Текст книги "Александровский cад"

Глава 28

Потом была больница. В первый же день на Танином столике появились цветы от Лешки. А когда Таня, наконец, полностью пришла в себя, то первое, что она увидела, – счастливое лицо Казарина, сидевшего напротив. Он тут же попытался взять ее за руку, но она не дала ему этого сделать и отвернулась.

– Как ты мог? – еле слышно прошептала она.

– Что «мог»? – не понял Лешка.

– То самое. Я тебя видела… с этой.

Казарин ничего не понял:

– С кем?

– С артисточкой!

Лешка горько улыбнулся и тяжело вздохнул:

– Ой, глупая! Да ты же ничего не знаешь!

И он рассказал ей все, что произошло с ним за то время, пока они не виделись: и про цыган, и про алмаз, из-за которого все и произошло, и, конечно, про Лилю.

– Жалко ее, хороший она была человечек… Из-за меня погибла, понимаешь?

Танька ничего не ответила. В ее глазах стояли слезы.

Лешка отвернулся к окну и сделал вид, что старательно рассматривает деревья, людей в парке и даже скамейки вдоль главной аллеи. Постепенно его взгляд сфокусировался на гражданине в шляпе, который кормил голубей хлебными крошками. При виде этого человека в Лешкином мозгу как вспышка возникла картина: ипподром… Барон говорит с человеком, которого Лешка видит только со спины… тот поворачивается… это Коган.

– Что ты сказала? – переспросил Лешка, неотрывно глядя в окно.

– Жалко как ее, а я-то дура…

Но Лешка не дал ей договорить и бросился к двери.

– Ты куда? – только и успела прошептать Таня.

Казарин остановился на пороге:

– Я же про Когана совсем забыл! Коган это! – кинул на ходу Лешка и вылетел пулей из палаты.

Скамейка уже была пуста, и лишь шелестящая на ветру газета говорила о том, что кто-то только что здесь был…

Через час Лешка стоял в сквере напротив ювелирного магазина Когана. Улучив момент, Казарин подошел к двери и бросил письмо в почтовый ящик. После этого он зашел в телефонную будку, положил носовой платок на мембрану трубки и набрал номер.

– Алло, антикварный магазин, – ответил на другом конце знакомый голос.

Лешка вытер вспотевший лоб и дрожащим от волнения голосом произнес:

– Здравствуйте, можно попросить Зиновия Ефимовича?

– Можно. Зиновий Ефимович – это я! С кем я имею честь говорить?

– Зиновий Ефимович, вы сегодня почту проверяли?

– Нет, а что? Кто вы?

Казарин выждал паузу:

– Будьте любезны, загляните в почтовый ящик.

Он повесил трубку, вышел из телефонной будки и стал наблюдать за магазином. Через минуту Коган вышел на улицу. Оглядевшись по сторонам, он извлек почту из ящика на двери. Лешкино письмо лежало сверху. Ювелир еще раз огляделся и вернулся в магазин…

Время шло, но Коган не появлялся. Начало вечереть, а вскоре и вовсе стемнело. Казарин уже стал волноваться: не ошибся ли он? Ведь если Зиновий Ефимович был замешан в преступлении, то он должен был обязательно что-то предпринять.

Скамейка в сквере была жутко неудобной. Лешка пытался внимательно следить за дверью магазина, но затекшая спина давала о себе знать: ему то и дело приходилось разминать поясницу. Последние трамваи оглашали город прощальным перезвоном, и на Волхонке не было ни души. В какой-то момент Казарин провалился в глубокий сон, как вдруг тяжелая рука легла на его плечо. Лешка вздрогнул и вскочил со скамейки. Перед ним стоял милиционер.

– Здесь спать не положено, – пробасил постовой.

– А я и не спал.

Милиционер сдвинул фуражку на затылок и рассмеялся.

– Ну да?… А что же ты делал?

Лешка мучительно соображал, что ответить.

– Я… это… стихи сочиняю. Девушка тут моя живет.

Милиционер заулыбался.

– Да ну! – В его глазах появился живой интерес. – Сочинил?

Лешка кивнул:

– Сочинил.

Постовой сел рядом на скамейку.

– Слушай, ты даже не знаешь, как тебе повезло. Я ведь тоже, того… – Милиционер сделал замысловатый жест рукой.

Лешка удивленно посмотрел на постового.

– Что «того»?

«Тьфу ты, черт, ненормальный!» – мелькнуло у него в голове.

Милиционер как будто прочитал его мысли.

– Да нет! Все в порядке. Я в том смысле, что тоже вроде как поэт.

Лешка присвистнул, а про себя подумал: «Ну вот, теперь не отвяжется!» Он понимающе кивнул милиционеру, а сам снова вперил взгляд в дверь антикварного магазина.

Но постовой не унимался. Он толкнул Лешку в бок и неожиданно заявил:

– Читай.

Казарин не понял:

– Что?

– Стихи, – как само собой разумеющееся пояснил служивый. – А потом я тебе свои прочту.

Лешка в отчаянии посмотрел в сторону магазина. Свет за витриной погас.

– Ну, чего же ты? Читай, – не унимался блюститель порядка.

Лешка задумался:

– Прямо здесь?

– Прямо здесь.

Лучший ученик 10 «А» уже приготовился поразить милиционера чем-нибудь из школьной программы, как вдруг заметил, что дверь антикварного магазина открылась и Коган вышел на улицу. Ювелир запер двери и быстро зашагал в сторону Ленивки.

– Ладно, – торопясь, сказал Лешка и задекламировал первое, что вспомнил из раннего Маяковского:

 
Над землей огней до неба…
В синем небе звезд до черта.
Если б я поэтом не был —
Я бы стал бы звездочетом.
 

Милиционер рассмеялся:

– Это ж разве стихи? Вот послушай, какие бывают стихи. – Он подсобрался и с чувством прочел:

 
Когда товарищ Сталин
Ведет страну вперед,
Ты должен быть из стали,
Любить жену, народ.
А если враг прорвется сквозь тучи и леса…
 

В этот момент Лешку совершенно не волновало, что будет после того, как «враг прорвется». Правда, он одобрительно закивал.

– Глубоко. – Он вскочил со скамейки. – Товарищ милиционер, побегу я, а? Мне и так от отца влетит.

Эти слова Лешка произносил, уже заворачивая за угол. Обиженный милиционер тяжело вздохнул, тоже поднялся со скамейки, поправил форму и направился в другую сторону, продолжая бормотать стихи себе под нос.

Лешка пробежал проходным двором и выскочил на Волхонку. Он успел заметить, как ювелир вскочил на подножку трамвая, и устремился за ним.

Коган вышел у метро «Дворец Советов», зашел в новенький вестибюль, купил билетик и спустился на перрон. Выждав время, Лешка последовал за ним, еле-еле успев проскочить в соседний вагон. За ним протиснулся внушительного вида мужчина. Здоровяк отдышался, подмигнул Лешке как старому знакомому, достал газету и встал напротив.

Так они доехали до «Комсомольской». Здесь Коган вышел на улицу и купил в кассе билет на электричку. Лешка тоже направился к кассе, но неожиданно заметил, что здоровяк, с которым он ехал в одном вагоне, неотступно следует за ним. Казарин заподозрил неладное.

«Следят, гады!» – пронеслось у него в голове. чтобы проверить свои опасения, Лешка свернул в сторону буфета. Детина повторил его маневр, но Казарин успел спрятаться за колонной. Через минуту он решил выглянуть из-за нее. Здоровяк как ни в чем не бывало пил чай и жевал бутерброд. Лешка облегченно вздохнул и пошел на перрон…

Коган все еще топтался у расписания загородных электричек, изучая маршрут южного направления. Когда открылись двери электрички «Москва – Кратово», ювелир зашел в нее один из первых и занял место у окошка. Казарин последовал за ним, но остался в тамбуре, стараясь не терять из вида спину Зиновия Ефимовича.

В поздний субботний вечер вагон был набит битком, так что Лешка легко затерялся за чужими спинами.

Отмахав восемь станций, электричка подкатила к Малаховке, где, наконец, Коган поднялся и направился к выходу.

На перроне было тихо и безлюдно. Сошедшие с электрички дачники быстро растворились в темноте привокзальных тропок. Коган постоял, медленно застегивая пуговицы своего старенького плащика и так же не торопясь, направился в сторону ближайшего поселка.

Когда ювелир скрылся в темноте, Казарин осторожно двинулся следом.

Фонари встречались все реже и реже, и наконец наступила кромешная тьма. Примерно километр Лешка шел почти на ощупь, напрягая слух и зрение, чтобы не потерять старика из виду. Постепенно он все лучше стал различать его сгорбленную фигуру на фоне изгородей и редких светящихся окошек дачного поселка.

Неожиданно за его спиной что-то хрустнуло. Казарин остановился и прислушался. Вокруг не было ни души. Тишина ночи нарушалась только треском кузнечиков да редким лаем собак. Лешка еще раз осмотрелся, но ничего не заметил.

Тем временем Коган подошел к одной из дач, нашарил в кармане ключи, зашел в палисадник и прикрыл за собой калитку. Скрипнула дверь, в доме зажегся свет, и почти сразу распахнулось окно. Казарин вышел на аллейку, пересек тропинку, ведущую к дому, и через незапертую калитку проник в сад. Легкая тень вслед за ним скользнула мимо кустов сирени. Но Лешка ее не заметил, потому что все его внимание было приковано к окну, из которого лился мягкий свет. Затаив дыхание, Лешка подобрался поближе к окну. Он осторожно оглянулся и, подтянувшись на руках, прыгнул в комнату. В это же мгновение на его голову обрушился удар, и Лешка потерял сознание…

Когда Казарин пришел в себя, в комнате горел только торшер. Окно было закрыто и завешено плотной шторой. Сам он лежал на полу у дивана со связанными руками и ногами. Конец веревки был обмотан вокруг диванной ножки. Голова нестерпимо болела. Коган расхаживал по комнате, собирая вещи в большой дорожный саквояж.

– Ну что, сыщик, очухался?

Лешка попытался подняться. Коган остановился и вынул из-за пояса наган.

– Даже и не думай!

Щелкнул курок. И только тогда Коган достал из кармана смятое письмо, которое Лешка утром положил в его почтовый ящик.

– Стало быть, «пять тысяч, или милиция узнает о кремлевских камушках», понимаете ли вы меня? Твоя малява? – угрожающе спросил Зиновий Ефимович.

– Моя.

Коган кивнул:

– Я сразу смекнул, чья это работа… – Ювелир смял записку и сунул ее Лешке под нос. – Еще комунибудь об этом рассказывал?

Лешка отрицательно мотнул головой.

– Подумай хорошенько!

– Нет, никому.

Коган отбросил записку и продолжил собирать саквояж, ссыпая в него ювелирные украшения.

– Впрочем, для тебя это уже не важно, – пробормотал Зиновий Ефимович.

Лешка насупился:

– Как знать…

Ювелир усмехнулся:

– Да никак! Пущу тебе, дураку, пулю в лоб – на том и сказке конец, понимаете ли вы меня.

– Чего ж не пускаете?

Коган даже приостановился:

– А ты, я гляжу, торопишься?

Лешка пожал плечами:

– Да нет… Только не убьете вы меня! Шума побоитесь. А так бы уже давно застрелили, господин Барон.

Коган грузно опустился на табурет. По его лицу Казарин понял, что попал в самую точку.

– Умный, гаденыш… – Зиновий Ефимович пристально посмотрел на Лешку. – Да я-то умней…

Не договорив, Коган встал, вышел на кухню и, чем-то громыхая, продолжил разговор:

– Все продумал; выследил, значит, Барона? – В его голосе звучала издевка. – «Барон»!

На кухне послышался звук льющейся на пол жидкости.

Пока Зиновия Ефимовича не было в комнате, Казарин тщетно пытался освободиться от пут. Веревка не поддавалась. И тут его осенило: Лешка головой уперся в выступ дивана и попробовал приподнять его так, чтобы ножка оторвалась от пола. Старинный диван стоял как вкопанный.

А Коган за стеной продолжал что-то плескать на пол.

– Насчет коллекции – это ты точно сообразил. Моя работа, – донеслось из кухни.

Лешка наконец сумел упереться каблуком в выступ половой доски и спиной что есть силы надавил на диван. Небольшой щели хватило, чтобы веревка проскользнула под ножкой, и теперь оставалось только развязать руки.

– А цыгане лихо сработали. Все, что большевички приготовили, мы и прибрали…

Лешка лихорадочно пытался растянуть веревку. Но чтобы Коган не заподозрил неладное, он продолжил вести с ним диалог через стену:

– Цыган-то зачем убивать надо было?

На кухне что-то упало и разбилось.

– Цыган? А как без этого: когда девчонка твоя к ним заявилась – стало ясно, что милиция у них уже на хвосте…

На кухне опять что-то полилось на пол. Коган продолжил:

– Да и поступили они некрасиво. Скрысятничали, понимаете ли вы меня, камушки. Эх, если бы конюх Миша аккуратнее подрезал цыганочку – ни в жизнь ты бы меня не нашел.

Лешка на секунду замер.

«Так это конюх Лильку… Гадина!» – пронеслось у него в голове. Теперь все стало ясно. Но оставалась еще одна загадка…

– А откуда вы узнали, что алмазы повезут именно в тот день? – спросил Казарин и еще яростнее начал растягивать веревку. Но чем больше он манипулировал руками, тем крепче становился узел.

Коган на секунду задумался, а потом ответил:

– Есть у нас свой человек в Кремле. Напоследок я тебе о нем расскажу. Очень удивишься…

Он вернулся в комнату с большим бидоном в руках и начал расплескивать содержимое на пол. Резкий запах ударил Казарину в нос.

– Керосин? – удивился Лешка.

– Первый сорт!

И тут Лешка понял все. Его руки за спиной судорожно заработали вновь, однако путы оставались крепкими.

Ювелир закончил расплескивать керосин и достал спички. Правда, сразу поджигать дом он не стал. Зиновий Ефимович присел на корточки перед пленником и неожиданно спросил:

– А хочешь, я тебе те самые камушки покажу? Хочешь?

Чтобы выиграть время, Лешка кивнул:

– Хочу.

Коган подмигнул и распахнул саквояж. Он извлек из него большую жестяную коробку, в которой раньше хранилась черная икра. Ломая ногти, Зиновий Ефимович содрал крышку.

Пользуясь тем, что ювелир был полностью поглощен своим занятием, Казарин безостановочно продолжал растягивать веревку, краем глаза наблюдая за ним. Коробка открылась, Коган поднес ее поближе к лампе, и на его алчном лице отразились яркие блики драгоценных камней. Алмазы лежали на дне один к одному и переливались всеми цветами радуги. Зиновий Ефимович как завороженный смотрел на них, словно забыв обо всем на свете.

– Вот они, хорошие!

Не сводя глаз с бриллиантов, он сунул коробку Лешке под нос.

– Все эти камни – мусор. Ерунда. А вот этот… – Коган вынул бриллиант, который нашла Лилька, и стал рассматривать его на свет. – Эх ты, щенок! Ты даже не знаешь, что это за камень!

Казарин смотрел на старого ювелира, на бриллиант, на содержимое коробки, и в его сердце начала закипать жгучая ненависть ко всем этим камням, принесшим столько несчастья ему и его близким. Драгоценности лежали в сантиметре от Лешки, но он не мог до них даже дотронуться.

– Ладно! Полюбовался, и будет!

Коган захлопнул крышку, бережно положил коробку в саквояж, перекрестился и чиркнул спичкой. Лешка с ужасом смотрел на мерцающий огонек. Умирать ему совсем не хотелось.

– Не понимаю я вас, Зиновий Ефимович. Если вы все про меня знали – чего ж в лесу не пристукнули? Бандиты-то ваши чего за мной через всю Москву тащились?

– Какие бандиты? – нахмурился ювелир. – Ты что городишь?

– Да те самые. Я того, здорового, еще в метро приметил.

Зиновий Ефимович машинально потушил огонь. В его глазах появилась тревога, и в этот момент раздался стук в дверь, а на улице послышались голоса:

– Откройте, Коган, вы окружены!

Коган метнулся к окну:

– Навел, гаденыш?

Зиновий Ефимович вновь дрожащими руками чиркнул спичкой, но она сломалась. Он попытался зажечь еще одну, но пальцы его не слушались. В дверь начали стучать сильнее. Сломанные спички летели на пол одна за другой. Наконец Когану повезло: сера вспыхнула.

Лешка понял, что еще немного – и будет поздно. Он согнул связанные ноги и со всей силы ударил ювелира в колени. От неожиданности тот потерял равновесие и опрокинулся на спину. Однако горящая спичка выскользнула из его рук, упала на пол, и огонь моментально вспыхнул по всему дому. Пока Казарин распутывал веревки, Коган успел поднять пистолет и выстрелить. Дикая боль пронзила плечо, и Лешка потерял сознание.

Лешка открыл глаза на носилках возле кареты «скорой помощи». Рядом с ним курил тот самый здоровяк, которого он видел в метро и на вокзале. Казарин приподнялся на локтях и тут же застонал от острой боли.

– О, очухался хлопчик! – Здоровяк улыбнулся и бросил папиросу на землю. – А мы уж думали – усе, каюк.

Стараясь вновь не потерять сознание, Лешка неотрывно смотрел на горящий дом, на мечущихся в ночи дачников, милиционеров и пожарных. Постепенно он вспомнил все, что с ним произошло в последние часы.

– А где Барон? – еле прошептал он.

– Кто? – не понял здоровяк и тут же, сообразив, о ком спрашивал Лешка, махнул рукой в сторону. – А, этот!

Лешка посмотрел туда, куда указывал его «охранник». Там, на земле, сидел Коган. Возле него суетились несколько человек.

– Дед-то оказался крепкий. На прорыв пошел, жариться вместе с тобой не захотел. – Здоровяк решил пояснить Лешке, как прошла операция. – Мы когда дверь взломали, только тебя в комнате обнаружили. А он через террасу заднюю ушел. Достали его уже за забором…

Глава 29

Теперь настала Лешкина очередь лежать в больнице. В его палате перебывал весь класс, включая Веру Чугунову, которая стояла в сторонке и, пока ребята рассказывали последние новости, все время вздыхала, глядя на Лешкину рану. Не приходил только старик Варфоломеев. Герман Степанович так переволновался из-за всей этой истории, что с сердечным приступом тоже попал в больницу.

Томясь от вынужденного безделья, Казарин вновь и вновь перебирал в голове все события минувшей недели. Он был очень благодарен сотрудникам кремлевской комендатуры, которые по приказу Шапилина следили за ним до самой дачи Когана. Ведь если бы не они, неизвестно, как повернулись бы события той ночью.

А еще Лешка благодарил Бога, что Танька все разболтала отцу. Он мог ее поблагодарить хоть сейчас: она лежала в той же больнице, этажом выше. Но врачи строго-настрого запретили Лешке ходить, и поэтому ему ничего другого не оставалось, как мысленно продумывать хвалебную речь в Танькину честь.

В свой адрес похвал он уже наслушался вдоволь. Бриллианты вернули в Алмазный фонд на следующий день после пожара на даче. А к Лешке все шли и шли «ответственные товарищи», чтобы похлопать его по здоровому плечу и похвалить за отвагу.

Казарина огорчало лишь одно: отца по-прежнему не отпускали из тюрьмы, и о нем не было никаких вестей. Но однажды, когда Лешке уже разрешили вставать, в его палате послышался знакомый до боли голос:

– Ну что, сын, болеешь? – В дверях стоял исхудавший отец.

Они кинулись друг другу в объятия.

– Говорят, ты тут без меня в историю попал?

– Кто бы говорил! – рассмеялся Лешка. Он обнял отца еще крепче и тихо прошептал: – Батя, как же я по тебе соскучился!..

Прошла неделя, затем другая. Закончился май, и наступил июнь. Впереди маячили выпускные экзамены и поступление в институт.

Поправившие свое здоровье Алексей и Татьяна сидели на диване в квартире Шапилиных и штудировали русскую литературу. Вернее сказать, изучение классиков российской словесности было нужнее Таньке: ее познания в этой области оставляли желать лучшего.

– Если ты сейчас не поймешь образ Болконского, считай, что на экзамене пролетела. – Лешка очертил карандашом абзац в учебнике и подвинул его подруге. – Читай от сих до сих и помни: Капа всех будет гонять на экзамене по «Войне и миру».

Таньке было смертельно скучно. Она отодвинула учебник и заявила:

– Да чего тут понимать? Эгоист твой Болконский, как все мужчины: отвез молодую жену с ребенком к отцу в деревню, а сам – на войну.

Лешка кивнул:

– Молодец. Вот так ответишь, и пара обеспечена.

Таня откусила яблоко и, дурачась, погладила Лешку по голове.

– Лешечка, а вот скажи: ты бы тоже меня бросил, как Андрей?

Лешка покраснел:

– При чем здесь я?

– Нет, ну ответь: бросил бы или нет?

Казарин покраснел еще больше и буркнул в ответ:

– Сама знаешь…

Танька обняла Алексея за шею и вдруг крепко поцеловала его в щеку. Он не успел опомниться, как она уже вскочила с дивана и, смеясь, закружилась по комнате.

– Если бы девчонки в классе знали, что я уже целовалась, – вот ужас-то какой был!

Лешка отложил книгу и тоже рассмеялся.

– А ты расскажи.

Танька вдруг стало очень серьезной.

– Ты зря веселишься. Знаешь, как иногда хочется с кем-нибудь поделиться? И, вообще, какой смысл в любви, если об этом никто не знает?

– Делись со мной!

Лешка подошел к патефону и поставил иглу на пластинку. Зазвучал вальс, Казарин сделал учтивый поклон, на который Шапилина ответила реверансом, и пара закружилась по комнате. Внезапно они остановились возле окна, и их губы встретились в первом настоящем поцелуе…

Из-за громкой музыки они не услышали, как открылась входная дверь и в квартиру вошел Шапилин. Повесив шляпу на вешалку, Петр Саввич направился в кабинет, но, увидев сквозь приоткрытую дверь целующуюся пару, замер на месте. Его лицо окаменело. С минуту он наблюдал за ребятами, а затем молча двинулся дальше.

Музыка закончилась, иголка соскочила с пластинки, и это заставило ребят очнуться. Лешка посмотрел на часы и хлопнул себя ладонью по лбу:

– Оба! Чуть не прозевал.

Он бросился в прихожую и быстро стал натягивать свои парусиновые туфли. Таня выскочила за ним.

– Ты куда?

– Я сейчас вернусь. Ровно через пять минут.

Шапилина перегородила собой входную дверь.

– Не пущу…

Казарин нежно обнял подругу.

– Да не переживай. Жди и будешь вознаграждена. Можешь даже дверь не запирать.

Лешка чмокнул Таньку в лоб и кубарем скатился по ступеням.

Возле Успенского собора его ждал одноклассник Василий.

– Достал?

– Достал. – Васька протянул ему два билета в кино.

– Васька! – восхищенно воскликнул Казарин. – Ты… ты настоящий друг! Как тебе удалось?

– А-а! – отмахнулся Сталин. – Я Власика попросил. Там очередь со вчерашнего вечера. Не прорваться.

Лешка пожал другу руку и бросился обратно. Его переполняло чувство гордости, ведь в его кармане лежали два билета на новый фильм с Любовью Орловой, которую Танька боготворила.

Дверь в квартиру Шапилиных оказалась не заперта. Лешка отдышался и на цыпочках вошел. Ему очень хотелось сделать сюрприз, но в гостиной Тани не оказалось. Зато из-за дверей кабинета Петра Саввича доносился разговор на повышенных тонах. Лешка уже хотел было постучать, как вдруг услышал голос Шапилина:

– Я еще раз повторяю: он не должен больше появляться в нашем доме!

– Но почему? – жалобно спросила Таня.

Возникла пауза, а затем опять послышался голос Петра Саввича:

– А ты не понимаешь?

– Нет, и не хочу понимать!

– Объясняю еще раз. – В голосе Шапилина зазвучали металлические нотки. – Я не желаю, чтобы моя дочь крутила романы с сыном какого-то шофера!

Лешка чуть не потерял сознание.

– Папа, как ты можешь?

Алексей не мог видеть Таниного лица, но он ясно представил себе, как в этот момент задрожали ее губы.

– Я все могу! Все! Я не для того работал как проклятый и даже не женился вновь. У тебя должна быть достойная пара. Я вижу, куда ваши отношения клонятся!..

Из-за двери послышались всхлипывания.

– Не смей сопли разводить! – крикнул Шапилин. – Все! Баста! Еще раз увижу его в своем доме – вместе с папашей сгною в лагере!

Неожиданно перед Лешкой распахнулась дверь, и Петр Саввич оказался лицом к лицу с Казариным.

– А-а-а-а! – смутился Шапилин, но тут же нашелся: – Ну вот, вопрос решился сам собой. Заходите, молодой человек. А вы, барышня, оставьте нас…

Танька, потупившись, выскользнула в коридор и ушла в свою комнату.

Разговор был недолгим. Через двадцать минут Лешка вышел из кабинета. Его лицо было серым и безжизненным. Казарин медленно прошел по коридору до входной двери. Он ждал, что Таня выйдет попрощаться. Но в ее комнате было тихо, лишь силуэт на дверном стекле выдавал ее присутствие. Таня так и не появилась. Лешка обернулся – Шапилин стоял на пороге и смотрел ему вслед.