Текст книги "«Пена дней» и другие истории"

IV

Держа Атанагора под руку, Бронза поднималась с ним по тропе, ведущей к отелю Баррицоне. В забое остались Брис и Бертиль, не желавшие прерывать работу, пока окончательно не расчистят огромную залу, обнаруженную несколько дней назад. Машины рыли без остановки, открывая доступ в новые и новые коридоры и помещения, сообщающиеся между собой посредством подземных галерей с колоннами по обеим сторонам. Повсюду в изобилии были рассыпаны ценные находки, как то: шпульки для волос, корабельные гребни, наперстки и наперстники, пузырьки – мыльные и для духов, предметы культа и культуры, включая оккультные науки, а кроме того, горшки – в большом количестве. Молоток Атанагора не скучал без дела. Тем не менее археологу требовался отдых и перемена мыслей. Поэтому Бронза отправилась с ним.

Они поднимались и спускались по сгорбленным песчаным скатам, и солнце окутывало их золотым сиянием. С высоты дюны открывался вид на фасад отеля и красные цветы, а еще на стройку, где вокруг сложенных штабелями рельсов и шпал суетились технические исполнители. Издалека Бронза различила более хрупкие фигурки Олив и Дидиша, которые играли на сваленных в кучу рельсах. Не останавливаясь, женщина и археолог продолжали путь и вскоре очутились в баре отеля.

– Привет, Пипетка, – сказал Атанагор.

– Буон джорно, – ответил Пиппо. – Вы стригаре востра бородетта в шесть часов утром раньо?

– Не-а, – сказал Атанагор.

– Кобель паршивый наш гулящий Бенедетто!.. – воскликнул Пиппо. – И вам не стыдно, патрон?

– Нет, – ответил археолог. – Как продвигаются дела?

– Плохи наши дела, патрон, – вздохнул Пиппо. – Тоска кругом, запустенье, хоть волком вой. То ли дело было в Спаньи, где я командовал шеренгой землекопов! Э-э, надо было это видеть!.. А тут… Меррские пуррки!..

– Кто мерзкие? – переспросила Бронза.

– Пуррки! Свиньи, значит!

– Налей-ка нам выпить, – сказал археолог.

– Я им такой дипломатический церемоний разведу, пурркам этим. Да катились бы они все куда подальше в Варршавву! – не унимался Пиппо, дополняя пожелание соответствующим обстоятельству жестом, который состоял в вытягивании вперед правой ладони с прижатым большим пальцем.

Атанагор улыбнулся:

– Налей нам, пожалуй, два «Турина».

– Пожалуйста, патрон, – сказал Пиппо.

– Что они вам сделали? – спросила Бронза.

– Э-э! – сказал Пиппо. – Громить они хотят мой лавочка, к чертовой бабушка. Все, спета мой песенка! Финита!

И он затянул:

 
Забыл Витторьо обещанья,
Про то узнал Вильгельм Второй
И в Рим Бюлова для дознанья
Послал с задачею такой…
 

– Красивая песня, – сказал археолог.

 
– Отдай им Тренто и Триесте,
Отдай Трентино весь.
С Витторьо быть должны мы вместе,
Пускай почтет за честь.
По небу ероплан летит,
А в нем Д’Аннунцио сидит
И, точно пташка, распевает.
Chi va piano, тот va sano[10]10
  Тише едешь – дальше будешь (ит.).


[Закрыть].
 

– Я где-то это слышал, – сказал Атанагор.

 
Chi va sano va lontano.
Chi va forte va alla morte.
Evviva la liberta![11]11
  Тише едешь – дальше будешь, Поспешишь – себя погубишь. Да здравствует свобода! (ит.)


[Закрыть]
 

Бронза захлопала в ладоши. Пиппо голосил во все горло, напрягая хриплые остатки своего тенора. В потолок негромко постучали.

– Что это? – спросил археолог.

– Э-э, еще один пуррк! – прорычал Пиппо. Вид у него, как всегда, был яростный и вместе с тем ликующий. – Это Ампутис Дюдю. Он не нравится, как я петь.

– Его зовут Амадис, – поправила Бронза.

– Ну Амадис! Амудис-Ампутис! Какой хрен разница?

– А что там за история с лавочкой? – спросил Ата.

– Дипломатический штучка этого Ампутилуса. Он хочет меня экстрагировать… Как разинет хайло, так словами и сыпать, пуррк! Других не знает! Говорит, это надо было ждать.

– Экспроприировать? Тебя? – удивился Ата.

– Во-во. Это такой в этом краю крайнее слово.

– Тогда тебе не надо будет работать.

– А на кой я буду делать с этими дурацкими каникулы?

– Слушай, выпей с нами стаканчик, – предложил Ата.

– Благодарю, патрон.

– Это железной дороге помешал ваш отель? – спросила Бронза.

– О да! – сказал Пиппо. – Этой хреновой железной дороге! Чин-чин!

– Чин-чин, – повторила Бронза, и все трое опорожнили свои стаканы.

– А что Анжель, дома? – спросил Ата.

– У себя, кажется, – сказал Пиппо. – Точно не знаю. Но думаю, так. Сидит, чертит, чертит… – Он нажал на кнопку позади стойки. – Если Анжель у себя, то скоро приходить.

– Спасибо тебе, – сказал археолог.

– Этот Амудополис – сущий пуррк, – сказал Пиппо в заключение и снова принялся напевать, вытирая стаканы.

Видя, что Анжель не спускается, Атанагор спросил:

– Сколько я тебе должен?

– Тридцать франков, – ответил Пиппо. – Тоска здесь, нищета.

– Вот, возьми, – сказал археолог. – Пошли с нами, посмотришь, как строят. Анжеля, похоже, нету.

– Э-э! Куда я пойду! – сказал Пиппо. – Они крутятся тут, как мухи. Я уйду – они всё выпивать.

– Ну тогда счастливо.

– Счастливо, патрон.

Бронза послала итальянцу обворожительную улыбку, и Пиппо залепетал что-то несуразное. Она вышла вслед за Ата, и они вместе направились к стройке.

В воздухе пахло смолой и цветами. Безжалостно скошенные зеленые травы были раскиданы по обеим сторонам трассы, намеченной грейдерами; из жестких стеблей вытекали стеклянистые, благоухающие капли; они скатывались на песок и облипали желтыми крупинками. Дорогу тянули вдоль линии, намеченной в соответствии с указаниями Дюдю. Атанагор и Бронза растерянно и грустно смотрели на охапки упругих трав, безвкусно набросанных вдоль обочины, и на истерзанную поверхность когда-то гладких дюн. Они поднялись на холм, спустились в ложбину, поднялись снова – и увидели стройку.

Голые по пояс, Карло и Марен гнули спины под безучастным солнцем, вцепившись обеими руками в крупнокалиберные пневматические молотки. Воздух содрогался от их сухого треска, к которому добавлялось глухое ворчание компрессора, работавшего на некотором удалении. Рабочие копали без передышки, почти ослепленные фонтанами взлетающего песка, который лип к их влажной коже. Одно измерение дороги было уже выровнено, и по обеим сторонам рва вздымались высокие, острые насыпи. Рабочие врезались в дюну на среднем уровне пустыни, вычисленном Анной и Анжелем на основании предварительных топографических данных, но уровень этот оказался гораздо ниже поверхности, по которой ходили ногами. Так что дорогу пришлось пустить по дну котловины, а песок ссыпать по обеим ее сторонам.

Атанагор нахмурился.

– Ничего себе… – сказал он.

Бронза не ответила. Они подошли к землекопам.

– День добрый, – сказал археолог.

Карло поднял голову. Он был высокий, светловолосый, с голубыми, налитыми кровью глазами, которые, казалось, не видели собеседника.

– Привет! – буркнул он.

– Дело идет… – сказала Бронза.

– Туго, – возразил Карло. – Земля твердая. Как камень. Песок только сверху.

– Так уж получается, – начал объяснять Атанагор. – Здесь совсем не бывает ветра, вот песок и спрессовывается.

– А чего ж это он не спрессовывается на поверхности? – спросил Карло.

– Там, куда проникает солнечное тепло, не может происходить окаменения.

– А-а… – сказал Карло.

Марен перестал бурить.

– Если будем останавливаться, сейчас эта сволочь Арлан сюда припрется, – сказал он.

Карло включил свой молоток.

– Вы что же, одни все делаете? – спросил Атанагор.

Ему приходилось орать, чтобы перекрыть адский рев механизмов. Длинный стальной бур впивался в песок, поднимая тучи голубоватой пыли: натруженные руки Карло отчаянно сжимали горизонтальные рукоятки.

– Одни!.. – выкрикнул Марен. – Остальные уехали за балластом.

– Как, три грузовика? – прокричал Атанагор.

– Да! – завопил в ответ Марен.

У него была черная косматая шевелюра, волосатая грудь и изможденное детское лицо. Взгляд его оторвался от археолога и остановился на молодой женщине.

– Это кто? – спросил он Атанагора, выключив молоток.

– Меня зовут Бронза, – сказала женщина, протягивая руку. – Мы делаем ту же работу, что и вы, но только под землей.

Марен улыбнулся и осторожно сжал ее крепкие пальцы в своей сухой, растрескавшейся ладони.

– Привет, – сказал он.

Карло продолжал рыть. Марен с сожалением посмотрел на Бронзу:

– Нам нельзя останавливаться. Из-за этого Арлана. А то пошли бы выпили по стаканчику.

– А твоя жена?.. – прокричал Карло, выключая мотор.

Бронза расхохоталась:

– Неужели она такая ревнивая?

– Да нет, – сказал Марен, – она ведь знает, что я серьезный парень.

– Попробуй тут не быть серьезным, – заметил Карло. – В этой дыре не шибко разгуляешься…

– Так увидимся в воскресенье, – пообещала Бронза.

– После мессы, – пошутил Марен.

– Здесь не ходят к мессе.

– Тут есть отшельник, – сказал Атанагор. – Его вроде будут посещать по воскресеньям.

– Кто это придумал? – насторожился Марен. – Лично я предпочел бы выпить с этой крошкой.

– Аббат сам вам все растолкует, – сказал археолог.

– Да пошел он… Терпеть не могу священников.

– А чем тебе еще заниматься? – насмешливо проговорил Карло. – Может, отправишься на прогулку со шпанятами и супружницей?

– Я тоже не люблю священников, – сказал Атанагор, – но этот совсем не похож на остальных.

– А толку-то? – ответил Марен. – Все равно он в сутане.

– Он ужасный весельчак, – сказала Бронза.

– Такие всего хуже.

– Давай-ка пошевеливайся, – сказал Карло. – Того гляди, эта сволочь Арлан нам на голову свалится.

– Ладно, поехали… – проворчал Марен.

Воздух снова наполнился оглушительным треском, и в небо ударил фонтан песка.

– Счастливо оставаться, ребята, – сказал Атанагор. – Выпейте чего-нибудь у Баррицоне и запишите на мой счет.

Археолог пошел прочь. Бронза помахала Марену и Карло рукой.

– До воскресенья! – крикнул Марен.

– Чего рот раззявил! – одернул его Карло. – Эта девочка не про твою честь.

– Да он же старый хрыч, – сказал Марен.

– Размечтался. Он еще мужик хоть куда.

– Ну, значит, он ядреный старый хрыч. Такие тоже бывают.

– Вот заладил! – буркнул Карло и запястьем отер с лица пот.

Они легко надавливали на тяжелые, нависающие глыбы; те отваливались, грохались вниз, и взлетающий песок обжигал горло. Ухо рабочих привыкло к однообразному гулу машин, и они могли тихо переговариваться. Обычно они разговаривали во время работы, чтобы скрасить тяжкие часы, тянувшиеся бесконечно долго.

Карло принялся мечтать вслух:

– Вот закончим…

– Мы никогда не закончим.

– Пустыня где-нибудь да кончается…

– Другая работа подвалит.

– И все-таки сможем прилечь ненадолго…

– Хоть остановимся…

– Нас оставят в покое…

– Там будет земля, будут вода и деревья. И красотка под ними.

– Мы перестанем рыть…

– Мы никогда не перестанем.

– Сволочь этот Арлан.

– Ни черта не работает, только деньги гребет.

– Никогда мы этого не дождемся.

– Может, пустыня нигде и не кончается…

Их одеревенелые пальцы стискивали рукоятки, кровь спекалась в жилах, голоса звучали все тише, больше похожие на полушепот или сдавленный стон, заглушаемый ревом механизмов; этот стон жужжал, кружась у мокрых от пота лиц, прятался в уголках обожженных губ. Под плотной тканью потемневшей кожи играли круглые, узловатые бугры мускулов; они двигались слаженно, как дрессированные звери.

Глаза Карло были наполовину закрыты; резкие скачки стального бура сообщались его рукам, и он управлял им не глядя, машинально.

За их спинами уже зияла широкая тень вырытого рва с кое-как сглаженным дном, но люди все глубже втискивались в недра окаменелой дюны. Когда их головы опустились до уровня новой зарубки, на одной из далеких дюн мелькнули два силуэта: археолога и оранжевой девушки. Потом за спинами землекопов отделились и рухнули подточенные глыбы. Теперь придется остановить работу, чтобы выбрать отрытый грунт; грузовики еще не вернулись. Ритмичные удары стального поршня по стержню бура и свист выталкиваемого воздуха отражались от почвенного среза с нестерпимой силой, но ни Марен, ни Карло этого не слышали. Перед их мысленным взором расстилались свежие зеленые луга, где среди сочной травы их ждали пышные голые красотки.

V

Амадис Дюдю перечитал только что полученную депешу: письмо на фирменном бланке, за подписью двух членов Правления, включая президента. Вчитываясь с гурманским наслаждением в написанные слова, он уже готовил звучные фразы для оглушения аудитории. Надо будет собрать всех в большом зале отеля, и чем скорее, тем лучше. Желательно – и даже всенепременно – после работы. Но прежде надо посмотреть, нет ли где у Баррицоне помоста. Кстати, заключительная часть письма касалась самого Баррицоне с его заведением. Решения принимаются быстро, когда за дело берется солидная организация. Чертежи железной дороги были практически готовы, вот только балласта все еще не нашли. Водители грузовиков не прекращали поисков; время от времени они давали о себе знать; а то вдруг один из них появлялся вместе с грузовиком и почти сразу же исчезал вновь. Амадис начинал уже терять терпение, но дорога тем не менее строилась. Правда, не вполне на земле: на сваях. Карло и Марен бездельничали. К счастью, Арлан умел выжать из них по максимуму: они вдвоем клали тридцать метров дороги ежедневно. Еще через два дня пора будет разрезать отель пополам.

Кто-то постучал в дверь.

– Войдите! – сухо бросил Дюдю.

– Буон джорно, – сказал Пиппо, входя.

– Здравствуйте, Баррицоне. У вас ко мне разговор?

– Си, – сказал Пиппо. – Они совсем обалдели, да, этот кретинский железный дорога положить перед мой отель? На кой он мне нужен, этот дорога?

– Декрет о вашей экспроприации подписан министром, – сказал Дюдю. – Я намеревался объявить об этом сегодня вечером.

– Это все дипломатический штучка заглавными буквами, – сказал Пиппо. – Когда они будут убрать этот дорога?

– Отель придется разрушить, чтобы дать место железной дороге, – объяснил Дюдю. – Я как раз должен был предупредить вас об этом.

– Что? – вскричал Пиппо. – Разрушить славный отель Баррицоне? А как же те, кто кушал мои спагетти а-ла болоньезэ и кто был с Пиппо всю свою жизнь?

– Весьма сожалею, но декрет подписан. Считайте, что ваш отель конфискован в пользу государства.

– А что же я? – спросил Пиппо. – Мне куда приткнуться? Или снова траншей идти копать, да?

– Ущерб вам будет возмещен, – заверил его Дюдю. – Не сразу, разумеется.

– Пуррки! – прошипел Пиппо. Он повернулся к Амадису спиной и вышел, оставив дверь открытой.

– Закройте вашу дверь! – крикнул ему Дюдю.

– Это больше не мой дверь! – в ярости рявкнул Пиппо. – Сам закройте! – И он удалился, бранясь с южным резонансом.

Амадис подумал, что надо было бы изъять самого Пиппо вместе с его заведением, но затея чересчур сложная и формальности могут затянуться. Он встал, обошел свой кабинет и нос к носу столкнулся с Анжелем, который по известной уже причине собирался войти без стука.

– Здравствуйте, – сказал Анжель.

– Здрасте, – бросил Дюдю, не протягивая руки.

Он завершил свой обход и сел на место.

– Закройте за собой дверь, пожалуйста, – сказал он. – Вы хотите со мной поговорить?

– Да. Когда нам заплатят?

– Что за спешка?

– Мне нужны деньги, а зарплату должны были выдать еще три дня назад.

– Вы хорошо понимаете, что мы с вами находимся в пустыне?

– Нет, – сказал Анжель. – В настоящей пустыне не бывает железной дороги.

– Это софизм, – заявил Амадис.

– Все что угодно. Тем не менее девятьсот семьдесят пятый приходит довольно часто.

– Это так, но нельзя доверять пересылку сумасшедшему шоферу.

– Зато кондуктор не сумасшедший.

– Я с ним приехал, – сказал Амадис. – Уверяю вас, он тоже не в себе.

– Очень долго приходится ждать, – заметил Анжель.

– Вы милый парень, – сказал Амадис. – Чисто внешне, я имею в виду. У вас… такая приятная кожа. Кроме того, я скажу вам кое-что, о чем вы должны узнать только вечером.

– Почему вечером, если вы хотите сказать сейчас? – спросил Анжель.

– Я скажу вам сейчас, если вы и в самом деле будете милым. Подойдите ближе.

– Я вам не советую ко мне прикасаться, – предупредил Ан-жель.

– Вы только посмотрите на него, – воскликнул Дюдю, – чуть что – и сразу сердиться! Ну же, не упрямьтесь.

– Я не понимаю, о чем вы.

– Вы молоды. Вам еще меняться и меняться.

– Вы скажете, что собирались, или мне лучше уйти? – спросил Анжель.

– Ну что ж, пожалуйста: вам урезали оклад на двадцать процентов.

– Кому это нам?

– Вам, Анне, техническим исполнителям и Рошель. Всем, кроме Арлана.

– Ну и сволочь же этот Арлан! – проговорил Анжель.

– Если бы я видел в вас готовность пойти мне навстречу, этого можно было бы избежать.

– Но я и так иду вам навстречу, – сказал Анжель. – Я представил проект на три дня раньше срока, я почти закончил расчеты отдельных частей главного вокзала.

– Я вовсе не настаиваю на том, что я сам называю готовностью пойти навстречу, – сказал Амадис. – За разъяснениями можете обратиться к Дюпону.

– Кто такой Дюпон?

– Это повар археолога. Очень милый парень, но стервец порядочный.

– А, теперь понимаю, о ком вы.

– Нет, вы путаете его с Жирдье. На мой взгляд, Жирдье отвратителен.

– Да, но…

– Нет, уверяю вас, Жирдье крайне неприятен. Хотя это не помешало ему жениться.

– Понятно.

– Вы, если не ошибаюсь, с трудом меня переносите, верно? – спросил Амадис.

Анжель промолчал.

– Знаю, знаю. Вас это коробит. Я не имею обыкновения лезть с конфиденциями к кому попало, но вам скажу: я прекрасно понимаю, чтó вы все обо мне думаете.

– Ну и что из этого? – спросил Анжель.

– А то, что я на всех вас плевать хотел. Да, я педераст, и вы ничего с этим поделать не можете.

– Я и не собираюсь ничего с этим делать, – сказал Анжель. – С какой-то стороны меня это даже устраивает.

– Из-за Рошель?

– Да, из-за Рошель. Меня устраивает, что вы к ней не клеитесь.

– Значит, вы находите меня обольстительным?

– Нет, вы омерзительны, но вы над всеми начальник.

– Странно как-то вы ее любите, – сказал Амадис.

– Я знаю, какая она. Любовь не мешает мне ее видеть.

– Не понимаю, как можно любить женщину, – наполовину про себя сказал Амадис. – Даже представить себе невозможно! Куда ни ткни, всюду мягко. И эти влажные складки… – Он содрогнулся. – Ужас…

Анжель рассмеялся.

– В общем, так: не говорите пока Анне, что зарплату урезали, – сказал Амадис. – Это я вам сугубо конфиденциально… Как женщина – мужчине.

– Благодарю, – ответил Анжель. – Так вы не знаете, когда привезут деньги?

– Не знаю. Сам жду.

– Тогда ладно. – Анжель опустил голову, взглянул на свои ноги и, не найдя в них ничего примечательного, снова поднял глаза. – До свидания.

– До свидания, – сказал Амадис. – Не думали бы вы о Рошель.

Анжель вышел, но тут же вернулся:

– А где она?

– Я послал ее на остановку девятьсот семьдесят пятого, за почтой.

– Хорошо, – сказал Анжель.

Он снова вышел и закрыл за собой дверь.

VI

Почему инвариантность такого типа не была подвергнута традиционному тензориальному анализу?

Дж. Уитроу. Структура вселенной. Изд. Галлимар, с. 144

– Готово! – сказал практикант.

– Крутите! – скомандовал Жуйживьом.

Решительным движением руки практикант запустил крепкий деревянный винт. Мотор чихнул, потом выразительно рыгнул, и винт пошел в обратную сторону. Практикант взвизгнул и схватился за руку.

– Так и есть! – сказал Жуйживьом. – Ведь говорил вам, осторожней надо.

– Уй-а-а! – взвыл практикант. – Чтоб тебя разорвало, чертова машина! Уй-а-а, как шарахнул!

– А ну покажите.

Практикант вытянул руку. Ноготь на указательном пальце почернел.

– Ничего страшного, – сказал Жуйживьом. – Палец пока цел. До следующего раза.

– Ой, нет.

– Да, – сказал Жуйживьом. – Впредь будете осторожней.

– Но я и так осторожен, – запротестовал практикант. – Ни на секунду не спускаю с него глаз, только этот кретинский мотор все равно норовит цапнуть меня за руку. Во он у меня где, этот ваш мотор!

– Если бы вы не сделали того, что сделали… – менторским тоном начал профессор.

– Проклятье! Опять этот стул…

– Что ж, хорошо. – Жуйживьом отступил, размахнулся и врезал практиканту прямым в челюсть.

– Мм!.. – застонал тот.

– Ну что, прошла рука?

– Р-р-р… – ответил практикант. Казалось, он вот-вот начнет кусаться.

– Крутите! – приказал Жуйживьом.

Практикант перестал рычать и заплакал.

– О нет, только не это! – вскричал профессор. – Хватит с меня! Вы все время рюмзаете. Это стало дурной привычкой. Прекратите сейчас же и крутите винт. На меня ваши слезы больше не действуют.

– Да-а, они никогда на вас и не действовали, – обиженно захныкал практикант.

– Вот именно. Не понимаю, как у вас хватает наглости продолжать.

– Тогда все, – сказал студент. – Больше не продолжаю.

Он порылся в кармане и извлек оттуда невообразимо грязный носовой платок. Жуйживьом начинал терять терпение:

– Вы будете делать, что я сказал, черт бы вас побрал?

Практикант высморкался и водворил платок на место. Он боязливо подошел к мотору и приготовился к запуску.

– Давайте! – скомандовал Жуйживьом.

Пропеллер сделал два оборота, мотор поплевался и вдруг заработал; лакированные лопасти слились в серый вихрь.

– Увеличьте давление, – сказал Жуйживьом.

– Но я обожгусь! – возразил практикант.

– Ух, какой же вы, однако… – устало произнес профессор.

– Спасибо, – сказал практикант и покосился на рычаг.

– Остановите мотор! – приказал Жуйживьом.

Практикант перекрыл горючее, сместил пуансон, и мотор встал, неуверенно покручивая винтом.

– А теперь, – сказал профессор, – мы пойдем испытывать его на просторе.

Практикант молчал, насупившись.

– Ну же, – подзадорил его Жуйживьом, – побольше энтузиазма, черт побери! Не на похоронах, чай.

– Еще не на похоронах, – уточнил студент. – За этим дело не станет.

– Берите самолет и пошли, – сказал профессор.

– Мы его привяжем или так запускать будем?

– Разумеется, так. Зачем, по-вашему, я приехал в пустыню?

– Нигде еще я не чувствовал себя менее одиноким, чем в этой пустыне.

– Прекратите скулеж, – сказал Жуйживьом. – Здесь, между прочим, имеется красивая девица. Кожа у нее довольно непривычного цвета, но о формах ничего дурного сказать нельзя.

– Правда? – оживился практикант. Казалось, он начал понимать, чего от него хотят.

– Ну конечно.

Практикант бросился подбирать детали самолета, которые ему надлежало соединить. Профессор удовлетворенно оглядел комнату.

– А славная у нас тут вышла клиника, – сказал он.

– Да уж, – отвечал практикант. – Для того, чем мы тут занимаемся, конечно… В этой дыре никто и не думает болеть. Я уже стал забывать все, что знал.

– Зато будете не так опасны, – успокоил его профессор.

– И вовсе я не опасен.

– Не все стулья разделяют вашу точку зрения.

Лицо практиканта окрасилось в царственно-синий цвет, а вены на висках начали судорожно пульсировать.

– Послушайте, – сказал он, – еще одно слово про этот стул, и я…

– Что же вы? – насмешливо бросил Жуйживьом.

– Я убью еще один…

– Сколько угодно. Мне-то что? А теперь пошли.

Профессор вышел, и его желтая рубашка осветила чердачную площадку ровно настолько, чтобы не дать ему оступиться на кособоких ступеньках. Практикант, напротив, не упустил случая свалиться, но, к счастью для самолета, приземлился на ягодицы. Так что внизу он очутился почти одновременно с профессором.

– Хитро придумано, – сказал Жуйживьом. – Но не могли бы вы все же пользоваться ногами?

Свободной рукой практикант потер ушибленное место; в другой он держал крылья и фюзеляж «Пинга-903».

Они продолжали спускаться и вскоре оказались на первом этаже. Пиппо за стойкой целенаправленно опорожнял бутылку «Турина».

– Привет! – сказал профессор.

– День добрый, патрон, – ответил итальянец.

– Все в порядке?

– Амудопулос решил выбросить меня вон.

– Не может быть.

– Он меня – экстрагировать. Как в заголовках. Взаправду.

– Он что тебя, экспроприирует?

– Во-во, так он и сказал, – закивал Пиппо. – Экстрагирует.

– Что же ты будешь делать?

– Э-э, я почем знаю? Мой место теперь в сортире. Все, финита, бобик сдох.

– Да он совсем спятил, этот фрукт, – заметил Жуйживьом.

Практикант начал проявлять признаки нетерпения.

– Мы будем запускать самолет или нет?

– Пошли с нами, Пипетка, – предложил Жуйживьом.

– Э-э, плевать я хотел на ваш кретинский самолет!

– Тогда до скорого.

– До свидания, патрон. Он прекрасен, как черешня, этот ваш ероплан.

Жуйживьом вышел; практикант поспешил за ним.

– Когда можно будет ее увидеть? – спросил он.

– Кого – ее?

– Ну, ту красотку.

– Послушайте, как вы мне надоели, – сказал Жуйживьом. – Сейчас мы идем запускать самолет, и точка.

– Елки-палки! – вскипел практикант. – Сначала вы мне расписываете ее прелести, а потом – фьюить… по нулям! Вы просто невыносимы!

– А вы?

– Пусть так, я тоже невыносим. Но мы здесь уже три недели. Вы понимаете, что я за это время еще ни разу не!..

– Серьезно? – удивился Жуйживьом. – Даже с женами технических исполнителей? А что же вы делаете по утрам в клинике, пока я сплю?

– Я занимаюсь… – замялся практикант.

Жуйживьом сначала смотрел на него не понимая, потом разразился хохотом.

– Черт подери! – воскликнул он. – Вы хотите сказать, что вы… Вы занимаетесь… Вот умора! Значит, поэтому у вас все время дурное настроение!

– Думаете, из-за этого? – с беспокойством спросил студент.

– Ну разумеется. Это же очень вредно.

– А вы? Вы никогда так не делали? – спросил он.

– Один – никогда.

Практикант замолчал, чтобы легче было дышать: они карабкались на высокую дюну. Вдруг Жуйживьом опять расхохотался.

– Что случилось? – спросил практикант.

– Ничего. Просто я представил себе, какая у вас при этом физиономия.

Не в силах одолеть приступ смеха, профессор повалился на песок. Из глаз его брызнули крупные слезы, а голос съехал на удушливо-веселый визг. Практикант отвернулся с обиженным видом, разложил на земле детали самолета и, встав на колени, взялся прилаживать их друг к другу. Жуйживьом почти успокоился.

– И все же вы плохо выглядите, – повторил он.

– Вы уверены? – Практикант не на шутку обеспокоился.

– Абсолютно уверен. Между прочим, вы не первый.

– А я думал… – пробормотал практикант, уставившись на крылья и кабинку. – Значит, вы полагаете, что другие делали это до меня?

– Естественно.

– Впрочем, я и сам так думал. Но неужели в такой же ситуации? И тоже в пустыне, где нету женщин?

– Разумеется, – сказал Жуйживьом. – А что, по-вашему, означает символ Святого Симеона Столпника? Почему он все время так был занят своим столпом? Да это же очевидно! Вы Фрейда проходили, я надеюсь?

– Нет, что вы, Фрейд нынче не в моде, – отмахнулся студент. – В эти бредни одни недоумки верят.

– Фрейд – это одно, а столп – совсем другое, – продолжал Жуйживьом. – Тем не менее бывают «представления» и «переносы ощущений», как их называют философы, бывают комплексы и их подавление, и онанизм, как в вашем частном случае.

– Теперь вы мне, конечно, скажете, что я дурак набитый.

– Отнюдь, – сказал Жуйживьом. – Просто вы не очень умны, вот и все. Но это вполне простительно.

Практикант тем временем приладил крылья и фюзеляж и теперь со вкусом размещал хвостовое оперение. Он замер на мгновение, задумавшись над словами профессора.

– А вы? – спросил он. – Вы как делаете?

– Делаю что?

– Не знаю что…

– О, это очень туманный вопрос, – сказал Жуйживьом. – Настолько туманный, что граничит с бестактностью.

– Я вовсе не хотел вас обидеть.

– Конечно, я знаю. Но у вас прямо-таки дар соваться не в свое дело.

– Там мне было лучше, – тихо вздохнул практикант.

– Мне тоже, – ответил Жуйживьом.

– А здесь так муторно.

– Это пройдет. Во всем виноват песок.

– Песок тут ни при чем. Мне не хватает медсестер, других практикантов, больных…

– Может, и стульев тоже? – съязвил Жуйживьом.

Студент покачал головой, и выражение горечи пятнами проступило на его лице.

– Вы всю жизнь будете меня попрекать этим стулом? – спросил он.

– Потерпите, недолго осталось. До старости вы не доживете: у вас чересчур вредные привычки.

Студент замер в нерешительности, открыл было рот, но снова закрыл его и ничего не сказал. Он продолжал копаться в цилиндре и моторе. Жуйживьом заметил, что он вздрогнул и склонился над собственной рукой, как полчаса назад: длинная кровоточащая рана рассекла ему ладонь. Студент повернулся к профессору; он не плакал, только стал белый как полотно, и губы позеленели.

– Меня мотор укусил… – пролепетал он.

– Что вы такое ему сделали?

– Ничего я ему не делал… – сказал практикант и положил самолет на песок. – Больно.

– Покажите, что там у вас.

Практикант протянул руку.

– Дайте-ка ваш платок, – сказал профессор.

Студент достал свою грязную тряпку, и Жуйживьом с грехом пополам забинтовал кровоточащую руку, выказывая при этом все признаки отвращения.

– Так лучше?

– Вроде… – сказал студент.

– Я сам запущу его, – сказал профессор.

Он подобрал самолет и умело завел мотор.

– Обхватите меня за туловище! – заорал он, стараясь перекричать рев машины.

Студент схватил его обеими руками и прижал к себе. Жуйживьом отрегулировал впускной клапан, и винт закрутился так быстро, что края лопастей окрасились в бордовый цвет. Студент вцепился в профессора: тот едва стоял на ногах от вихря, поднятого пропеллером.

– Запускаю! – прокричал Жуйживьом.

«Пинг-903» рванул ввысь и пропал из виду. Потрясенный студент выпустил профессора и с размаху сел на песок. Он сидел, уставившись в одну точку – туда, где исчез самолет. Жуйживьом шумно перевел дух.

– У меня рука болит, – сказал практикант.

– Размотайте эту тряпку, – велел профессор.

Рана на ладони зияла, раскрыв свои припухлые зеленоватые створки. В середине разрез был черно-красный и уже пенился маленькими быстрыми пузыриками.

– Эге! – сказал Жуйживьом, взяв студента за руку. – Надо немедленно обработать.

Вскочив на свои хилые ноги, молодой человек припустил вслед за профессором к отелю Баррицоне.

– А как же самолет? – спросил он.

– Судя по всему, он летает, – ответил Жуйживьом.

– Но он вернется?

– Надеюсь. Я его запрограммировал.

– Он очень быстро летает…

– Очень.

– Как же он остановится?

– Понятия не имею… Я об этом не подумал.

– Наверно, это песок во всем виноват… – сказал практикант.

Внезапно послышался резкий звук, и в метре над ними что-то просвистело; потом грохнул взрыв, и в окне ресторана вызвездилась дыра в форме самолета. Изнутри донесся звон падающих и разлетающихся вдребезги бутылок.

– Я – вперед, – сказал Жуйживьом.

Студент остановился и посмотрел вслед черному силуэту профессора, который летел со всех ног по склону. Над его старомодным рединготом мелькал воротник желтой рубашки. Профессор дернул дверь и скрылся за ней. Практикант снова взглянул на свою руку и ринулся вниз тяжелыми, неуклюжими скачками.