Текст книги "«Пена дней» и другие истории"

VI

Анжель поднялся на палубу. Корабль вышел в открытое море. Вдоль по всей палубе гулял ветер дальних широт, в результате чего получался крест – явление вполне обычное в этих краях, потому как владения папы начинались где-то пап-лизости.

Анна и Рошель закрылись в каюте, и Анжелю захотелось уйти подальше. Правда, в мыслях он далеко уйти не мог. Анна был с ним все так же приветлив. Самое ужасное, что и Рошель тоже. Но в каюте они уединились не для того, чтобы беседовать о нем. Может, они вообще не будут беседовать. Они будут… Может, они…

Сердце Анжеля бешено заколотилось, потому что он представил себе Рошель без ничего, как она там вдвоем с Анной, в каюте. Ведь если бы она не была без ничего, они не стали бы запирать дверь.

Вот уже несколько дней она смотрит на Анну по-особенному, и это невыносимо для Анжеля. В глазах у нее появилось то же выражение, что у Анны, когда он целовал ее в машине: такие страшные, ошалелые, невидящие глаза, а веки как помятые цветы с раздавленными, пористыми, полупрозрачными лепестками.

Ветер пел в крыльях летящих чаек, цеплялся за предметы, выступающие над палубой, оставляя на каждом выступе перышки тумана, как облака на вершине Эвереста. Солнце, отражаясь в мигающем кое-где совсем белом море, било в глаза. Море дивно пахло рагу из морской коровы и напоенными теплом, зрелыми морскими плодами – дарами глубин. Поршни гулко ходили взад-вперед, и корпус корабля подрагивал им в такт. Синий дымок поднимался над вытяжными отверстиями в крыше машинного отделения и мгновенно рассеивался по ветру. Анжель наблюдал за всем, что происходит. Прогулка по морю умиротворяет: ласкающий шепот волн; пена, лижущая бок корабля; вскрики и хлопанье крыльев снующих чаек. Анжель словно захмелел, и, несмотря на Анну и Рошель, закрывшихся в каюте, кровь в его жилах стала струиться легче, быстрее и заиграла, будто шампанское.

Воздух был бледно-желтого и чистого, иссиня-бирюзового цвета. Рыбы по-прежнему тыкались носом в корабль. Анжель хотел было спуститься посмотреть, не остается ли вмятин на старой обшивке. Но потом прогнал эту мысль, а с ней ушло видение Анны и Рошель. Ветер был восхитителен на вкус, а матовый гудрон на палубе весь покрыт искрящимися трещинками, похожими на прожилки причудливо-капризных листьев. Анжель пробрался на нос корабля, чтобы облокотиться там о поручни. У перил уже стояли, свесившись, Олив и Дидиш. Они смотрели на пряди белой пены, которая, как усы, лепилась к подбородку судна – странное место для усов. Дидиш все еще обнимал Олив за шею, а ветер трепал их волосы и напевал что-то им на ухо. Анжель остановился около детей. Заметив присутствие постороннего, Дидиш обернулся и окинул его недоверчивым взглядом, постепенно смягчившимся. На щеках Олив еще виднелись следы высохших слез; она всхлипнула в последний раз, уткнувшись в рукав.

– Ну что? – спросил Анжель. – Вам здесь нравится?

– Нет, – буркнул Дидиш. – Этот капитан – старый козел.

– Что он вам сделал? Прогнал из рубки?

– Он хотел сделать больно Олив. Он ущипнул ее вон там, – сказал Дидиш.

Олив приложила руку к тому месту, где ее ущипнули, и выразительно шмыгнула носом.

– Все еще больно, – пожаловалась она.

– Каков негодяй, – сказал Анжель. Он был возмущен.

– Я дал ему воронкой по морде, – сказал мальчик.

– Ага, – подтвердила Олив, – это было ужасно смешно.

И она тихонько прыснула. Анжель и Дидиш тоже засмеялись, представив себе физиономию капитана.

– Если он снова начнет щипаться, – сказал Анжель, – позовите меня. Я сам ему накостыляю.

– Вы совсем другое дело. Вы – друг, – сказал Дидиш.

– Он хотел меня поцеловать, – добавила Олив. – От него несло красным вином.

– А вы не будете ее щипать, правда? – спросил Дидиш с неожиданной тревогой в голосе (с этими взрослыми надо держать ухо востро).

– Не бойся, – сказал Анжель. – Я не собираюсь ее щипать. И целовать тоже.

– О, – заявила Олив, – я вовсе не против, чтобы вы меня поцеловали. Но только не щиплитесь, это очень больно.

– Я считаю, что совершенно не обязательно вам ее целовать, – сказал Дидиш. – Если нужно, я и сам могу это сделать.

– Ты что, ревнуешь? – спросил Анжель.

– Вовсе нет.

Щеки Дидиша вспыхнули красивым ярким румянцем, а взгляд устремился куда-то поверх головы Анжеля. Для этого ему пришлось очень неудобно запрокинуть голову. Анжель засмеялся. Он подхватил Олив под мышки, приподнял и расцеловал в обе щеки.

– Вот так, – сказал он, поставив девочку на место. – Теперь мы в самом деле друзья. Давай лапу.

Дидиш нехотя протянул ему свою грязную ладонь, потом заглянул Анжелю в лицо и перестал хмуриться.

– Вы пользуетесь тем, что вы старее меня. Но мне плевать, – сказал мальчик. – Все равно я целовал ее до вас.

– Поздравляю, – сказал Анжель. – У тебя отличный вкус. Ее очень приятно целовать.

– Вы тоже едете в Эксопотамию? – спросила Олив, чтобы сменить тему разговора.

– Тоже, – сказал Анжель. – Я буду там работать инженером.

– А наши родители – исполнительная бригада, – с гордостью проговорила девочка.

– Это они будут делать всю работу, – пояснил Дидиш. – Они говорят, что инженеры без них ничего не могут.

– Они абсолютно правы, – подтвердил Анжель.

– А еще есть старший мастер Арлан, – сказала Олив.

– Он большая сволочь, – добавил Дидиш.

– Поживем – увидим, – сказал Анжель.

– А кроме вас, есть еще инженеры? – поинтересовалась Олив.

И тогда Анжель вспомнил про Анну и Рошель, которые заперлись в каюте.

Ветер сразу же стал холодным, и солнце скрылось. Началась сильная качка. Голоса чаек зазвучали резко и враждебно.

– Нет… – с усилием произнес Анжель. – Есть только мой друг. Он там, внизу…

– А как его зовут? – спросил Дидиш.

– Анна.

– Чуднóе имя, – заметил Дидиш. – Собачье какое-то.

– А по-моему, красиво, – возразила Олив.

– Это собачье имя, – упрямо повторил Дидиш. – Глупо, когда у человека собачье имя.

– Да, глупо, – согласился Анжель.

– Хотите посмотреть на нашего баклана? – предложила Олив.

– Не стоит его будить, – сказал Анжель.

– Мы вас чем-то огорчили? – осторожно спросила Олив.

– Да нет, что ты! – Анжель положил руку на ее круглую голову, погладил по волосам и вздохнул.

Солнце все еще пряталось, не решаясь выглянуть из-за туч.

VII

…иногда бывает полезно подлить воды себе в вино…

Марсель Верон. Трактат об отоплении. Изд. Дюно, т. 1, с. 145

Уже добрых пять минут кто-то колотил в дверь. Амадис Дюдю посмотрел на часы, пытаясь определить, когда придет конец его терпению; по истечении шести минут десяти секунд он вскочил и со всей мочи хватил кулаком по столу.

– Войдите, – прорычал он.

– Это я, – сказал Атанагор, входя в комнату. – Не помешал?

– Разумеется, помешали, – ответил Амадис, делая над собой нечеловеческое усилие, чтобы успокоиться.

– Вот и хорошо, – сказал археолог, – значит, о моем визите вы долго помнить будете. Вы Дюпона не видели?

– Нет, не видел я вашего Дюпона.

– Ну-ну, не кипятитесь. Итак, где же Дюпон?

– Откуда мне знать, черт вас дери! Это Мартен его трахает, с Мартена и спрашивайте.

– Ага, именно это я и хотел выяснить, – сказал Атанагор. – Насколько я понимаю, вы еще не успели отбить у него Дюпона?

– Слушайте, у меня времени – ни секунды свободной. Сегодня прибывают инженеры и оборудование. А тут еще конь не валялся. Полный завал.

– Вы говорите совсем как Баррицоне. Должно быть, вы очень подвержены стороннему влиянию.

– Да идите вы со своим… Если у Баррицоне я и употребил дипломатическое словцо, так это еще не повод, чтобы меня с ним сравнивать. Я подвержен влиянию! Это же надо такое придумать! Вот смех-то! – Он демонстративно захохотал.

Атанагор продолжал смотреть на него, и Амадис снова вскипел:

– Чем торчать тут без толку, помогите лучше подготовить все к их приезду.

– А что надо готовить?

– Письменные столы. Ведь они приедут работать. Разве можно работать без столов?

– Я работаю без стола, – сказал Атанагор.

– Это вы-то работаете? Да вы… Вы что, сами не понимаете, что ни о какой серьезной работе не может быть и речи, если нет письменного стола!

– По-моему, я работаю не меньше других, – сказал Атанагор. – Вы полагаете, археологический молоток ничего не весит? Или вы думаете, что колотить целый день горшки и раскладывать их по ящикам, – это игрушки? А присматривать за Жирдье, вправлять мозги Дюпону, вести дневник и искать, в каком направлении рыть, – что это, пустяки, да?

– Это не серьезная работа, – стоял на своем Амадис. – То ли дело составлять служебные записки, посылать отчеты. Это я понимаю! Но рыть ямы в песке…

– Чего вы добьетесь своими записками и отчетами? Построите какую-нибудь вонючую, ржавую железную дорогу, которая задымит все кругом. Я уж не говорю о том, что она никому здесь не нужна. К тому же прокладывать железную дорогу – это отнюдь не бумажная работа.

– Вы забываете, что проект одобрен Правлением и Урсусом де Жан-Поленом лично, – важно заметил Дюдю. – И не вам судить, нужна здесь дорога или нет.

– Вы невыносимы, – сказал Атанагор. – Самый что ни на есть обыкновенный педрила, и ничего больше. Зря я к вам пришел.

– Вы ничем не рисковали: вы слишком стары. Вот Дюпон – другое дело.

– Ну ладно, хватит про Дюпона. Кто должен сегодня приехать?

– Анжель, Анна, Рошель, старший мастер и два технических исполнителя с семьями. А еще оборудование. Кроме того, своим ходом прибудет доктор Жуйживьом с помощником. Механик по имени Крюк присоединится к нам несколькими днями позже. Нам понадобятся еще четыре технических исполнителя, но мы найдем их среди местного населения. А может, обойдемся и без них.

– Да, работников у вас хоть отбавляй, – заметил Атанагор.

– В случае нехватки рабочих рук, – сказал Дюдю, – мы переманим вашу команду, предложив им большую зарплату.

Атанагор посмотрел на Дюдю и покатился со смеху.

– До чего же вы потешны с вашей железной дорогой!

– Чего во мне такого потешного? – оскорбился Дюдю.

– Вы в самом деле полагаете, что так просто переманить мою команду?

– Разумеется, – сказал Дюдю. – Я пообещаю им премию, превышающую оклад, социальные привилегии, заводской комитет, кооператив и поликлинику.

Атанагор огорченно тряхнул седой головой: он чувствовал, что его окончательно сровняли с землей. От Амадиса не укрылось, что Атанагор куда-то исчез, если позволительно так выразиться. Впрочем, мгновение спустя археолог вновь появился в невозделанном поле зрения своего собеседника, чем был обязан усилию аккомодации его глаз.

– Ничего у вас не выйдет, – сказал Атанагор. – Они еще в здравом уме.

– А вот и посмотрим.

– У меня они работают за так.

– Тем более.

– Но они любят археологию.

– Полюбят и железную дорогу.

– Признайтесь по совести, – сказал Атанагор, – вы заканчивали Школу политических наук?

– Ну, заканчивал, – согласился Дюдю.

Атанагор помолчал с минуту.

– Нет, тут дело не только в Школе. У вас, наверное, предрасположенность.

– Не знаю, что вы хотите сказать, но мне нет до этого никакого дела. Если желаете, пошли со мной. Они приедут через двадцать минут.

– Я готов, – сказал Атанагор.

– Вы не знаете, Дюпон сегодня вечером дома?

– О господи, да отстаньте от меня со своим Дюпоном! – сказал Атанагор, теряя терпение.

Проворчав что-то себе под нос, Амадис встал. Его письменный стол находился теперь в отдельной комнате, на втором этаже ресторана Баррицоне. Через окно можно было наблюдать дюны и жесткие зеленые травы, к стеблям которых прилепились маленькие ярко-желтые улитки и песчаные слизняки, переливающиеся всеми цветами радуги, – люмитки.

– Ну что ж, вперед, – сказал Дюдю и, не моргнув глазом, прошел в дверь первым.

– Следую за вами, – сказал археолог. – Но все же, когда на остановке вы ждали девятьсот семьдесят пятого, вы меньше были похожи на директора.

Дюдю так и вспыхнул, отчего сырой полумрак лестницы заиграл медными бликами.

– Откуда вы знаете? – спросил Дюдю.

– Я археолог, – сказал Атанагор. – Мне открыты все тайны прошлого.

– Вы археолог, не спорю. Но ведь не ясновидящий.

– Не пререкайтесь со мной, – сказал Ата. – Вы всего лишь дурно воспитанный мальчишка. Я с удовольствием помогу вам встретить кого надо. Но воспитаны вы все равно дурно, хотя все же воспитаны… Ничего с этим не поделаешь, несмотря на видимое противоречие.

Они спустились вниз, миновали коридор и вошли в ресторан, где Пиппо по-прежнему читал за стойкой свою газету. Время от времени он качал головой и бормотал что-то на своем диалекте.

– Привет, Пипетка, – сказал Амадис.

– Здравствуйте, – сказал Атанагор.

– Буон джорно, – ответил Пиппо.

Амадис и Атанагор вышли на площадку перед отелем. В пустыне было жарко и сухо, воздух подрагивал над желтыми дюнами. Мужчины направились к самому высокому холму, увенчанному пучками зеленой травы: с него открывался широкий вид.

– Откуда они приедут? – спросил Дюдю.

– Да откуда угодно, – ответил археолог. – Здесь так легко сбиться с пути…

Он внимательно смотрел по сторонам, поворачиваясь вокруг своей оси, и остановился, когда его ось симметрии совпала с линией полюсов.

– Они приедут оттуда, – сказал он, показывая на север.

– Откуда-откуда? – переспросил Дюдю.

– Да распахните же вы буркалы, – сказал Атанагор, прибегнув к археологическому жаргону.

– А-а, теперь вижу, – сказал Амадис. – Но там только одна машина. Должно быть, это профессор Жуйживьом.

В пустыне виднелась сверкающая зеленая точка, а за ней облако пыли.

– Точно к назначенному времени, – сказал Амадис.

– Это не имеет никакого значения, – заметил Атанагор.

– Да? А табельные часы?

– Их что, тоже доставят с оборудованием? – спросил Атанагор.

– Обязательно, – сказал Дюдю. – А пока их нет, я сам буду регистрировать время прибытия.

Атанагор воззрился на него с удивлением.

– И что вы за штучка такая? – спросил он. – Что у вас внутри?

– Дрянь всякая, как у всех, – сказал Дюдю и отвернулся. – Потроха, дерьмо. А вот и остальные!

– Пошли им навстречу? – предложил археолог.

– Невозможно. Они едут с разных сторон.

– Тогда давайте разделимся.

– Еще чего! Чтобы вы им наговорили всяких небылиц? К тому же у меня на этот счет имеются четкие указания. Я должен встретить их самолично.

– Ну и торчите здесь как вкопанный, а я пошел.

Оторопев, Дюдю остался стоять на дюне; ноги его в самом деле вросли в песок, потому что под верхним зыбким слоем лежал другой, куда более цепкий. Археолог спустился с холма и пошел навстречу каравану.

Машина профессора Жуйживьома неслась вперед, стремительно преодолевая спуски и подъемы. Практиканта рвало. Согнувшись в три погибели, он прятал лицо в мокрое полотенце и непристойно икал. Жуйживьома нельзя было смутить подобными мелочами, и он весело мычал себе под нос американскую песенку, которая называлась «Show Me the Way to Go Home»[6]6
  «Укажи мне путь домой» (англ.).


[Закрыть] и чрезвычайно подходила к обстоятельствам не только словами, но также и нотами. На вершине крутого холма профессор виртуозно перешел на «Takin’ a Chance for Love»[7]7
  «Попытай счастья в любви» (англ.).


[Закрыть] Вернона Дюка, а практикант принялся стонать, да так жалобно, что мог бы растрогать даже торговца противоградовыми пушками. На спуске Жуйживьом прибавил скорость, и студент смолк, потому что не мог стонать и блевать одновременно – непростительное упущение буржуазного воспитания. С последним рыком мотора и заключительным всхлипом практиканта Жуйживьом остановил машину перед Амадисом Дюдю, который провожал злобным взглядом археолога, идущего навстречу каравану.

– Здрасте, – сказал Жуйживьом.

– Здрасте, – ответил Дюдю.

– Брру-а-а! – сказал практикант.

– Вы приехали как раз вовремя, – поощрительно отметил Дюдю.

– Отнюдь, – возразил профессор. – Я приехал раньше времени. Кстати, почему вы не носите желтые рубашки?

– Потому что они жуткие.

– Да, нельзя не признать, что с вашим землистым цветом лица надеть такую рубашку равносильно катастрофе. Только видные мужчины могут себе это позволить.

– Вы считаете себя видным мужчиной?

– Прежде всего, молодой человек, вам бы следовало обращаться ко мне по чину. Я профессор Жуйживьом, а не кто-нибудь там еще.

– Это вопрос второстепенный, – заключил Дюдю. – Я лично считаю, что Дюпон куда красивей вас.

– Профессор, – добавил за него Жуйживьом.

– Профессор, – повторил Дюдю.

– Впрочем, можете называть меня доктором, это как вам больше понравится. Вы, я полагаю, педераст?

– Разве нельзя любить мужчин, не будучи педерастом? – спросил Дюдю. – Какие же вы все невыносимые зануды!

– А вы хам невоспитанный, – сказал Жуйживьом. – Какое счастье, что я не ваш подчиненный.

– Но вы именно мой подчиненный.

– Профессор, – уточнил Жуйживьом.

– Профессор, – повторил Дюдю.

– Это не так, – сказал Жуйживьом. – Вы мне не начальник.

– Нет, начальник.

– Профессор, – повторил Жуйживьом, и Амадис повторил за ним. – Я подписал контракт, – сказал Жуйживьом, – и не обязан никому подчиняться. Более того, это мне все должны подчиняться, когда речь идет о правилах санитарной гигиены.

– Меня не предупредили об этом, доктор, – сказал Дюдю, одю-дюмавшись.

– Ну вот, наконец-то вы стали передо мной заискивать.

Амадис вытер лоб: он весь взмок. Профессор вернулся к машине.

– Идите-ка помогите мне, – позвал он.

– Я не могу, профессор, – ответил Дюдю, – археолог сказал, чтобы я стоял как вкопанный, и теперь мне не вытащить ног из песка. Я врос.

– Глупости, – сказал профессор. – Это всего лишь литературный оборот.

– Вы так считаете? – спросил Дюдю с беспокойством.

– Пфру-у! – сказал профессор, дунув Амадису прямо в нос, и Амадис, испугавшись, бросился наутек.

– Вот видите! – крикнул вдогонку Жуйживьом.

Дюдю уже возвращался со всеми признаками газового отравления.

– Я могу вам помочь, профессор? – предложил он.

– Ага, я вижу, вы стали сговорчивей, – сказал Жуйживьом. – Тогда ловите.

Он бросил Дюдю огромный ящик. Тот поймал, пошатнулся и уронил ящик себе на правую ногу. Мгновение спустя он очень правдоподобно изображал перед профессором щеголеватого фламинго на одной ноге.

– А теперь, – сказал Жуйживьом, садясь за руль, – несите этот ящик к гостинице. Там и встретимся.

Он растолкал заснувшего практиканта:

– Эй! Мы уже приехали!

– Правда? – блаженно вздохнул тот.

В следующее мгновение автомобиль рванул с холма вниз и практикант снова уткнулся в грязное полотенце. Амадис проводил взглядом машину, посмотрел на ящик и, припадая на правую ногу, стал прилаживать его себе на спину. К несчастью, спина у него была круглая.

VIII

Мелкой поступью, сообразной остроносым бежевым башмакам, драповый верх которых придавал этим диковинным предметам вид достойного благородства, Атанагор шагал навстречу каравану. Короткие коричневато-серые штаны оставляли его костлявым коленям полную свободу сгибаться и разгибаться; над поясом пузырем нависала рубашка цвета хаки, выцветшая в результате дурного обращения. Портрет археолога довершала колониальная каска, оставшаяся висеть в палатке, – владелец никогда ее не носил. Шагая через пустыню, Атанагор думал о том, какой наглец этот Дюдю; он безусловно заслуживает хорошего урока, а то и нескольких; как знать, может, и этого ему будет мало. Археолог смотрел в землю; все археологи так делают: они не имеют права пренебрегать мелочами, ибо находка нередко оказывается детищем счастливого случая, что бродит где-то у самых ног, как о том свидетельствуют исследования монаха Ортопомпа. Сей почтенный старец жил в X веке в монастыре бородачей, среди коих являлся наиглавнейшим, поскольку единственный из всей братии умел красиво выводить буквы.

Атанагор вспомнил день, когда Жирдье доложил ему о прибытии в их края господина Амадиса Дюдю; свет надежды озарил тогда его сознание и разгорелся еще ярче после обнаружения ресторана. Недавний разговор с Дюдю вернул археолога в состояние изначальной беспросветности.

Может быть, караван немного встряхнет слежавшуюся пыль Эксопотамии; что-нибудь переменится, появятся приятные люди… Атанагор с огромным трудом шевелил мозгами: в пустыне эта привычка утрачивается быстро. Мысли его облекались теперь в примитивно-банальную форму – в лучшем случае принимали вид луча надежды, а то и вовсе чего-нибудь непотребно прозаического.

В поисках счастливого случая у себя под ногами, в размышлениях о монахе Ортопомпе и грядущих переменах Атанагор набрел на камень, до половины засыпанный песком. Засыпанная половина предполагала продолжение, в чем археолог удостоверился, встав на колени и попытавшись его откопать. Обнаружив, что камень уходит вглубь, он ударил молотком по гладкому граниту и сразу же прижал к нему ухо. Поверхность камня была теплой, потому что средний солнечный луч падал как раз на это место. Звук разбежался и замер в далеких подземных глубинах, из чего археолог заключил, что там кое-что есть. Он заметил место по расположению каравана, не сомневаясь в том, что потом без труда найдет его, а фрагмент исторического памятника старательно присыпал песком. Едва он закончил с камнем, как первый грузовик, доверху заваленный ящиками, пропыхтел мимо него. Следом тащился второй, тоже нагруженный тюками и оборудованием. Грузовики были огромные, длиной в несколько десятков археологических молотков; они радостно рычали. Рельсы и инструменты бились о крытый брезентом кузов, а сзади болталась красная тряпка. Третий грузовик вез людей и поклажу. Следом ехало желто-черное такси, опущенный флажок которого означал предупреждение для невнимательных пешеходов. Атанагор заметил внутри хорошенькую девушку и помахал рукой. Проехав еще немного, такси остановилось, будто в ожидании. Археолог поспешил к машине.

Из машины вышел Анжель, сидевший рядом с шофером.

– Вы нас ждете? – спросил он.

– Я шел вам навстречу. Как доехали?

– Терпимо, – сказал Анжель, – если исключить момент, когда капитан попытался плыть по суше.

– Охотно вам верю, – сказал Атанагор.

– Вы господин Дюдю?

– Ни в коем случае! Ни за какие эксопотамские горшки Британского музея я бы не согласился называться господином Дюдю.

– Простите, так сразу не угадаешь, – сказал Анжель.

– Ничего страшного, – сказал Атанагор. – Я археолог. Я здесь работаю.

– Очень приятно. А я инженер. Меня зовут Анжель. А там, внутри, – Анна и Рошель. – Он указал на такси.

– Там еще есть я, – буркнул таксист.

– Разумеется, мы вас не забудем, – заверил его Анжель.

– Я вам очень сочувствую, – сказал Атанагор.

– Почему?

– Думаю, Амадис Дюдю вам не понравится.

– М-да, жаль, – пробормотал Анжель.

Анна и Рошель целовались, сидя в машине, Анжель это знал и был мрачен.

– Хотите пройтись пешком? – предложил археолог. – Я вам кое-что расскажу.

– Да-да, – обрадовался Анжель.

– А мне куда дальше? – спросил таксист.

– Да куда подальше.

Бросив довольный взгляд на счетчик, шофер включил мотор.

Денек выдался на славу.

Не совладав с собой, Анжель оглянулся. Сквозь заднее стекло мелькнул профиль Анны, по которому было ясно, что его владельцу на все наплевать. Анжель повесил голову.

Атанагор посмотрел на него с удивлением: точеное лицо хранило следы бессонных ночей и непрестанных мучений; стройная спина ссутулилась.

– Странно, – сказал Атанагор, – вы ведь красивый парень.

– Но ей нравится Анна, – вздохнул Анжель.

– Он толстоват, – отметил археолог.

– Он мой друг.

– А, тогда понятно…

Атанагор взял Анжеля под руку:

– Пойдемте, а то на вас наорут.

– Кто?

– Этот кретин Дюдю. Он может придумать, что вы опоздали.

– Да ладно, не все ли равно? А вы здесь ведете раскопки?

– Покамест копают другие. Но я, без сомнения, нащупал что-то из ряда вон выходящее. Я это чувствую. Так что пусть себе роют. За ними следит мой помощник, Жирдье. Когда он свободен, я придумываю ему письменные задания, а не то он начинает доставать Дюпона. Дюпон – это мой повар. Я все это вам рассказываю, чтобы вы были немножечко в курсе. Кроме того, загадочным и неприятным образом случилось так, что Дюдю втрескался в Дюпона тоже, а у Дюпона любовь с Мартеном.

– Кто такой Мартен?

– Мартен Жирдье, мой помощник.

– А что же Дюпон?

– Ему начхать. Он, конечно, любит Мартена, но при этом страшный потаскун. Простите… В моем возрасте не пристало употреблять подобные выражения, но сегодня я чувствую себя таким молодым. Спрашивается, что мне делать с этими тремя свинтусами?

– Что же вы можете с ними сделать?

– Вот я и не делаю ничего.

– А где нас поселят?

– В гостинице. Вы только не переживайте.

– Из-за чего?

– Из-за Анны…

– О, переживать тут решительно не из-за чего. Просто ей больше нравится Анна. Это очевидно.

– В чем же очевидность? Это не более очевидно, чем что-либо другое. Она с ним целуется, вот и все.

– Нет, не все, – сказал Анжель. – Сначала она целует его, потом он ее. И везде, где побывала его рука, ее кожа уже не та, что прежде. Это не сразу замечаешь, потому что Рошель так же свежа после его объятий, как и до них, и губы ее по-прежнему пухлы и ярки, и волосы блестят. Но все же она изнашивается. Каждый поцелуй неприметно старит ее, грудь становится менее упругой, кожа не такой прозрачной и шелковистой, тускнеют глаза, тяжелеет походка. И с каждым новым днем это уже немножко не та Рошель. Я знаю: кто ее видит, верит, что это все еще она. Я и сам верил попервоначалу, пока не стал замечать все это.

– Ну и насочиняли же вы, – сказал Атанагор.

– Нет, не насочинял. Вы сами знаете, что я прав. Я это вижу. Каждый день я обнаруживаю в ней новые перемены. Всякий раз, как я на нее смотрю, я вижу, что она портится. Это он ее портит. И никто ничего не может с этим поделать, ни вы, ни я.

– Значит, вы ее уже не любите?

– Люблю. Так же, как любил сначала. Но мне больно видеть, как она тает, и поэтому к моей любви примешивается ненависть.

Атанагор молчал.

– Я приехал сюда работать, – продолжал Анжель. – Я хочу работать. Я надеялся, со мной поедет только Анна, а Рошель останется. Но все случилось иначе, и мне не на что больше надеяться. В течение всего путешествия он не отходил от нее, и тем не менее я остаюсь его другом. А вначале, когда я говорил, что она красавица, он смеялся.

Слова Анжеля расшевелили в Атанагоре старые воспоминания. Они были тонкие и длинные и совершенно расплющенные наслоением позднейших событий; если на них смотреть сбоку, как сейчас, то различить их форму и цвет просто невозможно. Атанагор чувствовал, как они копошатся и извиваются где-то внутри, подобно вертким рептилиям. Он тряхнул головой, и копошение прекратилось: испуганные воспоминания замерли и съежились.

Атанагор пытался придумать, как утешить Анжеля, но безуспешно. Они шагали рядом, и зеленые травинки щекотали ноги археолога и ласково терлись о холщовые штаны молодого человека. Желтые пустые ракушки лопались под их подошвами, выбрасывая облака пыли и издавая мелодичный чистый звук: словно прозрачная капля падала на хрустальное острие, заточенное в виде сердца, – что уж и вовсе ерундистика какая-то.

С дюны, на которую они взобрались, был виден ресторан Баррицоне. Огромный грузовик стоял перед входом, создавая иллюзию военного положения. Кроме ресторана, вокруг не было ничего: ни палатки Атанагора, ни раскопок; археолог очень ловко спрятал их от постороннего глаза. Пейзаж был залит солнцем, но обитатели пустыни старались смотреть на солнце как можно реже: оно обладало неприятной особенностью – неравномерно распределяло свет. Светящиеся участки воздуха чередовались с темными, и там, где темный луч касался земли, была мрачная, холодная зона. Анжель успел уже привыкнуть к необычайному зрелищу: таксист, колеся по пустыне, огибал черные и выбирал светлые полосы. Но теперь, увидев с высоты холма холодную неподвижную стену тьмы, он содрогнулся. На Атанагора эта четкая ограниченность светлого пространства не производила никакого впечатления, но, заметив, что Анжель смотрит на нее с беспокойством, он похлопал его по спине.

– Это только вначале ошеломляет, – сказал он, – потом свыкнетесь.

Анжель решил, что это замечание касается также Анны и Рошель, и ответил:

– Не думаю, чтобы я с этим свыкся.

Они спустились по пологому склону. Теперь до них доносились голоса мужчин, приступивших к разгрузке грузовиков, и звонкий металлический лязг рельса о рельс. Вокруг ресторана, точно насекомые, беспорядочно сновали разновеликие фигуры, среди которых своим озабоченно-важным видом выделялся Амадис Дюдю.

Атанагор вздохнул:

– Не знаю, почему меня так взволновала ваша история. Я ведь уже не молод.

– О, я бы не хотел надоедать вам своими проблемами… – сказал Анжель.

– Вы мне не надоедаете. Просто мне больно за вас. Вот видите, а я считал себя совсем стариком.

Он приостановился, почесал затылок и снова зашагал вперед.

– Думаю, все дело в пустыне, – сказал он. – Должно быть, она замедляет старение. – Он положил руку Анжелю на плечо. – Я не пойду с вами дальше. Неохота встречаться с этим типом.

– С Амадисом?

– Да, с ним. Он, знаете ли… – Археолог замялся, подыскивая слова. – Видел я его в гробу в белых тапочках.

Он покраснел и пожал Анжелю руку.

– Я знаю, что нехорошо так говорить, но этот Дюдю действительно невыносим. Ладно, до скорого. Увидимся как-нибудь в ресторане.

– Счастливо, – ответил Анжель. – Я приду посмотреть ваши раскопки.

Атанагор покачал головой:

– Вы увидите одни только ящики. Но они, правда, тоже недурно выглядят. Ладно, я пошел. Заходите, когда надумаете.

– Счастливо, – повторил Анжель.

Атанагор свернул вправо и исчез в провале меж дюн. Анжель подождал, пока его белая голова вновь появится на взгорье, потом пока он появится весь. Носки археолога светлыми отметинами выделялись над высокими драповыми ботинками. Вскоре ставший совсем крошечным силуэт исчез за бугром, оставив на песке ниточку следов, прямую и тонкую, как паутинка.

Анжель вновь повернул голову к ресторану, белый фасад которого был украшен яркими цветами, и бросился догонять своих товарищей. Около чудовищно-гигантских грузовиков притулилось маленькое черно-желтое такси, такое невзрачное, будто какая-нибудь ручная тачка на фоне динамо-машины, придуманной широко известным в узких кругах изобретателем.

Неподалеку от ресторана поднимающиеся снизу потоки воздуха раздували подол ярко-зеленого платья Рошель, а солнце рисовало ей, несмотря на неровности почвы, очень красивой конфигурации тень.