемые) выдры. В общем, визиты законных хозяев леса мне ночью не грозили, и я спал в лесу спокойно. Впрочем, чуть позже я прочел в газетах, что в лесу Фонтенбло полицией был найден склад оружия, зарытый левыми террористами из французской «Аксьон директ», вот тут-то мне, признаюсь, стало не по себе при воспоминании о мирном моем ночлеге…

Гуляя с дочкой в лесу, мы иногда забредали к бывшему монастырю августинцев, к руинам скита отшельника Франшара, а также к часовне XIII века, окутанной легендами о чудотворном палестинском роге короля Людовика IX. Этот рог помог королю позвать на помощь друзей и разогнать напавших на него разбойников. На месте своего спасения король приказал построить часовню во имя святого Винсента, которая позднее сделалась местом паломничества. Любопытно, что, оказавшись в подобной монаршей ситуации, в более, впрочем, скромном и менее безлюдном, чем Фонтенбло, Сокольническом парке, вождь революции Ленин, ныне забальзамированный, приказал своей могучей охране разоружиться и вообще все, что есть, добровольно отдать остановившим его машину двум хилым разбойникам. Позднее он объяснил на партийном съезде, что именно так поступает настоящий большевик, знающий, что он должен сберечь свою ценную для революции жизнь.

Чтобы увидеть все достопримечательности этого огромного леса, мало будет, конечно, и дня, и недели. Здесь есть живописные скалы и пропасти, болота и долины, горные массивы и знаменитые старинные деревья-памятники, а также бельведеры и эспланады, откуда открываются великолепные лесные панорамы.

Замечательный, к примеру, вид на местность (вплоть до лесов Шампани на юго-востоке и до Эйфелевой башни на северо-западе) открывается с башни Денекура. Ветеран Наполеоновских войн месье Сильвен Денекур обошел в мирное время все дорожки огромного леса и способствовал составлению планов. В оборудовании же смотровой башни принял участие и некий господин Кухарский.

Долина, которая тянется к югу от башни Денекура, называется долиной Трубецкого. Князь Николай Трубецкой прожил в этих местах чуть не всю третью четверть XIX века. Это был щедрый человек и на все жертвовал деньги, в том числе и на устройство дорожек в этой части леса. Лес Фонтенбло он очень любил, часто в нем гулял и даже охотился вместе с Иваном Сергеевичем Тургеневым. Тургенев гостил в здешнем замке князя, в замке Бельфонтен, что расположен на дороге к деревушке Самуа-сюр-Сен (Samoissur-Seine). В этом замке (который и нынче цел) Тургенев писал роман «Накануне», начатый им в июне 1859 года в Виши. Познакомились они с князем в 1856 году. Князь Трубецкой и княгиня показались Тургеневу весьма симпатичными, хотя и несколько странноватыми, эксцентричными. Особенно, кажется, смущало Тургенева увлечение русского князя католицизмом. Когда князь Трубецкой умер (это случилось в 1874 году), Тургенев написал:

«Ну вот и бедный князь Трубецкой отправился поглядеть, правду ли ему рассказывали отцы иезуиты».

Отпевали князя Трубецкого тут же, на краю леса Фонтенбло, в деревушке Самуа-сюр-Сен (севернее города и замка Фонтенбло), в католической церкви, на которую князь жертвовал при жизни так щедро. Местные крестьяне его оплакивали – вспоминали, как в 1871 году, когда пруссаки пришли в эти места, князь помогал здешнему населению.

Замок перешел к зятю князя Трубецкого, женатому на его дочери Екатерине, – князю Николаю Алексеевичу Орлову, который был в ту пору русским послом во Франции. Когда же скончался и князь Орлов, замок Бельфонтен и деревня стали свидетелями небывалого еще в этих местах похоронного обряда. Отпевал князя в замке русский архимандрит, пел хор парижского кафедрального собора, что на рю Дарю, а правительство Франции прислало в деревушку на похороны две пехотные роты, два кавалерийских эскадрона и две артбатареи со знаменами и взводом трубачей, чтоб отдать последний долг русскому послу, который был генерал-майором, адъютантом государя при осаде Силистрии, где был тяжело ранен, а позднее русским посланником в Бельгии, Австро-Венгрии, в Германской империи и во Франции. Русские историки помнят, что эта представленная князем Н.А. Орловым императору Александру II записка о необходимости «уничтожения телесных наказаний в Российской империи и в Царстве Польском» легла в основу императорского указа от 17 апреля 1863 года об отмене телесных наказаний в России…

Сегодня и князь Трубецкой, и его зять князь Орлов покоятся здесь, на краю леса Фонтенбло, на сельском кладбище тихой Самуа-сюр-Сен, мимо которой плывут по Сене туристские суда… Впрочем, редко кто из забредающих сюда паломников знает про русские надгробья, хотя немало чужеземных туристов посещают это кладбище. Приходят сюда обычно на могилу татариста Джанго Рейнхардта, которому посвящен здешний ежегодный фестиваль джаза.

В церкви, где отпевали и Н. Трубецкого, и его зятя Н. Орлова, сохранились красивая статуя Богородицы и крест XIV века. Вся эта старинная часть селения Самуа называется Верхний Самуа, и отсюда до города Фонтенбло каких-нибудь восемь километров.

Неподалеку от замка Бельфонтен, в замке XVIII века, носящем название Би, как раз в тот год, когда Тургенев приезжал к Трубецким писать свой роман, поселилась художница Роза Бонёр. В отличие от художников-барбизонцев, она не писала ни пейзажей, ни портретов. Она была анималисткой, и позировать ей должны были звери, так что у себя в замковом парке она устроила целый зоопарк, в котором была даже клетка со львами.

Впрочем, живали в этих местах и существа более свирепые, чем укрощенные питомцы художницы-анималистки. В ноябре 1933 года на окраине знаменитого Барбизона, у самого края леса, на вилле Кёр-Моник поселился высланный из России его кровожадным врагом Сталиным столь же кровожадный большевик Лев Бронштейн по кличке Троцкий, один из творцов октябрьского путча и один из самых безжалостных большевистских лидеров (о чем, впрочем, не любят вспоминать нынешние французские троцкисты, престиж которых, похоже, вновь возрос). После большевистского путча Троцкий был в России военным наркомом, создателем Красной армии и теоретиком перманентной революции (то есть постоянного и всемирного людского страдания, без конца и края).

ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР ПАПАШИ ГАННА

Фото Б. Гесселя

Понятно, что, поселив Троцкого в Барбизоне, французские власти поставили у его виллы охранников с собаками, потому что убить Троцкого (заслужив тем самым щедрую награду Сталина) желающих было предостаточно, да и сам смутьян Троцкий представлял для окружающей среды немалую опасность. Но в первые месяцы курортной ссылки все шло как будто мирно. Приезжали к Троцкому всякие леваки-карьеристы вроде Мальро, чтобы потолковать о прелестях революции, наезжали беспринципные корреспонденты вроде Жоржа Сименона, но, когда в феврале 1934 года в Париже началась заваруха, пошли забастовки и коммунисты стали драться с полицией, неуемный Троцкий не выдержал и напечатал (в унисон с тогдашними призывами московского подрывного Коминтерна) один из своих манифестов, до которых он был такой охотник. Это было пылкое воззвание, призывающее французских трудящихся превзойти ту кровавую заваруху, что устроили Троцкий с Лениным в России в октябре 1917 года. На тот же предмет обратился Троцкий и к пролетариям всех стран. Заваруха во Франции в те дни была страшная, и тихая деревушка художников у леса Фонтенбло рисковала стать мозговым центром мировых кровопролитий, наподобие Москвы или Питера. На Троцкого обрушилась, конечно, не только правая французская пресса, но и подневольная «революционная» газета «Юманите», которой московские хозяева приказали выступить против «врага народа». Вот тогда-то французская полиция и поняла, что промедление, как выражался тов. Ленин, «смерти подобно», потому что толпа демонстрантов уже брала приступом виллу Кёр-Моник. Полицейские приказали Троцкому бежать в Париж, а потом еще дальше – на юг Франции. Убегая, он в целях предосторожности даже сбрил свою знаменитую бороденку. Ну а с его исчезновением в деревушке Барбизон снова стало тихо. Я был там недавно – рай земной, да и только. И чудный лес по-прежнему стоит за околицей. Лес вокруг деревни, лес на старых картинах – знаменитый лес Фонтенбло…

Впрочем, селения, прилепившиеся к оконечности леса Фонтенбло (и с запада, и с севера, и с востока, и с юга), заслуживают особого рассказа, так что начать его можно и со знаменитого Барбизона, который, конечно, не «барбизонским бегством» Троцкого славен, а, как уже было мной упомянуто, – прославленной на весь мир барбизонскою школой живописи…