Текст книги "Нарбоннский вепрь. Первая книга трилогии «Наследники Рима» в новой редакции 2017 года"

Глава седьмая, из которой становится понятно, как устраивают свои дела правители аморийского государства

148-й Год Химеры (1785),

раннее утро 15 октября, Темисия, дворец Марцеллинов

Не успели первые солнечные лучи осветить безмятежную гладь озера Феб, как в ворота фамильного дворца князей Марцеллинов позвонил укутанный в чёрное человек. Был он мертвенно бледен; вид его, и в лучшее время не внушавший особого доверия окружающим, заставил насторожиться ретивого стражника. Однако в ответ на пожелание последнего убираться подобру-поздорову подозрительный субъект произнёс магические слова, а к ним присовокупил ассигнацию достоинством в пять денариев для стражника и записку для его высокого господина.

Десятью минутами спустя предрассветный посетитель вошел в личные покои сенатора Корнелия Марцеллина. Тот факт, что сенатор принимал визитёра, не вылезая из постели, наводил на мысль о давнем и плодотворном знакомстве того и другого. И всё же встретил князь Корнелий своего неожиданного гостя совсем неласково:

– Ты совершил большую ошибку, юный друг народа, осмелившись побеспокоить меня в столь ранний час, да притом в моём собственном доме! Или ты тешишь себя наивной надеждой, что шпионы, каковых, без сомнения, приставила к моему скромному жилищу моя очаровательная племянница, уже – или ещё? – пребывают в объятиях Морфея?

– Посмотрите на меня, господин, – со скорбью в голосе проговорил Андрон Интелик, – и рассудите сами, стал бы я беспокоить вашу светлость, если бы дело не было столь срочным и важным!

Корнелий Марцеллин недоверчиво хмыкнул.

– Ну, я вижу, друг мой, что ты немного пострадал в борьбе за народное счастье. Это тебя смущает? Разве мы не предполагали, что герцог Крун не станет с тобой церемониться? Скажи лучше, ты принёс нужное фото?

– Оно со мной, – ответил Интелик. – Ваша светлость, к дьяволу фото! Случилось кое-что похуже – или получше, это уж как вы рассудите!

И он со всеми причитающимися подробностями поведал сенатору о незапланированном ночном приключении.

– Вот почему я сразу же помчался к вам, ваша светлость.

К тому моменту князь Корнелий был уже на ногах, в домашнем халате и, заложив руки за спину, сосредоточенно слушал рассказ своего агента.

– Неприятно ощущать себя идиотом, – посетовал сенатор, когда Интелик завершил свой рассказ. – Мне не приходило в голову, что наш юный гость с Севера осмелится совершить преступление, за которое его запросто могут распять или продать в рабство, не посчитавшись ни с титулом отца, ни с политической целесообразностью!

– Да кто ж поймёт, какая дьявольская каша варится в башке языческой скотины? – затрясся Андрон Интелик, вспоминая, через что ему пришлось пройти минувшей ночью.

– И всё же, всё же… Клянусь водами Стикса, мы недооценили варвара. О, до какой же степени отчаяния и ненависти должен был пасть этот храбрый юноша! Подумать только: он освободил Ульпинов! Ульпинов! Ты понимаешь, друг мой, что это значит?

– Ясное дело, – кивнул плебей. – Варвар безнадёжно погубил свою душу.

– Душу? Да кому нужна его душа? С душами пускай боги разбираются. Он погубил своё будущее! Он поставил под сомнение все мои расчёты, основанные на нем! Это печально…

– Я вам больше скажу, ваша светлость: варвар договорился с еретиками встретиться в Галлии. Он хочет учиться у них уму-разуму. Как, то есть, лучше всего против нас бунтовать.

Корнелий Марцеллин издал горестный стон.

– Недоумок! Учиться у них? О, они его научат! Они превратят его в чудовище. Всё самое худшее, что есть в нём, они взрастят, а благородные порывы задушат… Он не ведает, что творит? «Муж безрассудный! не ведает сын дерзновенный Тидеев: Кто на богов ополчается, тот не живет долголетен; Дети отцом его, на колени садяся, не кличут, В дом свой пришедшего с подвигов мужеубийственной брани…»1818
  Слова Зевса о Диомеде, напавшем на Афродиту.


[Закрыть] О, будь проклята эта ночь!

– Коли так, ваша светлость, по-моему, надо избавиться от Варга, покуда ещё не поздно и покуда есть подходящий повод. Имея все улики, мы осудим его – и свалим заодно правительство Юстинов, которое допустило это страшное преступление, а вы станете первым министром.

Сенатор покачал головой.

– Извини, но ты городишь чушь, мой дорогой. О каких уликах ты толкуешь? Есть лишь свидетельские показания – твои и этого дурачка Битмы. Судя по тому, что мы о них уже знаем, ни наш безумный Геракл, ни этот его Гилас в содеянном даже под пыткой не признаются. А если мы, желая осудить Варга, начнём кивать на правительство Юстинов, моя дражайшая племянница первая заявит, мол, ты сводишь с ней личные счёты, а поскольку никаких доказательств у тебя не будет, тебя, друг мой, засадят за клевету на славный род Юстинов, а твоего друга Битму, напротив, выпустят, в обмен на его показания против тебя.

Андрон Интелик, стараясь унять нервную дрожь, перешёл в контрнаступление:

– Улики есть, ваша светлость! На цепях можно найти отпечатки пальцев обоих варваров!

– И твои, мой неразумный друг, – с коварной улыбкой заметил князь Корнелий. – А если учесть, сколь дорожит София отношениями с Круном, то, смею тебя заверить, к началу процесса на цепях останутся только твои отпечатки! И ты, Андрон Интелик, предстанешь главным подозреваемым по делу о пособничестве государственным преступникам. Будь уверен, моя драгоценная племянница не упустит столь удобного случая расправиться с тобой, с твоим отцом и всей радикальной фракцией. Представь себе заголовок в газетах: «Плебеи-делегаты помогают ересиархам скрыться от правосудия». Или даже: «Зловещий заговор еретиков из радикальной фракции». Тут уж, друг мой, тюрьмой не отделаешься: речь, в самом деле, пойдёт о костре! Признаюсь, моему утонченному обонянию не очень хочется ловить запах твоей палёной плоти.

Радикальный плебей едва держался на ногах, а на сером, как могильный прах, лице его появились красные пятна.

– Ваша светлость, – пролепетал он, – зачем вы мне всё это говорите?

Сенатор Корнелий Марцеллин добродушно рассмеялся, но Андрону Интелику показалось, что так может смеяться только сам дьявол.

– Да потому, мой юный друг, что я хочу спасти от костра твою шкуру! По-моему, в тебе что-то есть – такое, что со временем поможет тебе стать признанным вождём народа. Ты не так глуп, как кажется аристократической фракции. Ты отличный полемист, хороший оратор и неплохой актёр. Чтобы водить за нос мою замечательную племянницу, нужно стать поистине гениальным актером! Даже мне это не всегда удается. У Софии наитие Кумской Сивиллы; иногда мне чудится, будто она заглядывает мне через плечо и читает мои мысли! Бьюсь об заклад, она уже вычислила, на кого ты работаешь… Но не пугайся – работай, работай; её я беру на себя. Так вот, друг мой, ты высоко пойдешь, если будешь помнить, кто тебя толкает ввысь. И кто в любой момент может столкнуть обратно в бездну.

– Вы, ваша светлость, – пряча глаза, прошептал Интелик.

– То-то же, друг мой.

– Они меня считают ничтожеством, жалким животным, – со злостью выговорил Интелик, – все так считают, от князей до тупоумных варваров! А я оказался умнее их! Когда дикарь потащил меня к Форуму и после, когда он заставил меня рвать цепи Ульпинам, я нарочно прикинулся трусом…

– Тебе это нетрудно было сделать, – с ухмылкой вставил сенатор.

– …И тем усыпил бдительность варваров. Они-то надеются, что я до сих пор валяюсь у позорного столба! У, ненавижу, проклятые язычники!

– Угомонись, дружок, ты молодец. Одно меня смущает в твоей истории.

– Что, ваша светлость?

– Ульпины. Варвар-то ладно, с варвара что взять, но Марк Ульпин, великий ментат, должен был понять, что ты прикидываешься. Зачем, по-твоему, ему понадобилось устраивать фарс с твоим усыплением?

Андрон нахмурил лоб.

– Видать, ваша светлость, постановка была для Варга предназначена!

– Правильно мыслишь, – кивнул князь Корнелий. – А с какой целью?

– Не знаю, ваша светлость.

– Думай, думай! Зачем Ульпинам гипнотизировать для виду, когда они могли зачаровать на самом деле?

– Может быть, они знали, что я к вам побегу?

– И?

– И расскажу вашей светлости правду. А вы сделаете как я, по дурости своей, вам вначале предлагал…

– Не прибедняйся.

– …И тогда всё случится, как вы мне описали. Ну, то есть, Юстина настроится против нас и всех засудят. Правильно?

Сенатор, с интересом слушавший вожака радикалов, благосклонно кивнул.

– Принимаю как версию. Причем весьма лестную для меня: приятно сознавать, что сами слуги дьявола считают мою светлость опасным противником. Ещё скажу насчёт Варга. Он ведь не заподозрил мошенничества?

– Нет, насколько я понял. Безмозглый варвар был как будто зачарован злодеями.

– Вот! Немного же искусства потребовалось еретикам, дабы одним ходом поставить под удар всю нашу фракцию и заполучить в свои сети новую проходную пешку! О, боги, я готов стать первым сторонником Софии, пока она будет разыскивать беглых Ульпинов!

– А мне что делать, ваша светлость? Со снимком, я имею в виду.

– Покажи его, друг мой.

Андрон Интелик протянул своему господину фотографию, и лицо сенатора расплылось в улыбке. На снимке отчетливо были видны все действующие лица вечерней схватки: свирепый варвар Крун с налитыми кровью глазами и воздетым для нового удара кулаком; бледная и растерянная София Юстина, тщетно пытающаяся остановить своего опасного защитника; герой народа Андрон Интелик с разбитой в кровь губой.

– Превосходно! – сказал Корнелий Марцеллин. – У тебя отличный фотограф. Хорошо заплати ему, он нам ещё не раз пригодится.

– Он денег не берёт. Работает за идею!

Сенатор пожал плечами.

– Тогда твой фотограф дурак. Поищи другого. Да, между прочим, давай негатив.

Интелик замешкался; он рассчитывал оставить пленку у себя, так, на всякий случай. Марцеллин прищурил глаза и измерил его пристальным взглядом, от которого юному другу народа стало не по себе.

– Не играй со мной, дружок, – тихо и ласково произнес князь Корнелий. – Тебе известно, что имеет обыкновение случаться с непослушными мальчиками.

Дрожащими руками Андрон передал сенатору пленку. Народный вожак не знал точно, кто внушает ему больший трепет: пресловутые еретики Ульпины, необузданный дикарь Варг или этот утончённый потомок Фортуната с повадками воплощенного Сатаны.

– Ну, вот и славно, – улыбнулся сенатор, заполучив плёнку. – О том, что было, пока забудь. Старайся не попадаться на глаза Софии и её варварам.

– А как же моя разбитая губа? – вдруг взорвался Интелик.

– Ах, да, губа… Плюс моральный ущерб и всё такое. Я тебя понял. Отвернись-ка на мгновение, друг мой.

Когда плебей отвернулся, князь Корнелий открыл шкатулку и, недолго поразмыслив, достал оттуда большой платиновый кругляш с изображением Его Божественного Величества Виктора Пятого в полный рост и с империапантом, «Скипетром Фортуната».

– Возьми, дружок. Пусть этот империал поднимет тебе настроение.

«Скряга, – мысленно отметил Андрон Интелик. – За всё, что я вынес и рассказал, он обязан был подарить мне целое состояние! Работай я на Юстину, она бы не скупилась!»

– Конечно, – сказал Корнелий Марцеллин, словно подслушав мысли своего агента, – моя дражайшая племянница дала тебе бы больше. Много больше! Да, наличными я плачу меньше, но, – он выдержал многозначительную паузу, – со мной ты и выиграешь больше. Я помогу твоему отцу стать народным трибуном, а тебя сведу с нужными людьми в Стимфалии, которые посодействуют тебе на выборах делегатов от этой провинции.

– О, ваша светлость, значит, уже через год с небольшим я стану плебейским делегатом?

– Если будешь умницей, дружок, я тебе это устрою.

– Ваша светлость, для меня и моего отца не будет большего счастья, чем проголосовать за вас как за первого министра! – в порыве благостной откровенности воскликнул Андрон Интелик. – Трудовой народ Амории ненавидит Юстинов, этих махровых реакционеров, превративших Квиринальский дворец в свою фамильную вотчину; трудовой народ мечтает видеть во главе державы вас, дабы вы с присущим вам умением провели реформы, ограничили самоуправство надменных патрисов и позволили трудовому народу…

– …А вернее, его наиболее достойным представителям, угнетать остальной трудовой народ, как это нынче делают надменные патрисы, и ещё сильнее, – закончил за Интелика Марцеллин. – Хорошо сказано, друг мой Клодий! Запиши эту речь. Будь уверен, когда я стану первым министром, ты, трудовой народ, помянешь меня добрым словом. Ну а пока ты бедствуешь под властью Юстинов, ступай, отдохни, наберись сил для предстоящих битв с угнетателями… Да, между прочим, дружок, пойди к моему майордому, разменяй империал, не то, чего доброго, тебе придётся отвечать на неудобные вопросы соратников, откуда у бедствующего трудового народа настоящий империал!

С этими словами князь Корнелий выпроводил Андрона из своих апартаментов, а сам засобирался в гости.

* * *

148-й Год Химеры (1785),

утро 15 октября, Темисия, Княжеский квартал, дворец Юстинов

Княгиня София Юстина, до крайности утомлённая давешними приключениями и страстными любовными играми минувшей ночи, безмятежно спала в своей роскошной постели. Её аккуратная головка с распущенными волосами цвета пылающего агата покоилась на могучей груди князя Марсия Милиссина, а сам князь, хоть и давным-давно пробудился ото сна, возлежал, недвижимый, подобно Атланту, поддерживающему небесный свод, не желая тревожить священный сон любимой. Его обуревали сладостные грезы о новых ночах, ещё более жарких, чем минувшая, его переполняла гордость обладания этой восхитительной, ни на кого не похожей женщиной.

Конец её безмятежному сну и его сладостным грёзам положил прозаический стук в дверь, прозвучавший, ввиду своей неожиданности, особенно резко и вызывающе. Вслед за стуком раздался почтительный, но тревожный, голос майордома:

– Ваше сиятельство! Ваше сиятельство! Ваш дядя во дворце!

– О-ох… – произнесла София, с усилием открывая глаза. – Мне послышалось, кто-то поминал моего дядю; а я-то надеялась, что день начнётся удачно.

– Ваше сиятельство… – продолжал надрываться майордом.

– Сейчас я встану и спущу с лестницы этого негодяя, – сказал Марсий, намеренно не уточняя, какого негодяя он имеет в виду.

– Не надо, мой воинственный бог… Без дяди жизнь покажется мне пресной. Его бесконечные интриги и мои ответные ходы напоминают увлекательную шахматную партию. Нет, любимый, я запрещаю тебе причинять вред моему дядюшке Корнелию! К тому же, тебе должно быть совестно желать зла этому человеку, ведь он женат на твоей родной сестре.

– Которую он сделал несчастнейшей из женщин. Хотел бы я знать, какого дьявола он явился к тебе ни свет, ни заря?

– А который нынче час, дорогой?

– Пару минут тому назад часы Пантеона пробили семь.

– Это мне не нравится, – нахмурилась София. – По-моему, дядя явился с твёрдым намерением испортить мне жизнь. Как будто мало вчера на Форуме постарались его наймиты!

– Когда-нибудь я всё-таки убью его, – пообещал Марсий.

София Юстина встала и через дверь попыталась разузнать у майордома, с какой целью припожаловал Корнелий Марцеллин. Майордом ответил, что цель визита сенатор назвать отказывается и требует немедленного свидания с племянницей.

– А ведь ему достанет наглости ворваться и сюда, – обеспокоенно заметила она, надевая халат.

– Тогда он точно направится отсюда прямиком на суд небесных аватаров, – безапелляционным тоном заявил Марсий. – Пусть мне затем отрубят голову, но, умирая, я буду знать, что избавил двух дорогих мне женщин от этого мерзавца.

– Напрасно, мой бог. Я не хочу из-за него терять тебя. Сейчас я к нему выйду.

Вдруг шаловливая мысль посетила её и развеселила Софию. Она спросила у майордома, готов ли бассейн. Тот отвечал, что да, готов, и не могло быть иначе, поскольку молодая хозяйка начинала каждый свой день с приема горячей ароматической ванны. София взяла два сосуда с благовониями, сбросила халат, а затем приказала майордому пять минут спустя просить сенатора в зал бассейна.

– Что ты задумала? – с неудовольствием спросил Марсий Милиссин.

– Хочу совместить приятное – с полезным!

В глазах любовника заплясали дьявольские огоньки. Он вскочил с постели и миг спустя преградил дорогу Софии.

– Скорее солнце угаснет, чем я позволю ему насладиться твоим волшебным телом!

– Ну, что ты, мой бог, – со смехом молвила молодая княгиня, – это волшебное тело не доставит ему ни секунды наслаждения – одну лишь пытку! А, впрочем, ты сможешь сам всё увидеть и услышать.

– Я?!

– Да. Посмотри сюда. Эта плитка снимается. Вот так. Видишь бассейн? Я буду там.

– Проклятие! И ты хочешь, чтобы я подглядывал?

– Это доставит мне наслаждение, Марс. Ради всех богов, сиди тихо! Если дядя узнает, что ты у меня… Даже думать не хочу, что тогда случится!

Оставив недоумевающего ревнивца наедине с его противоречивыми мыслями, София Юстина вышла в другую дверь и направилась к бассейну. Там она вылила в воду содержимое обоих сосудов и улыбнулась в предвкушении своего триумфа. Слабый, но терпкий запах ароматической настойки из цветка букетной орхидеи поднялся над водой; она знала, что дядя, подобно пчёлам, собирающим нектар, хмелеет от этого запаха и наверняка скажет нечто такое, о чем в привычной ему обстановке не сказал бы ни слова. Грациозно изогнувшись, – о, как приятно было сознавать, что страстный Марсий видит её в эту минуту! – она нырнула в горячую воду и испытала блаженство. Затем она вынырнула, расслабила мышцы, но навострила чувства и ум – и стала ждать.

Вот послышался звук открывающейся двери, и голос майордома возгласил:

– Его светлость князь Корнелий Марцеллин, сенатор Империи!

София мгновенно ушла под воду. Там у неё мелькнула честолюбивая мысль, что обращение «светлость» звучит получше обращения «сиятельство», а значит, нужно принудить отца уступить ей место Юстинов в Сенате, дающее право называться «светлостью». Потом она вспомнила, что двадцатисемилетняя красавица не лучшим образом будет смотреться в окружении завистливых сенаторов-геронтократов и вернулась к выводу, что и «сиятельством» быть неплохо, особенно в роли первого министра Империи. Каковую роль она и получит по достижении тридцати лет, если обыграет дядю в этой и последующих партиях.

Из-под воды она услышала гневные раскаты дядиного голоса и неуверенный писк своего майордома. Помедлив немного, София высунула голову из воды. Впечатление, произведенное ею на дядю, оказалось выше её собственных ожиданий: похоже, он ожидал увидеть всё, что угодно, только не это. Она рассмеялась и небрежным движением кисти руки отправила майордома. Взирая на дядю смеющимся победительным взглядом, София великодушно позволяла ему начать партию: в любом случае фигуры на «доске» уже расставила она.

Тридцатидевятилетний князь Корнелий Марцеллин выглядел великолепно в калазирисе жемчужно-розового цвета, безукоризненно сидящем на его подтянутой сухощавой фигуре, и остроносых туфлях из мягкой кожи эмпуса. На груди калазирис пересекала широкая муаровая лента с закрепленным на ней символом сенаторского достоинства – большой звездой о двенадцати лучах. Поскольку князю Корнелию покровительствовал аватар Грифон, сенаторская звезда была гранена из розового топаза и оправлена в золото. Княжеская диадема, покоившаяся на его голове, также была украшена розовыми самоцветами и кораллами.

Короткая клиновидная бородка оказалась, как всегда, аккуратно подстриженной. Тонкие щегольские усики выглядели продолжением столь же тонких, но изящно искривлённых губ. София знала, что дяде приходится подкрашивать свою седеющие волосы, дабы придать им благородный вороной цвет. Главной достопримечательностью дядиного лица был нос, но не римский и не греческий, а похожий на клюв птицы ибис, такой же изогнутый дугой, закругленный, каким изображали нос своего ибисоголового бога Тота древние египтяне. Облик Корнелия Марцеллина удачно дополняли чуть раскосые глаза сероватого отлива, в которых обычно присутствовало насмешливо-покровительственное выражение; наивен был всякий, кто надеялся по этим глазам прочитать владеющие их обладателем чувства – эти чувства следовало изучать по губам.

Князь Корнелий Марцеллин оправился от неожиданности и сделал первый ход, который ждала от него княгиня София Юстина. Он всплеснул руками и воскликнул, с порицанием в голосе:

– Не могу поверить своим глазам! Моя дражайшая племянница принимает ванну в тот момент, когда…

Он запнулся, точно подыскивая необыкновенные слова, способные в полной мере отразить грандиозность творящихся в мире событий.

– Дражайший дядя, – с достоинством ответила София, – как вам известно, я принимаю ванну всякий день, дабы сохранить привлекательность моего тела, которым вы не устаёте восхищаться.

Это было началом традиционного, однако неизменно эффективного дебюта; в подтверждении своих слов княгиня извлекла из-под воды точеную руку и сделала ею изящное поглаживающее движение по плечу.

Князь предпочёл уклониться от известной дебютной схемы.

– Моя дорогая, я сильно опасаюсь, что ваше божественное личико не избежит крохотной морщинки, когда вы узнаете печальную новость, приведшую меня к вам в это раннее утро.

«Так и есть, – подумала София, – он ещё немного помучит меня, а потом сообщит какую-нибудь гадость. Что же случилось? Умер император? Нет, тогда бы дядя не стал елейничать. Умер отец? Тоже навряд ли: дядя не осмелился бы по такому поводу тревожить меня. Нет, никто не умер… Возможно, что-то нехорошее случилось с моими варварами, и он пришёл позлорадствовать»

– Вы пугаете меня, дядюшка. Как можно говорить молодой женщине, что у неё будут морщины? На вашем месте я бы скрыла правду, дабы прежде времени не травмировать свою любимую племянницу.

«Если попросить его сокрыть правду, тогда он захочет сказать её скорее», – подумала она.

Так и вышло.

– Увы, дражайшая племянница! Правда не станет ждать! Мне придется её сказать, как это ни прискорбно. Прошу вас выйти из бассейна, ибо опасно слушать горестную весть в воде: вы рискуете захлебнуться от горя!

«О, нет, это мы оставим для концовки!» Подумав так, София потупила взор и со смущением проговорила:

– Ах, дядя, как же вам не стыдно! Кроме этой воды, мне нечем прикрыть мою наготу!

«Ну и стервочка!», – мелькнуло в голове Марцеллина; он всегда восхищался утонченным кокетством племянницы и её умением держать удар. «Погоди, стервочка, ты ещё не догадываешься, что тебя ждёт!»

Князь Корнелий потянулся к перламутровым застежкам, демонстрируя намерение ссудить племяннице свой калазирис.

– Дядюшка, не надо! Ваш калазирис так идёт вам; я бы лучше одолжила у вас вашу звезду.

– Мою звезду?

– Да, дядюшка. Она мне очень нравится.

– А разве у вас нет своей?

– Увы, дядюшка! Вы же знаете моего отца. Он считает, что я ещё мала носить такую важную звезду.

– Он ошибается, дорогая! Вам звезда сенатора будет в самый раз. Хотите, я попытаюсь переубедить вашего отца?

– Пожалуй, не стоит. Ибо если мой отец отдаст мне свою сенаторскую звезду, то в качестве ответной любезности я должна буду уговорить его уступить вам кресло первого министра – а я, признаюсь, не хочу, чтобы мой отец остался ни с чем! Прошу, милый дядюшка, не заставляйте меня выбирать между вами, ведь я от всего сердца люблю вас обоих.

«Браво! – подумалось князю Корнелию. – Она просто прелесть! Как жаль, что для первого министра есть лишь одно кресло, и это кресло ждёт, когда в него усядусь я»

– Дражайшая племянница, вы знаете, сколь скромны мои личные амбиции. Для меня нет большего счастья, чем служить вам и оберегать вас от превратностей судьбы. Вот почему я счёл уместным принести горестную весть лично: ибо, как говорят, лучше услышать о неприятностях от друга, чем выуживать их из врага!

«Такой друг, как ты, опаснее всех моих врагов, вместе взятых, – подумала София. – Только тебе доставляет удовольствие мучить меня ожиданием самого страшного, ты, муж, преисполненный козней различных и мудрых советов1919
  Слова Елены Прекрасной об Одиссее.


[Закрыть]!»

– Вы мой самый преданный друг, дядюшка: благодаря вам я уже почти успокоилась. Теперь любую печальную новость я приму с надлежащим смирением.

– Вот как? – его губы вздрогнули. – Даже весть о дерзком бегстве злокозненных еретиков Ульпинов?!

Удар был нанесен коварно и жестоко. Из-под прищуренных век князь Корнелий внимательно наблюдал за реакцией Софии.

– Что вы сказали, дядя? – промолвила она в надежде выиграть время и понять, зачем он шутит столь безжалостно и столь прямолинейно.

– Ульпины, Марк и Януарий, бежали нынче ночью.

– Дядюшка, мне кажется, нынче ночью вам приснился дурной сон, который вы поспешили объявить явью. Я нахожу вашу шутку неудачной.

– Вы теряете время, милая Софи, – с непритворной горечью изрекли уста сенатора. – Ересиархи сбежали не во сне, а наяву.

– Не может быть!..

Ей вдруг стало холодно в горячей ванне. Эпопея Ульпинов в одно мгновение пронеслась в её мозгу. Она вспомнила, скольких трудов имперскому правительству и Святой Курии стоило раскрыть тщательно законспирированный заговор еретиков-маркианцев; она вспомнила волнующий показательный процесс по делу Марка и Януария, завершившийся полным разгромом зловещей секты; она вспомнила собственную блестящую речь в столичном Империум-центре, из которой всякий мог понять, кому принадлежит решающая заслуга в искоренении маркианской скверны; она вспомнила всё это – и ей стало страшно. Безраздельная победа над еретиками-маркианцами была одним из самых внушительных её козырей к предстоящим выборам первого министра; если теперь выяснится, что этот козырь выскользнул из её рук, – не говоря уже о том, сколь опасны беглые ересиархи сами по себе! – с мечтой о Квиринале придется расстаться надолго, если не навсегда.

Она не могла не признать, что Корнелия Марцеллина привела к ней в это утро более чем веская причина. Он не стал бы так шутить.

– Они бежали, – с гневным трепетом произнес между тем сенатор, – и тем явили дерзкий вызов небесным аватарам, нашей Божественной власти и лично вам, моя бедная племянница!

«Вот ещё не хватало, чтобы он тут начал меня жалеть», – подумала София. Она представила себе, как потешается дядя в душе над её бедой, как упивается её поражением и, следовательно, собственным торжеством, – и она едва сдержалась, чтобы не явить ему стыдные свидетельства овладевшего ею отчаяния.

– Как это случилось, дядя?

– Некто взломал цепи и выпустил еретиков на волю. Мои друзья случайно обнаружили это на рассвете.

«Как же, случайно!», – пронеслось в мозгу Софии. На ум тотчас пришла идея связать побег Ульпинов с интригами дяди против неё. «Если удастся доказать, что побег еретиков был устроен с целью навредить правительству и мне лично, можно будет задать вопрос: „Cui prodest?“2020
  «Кому выгодно?» (лат.)


[Закрыть] – и ненавязчиво намекнуть на дядю. Он, конечно, отопрётся, однако репутация его будет подмочена. Никогда не станет первым министром человек, которым мог быть замешан в преступлении против богов!»

«Она размышляет, стоит ли топить меня, дабы выплыть самой, – думал, глядя на Софию, князь Корнелий. – Сейчас она придет к выводу, что захлебнётся прежде, чем я утону»

«Дядя слишком умён и осторожен, чтобы играть в такие опасные игры, – думала княгиня София. – Возможно, это ловушка. Дядя чист, либо уже успел измазать грязью других. Он не стал бы являться ко мне с таким сочувствующим видом, не будучи убеждённым в своей абсолютной неуязвимости»

– Кто ещё, кроме ваших друзей, дядя, знает о бегстве Ульпинов?

«Умница, – отметил сенатор. – Она сразу переходит к делу»

– Понятия не имею, дорогая. Кто угодно может увидеть оборванные цепи и поднять ложную тревогу.

Софии едва удалось скрыть изумление.

– Вы сказали: «ложную», дядя?

– Разумеется, милая Софи. Разве какой-нибудь случайный прохожий может быть уверен, как уверены мы с вами, что всевидящие боги позволили злокозненным еретикам бежать?

Ответ сенатора прозвучал зловеще и двусмысленно, однако София уловила в нем главное – а главным были слова: «случайный прохожий». «Это становится интересным, – подумала она. – Неужели дядя собирается помочь мне избежать скандала? Невероятно»

– Вы совершенно правы, дядя. Аморийцы не поверят никому, кто возьмется утверждать, будто такие страшные преступники, как эти двое ересиархов, вольны бежать из-под присмотра самих Высоких Богов!

– Не поверят, при одном условии: если ересиархи будут скоро схвачены.

«Он прав, – отметила София. – Если Ульпинов поймают в течение дня, можно будет сделать вид, что никакого бегства не было»

– Я рада, что вы сообщили мне первой, дядя. Я тотчас подниму на ноги всех секретных агентов.

– И поступите опрометчиво, дражайшая племянница.

– Опрометчиво?

– Не следует недооценивать ересиархов, милая Софи. С момента бегства прошло прилично времени. Бьюсь об заклад, Ульпины уже покинули космополис либо заползли в такую нору, в которую вашим агентам просто не придёт в голову заглянуть…

«Он опять прав, – с досадой подумала княгиня. – Неужели он оказался настолько самонадеян, что всё-таки связался с этим делом? Может быть, „нора“, которую он имеет в виду, – один из его дворцов? Конечно, никто не осмелится подумать, будто сенатор Империи способен прятать у себя беглых еретиков. Нет, это глупо – хотя и объяснило бы, к чему он клонит: он надеется получить от меня нечто взамен Ульпинов»

– Я нисколько не сомневаюсь, что в самое ближайшее время вам удастся разыскать еретиков, и они не уйдут от карающей длани богов, – продолжал между тем Корнелий Марцеллин. – Однако, – здесь сенатор позволил себе чуть заметно ухмыльнуться, – «ближайшее время» может растянуться на день, на два, на три… к чему гадать? И всё это время вы будете нервничать, моя милая Софи, а я, как любящий дядя, буду нервничать вместе с вами. К чему нам такие сложности?

– Уж не хотите ли вы сказать, что знаете, где скрываются Ульпины? – пряча под лукавой усмешкой охвативший её трепет, спросила София.

Сенатор скрестил руки на груди и, желая, как видно, насладиться прелестью текущего момента, рассмеялся.

«Он меня провоцирует, – поняла она. – Разумеется, он Ульпинов не прячет. Чего же он добивается? О, нет, неужели опять?»

– Вы само совершенство, прелесть моя, – сказал сенатор. – А вода в вашем бассейне настолько чиста и прозрачна, что я имею счастье лицезреть nitor splendens Pario marmore purius2121
  «Белизну, сверкающую чище Паросского мрамора» (лат.)


[Закрыть]. Простите, я отвлекся: ваши волнующие контуры заставили меня забыть о цели моего визита.

– Отнюдь! По-моему, вы уже добились, чего хотели, дядюшка: сперва горькая для меня весть, затем некие туманные намеки… Вы, я вижу, явились, дабы испортить мне настроение на целый день! – вспылила София, погружаясь в воду по самое горло; в действительности же она таким способом подталкивала дядю к откровенности; она знала, что аромат настойки орхидеи уже должен начать действовать.

«Погоди, дорогая, придёт время, и у тебя с утра будет такое настроение, которое уже никто никогда не сможет больше испортить», – со злорадством подумал князь Корнелий. Вслух он воскликнул: