Текст книги "«Пена дней» и другие истории"

Эти эксцентрические круги могут быть приведены в соответствие…

Механика на выставке 1900 года. Изд. Дюно, том 2, с. 204

– Так вы говорите, это лимемы? – спросил аббат Петижан, указывая на траву.

– Нет, это не лимемы, – ответил археолог. – Но лимемы тоже есть.

– Абсолютно бесполезная вещь, – заметил аббат. – Зачем нужно название, если и так знаешь, о чем речь?

– Чтобы удобней было обсуждать.

– В таком случае можно дать предмету и другое имя.

– Конечно можно, – согласился археолог. – Но тогда все предметы будут называться по-разному, в зависимости от того, к кому обратишься.

– То, что вы говорите, – солецизм, неправильность. Не «к кому обратишься», а «кого хочешь обратить».

– Вовсе нет, – сказал археолог. – Во-первых, это типичный варваризм; во-вторых, это совершенно не то, что я хотел сказать.

Они шли по направлению к отелю Баррицоне. Аббат без церемоний взял Атанагора под руку.

– Я очень хочу вам верить… – сказал он. – Но это меня удивляет.

– Всему причиной ваша конфессиональная дезориентация.

– Отвлекитесь от этой темы и расскажите, как ваши дела с раскопками.

– Мы очень быстро продвигаемся вперед и следуем курсовой линии.

– По каким ориентирам она проходит?

– Мм… – промычал археолог. – Затрудняюсь сказать… Погодите-ка… – Он остановился, соображая. – Линия проходит где-то недалеко от отеля.

– А мумий уже нашли?

– Мы едим их всякий раз, как садимся за стол. Вполне съедобно. Они, в принципе, недурно приготовлены, только специй другой раз многовато.

– Я пробовал однажды мумий. В Долине царей, – сказал аббат. – Это было у них фирменное блюдо.

– Они их там специально производят. А наши – натуральные.

– Терпеть не могу мясо мумий, – сказал аббат. – Кажется, даже ваша нефть мне больше по вкусу. – Он отпустил руку Атанагора. – Простите, одну минуточку.

Петижан взял разбег, подпрыгнул и произвел в воздухе двойное сальто. Он приземлился на руки и тут же пустился колесом. Сутана, развеваясь, липла к ногам и обрисовывала круглые бугристые икры. Проделав с дюжину кульбитов, аббат замер в стойке на руках и неожиданно встал на ноги.

– Я воспитывался у эвдистов, – объяснил Петижан. – Они мне дали суровое, но бесспорно благотворное для души и тела образование.

– Ужасно жалею, что отказался от религиозной карьеры, – сказал Атанагор. – Глядя на вас, я начинаю понимать, чего лишился.

– Вы и так неплохо преуспели, – сказал аббат.

– Откопать курсовую линию в моем возрасте… Поздновато.

– Вашей находкой воспользуются молодые поколения.

– Да уж.

С возвышенности, на которую они взобрались, открывался вид на отель Баррицоне. Перед отелем, блестящая и новая, сверкала в солнечных лучах поднятая на сваи железная дорога. Слева и справа от нее громоздились песчаные насыпи, а начало дороги терялось в дюнах. Технические исполнители загоняли в шпалы последние скобы; каждому удару молота предшествовала вспышка, и только немного спустя издали доносился звук.

– Они же собираются резать гостиницу! – воскликнул Петижан.

– Да… Расчеты показали, что это необходимо.

– Глупость какая! – сказал аббат. – В этих краях не так много гостиниц.

– Я подумал то же самое, – сказал археолог. – Это инициатива Дюдю.

– Я легко мог бы скаламбурить по поводу его имени, – сказал аббат, – но создается впечатление, что он не случайно его носит. Кроме того, с моей достаточно высокой позиции я вижу, что делать этого не стоит.

Они замолчали, потому что грохот молотов сделался оглушительным. Желто-черное такси слегка посторонилось, пропуская железную дорогу. Гепатроли на окнах буйствовали с прежней силой. Над плоской крышей отеля, как всегда, играла зыбь. И песок был все таким же песком – сухим, желтым, рассыпчатым и притягательным. Солнце, оно тоже ничуть не изменилось и сверкало с обычным своим постоянством, пряча за гостиницей холодную черную зону, которая мертво и неподвижно раскинулась на подступах к горизонту.

Карло с Мареном перестали стучать, чтобы дать пройти аббату и археологу; кроме того, на этот день работа была кончена. Прежде чем продолжать строительство, надо было разрушить часть отеля, но сначала все же вынести тело Баррицоне.

Уронив тяжелые кувалды, рабочие медленно побрели к сложенным в штабеля рельсам и шпалам, чтобы подготовить монтаж следующего участка. Хрупкие и грациозные подъемные механизмы, состоявшие из стальных перекладин, вырисовывались над складом материалов и расчерчивали небо черными треугольниками.

Рабочие взобрались на насыпь, помогая себе руками, где подъем был слишком крут, и, спустившись по противоположному склону, исчезли с глаз аббата и его спутника.

Петижан и Атанагор вошли в залу гостиницы и прикрыли за собой стеклянную дверь. Внутри стояла духота; запах лекарств струился с лестницы вниз, скапливался у пола, забирался в пустые углы и закоулки. И нигде ни души.

Они подняли головы и услышали над потолком приглушенные шаги. Аббат направился к лестнице, собираясь на нее взобраться; археолог последовал за ним. Тошнотворный запах бил в нос. Атанагор старался не дышать. Они поднялись на второй этаж и, очутившись в коридоре, пошли на голос. Он привел их к комнате, где лежало тело. Аббат и Атанагор постучали и получили разрешение войти.

То, что осталось от Баррицоне, лежало в ящике; оно помещалось там без труда, поскольку несчастный случай укоротил итальянца. Макушка прикрывала ему лицо, пряча черты под черной кудрявой шапкой волос. В комнате находился Анжель. Он говорил сам с собой и замолчал, когда вошли посторонние.

– Здравствуйте! – сказал аббат. – Как идут дела?

– Да так… – сказал Анжель, пожимая руку археологу.

– Мне показалось, вы разговаривали, – сказал аббат.

– Я боюсь, что ему скучно, – сказал Анжель. – Вот я и говорю с ним. Может, он не слышит, но все равно ему от этого спокойнее. Он был хорошим парнем.

– Прескверная с ним вышла история, – сказал Атанагор. – Вконец обескураживающая.

– Да, – сказал Анжель. – Профессор Жуйживьом тоже так считает. Он сжег свой самолет.

– Фу-ты ну-ты, эка жалость! – сказал аббат. – А я-то надеялся посмотреть, как он летает.

– Это довольно страшное зрелище, – сказал Анжель. – Так, во всяком случае, кажется…

– Почему это?

– Потому что, в сущности, ничего не видно. Он слишком быстро летает, слышен только звук.

– А где профессор? – спросил Атанагор.

– Наверху. Он ждет, когда за ним придут.

– Зачем придут?

– Список больных сравнялся, – объяснил Анжель. – Профессор опасается, что практикант уже не встанет. Сейчас, должно быть, он отрезает ему руку.

– Опять какая-нибудь авиамодель? – спросил Петижан.

– Его мотор укусил. В рану сразу попала инфекция, и руку теперь придется отрезать.

– Нет, так дело не пойдет, – сказал аббат. – Готов биться об заклад, никто из вас до сих пор не был у отшельника.

– Вы правы, – согласился Анжель.

– И как же вы намерены жить в таких условиях? Вам предлагают увидеть своими глазами первоклассное святое деяние, которое придаст вам сил, – и никто не хочет на него смотреть…

– Просто мы неверующие, – сказал Анжель. – Лично я вообще могу думать только о Рошель.

– Я нахожу ее отвратительной, – сказал аббат. – Вот если бы вам удалось заарканить подружку Атанагора!.. А вы тут достаете всех с вашей рыхлой, дебелой бабенкой.

Археолог смотрел в окно и не принимал участия в споре.

– Я хочу спать с Рошель. Очень хочу, – сказал Анжель. – Я люблю ее с силой, упорством и отчаянием. Можете смеяться, если вам смешно, но это так.

– Да начхать она на вас хотела! – вскричал аббат. – К черту, к дьяволу! Эх, будь я на вашем месте!..

– Я с удовольствием поцелую Бронзу и обниму ее обеими руками, – сказал Анжель, – но я не стану от этого менее несчастным.

– О, вы меня выводите из терпения! – сказал аббат. – Ступайте к отшельнику и взгляните на него, мать вашу так! Уверен, что вы начнете смотреть на мир иначе!

– Я хочу Рошель. Ей давно уже пора стать моей. Теперь она все больше и больше разваливается. Ее руки приняли форму тела моего друга, глаза ее молчат, подбородок обвис, волосы стали жирными. Это правда: она рыхлая. Как тронутый гнилью плод. И пахнет она как тронутый гнилью плод – запахом горячей плоти. И при этом она все так же желанна.

– Вы вдаетесь в литературу, – сказал Петижан. – Подгнивший плод… Плоть… Это что-то тошнотворное. Он весь сочится, он мякнет у вас в пальцах.

– Просто он очень зрелый… Он более чем зрелый. С одной стороны он чуть крепче.

– Это рассуждения не для вашего возраста.

– Возраста не существует. Мне больше нравилось, какая она была раньше. Но на вещи можно смотреть по-разному.

– Да откройте же глаза наконец! – сказал аббат.

– Я открываю глаза – и вижу, как она каждое утро выходит из его комнаты. Еще вся разверстая, влажная, горячая и липкая после того, что было. И я тоже хочу этого. Мне хочется размазать ее по себе. Она, должно быть, мягкая и податливая, как мастика.

– Омерзительнейшая картина, – сказал аббат. – Содом и Гоморра – цветочки по сравнению с этим. Вы великий грешник.

– Она, наверное, пахнет, как водоросли, киснущие на мелководье под лучами жаркого солнца и уже начинающие разлагаться, – продолжал Анжель. – Я думаю, любить ее все равно что любить кобылицу – в ней просторно и много глухих закутков, и пахнет пóтом и немытым телом. Я бы хотел, чтобы она не мылась целый месяц и целый месяц каждый день спала с Анной, до тех пор, пока его от нее не стошнит. И сразу после я бы взял ее себе, еще полную до краев.

– Хватит! – оборвал его Петижан. – Ну и сукин же вы сын!

Анжель взглянул на аббата и затрясся.

– Вы не понимаете, – сказал он. – Вы так ничего и не поняли. Ведь она совсем пропащая.

– Разумеется, а как же может быть иначе! – сказал аббат.

– Ну да, и в этом смысле тоже, – сказал Анжель. – Для меня тоже все кончено.

– Если бы я мог выдрать вас хорошенько, все бы сложилось совсем иначе, – сказал Петижан.

Археолог повернул к ним голову.

– Пойдемте с нами, Анжель, – сказал он. – Пойдемте к отшельнику. Мы прихватим Бронзу и пойдем все вместе. Вам необходимо отвлечься, вам нельзя больше оставаться с Пиппо. Тут все кончено, но не для вас.

Анжель провел рукой по лбу и, видимо, немного успокоился.

– Я охотно пойду с вами, но надо взять с собой доктора.

– За доктором отправимся вместе, – сказал аббат. – Сколько ступенек до чердака?

– Шестнадцать, – сказал Анжель.

– Шестнадцать – это много. Вполне достаточно трех. Ну, четыре еще куда ни шло. – Аббат достал свои четки. – Прошу прощения, я должен рассчитаться за мое опоздание, – сказал он. – Я вас догоню.

Нелепо, показывая застольные фокусы, пользоваться большими грифельными досками.

Брюс Эллиот. Краткий курс иллюзионистского искусства. Изд. Пайо, с. 223

Анжель вошел первым. В клинике были только студент-медик, который лежал, вытянувшись, на операционном столе, и доктор Жуйживьом в белом халате хирурга-ветеринара. Он стерилизовал скальпель над голубым пламенем спиртовой горелки, собираясь окунуть его в бутыль с азотной кислотой. На электроплитке стояла квадратная никелированная ванночка, до половины наполненная кипящей водой и сверкающими инструментами. Над стеклянной колбой с красной жидкостью клубился пар. Студент-практикант лежал совсем голый, с закрытыми глазами, и дрожал. Он был привязан к столу крепкими ремнями, которые глубоко врезались в его вялое тело, обмякшее от безделия и дурных привычек. Практикант молчал, а профессор насвистывал «Black, Brown and Beige»[14]14
  «Черный, коричневый и бежевый» (англ.).


[Закрыть] – все время одно и то же место, потому что никак не мог вспомнить продолжение. Услышав шаги Анжеля, он обернулся. Одновременно в дверях появились Атанагор и аббат Петижан.

– Здравствуйте, доктор, – сказал Анжель.

– Здорóво, – отвечал Жуйживьом. – Как дела? Все в норме?

– В норме.

Профессор кивнул археологу и аббату.

– Мы можем чем-нибудь вам помочь? – предложил Анжель.

– Нет, я уже заканчиваю, – сказал Жуйживьом.

– Он спит?

– Еще чего! Буду я его усыплять из-за какой-то чепухи, – ответил Жуйживьом. Он заметно нервничал и все время украдкой оглядывался. – Я анастезировал его ударом стула по голове, – пояснил он. – Скажите, вы не встретили, случайно, по дороге инспектора полиции?

– Нет, профессор, мы никого не встретили, – сказал Атанагор.

– Меня должны арестовать. Я превысил допустимое число.

– Вы обеспокоены? – спросил аббат.

– Нет, просто терпеть не могу инспекторов, – сказал Жуйживьом. – Сейчас вот оттяпаю руку этому кретину и сматываю удочки.

– У него что-то серьезное? – спросил Анжель.

– Смотрите сами.

Анжель и аббат подошли к столу. Атанагор остался поодаль. Рука практиканта являла собой страшное зрелище. Готовясь к операции, профессор вытянул ее вдоль тела. Посреди ладони зияла рана ярко-зеленого цвета; от середины к обожженным, искромсанным краям бежала обильная пена. Сочащаяся жидкость стекала между пальцами на толстую пеленку, поверх которой, сотрясаемое частой дрожью, лежало распростертое тело. Время от времени на поверхность ладони вылезал пузырь, который затем лопался, кропя кожу несчастного бесчисленным количеством мелких неровных брызг.

Первым, скроив кислую мину, отвернулся Петижан. Анжель продолжал разглядывать тощее, бессильное тело, серую кожу, дряблые мышцы и несколько хилых черных волосков на груди. Он заметил торчащие костлявые коленки, кривые ноги, грязные подошвы студента и сжал кулаки. Потом он повернулся к Атанагору, и тот положил руку ему на плечо.

– Этот парень был совсем другим, когда приехал… – растерянно проговорил Анжель. – Неужели пустыня на всех так действует?

– Нет, не на всех. Не казните себя, друг мой, – сказал Атанагор. – Операция – это малоприятная процедура.

Аббат Петижан подошел к одному из окон длинной комнаты и выглянул наружу.

– По-моему, там пришли за телом Баррицоне, – сказал он.

Карло и Марен приближались к отелю, таща что-то вроде носилок.

Профессор сделал несколько шагов и тоже посмотрел в окно.

– Да, это технические исполнители, – сказал он. – А я подумал было, инспекторы.

– Они, пожалуй, справятся и без посторонней помощи, – предположил Анжель.

– Разумеется, – поддержал его Петижан. – Нам лучше навестить отшельника. Собственно говоря, профессор, мы пришли, чтобы позвать вас с собой.

– Операция много времени не займет, – сказал Жуйживьом. – Инструменты уже готовы. Но только с вами я все равно не пойду. Вот закончу с рукой – и поминай как звали.

Профессор засучил рукава:

– Я сейчас начну резать. Если вам неприятно – не смотрите. К сожалению, иначе нельзя. Я думаю, впрочем, что он в любом случае загнется. В его-то состоянии.

– Что же, ничего нельзя сделать? – спросил Анжель.

– Ничего, – ответил профессор.

Анжель отвернулся; аббат и археолог последовали его примеру. Жуйживьом перелил красную жидкость из колбы в другой сосуд, напоминающий плоский кристаллизатор, и взялся за скальпель. Присутствующие услышали, как лезвие со скрежетом вонзилось в кости запястья; все было кончено. Жуйживьом промокнул кровь ватным тампоном, смоченным в эфире, и сунул культю кровоточащим концом в кристаллизатор; на обрубке сейчас же образовалась защитная корка.

– Что вы там такое делаете? – спросил Петижан, осторожно оглядываясь.

– Это воск с берегов Миссисипи, – ответил Жуйживьом.

Двумя никелированными пинцетами он аккуратно подцепил отрезанную кисть, опустил ее на стеклянную тарелку и облил азотной кислотой. Над тарелкой поднялось рыжее облако едких испарений, и профессор закашлялся.

– Теперь все, – сказал он. – Надо его отвязать и привести в чувство.

Анжель бросился распускать ремни, стягивавшие студенту ноги, аббат стал высвобождать ему шею. Но тот все еще не шевелился.

– Похоже, окочурился, – сказал Жуйживьом.

– Как это могло случиться? – спросил археолог.

– Анастезия… Не исключено, что я слишком сильно ударил. – Профессор засмеялся. – Шучу. Гляньте-ка на него.

Глаза студента широко распахнулись, будто над ними подняли глухие заслонки. Он сел.

– Почему я голый? – спросил студент.

– Откуда я знаю? – ответил Жуйживьом, расстегивая халат. – Я всегда подозревал, что вы склонны к эксгибиционизму.

– Вы что, заболеете, если вдруг перестанете говорить мне гадости? – огрызнулся практикант и посмотрел на обрубок своей руки. – И это вы называете чистой работой?

– Ну, поехали! – сказал Жуйживьом. – Вот и делали бы сами.

– В следующий раз именно так и поступлю, – заявил студент. – Где моя одежда?

– Я ее сжег, – сказал Жуйживьом. – Только заразу разносить.

– Что же мне теперь, мать-перемать, так и ходить голым?

– Ну все, хватит! Мне это уже надоело.

– Не надо ссориться, – сказал Атанагор. – Я уверен, какая-нибудь одежда обязательно найдется.

– Эй, ты, старый хрыч, отвали! – сказал студент.

– Так! – проговорил Жуйживьом. – Может, вы наконец заткнетесь?

– Да что же это такое? – спросил аббат. – Раз-два-три-четыре…

– В жопу! – сказал студент. – Катитесь вы все в жопу с вашей галиматьей. В гробу я вас видел…

– Но это неправильный ответ, – сказал Петижан. – На раз-два-три-четыре надо отвечать: всех нас грамоте учили.

– Не тратьте на него время, – сказал Жуйживьом. – Он неуч и дикарь.

– Зато не убийца, как некоторые, – прорычал практикант.

– Разумеется, – сказал Жуйживьом. – Сейчас я сделаю вам укол.

Он шагнул к столу и проворно стянул на студенте ремни; тот не решался протестовать из страха как-нибудь повредить свою новую, залитую воском культю.

– Не давайте ему меня трогать… – взмолился студент. – Он меня сейчас прирежет. Вы даже не знаете, какая это гнусная старая гадина.

– Угомонитесь, пожалуйста, – сказал Анжель. – Мы не хотим сделать вам ничего дурного. Просто надо вас немного полечить.

– Чтобы меня лечил этот живоглот? – вскричал студент. – Мало он мне крови попортил со своим дурацким стулом! Посмотрим, кто теперь посмеется.

– Я посмеюсь, – сказал Жуйживьом и ловким движением всадил иглу студенту в щеку.

Тот резко вскрикнул, тело его обмякло и перестало двигаться.

– Ну вот, – сказал Жуйживьом. – Теперь пора уматывать.

– Он немного поспит и успокоится? – спросил аббат.

– У него впереди вечность, чтобы успокоиться! – ответил Жуйживьом. – Это был закарпатский цианид.

– Активная разновидность? – осведомился археолог.

– Именно так, – подтвердил профессор.

Анжель смотрел, ничего не понимая.

– Что это значит? – спросил он. – Выходит, этот парень умер?

Атанагор потянул его к двери. Аббат Петижан поспешил за ними. Жуйживьом остался снимать халат. Он склонился над практикантом и ткнул ему пальцем в глаз. Тело осталось бездвижным.

– Никто бы не смог ему помочь, – сказал профессор. – Посмотрите сюда.

Анжель с порога обернулся. Бицепс на той руке, где была культя, треснул и раскрылся. Края расщелины вздулись зелеными валиками, и из непроглядных недр зияющей раны били ключом кипящие пузырики.

– Прощайте, дети мои, – сказал Жуйживьом. – Жаль, что эдак вышло. Я не ожидал такого поворота событий. Собственно говоря, если бы Дюдю куда-нибудь исчез, как мы надеялись, все сложилось бы совсем иначе и студент-медик вместе с Баррицоне были бы сейчас живы. Но нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Вода течет. И потом… – Он посмотрел на часы. – И потом оказывается, что ты слишком стар.

– Прощайте, доктор, – сказал Атанагор.

Жуйживьом грустно улыбнулся.

– Прощайте, – сказал Анжель.

– И главное, не волнуйтесь, – сказал аббат. – Все полицейские инспекторы – дураки набитые. Может быть, хотите место отшельника?

– Нет, – ответил Жуйживьом. – Я устал. Пусть все будет как есть. Прощайте, Анжель. Бросьте валять дурака. Я оставлю вам свои желтые рубашки.

– Я непременно буду их носить, – сказал Анжель.

Они вернулись в комнату и пожали профессору руку. Потом, пропустив аббата вперед, стали спускаться по скрипучей лестнице. Анжель шел третьим. Он в последний раз обернулся. Жуйживьом махнул на прощание рукой. Уголки его губ выдавали волнение.

Атанагор шел посередине. Руку он держал на плече Анжеля, который шагал слева; справа археолога под руку взял аббат. Они направлялись в археологический лагерь, чтобы забрать с собой Бронзу и навестить Клода Леона.

Сначала никто не разговаривал, но аббат Петижан не умел долго молчать.

– Не понимаю, почему профессор Жуйживьом отказался от места отшельника, – сказал он.

– Я думаю, он больше не может терпеть, – ответил Атанагор. – Всю жизнь лечить людей – и так закончить…

– Но ведь со всеми врачами случается… – сказал аббат.

– Только арестовывают не всех, – заметил Атанагор. – Как правило, они скрывают результаты. А профессор Жуйживьом не хотел юлить и прятаться.

– Но как им удается скрывать результаты? – спросил аббат.

– В тот момент, когда больной должен умереть, они передают его другому врачу, более молодому, – сказал Атанагор. – И так все время.

– Что-то в этой цепи от меня ускользает. Ведь если больной умирает, то кто-нибудь из врачей должен за это ответить.

– В такой ситуации больной нередко выздоравливает.

– В какой ситуации? – снова спросил аббат. – Простите, но я не очень вас понимаю.

– В ситуации, когда старый врач передает своего пациента молодому, – сказал Атанагор.

– Но доктор Жуйживьом не был старым врачом… – заметил Анжель.

– Лет сорока, сорока пяти… – прикинул аббат.

– Да, где-то так, – согласился Атанагор. – Просто ему не повезло.

– Но ведь во всем мире каждый день люди убивают людей, – сказал аббат. – Я не понимаю, почему он отказался от места отшельника. Религия для того и придумана, чтобы покрывать преступления. В чем же дело?

– Вы правильно сделали, что предложили ему, – сказал археолог. – Но он слишком честен, чтобы согласиться.

– Экая дубовая голова! Ну кто заставляет его быть честным! – подивился аббат. – Что с ним теперь будет, а?

– Вот уж чего не знаю… – пробормотал Атанагор.

– Он уедет отсюда, – сказал Анжель. – Он же не хочет, чтобы его схватили. Заберется в какое-нибудь захолустье.

– Давайте поговорим о другом, – предложил Атанагор.

– Великолепная идея, – обрадовался Петижан.

Анжель не ответил, и все трое продолжали путь молча. Порой они наступали на улиток, и тогда из-под ног брызгал желтый песок. Тени их скользили за ними – крошечные, вертикальные. Эти тени можно было заметить, только расставив ноги. По загадочной случайности тень аббата поменялась местами с тенью археолога.