Текст книги "Командировка"

– Ну и как, охотно идут?

– Платят же… не то, что в украинской армии.

– И вы ничего не предпринимаете?

– Кто «мы»?

– Ну, вы, депутаты, Миша Спис.

– Миша предложил свою организацию ввести в состав Союза рабочих. Киев сразу отреагировал: подрыв безпеки… Боятся вооруженных рабочих.

Рассказывая, Анастасия Карповна к чему-то прислушивалась.

– У нас тут постреливают.

– Разборки?

– Не только… В городе уже обозначились две армии. Идет негласное соперничество: кто больше на свою сторону перетянет молодежи.

– И какая армия берет верх?

– Пока равновесие. Все выяснится, когда пойдет стенка на стенку.

– И когда же?

– Когда горючий материал станет сухим.

– Тогда, чтоб не дошло до крови, быстрее избирайте свою власть.

– Изберем, – отвечала она и уже по-семейному: – Может, довольно политики? Скоро светает…

На рассвете они уснули… Вечера повторялись, а зачастую и ночи. В один из вечеров по телевизору гнали рекламу, убогую, нудную, скучную – смотреть было нечего. Анастасия Карповна предложила телевизор выключить.

– Реклама сейчас закончится, – сказал Иван Григорьевич.

– Тогда начнут нас агитировать в чужую веру, – напомнила она.

– Вот и поглядим, как это у них получается.

Мелькнули последние кадры рекламы о детских подгузниках, и смазливая дикторша объявила:

– Начинаем ежедневную передачу «С любовью к богу» из цикла «Христианские чтения». Цикл ведет проповедник евангелической церкви доктор богословия Эдвард Смит.

Зазвучала, нарастая, протяжная музыка, молодой певец с цыганской внешностью хорошо поставленным голосом запел:

 
Я бiльшого щастя не знаю,
Як жити в душ!! з Хрестом.
 

– Как голос? – спросила Анастасия Карповна и, не дожидаясь ответа, похвалила: – Талант! Кстати, это наш земляк Олег Смалько, солист областной филармонии. Безбожник, какого поискать.

Еще звучал его бархатный голос, а на экране уже красовался американский гость. Иван Григорьевич сразу же узнал в нем своего старшего сына, капеллана. Как и в прошлый раз, проповедь он читал по-украински. Американца в нем выдавал акцент. Было заметно, что проповедь он читал по тексту, написанному латинскими буквами.

Как ни пытался Иван Григорьевич скрыть волнение – не получилось.

– Я хочу с этим проповедником встретиться, – пожелал он.

– Ваня, это уже блажь. Он американец!

– Но он не в Америке, а в областном центре.

– Зачем он тебе?

– Нужен.

– Тогда выздоравливай. Ребята что-то придумают.

– Он мне нужен сейчас.

– Ну, не сию же минуту?

И вдруг за окном, не дальше, как у калитки, раздался выстрел.

Анастасия Карповна сорвалась с дивана, бросилась к выключателю.

– На пол! – успела крикнуть.

В доме стало темно. «Вот тебе и спокойная квартира!»– подумал Иван Григорьевич, лежа на полу и рассматривая окна. Стекла вроде целы. Тогда куда стреляли?..

Глава 21

– И все же надо узнать, кто стрелял. Может, там раненый? Может, ему нужна помощь? – Иван Григорьевич решительно поднялся, направился в прихожую.

– Нет! – Анастасия Карповна схватила его за руку. – Ты, Ваня, наивный, как дитя. Ты в какую страну вернулся? Тебе, вижу, неведомы наши порядки. Бежать на выстрел, значит, бежать под пулю. Подождем.

Подождали. Не включая люстру, перебрались в кресла. За окнами слабыми кроваво-красными огнями обозначил себя когда-то непрерывно работавший город. Иван Григорьевич помнил, как металлургический завод выдавал вечернюю плавку. Тогда все небо преображалось. Оранжевый свет раскаленного металла был виден далеко в степи, за Днепром, за плавнями. Город жил, вливая в сердца неиссякаемую бодрость. Люди верили в лучшее, которое обязательно будет, меньше болели, и в каждой семье были дети.

Вскоре после выстрела к дому подъехала машина. Анастасия Карповна узнала:

– Миша!

Иван Григорьевич словно очнулся. Пока ждали, – кто-то же должен появиться! – он опять был во власти воспоминаний. Из головы не выходил Эдвард. «С каких пор он, капеллан-католик, проповедник евангелической церкви? Возможно ли такое?» Видимо, применительно к России – возможно. Американцы, поселившиеся в Прикордонном, называют русских «странными навеселе». Но не менее странно ведут себя и американцы: пьют мало, а если и пьют, – чтобы тоже быть навеселе, – стараются забраться в укромное место, обычно в загородный ресторанчик под названием «Корчма», и там под опекой церберистых телохранителей утоляют алкогольную жажду.

Но все же, что они делают, делают осмысленно, трезво, хотя на первый взгляд в их действиях очень мало логики. Скажи прикордонцу, что по областному телевидению выступает капеллан американской армии и к тому же проповедник не своей церкви, трезвый прикордонец не поверит: нет логики. У вчерашнего работника ВПК укоренилось мнение, что все американцы от президента до последней проститутки мыслят логически. Несомненно, логически мыслил и капеллан Смит. На Украине он появился неслучайно. Случайностью могло быть то, что он появился именно в этом областном центре, на родине отца и его предков, случайностью было и то, что отец его увидел на экране телевизора в мантии проповедника…

Миша открыл дверь своим ключом, зажег свет в прихожей, увидел на вешалке пальто своей тетки с норковым воротником и знакомую куртку «аляску», громко позвал:

– Дома кто есть? – В голосе – наигранная бодрость.

– Все дома, – отозвалась Анастасия Карповна.

– А почему в потемках?

– Стреляют, Мишенька.

Племянник опять с наигранной бодростью:

– Так уж и стреляют. Один только раз.

Миша снял свою пятнистую куртку, влажной от снега рукой пригладил черные густые волосы. Включил в зале свет. В руке он держал слепленный из цементного раствора камень.

– Взгляните, Иван Григорьевич, что это?

Камень показался мягким, как пластилин, и вовсе не из цементного раствора.

– Какой-то прибор, замаскированный под камень.

– Точно! «Жучок». Прилепили его на ваше оконное стекло. Кто-то пожелал прослушивать ваши разговоры.

– А кто? Зачем? – Анастасия Карповна была возбуждена. В ее голосе все еще чувствовался испуг.

– Этот «кто» лежит у вас под окном. А вот зачем – он уже не ответит. Мы, как ты, тетя, знаешь, на всякий случай выставили охрану. – И к Ивану Григорьевичу: – Прежде всего, извините за бестактность, следует сначала поинтересоваться, как ваше здоровье?

– Слава богу.

– Тогда я вас попрошу одеться и посмотреть: а вдруг вы этого установщика опознаете? Но предупреждаю заранее, всем говорите: сегодня ночью здесь не было никаких выстрелов и, тем более, трупов.

Убитый лежал под кустом занесенной снегом сирени. Над убитым уже колдовали двое – обыскивали. Иван Григорьевич понял, что это и есть та самая охрана, о которой упоминал Миша.

– Ну что? – спросил обыскивающих.

– Пусто.

– Оружие?

– Заточка.

– И как ты его опередил?

– Игра со смертью, Миша, любит ловких, – ответил охранник, разгибаясь. Он был высокого роста, рукаст. Такие ребята обычно преуспевают в баскетболе.

– Несите в гараж. Досмотрим.

В гараже за плотно закрытой железной дверью с убитого сняли одежду.

– Знаком?

Вопрос был к Ивану Григорьевичу. Убитому было лет сорок. Лицо смуглое, испитое, старческое. На правом плече татуировка – четыре церковных купола с крестами. На запястье левой руки – две ломаные стрелы-молнии.

– Видать, служил в войсках связи, – сказал высокий охранник. – Когда-то и я по дурости дал на своей руке выколоть артиллерийскую эмблему.

Иван Григорьевич пристально всматривался в лицо убитого. Глаза уже потускнели, рот, полный металлических зубов, широко раскрыт. Судя по небрежной работе, зубы вставлены тюремным стоматологом.

– Ну, как?

– Не встречал.

– Будем искать, какая фирма его подослала.

– А при чем тут фирма?

– В нашем городе, Иван Григорьевич, решают иностранцы, кого пощадить, а кого убрать. Киллеры, как правило, местные.

– Печально.

– Это уже наша трагедия, Иван Григорьевич. Убивает свой своего. Чаще всего, украинец украинца. А первопричина – инофирмы. Там ребята бойкие. Им-то что – сидят себе в уютных офисах, под охраной. Прикидывают, что еще можно вывезти или разрушить. – И опять показал на труп: – А этот согласно наколкам с четырьмя судимостями, морда испитая – алкаш. Такой за бутылку продаст и мать родную, да и свою давно уже никчемную жизнь. Если б Юра замешкался, этот и Юру прирезал бы.

– Это уж точно, – баском отозвался Юра. – Примерно вот так в Афгане меня чуть не продырявили, правда, не заточкой, а ножом. С вечера, уже хорошо стемнело, стали вокруг дивизиона раскидывать минное поле. Сами знаете, как ночью минировать. Работа ювелирная. Увлекся. И вдруг – как сквозняком по сердцу. Мне потом ребята объяснили, что это ко мне подлетала смерть. Я резко повернулся, а надо мной уже нож… Во какую память мне оставил дух. – Он показал ладонь правой руки с розовым зарубцевавшимся шрамом. – С тех пор живу, оглядываясь.

– А что с тем душманом? – спросил Иван Григорьевич. Таких страстей в Пентагоне не услышишь.

– Ребята подоспели… И нож он выпустил уже мертвым…

Время торопило. Было не до воспоминаний. Миша распорядился, чтобы Юра сделал снимок убитого – на всякий случай,

– С вещдоками одна возня, – заметил второй охранник. Это был юноша лет шестнадцати, с прической под «крутого» – выбритые виски, короткая густая челочка.

– Все вещдоки – в кочегарку, – приказал Миша.

Иван Григорьевич догадался, что «вещдоками» был сам убитый и его одежда.

Пока охранники убирали следы маленького происшествия, Миша уже в доме просвещал тетиного квартиранта:

– Это, Иван Григорьевич, за вами охотятся. Умертвили Паперного. А он, как мы догадываемся, должен был вас сделать калекой, да не просто калекой. Те лекарства, которые для вас кто-то ему передал, никакого отношения не имеют к лечению воспаления легких. Они притупляют память. Так нам объяснил ваш лечащий врач. Но Рувимом Туловичем ваши недруги не ограничились. Вы, конечно, знали Васю-шофера, с ним вы работали в экспедиции.

– А почему «знал»?

– И Васи, говорят, уже нет в живых. Диагноз, как у Рувима Туловича: инфаркт. Это в двадцать-то шесть лет!

«Люся опять вдова», – с горечью подумал Иван Григорьевич о Васиной супруге.

Но уже на следующий день оказалось, что умертвили другого Васю и тоже шофера, работавшего в португальской фирме.

Три смерти в течение одних суток, не считая подосланного связиста, даже для крупного города – многовато. За годы, пока Иван Григорьевич работал в Америке, человеческая жизнь на его родине очень подешевела. А дешевеет она с регулярностью раз или два, а то и три в столетие. Дедушка, мамин отец, рассказывал, когда в девятнадцатом году в их губернский город нагрянули на тачанках хлопцы из банды гимназистки Маруси, они стреляли в людей ради забавы. Но то была Гражданская война, теперь же наловчились убивать без войн, потому что мертвого грабить безопасней, а если убивать только ради забавы, то для этого нужно было в нищете и бесправии тренировать мозг с раннего детства.

– А как узнали, что Паперные мертвы? – спросил Иван Григорьевич. Миша объяснил:

– Вчера к утреннему обходу Рувим Тулович не явился. Такого с ним еще не случалось. Позвонили домой – никто трубку не взял, хотя всегда брала Олеся Остаповна. Послали санитарку Дусю. Квартира оказалась открытой, замок цел. Потом приехала милиция. Установила: работали профессионалы. Во рту Олеси Остаповны нашли под коронкой крупинку какого-то серого вещества.

– Ты, Миша, лучше скажи: убийц найти сумеете? – прервала его Анастасия Карповна.

– Сначала сделают анализ, в частности, той же крупинки, – ответил Миша. – Завтра наши ребята едут в областной центр. Завезут в лабораторию.

– А что, на заводе нет своей?

– Есть. Но… вряд ли мы получим удовлетворительный ответ. С киллерами стараются не связываться. Современные киллеры, как вам известно, все реже пользуются огнестрельным орудием. И удавка – это всего лишь украинская экзотика. Сегодняшний киллер – это врач с академическим образованием. – И к Ивану Григорьевичу: – Пока вы живы, боюсь, что ваши недруги от вас не отступятся. От нежелательных свидетелей они избавляются.

– А в чем я могу быть свидетелем?

– Вы работали в «Экотерре». Как и шофер Вася. В эту фирму вас внедрил Славко Тарасович. Словом, подставил вас.

– Это не так, – возразил Иван Григорьевич. – Даже совсем не так. В инофирму я сам напросился. Там хорошо платят.

– А почему именно в «Экотерру»?

– По той же причине.

– Темните, Иван Григорьевич, – как равный равному заметил Миша. – Я не знаю, кто вы. Но догадываюсь: у нас одна задача. Мы тоже хотим знать, какие фирмы безжалостно и нагло расправляются с людьми. Следующая смерть, как я понимаю, будет ваша.

– Миша, – предупреждающе напомнила Анастасия Карповна. – Здесь не заседание Союза офицеров. Ты скажи другое: как Ивану Григорьевичу избежать опасности? Может, и верно стоит ему на некоторое время уйти в подполье?

– Это – мысль, – согласился Миша. – Но город наш пока еще не оккупирован войсками НАТО. Хотя все идет к тому. Неслучайно же американская фирма «Эйр» взялась реконструировать областной аэропорт, притом, под видом гуманитарной помощи. Ты, тетя, знаешь майора Дубину. Когда-то он служил в ЦУКАСе. Так он лишь бегло взглянул на реконструированную ВПП и сразу узнал почерк военных.

– Со своей стороны я тоже подскажу, – отозвался Иван Григорьевич, в душе радуясь, что Миша и его друзья по Союзу офицеров понимают, кто действует под крышами инофирм. – В «Экотерре» тоже парни военные. В экспедиции, куда меня, как ты говоришь, внедрил Сладко Тарасович, все трое – офицеры армии. Джери у них – геодезист, он же старший группы, Вилли – топограф, Леня – дозиметрист.

– Мэру об этом докладывали?

– Да, он интересовался, кто эти ребята. Я ему высказал первоначальную догадку, чем они занимаются.

– И чем же?

– Судя по маршрутам, подыскивали место для хранения радиоактивных отходов.

Миша, оценивая важность сказанного, тут же поставил ответ под сомнение резонным вопросом:

– Тогда зачем они сейчас с собой таскают дозиметрическую аппаратуру?

– Вот об этом Славко Тарасович не спрашивал.

– Не спросил, – подчеркнул Миша, – потому что мэр нашего военного города человек невоенный. А обязан был бы спросить. По долгу службы. Американцы выискивают что-то предметнее. И вы это, Иван Григорьевич, прекрасно знаете. Пожалуй, лучше, чем я.

– Миша, я не ношу погоны.

– Ладно, уточнять не будем, – сказал Миша. – И все же, что они выискивают? Мэру это знать необязательно. Он человек временный. А нам здесь жить всегда.

Иван Григорьевич ответил не сразу. Майор Спис болел за день завтрашний, и что завтра случится, ему полагалось знать сегодня.

– И все же… – повторил он.

– Хорошо, я скажу: американцы ищут утаенные от них ядерные боеприпасы. Они исходят из той предпосылки, что ушлые правители всегда что-то утаивают и от врага, да и от своего народа, тем более, такой важный гарант безопасности государства, каким является оружие массового уничтожения. Американцы предполагают, что, в частности, ядерное оружие где-то складируется. Вероятнее всего, под водами Днепра. Джери упоминал туннель под Енисеем.

– Упоминал по-русски?

– По-английски.

– Вы хорошо владеете английским?

– В пределах программы.

– Какой?

– Говоря вашими словами, уточнять не будем.

– Я тоже сначала было удивилась, – вмешалась в разговор Анастасия Карповна. – С профессором Холодцом объяснялся, как будто оба были из Чикаго. И Славко Тарасович, когда услышал, что наш школьный товарищ начисто забыл английский, возмутился: как так, в школе знал не хуже преподавателя, а после школы…

– После школы, Настя, все случается, – глубокомысленно заметил Иван Григорьевич.

– Вот именно! – с пафосом согласился Миша. – И вас, Иван Григорьевич, привела в родной город не только любовь к отеческим гробам… Так что если вам потребуется наша помощь…

Постояльца опередила хозяйка:

– Потребуется, Миша. – И объяснила: – По телеку, по нашему, областному, выступал какой-то проповедник. Иван Григорьевич желает с ним встретиться.

Миша удивился необычной просьбе, но пообещал твердо:

– Если желаете, встретитесь. Съездим в область. У меня там друг – священник, бывший политработник. Он организует. Вы только быстрее выздоравливайте.

– А тем временем проповедник уедет в Америку, – напомнил Иван Григорьевич. – Вот он мне может помочь.

– А мы, значит, не можем?

– Почему же?.. Мое дело касается, прежде всего, прикордонцев. Мне нужны будут специалисты. В частности, микробиологи.

– И как скоро?

– Чем быстрее их найдем, тем лучше для нашего дела.

И, почувствовав, что наступил благоприятный момент для признания, заговорил на лаконичном оперативном языке, когда всем все ясно, нужно лишь огласить план действий.

– Во-первых, – сказал он, – требуется установить, под крышами каких инофирм работают микробиологи. Во-вторых, где в нашем регионе строятся предприятия по переработке сельскохозяйственной продукции. В-третьих, нам нужна будет своя лаборатория…

Далеко за полночь Миша и его друзья покинули подворье Анастасии Карповны. Следов происшествия постарались не оставить, а вот «жучок», уже обезвреженный, вернули на место, рассудив так: электронный «жучок» та же наживка, на нее идет мелкая рыбешка, а мелкая может стать наживкой для крупной. А поймать крупную рыбу, и необязательно на данную наживку, только предстояло.

Глава 22

Лишь на пятые сутки после убийства состоялись похороны супругов Паперных. Несмотря на холодный пасмурный день, на улицу вышел почти весь город. Знали и уважали Рувима Туловича. Не одному десятку прикордонцев он спас жизнь.

В последние годы к нему все чаще обращались новые русские и новые украинцы, платили большие деньги – поддерживали больницу материально. Шли к нему со всякими болезнями. Стало модным ходить с венерическими, и он, хирург, умел лечить, а главное, хранить врачебную тайну. А за тайну, как известно, тоже неплохо платят. И все эти карбованцы, рубли, марки, доллары пополняли неофициальный бюджет больницы.

Другой на месте Рувима Туловича уже давно бы себе дворец выстроил, да не в степном, продуваемом холодными и горячими ветрами Приднепровье, а где-либо за бугром, на берегу Средиземного моря или же в Швейцарских Альпах, там, где вьет себе гнезда по соседству с московской киевская элита. Строят себе, конечно, и в Прикордонном, но лишь по английскому образцу: мой дом – моя крепость, крепость в буквальном смысле: с железобетонными стенами, бронированными дверями, с гранеными, в палец, решетками на узких, как бойницы, окнах, под стальной, из нержавейки, черепицей – внешне дворец похож уже не на крепость, а на приличное тюремное заведение. Из такого дворца можно будет отстреливаться, пока хватит боеприпасов.

Рувим Тулович, имея широкую известность, жил в панельной пятиэтажке, которую в бытность свою получил как молодой специалист. Сюда он привел жену-красавицу, фельдшерицу, чья родословная глубокими корнями уходила в далекое прошлое запорожского казачества.

Здесь родились и выросли их дети – Остап и Христя. С Остапом, энергичным, предприимчивым мальчиком, учился в одной школе Миша Спис. Остап был на три года старше Миши, но играли они в одной футбольной команде. Миша потом поступил в Ленинградское артиллерийское техническое училище, служил в Ракетных войсках стратегического назначения, окончил артиллерийскую академию имени Дзержинского, вернулся в Прикордонный военпредом.

Остап же после средней спецшколы закончил Одесское артиллерийское училище, женился на одесситке Руфиме Гершт и, сославшись на постоянные головные боли, уволился из Советских Вооруженных сил, вместе с семьей Герштов выехал в Израиль, где продолжил службу в армии, но уже в израильской. Христя пошла по стопам родителей – стала врачом, вышла замуж за поляка, живет в Варшаве.

Похороны Паперных задержались – ждали из ближнего и дальнего забугорья детей и родственников. Последним прилетел из Тель-Авива Остап Рувимович. Пять лет назад он здесь уже побывал. Тогда город был еще не закрытым, но власти, уважая отца, сделали для израильтянина Остапа Туловича Паперного исключение. На областном аэродроме его встречал сам наместник президента Славко Тарасович Ажипа. При встрече он сказал:

– Козацькому роду нэма переводу. Потомки славетных запорожцев уже осваивают землю обетованную, которая, кстати, всегда принадлежала Украине. – И вкратце пояснил почему: – Согласно новейшим исследованиям наших ученых Иисус Христос был родом из Приднепровья. Римские легионеры его выкрали и продали в Палестину богатому еврею…

Коротко стриженный полнотелый гость слушал наместника президента, молча кивал головой, словно был во всем с ним согласен. Он знал, что Славко Тарасович хохмач. Остап стоял, как Яхве, молчаливый, торжественный, сверху вниз глядя на толпу. Он стоял и еле заметно усмехался: еще неизвестно, кто и что осваивает. Его, офицера Моссада, послали осваивать Украину. Начинал он с визита к своим родителям.

Сейчас он прилетел по случаю печальному. Похороны были заметными. В траурной процессии кроме многочисленных бывших пациентов Рувима Туловича шли представители почти всех инофирм. Были и работники мэрии во главе с мэром. Славко Тарасович, в коричневой дубленке и в шапке из горностая, тряся на ветру двойным подбородком, сконфуженно оправдывался перед израильским гостем:

– Что я вам скажу, Остап Рувимович, я задействовал всю милицию. Ищем грабителей.

Гость возразил:

– Грабителей?.. Евреев беднее Паперных вы на Украине не найдете.

Упрек был справедливый. Паперный-младший сразу же понял, что мэр не тронет киллеров: побоится.

Но здесь, на похоронах, был другой человек, он мог посодействовать в розыске убийц. На обратном пути с кладбища Остап подошел к нему, принял в знак сочувствия протянутую руку, на приветствие тихо ответил:

– Спасибо тебе, Миша. – И, увидев на его офицерской куртке погоны с двумя просветами и одной звездочкой, спросил: – Ты еще служишь?

– Уже не служу – выгнали.

– Да-да, понимаю, – сочувственно заговорил Остап. – Конверсия по-русски. А что ж они, эти самые в Киеве, не соображают, что полный сил безработный офицер страшнее гангстера? Им не страшно?

– Мы, Остапко, никого не пугаем. Работаем, как работали. Кстати, вышли на след подонков, которые тебя заинтересуют.

«На ловца и зверь бежит,» – подумал Остап.

– Ты – серьезно?

– Трепаться не любим.

– Извини.

Остап взглянул на друга своей молодости большими черными навыкате глазами, и Миша узнал в них глаза Рувима Туловича, их Иван Григорьевич называл не иначе, как библейские.

– Миша, я всегда знал, что ты золотой хлопец. Это ваш пентюх мэр, вечный жених твоей тети, всем долдонит, что он хухель. Но если он хухель только в Прикордонном, то в наших краях, как говорят в Одессе, он еле-еле поц.

Миша обратил внимание на странную особенность своего товарища по футбольной команде: у него горе, а он еще пытается шутить. Наверно, у сугубо деловых людей эмоции всегда в наморднике, и потому сугубо деловые люди редко ошибаются. К таким людям, несомненно, относился и Остап Поперный, полковник внешней разведки израильской армии. Это Христя, его сестра, обыкновенная баба, вся зареванная, стояла убиваясь по родителям. Ей, конечно, было простительно, она без всяких чинов и званий, мать троих белокурых девчушек, девочки по внешности – польки, по крови – еврейки. Теперь и в Польше, как когда-то в Германии, обращают внимание на кровь.

За эти пять лет – с тех пор, как виделись в последний раз, – Остап раздобрел, раздался вширь, начал уже лысеть. В чертах его холеного лица не было ничего семитского, за исключением разве что черных навыкате глаз. Такие глаза у грузин, у басков. Миша недоумевал: и как это его высшие чиновники Израиля допустили к разведслужбе? О том, где служит Паперный-младший, Миша знал. Еще в тот его приезд Мишу предупредил полковник Ажипа, к тому времени уже бывший начальник Управления госбезопасности. Всех прикордонцев, куда б их не забрасывала судьба, Тарас Онуфриевич знал не хуже, чем иные родители знают своих детей.

Он поставил в известность майора Списа, чтоб тот при встрече с товарищем по футбольной команде не сказал ничего лишнего: не всякому офицеру известно, что профессиональный разведчик спрашивает, не задавая вопросов.

И тогда, и особенно теперь Остап Паперный вел себя как обыкновенный человек, у которого горе.

– Остапко, давай встретимся завтра?

– Завтра не смогу.

– Тогда сегодня.

– Где?

– Где мы всегда с тобой гоняли мяч.

– Добре. В шесть вечера у главного входа.

В сумерки Миша на своем «москвиче» подрулил к главному входу стадиона «Металлург». Остап уже его ждал.

По стадиону гулял сырой зябкий ветер. Кругом – ни души. Раньше стадион охраняли, но как растащили дерево, то есть деревянный забор и деревянные сиденья, охранять стало нечего, сторожей сократили. С некоторых пор стадион принадлежит всем и никому.

Жизнь разметала членов одной футбольной команды по разным странам, но осталось общее – чувство романтической молодости. Дружили и не разделяли себя по национальной принадлежности. В футбольной команде были и украинцы, и русские, и евреи. Никто никому не пакостил. Была взаимная выручка, было взаимное сочувствие. А это в мире на выживание, оказывается, так много значит! И сейчас на родном с детства заводском стадионе они ощущали себя по-прежнему друзьями.

– Я понимаю, Остапко, тебе важно знать, кто эти мерзавцы, – говорил Миша, несколько волнуясь. – Так вот, это местные сопливые киллеры. Оба они только что из Чечни. Там охотились на российских офицеров.

– Фамилии назовешь? – торопил Остап.

– Назову. Свитлычный и Рязанцев.

– Они умрут не от инфаркта. Я им подберу что-нибудь ощутимей.

– Оставь эту заботу нашим ребятам, – сказал Миша. – Пусть потренируются. Впереди еще столько подонков! Сам понимаешь, бандитский капитализм. – И уже с упреком: – А почему ты не спрашиваешь, кто их подослал?

– Догадываюсь.

– И все же?

– Кто-то из ваших предпринимателей.

– А мы считаем, «Экотерра». Есть у нас такая.

– Знаю. Она возложила на могилу самый пышный венок. Но с этой фирмой лучше не конфликтовать. Там восседают серьезные парни.

– Не восседают, а рыщут, – уточнил Миша.

Остап не возражал:

– Согласен. Что-то ищут. И вроде уже нашли.

– Есть доказательства?

– Да. По этой причине Киев на этот год лишился кредитов.

– За что?

– За неискренность. Янки – парни деловые. У них во всем принципиальная четкость: если бабу раздевают, то догола, если кого разоружают, то до последнего патрона. А тут Киев постарался утаить ядерные боеголовки.

Вчерашние друзья по футбольной команде прошли по стадиону еще один круг. Занесенное снегом футбольное поле манило предаться воспоминаниям. Но жестокая проза жизни требовала заниматься суровым делом.

– Пытаюсь понять, – говорил Остап, пряча уши в каракулевый воротник черной кожаной куртки, – зачем было убивать стариков?

Миша высказал далеко не бесспорное предположение:

– Рувим Тулович мог что-то знать об истинных целях «Экотерры».

– От кого?

– От тех, кто бывал с американцами в экспедициях. Один из них месяц назад попал в больницу с воспалением легких.

– Ты имеешь в виду Коваля, сына Григория Андреевича?

– Ты с ним знаком?

– Мой отец был знаком с Григорием Андреевичем, терапевтом. О том, что Иван Григорьевич скрывается в своем родном городе, я узнал только сегодня. И то лишь потому, что он лечился у моего отца. Ты с Иваном Григорьевичем, конечно, знаком?

– Я его, можно сказать, выкрал из больницы.

– Ему угрожала опасность?

– Да.

– Где он сейчас? Впрочем, можешь не говорить. Но коль он под твоей опекой, дам справку о Ковалях. Интересная семья. Ты о ней что-либо знаешь?

– Почти ничего.

– Я тоже ничего не знал. Пять лет назад, когда я здесь появился уже как гражданин Израиля, отец попросил меня разузнать, верны ли слухи, что терапевт Коваль был выслан в Сибирь. Оказалось, никто его не высылал. Григорий Андреевич Коваль и его жена перебрались на жительство к своему старшему сыну, летчику стратегической авиации. Года четыре спустя их сын погиб. Его сбили американцы над нейтральными водами Северной Атлантики. В отместку русские долго себя не заставили ждать: сбили их Б-52 тоже над нейтральными водами, южнее Шпицбергена. Что же касается их младшего сына, Ивана Григорьевича, то я предположил, что он где-то на Украине. Когда за человеком охотятся, он ищет убежище, как правило, у себя на родине.

Над стадионом плыли черные, словно тронутые копотью, тучи. Они плыли так низко, что ветви оголенных тополей в них растворялись, как в тумане. Стадион, лишенный деревянных заграждений, продувался леденящими сквозняками.

– Может, посидим в моем «москвиче»? – предложил Миша, поеживаясь от холода.

– Не стоит, – ответил Остап.

Его отказ Миша понял по-своему:

– У меня нет подслушивающей аппаратуры.

Остап сдержанно усмехнулся:

– Гениальный корифей коммунистов любил повторять древних: все подвергай сомнению. Так что, Миша, во всем сомневаться – моя профессия. Да и твоя тоже. Это киевские пентюхи до сих пор не подсчитали, сколько ты стоишь.

– А ваши – прикидывали? Ваших в нашем городе тоже немало.

– Что делали наши, я, наблюдая за тобой, не уточнял. Но, судя по информации, которой располагаю, могу сказать: до сих пор ты меня не продал. Хотя мы и встречались и толковали на щепетильные темы. А мог бы продать. Тому же Ажипе-старшему. Он еще жив?

– Жив, – ответил коротко, а про себя подумал: «Он давным-давно знает, чем ты, Остапко, на Украине занимаешься».

– Пусть старик живет, – сказал Остап, будто разрешая. – В своей профессии он был мастер. О нем ФБР выпустило книгу. Разумеется, для служебного пользования. Натаскивают контрразведчиков по методу Ажипы. Видишь, Миша, какие люда украшали наш город. К этой когорте я отношу и сыновей терапевта Коваля. А Ивану Григорьевичу передай, не называй только источник информации: относительно его ЦРУ землю роет. Роет по настоянию Пентагона.

– А при чем тут ЦРУ, Пентагон?

– Он, Миша, полковник американской армии. Кто-то ему помог бежать в родные края.

– Это – мякина?

– Думай, как хочешь, – продолжал Остап, вовсе не намереваясь провести майора, как молодого воробья, на мякине. – Наши московские хухели добыли доказательства, что американский полковник Джон Смит, он же Иван Григорьевич Коваль, человек из большого здания на Лубянке. И если бы его не «засветил» дружески настроенный к Соединенным Штатам член политбюро, он и сейчас бы работал, но уже на русскую разведку.

Сделали еще один круг но стадиону.

– Спасибо тебе, Остапко.

– Услуга за услугу.

– Тебя домой не подбросить?

– Я пешочком… Соскучился по городу… Какая там земля ни обетованная, а родина моя – здесь.

Прощаясь, товарищи по футбольной команде крепко пожали друг руки. Не заметили, как наступила ночь. Не дома, а черные глыбы. Только кое-где в окнах огоньки от стеариновых свечей: заводской район опять обесточили.