Текст книги "Дюна: Дом Харконненов"

Знание безжалостно.

Оранжевая Католическая Библия

Когда из кормы гондолы небесного клипера вырвались багровые языки пламени, ударная волна сильнейшего взрыва резко толкнула Лето в спину.

На боковое стекло фонаря кабины откуда-то свалилась обожженная, изуродованная масса человеческой плоти и, оставляя на плазе следы крови, сползла на пол. Плоти было слишком много для ребенка и слишком мало для взрослого человека – целого человека.

Иссушающий жар ворвался в пилотскую кабину, в воздухе трещал вихрь всепожирающего огня. Корма дирижабля пылала ярким оранжевым пламенем.

Закричав от бессильной ярости, Лето попытался с помощью штурвала выправить завалившуюся назад и вбок машину. Углом глаза герцог продолжал непроизвольно рассматривать изуродованное тело, лежавшее рядом с ним.

Оно дергалось в страшных конвульсиях. Кто это? Лето не хотел знать ответ.

Перед его глазами, отпечатываясь на обожженной ярким светом сетчатке, разом промелькнули жуткие картины. Все продолжалось мельчайшую долю секунды, но отразилось в сознании с удивительной ясностью. Позади раздался жалобный вопль, тональность его вдруг изменилась, и он начал постепенно затихать. Тело объятого пламенем человека засосала громадная дыра в днище гондолы. Это был или Ромбур, или один из трех гвардейцев.

Виктор оказался в самом центре взрыва…

Он ушел, ушел навсегда.

Искореженный взрывом клипер начал падать, теряя высоту по мере того, как огонь пожирал горючий легкий газ, наполнявший несущий корпус. Ткань парусов рвалась и загоралась, ввысь поднимались желто-белые языки огня. Кабину пилота наполнил едкий черный дым.

Лето чувствовал нестерпимый жар, понимая, что пройдет совсем немного времени, и загорится его красивая черная форма. Рядом с ним продолжало содрогаться в конвульсиях и мычать от боли бесформенное тело… Лето показалось, что у человека не хватает рук и ног и что лицо превратилось в кровавое месиво.

Небесный клипер продолжал падать.

Внизу, между извилистых рек и сверкающих, как бриллианты, прудов лежали мирные деревни. Были видны толпы людей, собравшихся, чтобы приветствовать своего герцога. Но сейчас, видя, что праздничный кортеж превратился в карающий молот Бога, люди кинулись искать укрытия, спасаясь от гибнущего в воздухе клипера. Судно эскорта кружилось вокруг флагмана, но его экипаж мог только наблюдать ужасную сцену, не в силах ничего сделать.

Лето сделал неимоверное усилие и вырвал свое сознание из плена мучительных переживаний – Ромбур! Виктор! – когда увидел, что объятый пламенем дирижабль падает прямо на деревню. Он обрушится в самый центр толпы крестьян.

Повинуясь животному инстинкту, Лето изо всех сил потянул на себя штурвал, чтобы изменить угол снижения, но огонь уже почти полностью уничтожил рулевые тяги гидравлической системы и газ, наполнявший корпус. Часть людей внизу в панике разбежалась, ища спасения, другие остались на месте, понимая безнадежность попыток уйти от гибели.

В глубине души Лето понимал, что Виктор мертв, и испытывал сильнейшее искушение отдаться на милость судьбы и сгореть в огне. Можно закрыть глаза, бросить штурвал, и пусть пламя пожрет его вместе с остатками машины. Как было бы легко просто сдаться…

Но когда он увидел внизу всех этих людей – а среди них были такие же дети, как Виктор, – Лето усилием воли отбросил отчаяние, наклонился вперед и снова стал бороться с непослушным штурвалом. Должен же найтись способ изменить курс и избежать падения на деревню.

– Нет, нет, нет. – Из груди Лето непрерывно рвался мучительный стон.

Он не испытывал физической боли, но тяжкое горе резало сердце, как острый нож. Лето не имел сейчас права думать о своем несчастье и своих потерях, не мог отдаться душевным мукам, надо было дать волю рефлексам и навыкам. Надо бороться за жизнь людей, которые верили ему и надеялись на него.

Наконец один из рулей поддался усилиям пилота, и нос клипера задрался вверх на доли градуса. Вскрыв аварийную панель, Лето увидел, что его руки покраснели и покрылись желтоватыми волдырями ожогов. Вокруг бушевало пламя, жар становился все нестерпимее. Однако герцог сумел схватиться за красный рычаг и рванул его на себя, напрягая остаток сил. Он надеялся, что кабели экстренной катапульты еще действуют.

Температура в кормовой части клипера превысила точку плавления металла. Крепления расплавились, и покоробленный несущий корпус дирижабля освободился от своего груза, отсоединившись от кабины. Паруса оторвались и, частью скомканные, частью объятые пламенем, поплыли по ветру, как огненные воздушные змеи без корд.

Пассажирская гондола оторвалась и начала падать вниз, а несущий корпус, сбросив тяжесть, взмыл вверх, похожий на пылающую комету. Кабина продолжала круто падать вниз. Из ее боковых стен выдвинулись крылья и с металлическим щелчком встали на место, замедлив падение. Поврежденный подвесной механизм хоть и плохо, но продолжал работать.

Лето изо всех сил толкал вперед рычаг. Раскаленный воздух при каждом вдохе грозил расплавить легкие. На кабину стремительно неслись деревья, окаймлявшие берег островка посреди залитого водой рисового поля. Шипы деревьев торчали, как пальцы, унизанные острыми когтями. Лето издал беззвучный крик…

Даже старый герцог погиб не при таких живописных обстоятельствах…

В последний момент Лето сумел выжать остатки энергии из сломанных подвесок и двигателей и немного приподнял кабину. Она пролетела мимо заполненной людьми деревни, над соломенными крышами и рухнула на рисовое поле.

Кабина ударилась о плодородную землю, как древнее артиллерийское ядро. В воздух взвился столб грязи, воды и древесных стволов. Задержавшись на мгновение в вышине, все это с грохотом рухнуло на землю.

Сила инерции выбросила Лето в фонарь кабины, а потом сбросила на пол. Коричневатая вода хлынула сквозь пробоины внутрь, а остатки дирижабля, застонав, как живой человек, наконец остановились.

Лето погрузился в спасительную черноту беспамятства…

Самые большие и важные жизненные проблемы не могут быть решены. Их можно только перерасти.

Сестра Джессика. Личный дневник

С неба лил светлый тропический дождь. Оставшиеся в живых Оружейные Мастера шли по искореженной взрывами мостовой того места, которое так недавно было центральной площадью Школы Гиназа.

Среди старых ветеранов Школы был и Дункан Айдахо, теперь проверенный в битве воин. Дункан снял и выбросил свой разорванный китель. Шедший рядом с ним Хий Рессер старался прикрыться от дождя рубашкой, пропитанной кровью, по большей части чужой. Оба они стали полноправными Оружейными Мастерами, но не испытывали ни малейшего желания устраивать по этому поводу пышное празднество.

Дункан хотел только одного – поскорее вернуться на Каладан.

Хотя со времени молниеносной атаки грумманцев прошло больше суток, на развалинах продолжали работать спасатели и пожарные. Поисковые собаки и специально обученные хорьки, принюхиваясь, старались обнаружить в завалах признаки жизни. Но под завалами осталось лишь несколько выживших.

Величественный фонтан, бывший некогда украшением площади, был изрешечен шрапнелью до полной неузнаваемости. Вокруг громоздились лишь дымящиеся руины. Даже свежий морской бриз не мог развеять едкого запаха дыма и пепла.

Солдаты Моритани преднамеренно совершили молниеносную атаку; их задачей было ударить и бежать; нападавшие не были готовы ни морально, ни материально к длительным сражениям. Как только защитники Гиназа пришли в себя после первого потрясения, войска Моритани бежали с поля боя, бросая убитых и раненых. Были также брошены боевые машины и орнитоптеры. Выполнив свою задачу, грумманцы бежали с Гиназа на ожидавших их фрегатах. Не было никакого сомнения, что виконт Моритани уже успел выступить с самооправданиями по поводу этой подлой акции, но втайне праздновал победу, несмотря на кровь, которую пролили в этом бою его собственные люди.

– Мы изучаем и преподаем боевые искусства, но Гиназ – не воинственная планета, – сказал Уитмор Бладд. Его костюм сейчас не отличался изяществом. Покрытые пятнами крови и копоти камзол и сорочка превратились в безобразные лохмотья. – Нам так нравилось оставаться вне арены политических интриг и конфликтов.

– Мы стали пленниками своих предрассудков, и нас застали врасплох, – проговорил Дже-Ву, на этот раз направив свой обычный сарказм против себя самого. – Нам следовало бы убивать даже курсантов за такое слепое высокомерие.

Безмерно уставший Дункан смотрел на людей, которые когда-то едва не лопались от гордости за свое исключительное положение, и удивлялся тому, насколько жалкими выглядели они сейчас.

– Гиназ никогда не должен был становиться целью военного нападения. – С этими словами Ривви Динари наклонился, чтобы поднять с мостовой искореженный кусок металла, бывший когда-то элементом украшения башенных часов. – Мы полагали…

– Вы полагали, – жестко произнес Дункан, и никто из старых мастеров не нашел нужных слов для ответа.

Дункан и его рыжеволосый друг нашли тело Кроноса и бросили его в бушующий прибой недалеко от главного тренировочного центра – на том самом месте, где напавшие грумманцы выбросили тела четырех убитых ими курсантов. Этот жест был вполне оправдан, нес в себе символическое значение, но ни Дункан, ни Рессер не испытали ни малейшего чувства удовлетворения.

Собравшись вокруг разрушенного административного корпуса, воины сокрушенно качали головами, осматривая руины. Дункан мысленно дал себе клятву никогда не забывать уроков самомнения, проявленного Оружейными Мастерами Гиназа, которое навлекло на них самих столько бед. Даже древние понимали вред самодовольства и высокомерия, зная, что это кратчайший путь к падению. Неужели человечество ничему не научилось за прошедшие десятки тысяч лет?

Как и все его товарищи, Дункан был теперь одет в форму цвета хаки и носил на голове красную бандану – одежду Оружейных Мастеров. На левой руке, как и у других, была повязана полоса черного крепа – знак траура по более чем сотне Оружейных Мастеров, погибших при отражении нападения грумманцев Моритани.

– Мы надеялись на то, что имперский закон защитит нас, – слабым и бесцветным голосом произнес раненый Морд Кур. Сейчас он не был похож на того человека, который учил молодых курсантов драме эпической поэзии и исторгал у них слезы, зачитывая куски древних сказаний о подвигах героев. Обе руки Кура были перевязаны. – Но грумманцам было все равно. Они оскорбили самые святые традиции, наплевали на самые основы империи.

– Не все в этой жизни играют по правилам, – сказал в ответ Дункан, не в силах скрыть горечь. – Трин Кронос сам сказал об этом. Просто мы не слушали и не слышали его.

Широкое лицо Ривви Динари залилось краской.

– Дом Моритани, конечно, получит по рукам, – сказал Дже-Ву, и губы его сложились в саркастическую улыбку. – Их оштрафуют или даже наложат эмбарго, но все будут по-прежнему смеяться над нами.

– Как можно дальше уважать мощь Школы Гиназа? – горько усмехнувшись, спросил Уитмор Бладд. – Школа обесчещена. Мы понесли громадный моральный урон.

Морд Кур взглянул на затянутое дымкой облаков небо. Его длинные седые волосы жидкими косицами свисали на плечи.

– Мы должны воссоздать Школу. Так же, как сделали это последователи Йоол-Норета после его смерти.

Глядя на седого Оружейного Мастера, Дункан вспомнил бурную жизнь этого человека, который бежал в леса Хагала после того, как убили все население деревни, где он жил, который отыскал тех бандитов, присоединился к ним только затем, чтобы уничтожить мерзавцев, убивших всех его близких. Кто смог бы совершить все это? Кур смог.

– Мы никогда больше не будем столь беспомощными, – убежденно произнес Ривви Динари. – Наш премьер-министр пообещал разместить здесь две дивизии, а мы дополнительно потребовали эскадру мини-субмарин для патрулирования вод Гиназа. Мы оружейные мастера, мы полноправные подданные империи, гордые своим предназначением – и что же? – враг застал нас неподготовленными! Какой стыд! – Изящным движением Ривви пнул кусок металла, и тот отлетел к стене дома. – Честь превращается в ничто. Куда катится империя?

Подавленный собственными мыслями Дункан обошел лужу застывшей крови, которая блестела под теплым дождем. Рессер наклонился и принялся рассматривать ее, словно кровь могла что-то рассказать ему. Кому она принадлежала? Кто стал жертвой? Враг, друг или случайный прохожий?

– Нам предстоит ответить на множество вопросов и решить массу проблем, – сказал Бладд, полный мрачных подозрений. – Нам придется глубоко копать, чтобы выяснить, что произошло в действительности. – Он выпятил грудь. – И мы сделаем это. Я прежде всего солдат и только потом учитель.

Его товарищи дружно кивнули в знак согласия.

В куче щебня что-то блеснуло, Дункан подошел к развалинам, чтобы посмотреть, что это. Нагнувшись, он вытащил из кучи мелких камней серебряный браслет. Айдахо вытер безделушку о рукав. На ремешке были тесно нанизаны очаровательные штучки: маленькие мечи, корабли Гильдии, орнитоптеры. Присоединившись к остальным, Дункан протянул браслет Динари.

– Будем надеяться, что этот браслет не принадлежал ребенку, – сказал великан.

Дункан уже видел тела четырех убитых детей, то были сыновья и дочери служащих Школы. Всего число погибших исчислялось тысячами. Может ли это быть связано с исключением грумманских курсантов, которое было оправданным актом в ответ на нападение Моритани на мирных жителей Эказа, которое, в свою очередь, явилось следствием убийства посла на Арракисе, а это последнее стало следствием порчи урожая на Эказе?

Но ведь грумманские курсанты сами сделали свой выбор: уйти или остаться. Какая бессмыслица. Трин Кронос лишился жизни, как и многие из тех, кто пришел с ним. Когда все это кончится?

Рессер все еще был намерен вернуться на Грумман, хотя для него такое возвращение могло оказаться самоубийственным. На родине рыжеволосому предстояло встретиться со своими демонами, и Дункану оставалось лишь надеяться, что товарищу удастся уцелеть после столкновения с ними и прибыть на Каладан к герцогу Лето. В конце концов, Рессер ведь был Оружейным Мастером.

Некоторые Оружейные Мастера почти всерьез собирались отправиться на Эказ, чтобы служить эрцгерцогу в качестве наемников. Другие же считали, что надо сначала восстановить Школу. Для того чтобы восполнить потери преподавательского состава, Гиназу нужны были опытные бойцы. Знаменитой академии предстояло долго залечивать полученные раны.

Но хотя Дункан испытывал глубокое чувство потери и скорбел о том, что произошло, все же его первейшей обязанностью была служба Дому Атрейдесов. Восемь лет Дункан закалялся в огне, как благородный клинок, и принадлежал этот клинок герцогу Лето.

Оружейный Мастер Дункан Айдахо должен вернуться на Каладан.

Зачем искать смысл там, где его нет? Пойдешь ли ты путем, который заведомо ведет в никуда?

Вопросник Школы Ментатов

Кошмары беспамятства были страшны, но пробуждение оказалось стократ ужаснее.

Лето пришел в себя среди ночи, лежа на больничной койке, и дежурный санитар, приветливо улыбнувшись, сказал, что герцогу необыкновенно посчастливилось остаться в живых. Однако Лето совсем не чувствовал себя счастливым. Видя хмурое выражение на лице больного, санитар в тяжелых очках сказал:

– Для вас есть одна хорошая новость. Принц Ромбур жив.

Лето судорожно вздохнул. Легкие вспыхнули огнем, словно вместе с воздухом герцог вдохнул пригоршню битого стекла. Рот наполнился железным привкусом крови.

– Что с Виктором? – Слова были почти неразличимы.

Санитар горестно покачал головой.

– Мне очень жаль. – Потом он помолчал, прежде чем снова заговорить. – Вам необходим покой. Я не хочу говорить сейчас о заложенной в дирижабль бомбе. Для этого мы найдем время позже. Туфир Гават ведет расследование.

Санитар сунул руку в карман халата.

– Позвольте я дам вам снотворного.

Лето отрицательно помотал головой, выставив вперед руку.

– Нет, я засну сам.

Виктор мертв!

Недовольный отказом, но вынужденный соблюдать вежливость по отношению к царственному пациенту, санитар попросил Лето хотя бы не вставать. Активируемый человеческим голосом микрофон висел прямо над койкой. Лето достаточно было заговорить, чтобы его услышали на посту.

Виктор мертв. Мой сын! Лето знал это и раньше, но сейчас, в полной тишине, страшный факт встал перед ним во всей своей неумолимой реальности. Бомба. Кто мог это сделать?

Несмотря на медицинские предписания, упрямый герцог не стал спать, а проследил, куда отправился дежурный. Видимо, к другому больному. К Ромбуру? Со своей койки Лето мог видеть только часть дверного проема другой палаты.

Превозмогая боль, герцог сел на койке. Двигаясь, как поврежденный иксианский манекен, он повернулся на хрустящих простынях, ощутив противный запах собственного пота и хлорной извести, свесил ноги с края кровати и коснулся босыми ногами пола.

Где Ромбур? Все остальное может подождать. Он должен видеть своего друга. Кто-то убил моего сына! Лето ощутил минутную вспышку гнева, от которой тут же сильно заболела голова.

Поле зрения перед глазами сузилось в одну точку, и Лето, сосредоточившись на крошечном пятнышке на двери, направился к ней. Один шаг, потом другой… Ребра были туго стянуты повязкой, легкие горели при каждом вдохе. Пластырная мазь на лице схватилась в мягкий камень, стиснувший лицо. Лето не стал смотреть в зеркало, чтобы узнать, насколько сильно изуродовано его лицо. Шрамы не волновали его, совсем не волновали. Ничто не могло сравниться с душевной раной, которой не суждено зажить никогда. Виктор мертв. Мой сын, мой сын!

Это невероятно, но Ромбур выжил. Где же он был?

Бомба на клипере…

Лето сделал еще один шаг от диагностических мониторов, прикрепленных к стене над койкой. За окном бушевала буря. Капли дождя, распластываясь, как блюдца, ударялись о стекла. Неяркий свет на посту лишь сгущал мрак непроглядной ночи. Шатаясь, герцог вышел из палаты.

Неверной походкой он двинулся через коридор, схватившись за косяк двери, чтобы не упасть, и зажмурившись от яркого света в коридоре. Свет был холодным, белым и ослепительным. Большая палата была разделена на две половины широкой занавеской, которая медленно покачивалась в тени. В ноздри ударил резкий запах химикатов и озона.

Лето потерял способность ориентироваться, не знал, куда идет, и совершенно не беспокоился о последствиях. Мозг сверлила только одна мысль: Виктора больше нет. Он погиб в пламени или его засосало в пробоину и выбросило на землю с головокружительной высоты. Что это было? Заговор Харконненов против Дома Атрейдесов? Месть тлейлаксов Ромбуру? Или кто-то попытался убрать наследника Лето?

Сейчас герцог был не в состоянии разобраться в этом деле. Голова была затуманена успокаивающими лекарствами, горе мешало ясно мыслить. У Лето едва хватало сил переключаться с одной мысли на другую. Отчаяние, как горящее одеяло, окутывало тело и душу, причиняя неимоверные мучения. Решимость его едва не поколебалась, когда Лето охватило страшное желание упасть на пол и отдаться милостивому беспамятству.

Я должен увидеть Ромбура.

Он отодвинул в сторону занавеску, прошел за нее и увидел похожий на гроб клинотрон, соединенный многочисленными проводами и трубками с системой жизнеобеспечения. Собрав волю в кулак, Лето решил подойти ближе, проклиная боль, которая заставляла его шататься. Механические мехи накачивали кислород под прозрачный колпак, которым был накрыт Ромбур.

– Герцог Лето!

Он изумленно уставился на женщину, стоявшую возле клинотрона. Она была одета в накидку Бене Гессерит, закутавшись, словно в тень, в темную ткань. Осунувшееся лицо Тессии было бледным – без присущего ей юмора, безжизненное.

Сколько ночей несет здесь возлюбленная Ромбура свою бессонную вахту? Джессика говорила Лето, что Сестры Бене Гессерит могут неделями обходиться без сна. Герцог вдруг понял, что не знает даже, сколько времени он провел в беспамятстве, сколько дней прошло с тех пор, как его вытащили из сгоревшей кабины. Глядя на суровое лицо Тессии, он подумал, что эта женщина вряд ли сомкнула глаза после катастрофы.

– Я… Я пришел навестить Ромбура, – сказал он.

Тессия отступила назад и рукой указала на клинотрон. Она не стала помогать Лето, и он сам подошел к хромированному плазу колпака и оперся на металлические швы крышки.

Тяжело дыша, он прикрыл глаза и не открывал их до тех пор, пока не прошел приступ головокружения, а боль не отступила. Он открыл глаза, чтобы посмотреть, что произошло с его другом.

Он в ужасе отпрянул.

От Ромбура Верниуса осталась только изуродованная голова, позвоночник и часть грудной клетки. Все остальное – руки, ноги, кожа и некоторые органы – было оторвано исполинской силой взрыва или сгорело в огне. По счастью, Ромбур был в глубокой коме. Именно эту окровавленную изуродованную плоть видел Лето в кабине клипера.

Лето попытался вспомнить какую-нибудь молитву из Оранжевой Католической Библии. Его мать нашла бы что сказать, хотя всегда возражала против присутствия на Каладане детей графа Верниуса. Леди Елена сказала бы, что это Божья кара за то, что Лето осмелился приютить беглецов из еретического Дома.

Сложные медицинские аппараты поддерживали жизнь Ромбура, сохраняя его дремлющее сознание внутри искалеченной плоти, которая с животным упрямством продолжала цепляться за свое существование.

– За что? – тихо спросил Лето. – Почему это случилось? Кто сделал это Ромбуру? Виктору? Мне?

Он поднял глаза и увидел каменное выражение, застывшее на лице Тессии. Ей требовалось все умение Бене Гессерит, чтобы переносить собственные страдания.

Хотя она была наложницей по договору, Ромбур по-настоящему полюбил ее. Эти два человека сумели сделать то, чего не смогли сделать Лето и Кайлея, – они заставили расцвести свои отношения в цветок, каким он мог стать. Лето почувствовал горечь. Отношения его собственных родителей были лишены любви и преданности.

– Туфир Гават и Гурни Халлек были на месте катастрофы и все осмотрели. Сейчас они ведут расследование, чтобы выявить виновных. Вы знаете о бомбе?

Лето кивнул:

– Туфир найдет ответы. Он всегда их находит.

С трудом шевеля губами, Лето задал вопрос, которого больше всего боялся:

– А тело Виктора?..

Тессия отвела взгляд в сторону.

– Вашего сына нашли. Капитан Суэйн Гойре немедленно законсервировал останки, хотя я не понимаю зачем. Гойре тоже очень любил мальчика.

– Я знаю, – сказал Лето.

Он посмотрел на красновато-розовую плоть внутри саркофага, не узнавая в ней своего друга. Клинотрон был так похож на гроб, что Лето явственно представил себе, как его погребают в землю, выдернув провода и трубки. Может быть, так было бы лучше всего.

– Мы можем что-то сделать для него или все это бесполезные усилия?

Лето заметил, что в ответ на его вопрос лицо Тессии напряглось, а в глазах вспыхнул огонь холодной ярости. Понизив голос до шепота, она сказала:

– Я буду надеяться до его последнего вздоха.

– Милорд герцог! – В голосе вошедшего в палату дежурного санитара прозвучали укоризненные нотки. – Вы не должны вставать, сэр. Вам надо восстановить свои силы. Вы очень тяжело ранены, и я не могу разрешить вам…

Лето поднял руку.

– Не говорите мне о тяжелых ранах, когда я стою у колпака, под которым лежит мой друг.

Худое лицо санитара вспыхнуло, и он резко дернул своей тонкой длинной шеей, став в этот момент похожим на цаплю. Однако он вежливо, но твердо взял Лето за рукав своей чисто вымытой рукой.

– Прошу вас, милорд. Я служу здесь не для того, чтобы сравнивать тяжесть ран. Моя цель – следить за тем, чтобы герцог Дома Атрейдесов поправился как можно быстрее. Это и ваш долг, сэр.

Тессия прикоснулась к колпаку клинотрона и посмотрела в глаза Лето.

– Да, Лето. Никто не снял с вас ответственности за Каладан. Ромбур никогда не позволил бы вам бросить все из-за его болезни.

Лето позволил увести себя обратно в палату, осторожно ступая по холодному полу вслед за санитаром, который повел его к койке. Умом герцог понимал, что должен скорее выздороветь хотя бы для того, чтобы разобраться в причинах несчастья.

Мой сын, мой сын! Кто же это сделал?

Запершись в своих покоях, Кайлея часами выла, как раненый зверь. Отказавшись разговаривать с кем бы то ни было, она не выходила из спальни ни для того, чтобы навестить герцога, ни для того, чтобы посмотреть на то, что осталось от ее родного брата. Но в глубине души она понимала, что не может смотреть в глаза самой себе, той чудовищной вине, неискупимому стыду и позору.

Туфир Гават – в этом не было никакого сомнения – проведет свое расследование и выявит ее виновность. Сейчас никто не подозревает ее, но скоро по замку поползут слухи и сплетни о том, что она избегает герцога Лето.

Изучив схему приема лекарств, которые давали Лето, и рассчитав время, когда он будет погружен в медикаментозный сон и вряд ли сможет прочесть вину в глазах убийцы, Кайлея отперла дверь своих покоев и неверной походкой спустилась в медицинский центр. Наступали сумерки, по небу неспешно плыли медно-золотистые облака, похожие цветом на волосы Кайлеи. Но сама она не замечала сейчас красоты природы; она видела только тени в углах замка.

Медицинские инженеры и врачи провели ее к Лето и оставили Кайлею наедине с ним. Этой предупредительностью они рвали на части ее сердце.

– Он пережил рецидив, леди Кайлея, – сказал врач. – Мы были вынуждены увеличить дозу обезболивающих лекарств, и теперь он сонлив и не может много говорить.

Кайлея изо всех сил старалась сохранить величественный и высокомерный вид. Глаза ее припухли и покраснели от слез, но она напрягла все силы и взяла себя в руки.

– Тем не менее я хочу его видеть. Я буду возле герцога Лето Атрейдеса столько, насколько у меня хватит сил, уповая на то, что он знает, что я с ним.

Врач вежливо сослался на занятость и покинул палату.

Чувствуя, как наливаются свинцом ее ноги, Кайлея сделала несколько шагов к койке, на которой лежал раненый герцог. В воздухе висел тяжелый запах ран и боли, лекарств и отчаяния. Она взглянула на покрытое ожогами и кровоподтеками лицо Лето и постаралась вызвать в душе гнев. Вспомнила она слова Кьяры, рассказавшей ей о мириадах способов, которыми Лето предавал надежды Кайлеи и разбивал ее мечты.

Но против воли ей вспомнилось сейчас то время, когда они в самом деле любили друг друга. Все произошло совершенно случайно после того, как Лето выпил слишком много эля с капитаном Гойре и другими гвардейцами. Смеясь, герцог тогда вылил на себя кружку напитка и, шатаясь, выбрался в холл. Там он наткнулся на Кайлею, которая, страдая от бессонницы, прогуливалась по коридорам замка. Увидев, в каком он состоянии, она мягко попеняла ему и проводила в спальню.

Сначала она хотела только помочь ему лечь и уйти. Ни на что большее она не рассчитывала, хотя втайне не раз мечтала об этом. Но его тяга к ней была так сильна…

И теперь, после того что они пережили вместе, как могла Кайлея убедить себя в том, что ненавидит его?

Сейчас, глядя на израненного, неподвижного Лето, Кайлея вспомнила, как он любил играть с их маленьким сыном. Она отказывалась видеть, как он обожал Виктора, потому что не хотела в это верить.

Виктор! Закрыв глаза, она прижала ладони к лицу. Горячие слезы заструились по ее ладоням.

Лето заворочался и проснулся, оставаясь, правда, в тяжкой полудреме, и посмотрел на Кайлею своими воспаленными красными глазами. Прошло довольно много времени, прежде чем он узнал ее. С лица герцога спала маска твердости. Сейчас это был не правитель, а обычный страдающий человек.

– Кайлея? – хрипло спросил он.

Не смея отвечать, она прикусила губу. Что она может сказать ему? Он так хорошо ее знает, что сразу все поймет!

– Кайлея… – В голосе Лето прозвучала вся переполнявшая его душу мука. – О Кайлея, они убили Виктора! Кто-то убил нашего сына! О Кайлея… кто мог сделать это? За что?

Он изо всех сил старался открыть свои серые глаза, пробиться сквозь лекарственный туман, застилавший сознание. Кайлея со стоном вложила в рот пальцы и прокусила их до крови.

Не в силах больше смотреть в глаза Лето, она вскочила и бросилась вон из палаты.

Капитан Суэйн Гойре, вне себя от ярости, бежал по ступеням лестницы к покоям Кайлеи. У входа в спальню стояли два гвардейца.

– Пропустите меня, – скомандовал Гойре.

Но гвардейцы отказались повиноваться и не сдвинулись с места.

– Леди Кайлея приказала никого не пускать, – сказал солдат в чине левенбреха, отведя взгляд, чтобы не смотреть в глаза своему начальнику. – Она хочет в одиночестве переживать свое горе. Она не ест и не принимает гостей. Она…

– Кто отдает вам приказы, левенбрех? Наложница или начальник стражи герцога?

– Вы, сэр, – сказал другой солдат и посмотрел на товарища. – Но вы ставите нас в неловкое положение.

– Я снимаю вас с поста, обоих, – рявкнул Гойре. – Идите, отвечать за все буду я.

Он открыл дверь спальни Кайлеи и повторил тише, уже для себя:

– Да, я за все отвечу.

Он шагнул в покои и захлопнул дверь.

На Кайлее был надет светлый пеньюар. Медно-золотистые волосы в беспорядке падали на плечи, покрасневшие от слез глаза распухли. Она стояла на коленях посреди комнаты, не обращая внимания ни на удобные кресла, ни на холодный пол и сквозняк из окна. В камине давно погас огонь, на его месте остался только толстый слой серого пепла.

На щеках женщины были видны глубокие царапины, словно она хотела вырвать себе глаза, но ей не хватило на это мужества. Она посмотрела на вошедшего капитана, и во взгляде ее вспыхнула надежда. Быть может, хоть этот человек выразит ей свое сочувствие?

Кайлея поднялась с пола, похожая на свой собственный призрак.

– Мой сын мертв, мой брат превратился в изуродованный до неузнаваемости обрубок. – Лицо Кайлеи было сейчас похоже на лицо черепа. – Суэйн, мой сын умер.

Она шагнула навстречу офицеру, протягивая руки, словно надеясь, что он обнимет и утешит ее. Губы женщины сложились в умоляющую улыбку, но Гойре не двинулся с места.

– У меня украли ключ от арсенала, – сказал он. – Это произошло почти сразу после того, как Лето объявил о своих планах устроить торжественную процессию.

Она остановилась в метре от своего любовника.

– Как ты можешь думать о таких вещах, когда…

– Туфир Гават выяснит, что произошло на самом деле! – прорычал Гойре. – Но я и теперь знаю, кто взял ключ и зачем он это сделал. Твои действия выдают тебя, Кайлея. – Он задрожал от желания собственными руками вырвать у нее из груди сердце. – Твой родной сын! Как ты могла это сделать?

– Виктор мертв! – взвыла Кайлея. – Как ты можешь думать, что я готовила его убийство?

– Нет, ты хотела убить только герцога, не так ли? Я видел, в какую панику ты впала, когда узнала, что Ромбур и Виктор присоединились к герцогу. Многие в замке уже подозревают, что ты приложила руку к этому убийству.