Текст книги "А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 2"
Автор книги: Борис Тарасов
Жанр: Религиозные тексты, Религия
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 29 (всего у книги 51 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]
Рассуждая в «Семирамиде» о построении географии на основании народных вероисповеданий, Хомяков замечал: «Что же касается до трудности в исполнении, то она будет побеждена, когда приложат к представленным мною формам географии то же самое терпение, с которым ученые немцы сличают и сверяют все углубления и неровности долин Абиссинии и Тибета, вымеренных европейскими путешественниками».[459]459
Хомяков А. С. Семирамида // Хомяков А. С. Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1994. С. 30.
[Закрыть]
Можно было бы, конечно, сразу указать на источник этого образа «побежденной трудности», но пойдем тем же путем восстановления широкого контекста, чтобы представить и это положение эстетики Хомякова не изолированно от его современности.
«Преудивительный человек этот Шихматов! Как я ни вслушивался в рифмы, но не мог заметить ни одного стиха, оканчивающегося глаголами. Особый дар и особая сила слова!» – писал в своем дневнике 5 мая 1807 года С. П. Жихарев. А при подготовке дневника к печати сделал такое примечание: «Так прежде казалось автору “Дневника”, и он сознается, что удивление его было безотчетно и неосновательно. Это литературный фокус-покус – одна побежденная трудность и не заключает в себе большого достоинства».[460]460
Жихарев С. П. Записки современника. Л., 1989. Т. 2. Дневник чиновника. Воспоминания старого театрала. С. 277.
[Закрыть]
Для писателей современников С. П. Жихарева эта формула была привычной и постоянной. Например, Е. А. Боратынский, рассуждая о своей поэме «Наложница» и о ее достоинствах, писал: «Не говорю уже о побежденных трудностях, о самом роде поэмы, исполненной движения, как роман в прозе, сравни беспристрастно драматическую часть и описательную; ты увидишь, что разговор в “Наложнице” непринужденнее, естественнее, описания точнее, проще. <…> Если в “Наложнице” видна некоторая небрежность, зато уж совсем незаметен труд: а это-то и нужно было в поэме, исполненной затруднительных подробностей, из которых должно было выйти совершенным победителем или не браться за дело».[461]461
Боратынский Е. А. Письмо к Н. В. Путяте от июня (?) 1831 // Боратынский Е. А. Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма. М., 1951. С. 495.
[Закрыть]
К. Н. Батюшков по отношению к тексту художественного произведения также выделяет проблему «побежденной трудности»: поэзия «есть искусство самое легкое и самое трудное, которое требует прилежания и труда гораздо более, нежели как об этом думают светские люди»[462]462
Батюшков К. Н. Разные замечания, 1810–1811 // Батюшков К. Н. Соч.: В 2 т. Т. II. М., 1989. С. 29.
[Закрыть]. Художественная условность – это средство создания иллюзии жизни, которая важна не сама по себе, а как способ передачи «пищи для ума, для сердца».[463]463
Батюшков К. Н. Прогулка в Академию Художеств, 1814 // Там же. Т. I. С. 85–86.
[Закрыть]
В этой же связи уместно рассматривать рассуждения П. А. Катенина об условности стихотворной формы вообще: «<…> размер так же неестественен (в глупом значении слова), как и рифма; писатель хороший владеет тем и другим так, что не уничтожается, а творится ими очарование»[464]464
Катенин П. А. Письмо к Н. И. Бахтину от 8 февраля 1830 // Катенин П. А. Размышления и разборы. М., 1981. С. 304.
[Закрыть]. Отсюда обращение к категории «побежденной трудности»: в «Евгении Онегине» «есть и трудности, искусно побежденные».[465]465
Катенин П. А. Письмо к Н. И. Бахтину от 20 мая 1828 // Там же. С. 282.
[Закрыть]
Сам Пушкин также использовал это понятие для характеристики перевода В. А. Жуковским «Шильонского узника» Байрона: «Перевод Жуковского est un tour de force. Злодей! В бореньях с трудностью силач необычайный! Должно быть Байроном, чтоб выразить с столь страшной истиной первые признаки сумасшествия, и Жуковским, чтоб это перевыразить»[466]466
Пушкин А. С. Письмо к Н. И. Гнедичу от 27 сентября 1822 года // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. XII. С. 48.
[Закрыть]. Пушкин, как известно, цитирует здесь послание П. А. Вяземского «К В. А. Жуковскому (Подражание сатире II Депрео)» (1819):
О ты, который нам явить с успехом мог
И своенравный ум и беспорочный слог,
В бореньи с трудностью силач необычайный,
Не тайн поэзии, но стихотворства тайны,
Жуковский! От тебя хочу просить давно.
Поэзия есть дар, стих – мастерство одно.[467]467
Вяземский П. А. Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1982. С. 96.
[Закрыть]
Как видим, все упомянутые выше авторы одинаково оценивают «побежденную трудность» как высокую степень поэтического мастерства. Дело в том, что, как уже установлено В. Э. Вацуро, самый термин и стоящее за ним понятие заимствовано ими из французской классицистической эстетики, конкретно – из Вольтера, у которого термин означал «соблюдение жизненной “достоверности” сценического действия в пределах классических “правил”»[468]468
Вацуро В. Э. Из разысканий о Пушкине. 2. «Побежденная трудность» // Временник Пушкинской комиссии. 1972. Л., 1974. С. 104–105. Здесь же приведено несколько (очень немного) параллелей из современников Пушкина.
[Закрыть]. Речь, таким образом, шла о приоритете мастерства перед вдохновением.
При переходе от «риторического» подхода к искусству к «герменевтическому»[469]469
См. об этом: Эстетические отношения искусства и действительности. С. 14, 23, 38, 50.
[Закрыть] происходит переоценка соотношения мастерства и вдохновения в процессе художественного творчества. У А. С. Грибоедова этот переход породил характерное противопоставление «дарования» и «искусства», которое «в том только и состоит, чтоб подделываться под дарование», «удовлетворять школьным требованиям, условиям, привычкам, бабушкиным преданиям, нежели собственной творческой силы». Отсюда же происходит и характерное отрицание категории «побежденной трудности»: «<…> знаю, что всякое ремесло имеет свои хитрости, но чем их менее, тем спорее дело, и не лучше ли вовсе без хитростей? nugae diffciles (замысловатые пустяки). Я как живу, так и пишу свободно и свободно»[470]470
Грибоедов А. С. Письмо к П. А. Катенину от первой половины января – 14 февраля 1825 // Грибоедов А. С. Соч. С. 509.
[Закрыть]. Отрицание нормативности в искусстве творчества естественно предполагало и отрицание нормативности в искусстве восприятия.
Хомяков, в целом сформировавшийся в рамках «герменевтического» направления, разумеется, отдавал предпочтение «дарованию» перед «искусством». С этой точки зрения весьма показательно стихотворение «Два часа» (1831):
Есть час блаженства для поэта,
Когда мгновенною мечтой
Душа внезапно в нем согрета
Как будто огненной струей.
Сверкают слезы вдохновенья,
Чудесной силы грудь полна,
И льются стройно песнопенья,
Как сладкозвучная волна.
Но есть поэту час страданья,
Когда восстанет в тьме ночной
Вся роскошь дивная созданья
Перед задумчивой душой;
Когда в груди его сберется
Мир целый образов и снов,
И новый мир сей к жизни рвется,
Стремится к звукам, просит слов.
Но звуков нет в устах поэта,
Молчит окованный язык,
И луч божественного света
В его виденья не проник.
Вотще стоит он исступленный;
Ему не внемлет Феб скупой,
И гибнет мир новорожденный
В груди бессильной и немой.[471]471
Хомяков А. С. Стихотворения и драмы. Л., 1969. С. 91.
[Закрыть]
Дело не в том, что поэт не наделен способностью преодолевать трудности, – эта проблема как бы даже не стоит, а в том, что момент поэтического вдохновения не совпадает с моментом идеологического прозрения. Поэт не может быть не мастером, если он исполнен вдохновенья. Если же он не испытывает оного, то никакое мастерство не поможет. Об этом – стихотворение «Вдохновение» (1831):
Лови минуту вдохновенья,
Восторгов чашу жадно пей
И сном ленивого забвенья
Не убивай души своей!
Лови минуту! Пролетает,
Как молньи яркая струя;
Но годы многие вмещает
Она земного бытия.
Но если раз душой холодной
Отринешь ты небесный дар
И в суете земли бесплодной
Потушишь вдохновенья жар;
И если раз, в беспечной лени,
Ничтожность мира полюбив,
Ты свяжешь цепью наслаждений
Души бунтующий порыв, —
К тебе поэзии священной
Не снидет чистая роса,
И пред зеницей ослепленной
Не распахнутся небеса.
Но сердце бедное иссохнет,
И нива прежних дум твоих,
Как степь безводная, заглохнет
Пред терном вымыслов земных.[472]472
Там же. С. 96–97.
[Закрыть]
Все сказанное выше совершенно очевидно и не требует дополнительной аргументации. Задача состоит в ином – в выяснении тех причин, вследствие которых Хомяков, определивший для себя соотношение мастерства и вдохновения, вдруг во время работы над «Семирамидой» возвращается к уже отжившим не только для него, но и для всей русской литературы того времени эстетическим понятиям. Конечно, можно было бы ограничиться указанием на то, что отдельные обломки прежних эстетических концепций сохранялись и в более позднее время именно как обломки, вне связи с породившим их целым. Но можно и должно указать также на то, что в практической деятельности славянофилов в 1840 – 50-е годы невольно возобладали догматические элементы, которые проявили свое родство с классицистической эстетикой. Хомяков помнил термин «побежденная трудность» с детства, но породнился с ним в уже зрелом возрасте. В области эстетики писатель делал шаг назад, хотя рядом, включая в круг вопросов эстетики свободное отношение автора к изображаемому предмету и своим читателям, он делал решительный шаг вперед, потому что никто, кажется, ранее Хомякова не сформулировал эти тезисы так отчетливо. Противоречия исследовательской мысли не обязательно следует рассматривать как недостаток; в противоречиях сильного ума заключен залог прогресса.
М. В. Исаева
Влияние идей славянофилов на формирование понятий самобытности и национальности в русском искусстве первой половины XIX века
Русское искусство первой половины XIX века было сложным и многогранным, отражая противоречия той поры. С одной стороны, академисты в своем творчестве и педагогической деятельности последовательно отстаивали позиции идеалистической эстетики, с другой стороны, Академия художеств в Петербурге оставалась единственным учебным заведением, в котором молодые художники получали основательную подготовку, овладевали культурой классического искусства, живописи, композиции. Но официальный академизм сдерживал проявления свободной творческой мысли, и с каждым годом его позиции становились менее прочными. Как бы то ни было, но из стен Академии вышли почти все русские художники XIX века, как сторонники ее, так и ниспровергатели.
Первые призывы к национальности в искусстве раздавались уже в самом начале XIX века, заметно усилившись к его середине. В первой стадии требование национальности не простиралось далее сюжета. Такое понимание не теряло своей силы и в середине XIX века. Но все-таки понятие самобытности становилось более широким, начиналась борьба против подражательности и академического космополитизма. Наряду с пониманием самобытности русского искусства как реализма были зачатки и иного понимания. Как известно, уже в конце сороковых годов появился интерес к древнерусскому и византийскому искусству.
Искусство обращалось не только к чувству, но и к разуму зрителя. Художники стремились «изучать» народный быт, наблюдательность ставилась одной из главных добродетелей художника. Мемуары, письма и архивные материалы также свидетельствуют об очень распространенном у художников этнографическом интересе. Это совпадает с общим увлечением этнографией, с появлением работ И. В. Киреевского, Ф. И. Буслаева и т. д.
Основным центром художественной жизни в 1840–50-х годах было московское художественное общество и состоящее при нем Училище живописи и ваяния (1843), имевшее общественный характер, что сильно отличало его от Императорской Академии художеств. Наиболее активным ядром общества был его Совет. В 40-х годах деятельное участие в нем принимал известный славянофил А. С. Хомяков. Долгое время работали здесь и C. П. Шевырев, и М. П. Погодин (хоть и не был членом Совета). Так или иначе, все они примыкали к кругу славянофилов.
Неприятие классического искусства было глубоко связано с мировоззрением славянофилов, поскольку им, как шеллингианцам, неприемлем был классицистический рационализм. Близок к эстетическим взглядам А. С. Хомякова и М. П. Погодин. Его «Древлехранилище» было одним из первых собраний русских художественных древностей.
Требование национальных сюжетов объединяло все течения славянофильства (это был первый этап в исканиях самобытности). Эта точка зрения была основной в Училище живописи и ваяния.
Здесь с предельной отчетливостью сказалось то своеобразное преломление классической эстетики в славянофильском сознании, которое так типично для 1840–50-х годов. В конкретной родной действительности славянофилы искали все той же объективной красоты, которую академики находили в Италии. В славянофильской среде эта эстетическая идеализация стояла в тесной связи с социальной идеализацией «народности».
Идеализм мешал славянофилам принять «натуральную школу» с присущим ей критицизмом. Но натурализм сам по себе, как интерес к индивидуальному, конкретному и почвенному, не мог быть им чуждым. Таким образом, несомненно, что со славянофилами был тесно связан поворот к самобытности, а отчасти и к натуралистической конкретизации.
В. А. Редькин
Идеи А. С. Хомякова в русской поэзии рубежа ХХ—ХХI веков
Алексей Степанович Хомяков в письме к Ю. Ф. Самарину «О современных явлениях в области философии» отмечал: «Вы бодро стоите за общее наше дело… Это дело есть дело прогресса истинного, который по тому самому есть и истинный консерватизм»[473]473
Цит. по: Хомяков А. С. О современных явлениях в области философии // Благова Т. И. Родоначальники славянофильства А. С. Хомяков и И. В. Киреевский. М., 1995. С. 267.
[Закрыть]. Это общее дело – «русская идея» – продолжает существовать и развиваться на протяжении почти двух столетий, и, конечно, каждый писатель, причисляющий себя к русской культуре, литературе, ментальности не может не выразить к ней своего отношения. Тем более что Хомяков высоко ставил русского писателя в деле просвещения народа на основе православной веры. Выдвигая на первое место в системе ценностей внутреннюю цельность национальной жизни, Хомяков подчеркивал, что «хранителями ее были все люди, старавшиеся сообразовать свои действия и мысли с чистым учением веры. Главными же представителями были, бесспорно, писатели и деятели духовные, от которых осталось нам так много назидательных преданий и так много слов поучения и утешения и та сеть обителей и монастырей, которыми охвачена была вся Старая Русь».[474]474
Хомяков А. С. О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России // Там же. С. 235.
[Закрыть]
Беда русской современной национальной культуры, и в частности поэзии, в том, что она потеряла, вернее, не обрела ту цельность, то единство, которые утверждал А. С. Хомяков. В ней определенно проявляются черты, по терминологии Хомякова, иранского и кушитского начал. Как известно, сравнение вер и просвещения привело философа к выделению двух коренных начал: «к иранскому, т. е. духовному поклонению свободно творящему духу или к первобытному высокому единобожию, и кушитскому – признанию вечной органической необходимости», «поклонению царствующему веществу» или «поклонению рабствующему духу, находящему свою свободу только в самоуничтожении»[475]475
Хомяков А. С. Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1994. С. 442. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома и страниц.
[Закрыть].
Для А. С. Хомякова и И. В. Киреевского цельность и разумность русской культуры противостоит раздвоению и рассудочности западноевропейской. В современной отечественной литературе выделяются, с одной стороны, поэзия почвенническая, ориентированная на национальные духовные традиции, в частности на возрождение православной веры с идеалами любви, добра, порядка, гармонии, соборности, с другой – утверждение индивидуализма, деэстетизации и дегуманизации, разрушения ценностного ряда, постмодернизм, корни которого выявил еще Хомяков. «У нас есть мысли и чувство, но мы думаем не своей головой и чувствуем не своей душой. Таков плод того умственного порабощения, которому поддались так охотно и гордо», – с горечью отмечал он в статье «Аристотель и всемирная выставка»[476]476
Хомяков А. С. Аристотель и всемирная выставка. С. 187.
[Закрыть]. «В обществе здоровом и цельном всякое движение мысли есть уже деятельность: лица, связанные между собой живою органической цепью, невольно и постоянно действуют друг на друга; но для этого нужно, чтобы между ними была органическая связь. Разрушьте ее, и живое целое обратится в прах, <…> покуда, по законам неисповедимого Промысла, не осядут снова разрозненные стихии, не окрепнут, не смочатся дождями и росами небесными и не дадут начала новой органической жизни», – подчеркивал мыслитель[477]477
Там же. С. 191.
[Закрыть]. Наше общество тяжело больно, но процесс консолидации духовных сил неуклонно нарастает.
Замечательным явлением современной русской поэзии стало обращение ряда авторов к истокам национальной духовности, ментальности исторического Православия. Это творчество Н. Карташовой, О. Гречко, М. Аввакумовой, М. Струковой, В. Скифа (Смирнова), Л. Патраковой, Н. Никишина. Для них характерно особое ощущение инобытия, мира как Божьего чуда, «ангела за плечом», Неба как высшей духовности. Совесть для этих поэтов – это Бог в душе, отсюда соответствующая иерархия ценностей: «Все в мире прах! И лишь Душа и Совесть останутся нетленными всегда!» – провозглашает Николай Никишин. Стихи этих авторов пронизаны внутренним светом надежды. Как бы ни была удручающе тяжела наша жизнь, какие бы беды и страдания ни испытывал русский народ и сам поэт как носитель его традиционной духовности, всегда остается вера, что Бог нас не покинет.
Столбы гудят и мчатся вдаль,
На горизонте пропадая.
Жнет перезревшую печаль
Заместо хлеба Русь святая, —
рисует современное состояние национального мира трагическими красками Владимир Скиф, но заканчивает стихотворение все же оптимистической нотой: «Господь с России мглу сметает»[478]478
Скиф В. П. Незримо времени теченье // Москва. 2004. № 3. С. 75.
[Закрыть]. Отсюда и возникает такая возвышенная радость лирической героини Ольги Гречко: «Крест как птица. Вознесенья / церковь на гору взошла! / Вознесенья день весенний, / два над бездною крыла».
Но кончится разбойничий погром:
И ветер тучи злобные разгонит —
Лишь огрызнется за кордоном гром,
И солнце радости расплещется кругом —
И воссияет Свет на небосклоне!
Тогда исчезнет страх, развеется тревога —
И сердце вновь откроется для Бога, —
вторит ей Борис Споров, считая, что спасение в молитве[479]479
Споров Б. Ф. Под великим куполом небес // Там же. 2004. № 4. С. 7.
[Закрыть]. Он утверждает, что «нет Красоты без Бога». И поэзия для него – не самоцель, а дорога к Христу. Для этих поэтов соборность, в духе Хомякова, есть сочетание свободы и единства многих лиц на основе совместной любви к одним и тем же абсолютным ценностям. «Господь взывает нас к воцерковленью», – призывает Б. Споров.
Сладкую грусть источает каждая строка Нины Карташовой в ее поэтических сборниках «Стихи из России», «Чистый образ», «Имперские розы». В то же время поэтесса имеет мужество отстаивать принцип: «Люби врагов своих, сокрушай врагов Отечества, гнушайся врагами Божьими». В конце концов, и для Хомякова основа бытия – это сила. В духовном мире он утверждал соединение воли с разумом. «Умом и совестью и духом соберусь. / Пред Богом встану в схимах и веригах. / Пусть я умру – но ты воскресни, Русь, / Воскресни прежней Родиной великой» – таково жизненное кредо поэтессы. Самые трогательные, проникновенные строки посвящены у нее православной Церкви и ее заблудшей пастве – русскому народу:
«Церковь создала единство русской земли», – подчеркивал Хомяков[481]481
Хомяков А. С. По поводу статьи И. В. Киреевского «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России». С. 227.
[Закрыть]. Именно на Церковь у поэтессы надежда в деле объединения всех духовно здоровых сил русского народа. Для нее носитель истины не патриарх, не духовенство, даже не собор, а, как это считал Хомяков, вся Церковь. При этом Церковь только одна – Православие. Она хранит идеал, но не идеальна. Вера в вечную жизнь помогает в борьбе. «Держитесь, братья! Это лишь начало. / А смерти нет. Не бойтесь умереть», – обращается поэтесса ко всему православному славянскому миру. Она любит «мир и жизнь в миру», потому что мир Божий прекрасен и гармоничен, в земной любви утверждает верность, и венчанный супруг для нее единственный, данный судьбою мужчина. Это не значит, что в личных чувствах нет трагизма, неудовлетворенности, одиночества: «Я твоей измучена тоской – нет моей вины перед тобой».
Для поэзии Н. Карташовой характерна особая поэтика, основанная на цепи ассоциаций, связанных с библейским текстом, церковной традицией и тысячелетней национальной культурой. «К эпохе Пушкина мой голос клонится», – признается она. В то же время здесь ясно ощутимо музыкальное блоковское начало. Особенно пронзительны ее стихи о музыке Свиридова. Гармонию ее звуковых повторов можно сравнить с есенинской.
Марина Струкова в духе Православия трактует историю России как крестный путь на Голгофу: «Наша среда обитания, / наши святые места – / вдоль по проспекту Восстания / на перекресток Креста». «Родина требует жертвы, – подчеркивал А. Ф. Лосев. – Сама жизнь Родины – это и есть вечная жертва»[482]482
Лосев А. Ф. Родина // Русская идея. М., 1992. С. 422.
[Закрыть]. Обращаясь к фольклорному приему отрицательного параллелизма, используя аллюзии, связанные с Некрасовым, и опровергая штампы коммунистического рая, М. Струкова утверждает Христову правду: «Не могучая песня бурана… / Не высокие зори во мгле… / То идет внеземная охрана / правду править на Русской земле». Как и Н. Карташова, она пытается опереться на христианство в утверждении не пассивного, созерцательного начала, а активной борьбы за идеалы, выступая против традиционного представления о терпении и всепрощении. В стихотворении «Вздымайся выше, красный прах…» она призывает взять в руки Бич Божий, считая, что: «сердец смиренье – вот порок людей покорных». «Мы должны отстоять то, что Богом дано», – заявляет поэтесса в стихотворении «Македония», сочувствуя судьбе братьев-славян. Цель России, считал Хомяков, быть не самым могучим, не самым богатым, а самым христианским государством. Многие современные поэты выражают любовь и заботу о славянах, сочувствуют многострадальной Сербии.
Об этом дума Виктора Лапшина, только развернута она в сторону национального возрождения: «Что ж, до архангельской трубы / Нам древние крушить обеты? / Осляби мы и Пересветы – / Или мамаевы рабы?». Александр Мосинцев в сборниках «Провинциальные мотивы», «Пора новолуния», «Арбузный мед» именем Христа пытается призвать к активным действиям против фарисейства: «Они к величию креста / Нахрапом прут – напропалую, / Чтоб все продать: и мать родную, / И милосердного Христа».
Ряду поэтов традиционная вера помогает обрести духовный покой и умиротворение. О Благой Вести пишет Юрий Могутин. Стихи Валерия Михайлова из подборки «Молитвенный дым» струятся «тонкой струйкой смиренных молитв», а Николай Палькин печатает цикл «С думой о Боге». При этом поэты подчеркивают духовное начало мира природы, изображая ее как чудо, явленное Творцом. Так, у Владимира Сорочкина в стихотворении «Звезды светятся в колодце…» молится Богу даже рыбка, «и Божья искра есть еще в запасе под пеплом жизни, что еще тепла». Станислав Золотцев в стихотворении «21 сентября» передает ощущение связи природы с Небом, ее одухотворенности: «В день Пресвятой Богородицы, / в праздник Ея Рождества / вдруг начала хороводиться / сказочным вихрем листва». У него звучит «колокол медной листвы». Церковно-религиозная картина мира накладывается на мир природы, например, в стихах М. Калинина:
В целом можно говорить о возрождении в современной поэзии жанра молитвы. Поэты православной ориентации, обращаясь с молитвой о спасении страны, народа, веры, не могут не включить в свои стихи тему покаяния. «Прости, Господь, мои грехи, / Мои и всех заблудших», обращается «с молитвой к Небесам перед святой иконой» Н. Палькин. Пронзительны стихи-обращения к Богу у В. Шемшученко: «Услышь мя, Идущий ко мне по воде!», – но общий смысл ряда его стихов: «Потому что на мне вина». Свеча перед иконой становится сквозным образом-символом. «Гори, гори, моя свеча, Во здравие России» – подобные строки, с опорой на классику, характерны для многих, в них воплощается мысль, что поиск истины – это путь к Богу: «Истина – искра от Бога… / Истина – тропочка к Богу». «Излечит русская душа / народ от горечи и гнета / из православного ковша», – утверждает Владимир Скиф. Евгений Юшин, «вглядываясь в каждый Божий миг», делает заключение, что «мы с тобой, как эти лес и поле, / всего лишь мысли Бога и не боле». Сергей Хохлов пишет о милосердии и сострадании, а Валентин Голубев – о сохранении веры. В своих инвективах часто опирается на библейский текст, традиции древнерусской христианской литературы Мария Аввакумова: «С тем ли Иосиф сыночка выхаживал, / чтобы любая заезжая вражина / нас хоронила вот так?!», «Но оцени, Господь, мои попытки / луч света спеть, изобразить и свить…», «А останется – спасенное, Богу угодное семя».
Особое место занимает поэзия священнослужителей Владимира Нежданова, Дмитрия Дудко, протоиерея Андрея Логвинова, иеромонаха о. Романа. Здесь имеются в виду не церковные духовные стихи, а поэзия, направленная к широкому читателю, в которой тоже выражается боль за Родину, ощущение, что душу «один только видит Господь», а плоды человеческого труда воспринимаются как Божий дар. При этом утверждается несомненный приоритет духовной пищи: «Сколько света, сколько хлеба! / От сиянья благолеп, / Это Он, сошедший с неба, / Хлеб насущный, Божий Хлеб!». В природе Д. Дудко чувствует «дыханье Божьей красоты». Находясь на земле, он перекликается с Небом: «И я иду по земле, с небом уже аукаясь, и хочется вдруг мне услышать звуки оттуда, из рая». На страницах современной периодики буквально рассыпаны стихи-молитвы о спасении Отечества, русского народа и собственной души. Дудко обращается к высшим силам: «Пощади и друзей, и врагов, / Пощади и помилуй нас, грешных». «Мы все, / Как былинки / У стога, – / За пазухою / У Бога», – передает свое мироощущение Андрей Логвинов и передает картину наступившей весны глазами глубоко воцерковленного человека:
Весна красна? – Черна весна! –
Весна – прекрасная черница:
Ночами молится без сна,
А днем, как Марфа, суетится.
Что суть Великого поста
Есть чистота – докажет делом.
А в Пасху – вся у ног Христа
В цвету – в апостольнике белом!..[484]484
Логвинов А. Перед ликом небесной царицы… // Наш современник. 2004. № 4. С. 3.
[Закрыть]
Поэзию традиционной православной ориентации можно назвать духовным реализмом. По словам С. Булгакова, в религиозном переживании дано «непосредственное касание мирам иным, ощущение высшей Божественной реальности»[485]485
Булгаков С. Н. Свет невечерний: Созерцания и умозрения. М., 1994. С. 19.
[Закрыть]. Для человека верующего инобытие, духовная ипостась бытия не менее, а более реальна, чем видимая физическая материя, природный и социальный миры. Поэтому мир у него «живой».
Поэтам, выросшим и воспитанным при коммунистическом режиме, трудно подчас принять православную веру во всей ее теологической глубине. Тем не менее многие из них жаждут истинной веры. Поэты, ориентированные на национальные традиции, для которых народность – не пустой звук, в большинстве случаев и в советское время не теряли внутренней связи с православной верой, что проявлялось в системе их нравственных ценностей. Это относится не только к творчеству В. Соколова, Н. Рубцова, Б. Примерова, А. Передреева, но и по большому счету к А. Твардовскому, М. Исаковскому, Я. Смелякову, Б. Ручьеву, Н. Рыленкову, В. Федорову. Не Христа ли любит тот, кто любит правду, утверждал Хомяков. Не открыты нити, связывающие Церковь с человечеством.
Хомяков, размышляя над тем, что Россия основана на началах иных и высших, чем Западная Европа, в силу того, что «вера, которую по Промыслу Божию мы предопределены были сохранить, несравненно выше латинства по своему характеру свободы и несравненно выше протестантства по своему характеру единства», вопрошал: «Если она одна вмещает в себе всю полноту истины, – неужели же эта вера, эти высокие начала могли сохраниться в народе в продолжении стольких веков, не оставляя никаких следов в его быте и внутреннем строе его мысли?»[486]486
Хомяков А. С. Аристотель и всемирная выставка. С. 195.
[Закрыть]. Такое предположение, с его точки зрения, противно здравому смыслу. Отражая национальный быт, воплощая национальный строй мыслей, русские поэты советского времени невольно касались их истока – православной веры.
У тех, кто дожил до времени бесцензурного воплощения своего внутреннего мира и свободного выражения онтологических проблем, – Н. Тряпкина, Г. Горбовского, С. Викулова, С. Куняева – христианская вера проявилась прямо. В духе Хомякова у них проявляется противопоставление русской национальной духовности Западу. Характерны строки из «Поэмы раздумий» Николая Палькина:
Однозначен ответ на вопрос о необходимости возвращения к традиционной вере у Г. Горбовского: «О чем горланим? – “Власть плоха!”. / О чем молчим: – “Иссякла вера!”». Когда речь заходила о подвиге, Федор Сухов невольно вспоминал Бога: «Пою я твое Воскресение, о Господи, подвиг твой славный». Сергей Викулов в поэме «Посев и жатва», горюя о разрушенных национальных ценностях, их стержнем считает русскую деревню и Божью церковь: «И храмы с осанкою древней / (Кирпичная кладка вразлет), / И, к речке фасадом, деревня, / В которой никто не живет». Библейский цикл стихов создал и Николай Тряпкин.
Хомяков считал, что русский человек, в отличие от западного, всегда живо чувствует свои недостатки. В порыве национальной самокритики Тряпкин заявляет: «Окрестил меня Распутин, а породил меня монгол». Но, опираясь на Священное Писание, поэт, от имени Бога, проклинает гонителей Христа: «Израиль мой! Тебе уже не святы / Моих письмен горящие столбцы. / Да будешь ты испепелен стократы! / Да станут пылью все твои дворцы!».
Евангельские мотивы в сюжетных стихах замечательного поэта Николая Дмитриева придают им притчеобразный характер. Так, человеку кажется, что «в дни его разлада и терзаний, страха, боли, самых черных бед» следы Бога рядом с ним пропадают. Но это не так. На песке у реки жизни исчезают его собственные следы, ибо в трудную минуту Бог несет его, «как сына, на руках».
В эпоху безвременья не может не искать помощи у небесных сил В. Костров: «Как прожить без пристрастья и гнева – / Предсказать никому не берусь. / Укажи нам, Пречистая Дева, / Осенявшая милую Русь». По мнению Ст. Куняева, невозможно разобраться в непостижимо сложной жизни без обращения к заповедям и учению Христа: «Но ведь сказано, что “по плодам” / их поймете… Расставлены сети… / Что еще Он сказал? “Аз воздам…” / И последнее: “Будьте, как дети!”». «О вере буду петь. О вере. О вере, счастье и любви», – пишет замечательный лирик Василий Казанцев, и это вера в доброту и красоту, утверждение гармонии человека и его творца, поэта и тварного мира. По большому счету такая поэзия близка христианским идеалам.
Многие поэты, анализируя современное состояние мира, приходят к выводу, что дело не обошлось без вмешательства инфернальных сил. Так, у А. Мосинцева ощутимо явное присутствие в мире сатаны: «Мир ирреален. Мистика сплошная, / Где балом жизни правит Сатана». В том же духе передает свои ощущения С. Золотцев: «Словно представ перед вечностью – / страшен, унижен, велик – / город, отравленный нечистью». Впрочем, само по себе признание существования Антихриста в мире еще не дает основания говорить о духовном реализме писателя. «Чтобы верить в Антихриста, – справедливо утверждал В. П. Свенцицкий, – не нужно верить в Бога, бессмертие и даже в душу. Нужно просто иметь здравый смысл»[488]488
Свенцицкий В. П. Антихрист. Записки странного человека // Антихрист. Антология. М., 1995. С. 162.
[Закрыть].
Значительное место в стихах и поэмах Юрия Кузнецова занимают враждебные России силы, денационализированные, темные, сатанинские, человеконенавистнические. В последние годы от ощущения присутствия в мире сатаны поэт пришел к чувству Божьего промысла и явного наличия в мире Христа. При этом религиозное чувство, несущее в себе светлое, доброе, божественное начало неразрывно связано у Ю. Кузнецова с понятием «Святая Русь». Но патриотизм поэта не официально-утверждающий, а тот, о котором писал в свое время В. Соловьев: «Волей-неволей должны мы обратиться к патриотизму размышляющему и тревожному. Безотчетный и беззаботно-счастливый оптимизм патриотов ликующих, помимо их умственной и нравственной скудости, теряет под собой всякую фактическую почву на наших глазах»[489]489
Соловьев В. С. Литературная критика. М., 1990. С. 364.
[Закрыть].
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
