Текст книги "Огненная кровь"

13

Их спасла ночь. Ночь и тяжелые облака, скрывавшие птицу вместе с вцепившимися в ее лапу людьми, пока Ра поднималась сперва от развалин города, потом над каньоном, все выше и выше – мучительно медленно, как им казалось. Наконец и высочайшие пики, одетые тьмой и туманом, остались внизу. Валин не знал, убила ли Суант-ра птицу Блохи, не знал, уцелела ли Ши Хоай Ми, преследует ли их сам Блоха. В начале полета страх отгонял от него сон. Отгонял страх и боль.

Но ночь все не кончалась. Ра, неровно взмахивая крыльями, несла людей по мучительно холодному небу, и Валин уже с трудом сохранял сознание, цепляясь за сбрую, чтобы порывы ветра от тяжелых крыльев птицы не сдули его с когтей, чтобы не разжались сжимавшие верхнюю стропу онемевшие пальцы. Он не сумел бы натянуть лук – засевшая в плече стрела не дала бы, – голова его то и дело падала на грудь, и все же Валину было лучше, чем Гвенне и Талалу.

Гвенна без чувств висела на ремнях – рана на голове одолела ее, едва птица оторвалась от земли. Анник обрезком веревки примотала девушку к когтю Ра, чтобы не болтало на ветру, но челюсть у нее отвисла и глаза закатились – плохой признак.

Талал держался чуть лучше. В беспорядочном бегстве он получил стрелу в бедро, и, хотя умудрился встать в полный рост на дальней лапе, Валин по наклону древка видел, что стальной наконечник прошел совсем рядом с костью. Извлекать его было бы опасно, да и некогда, но такая рана должна была в лучшем случае замедлить движения лича.

А больше всего его сейчас тревожила сама Ра: она летела тяжело, кренясь вправо и судорожно взмахивая могучими крыльями. Валин читал о драках диких кеттралов, но сам видел только безобидные потасовки между птенцами. Он не представлял, каким чудом потрепанная птицей Блохи Ра держится в воздухе, но она, хоть и ослабев, не снижала высоты. Куда провалилась птица Сами Юрла, он в суматохе не заметил.

«Мы живы, – напоминал себе Валин. – Мы прорвались».

Во всяком случае, он на это надеялся. После Ассара они не видели ни намека на крыло Блохи. Возможно – вполне возможно, – Ши Хоай погибла, ее кеттрал покалечен, а все крыло приковано теперь к земле. С другой стороны, обе птицы не так уж надолго скрывались из виду, и неизвестно, что произошло между ними за эти краткие мгновения, а расчет на чужую неудачу – дерьмовая стратегия. Поэтому Валин час за часом всматривался в восточный небосклон, смаргивал выбитые ветром слезы и обшаривал взглядом башни облаков, высматривая погоню. Ныли глаза, зато усилие помогало забыть о боли. И лучше напрягать каждый нерв, вглядываясь в пустое небо, чем смотреть на обвисшее тело Гвенны.

Свое дело Валин сделал: спас Кадена и вывел свое крыло живыми, – и все же, кроме разрывающей тело боли, он страдал от гнева и чувства вины. Винил себя в ранениях Гвенны и Талала, злобился на Пирр за то, что развязала бой, и на себя за то, что не сумел ее остановить, а больше всего терзался из-за Финна Черное Перо.

Он напоминал себе, что противник, возможно, участвовал в заговоре. Возможно, их хотели взять живыми для допроса под пытками. Возможно – но это не отменяло гибели человека, которого Валин любил, которым восхищался.

Через час полета он объявил краткий привал. Очень не хотелось этого делать. На земле они становились неподвижной мишенью, но надо было пересадить Лейта на птицу – не дело пилота болтаться на стропах, – надо было сменить позиции на позволяющие хоть как-то обороняться, а еще Валин хотел, пусть наскоро, осмотреть раны Талала и Гвенны.

– Это ничего, – заявил лич, распрямляя колено и кривясь от боли. – От ранения в бедро не умирают.

На самом деле от ранения в бедро запросто умирают – медицинские архивы Гнезда в избытке хранили описания подобных случаев, – но Валин решил об этом не напоминать. Если лич держится на ногах, значит может и лететь, а это сейчас главное.

С Гвенной оказалось хуже. Валин запретил зажигать фонарь, но ее и без того светлая кожа стала до того пепельно-бледной, что будто светилась в темноте. Девушка, хоть и морщилась, и вскрикивала, когда он нащупывал рану под ее спутанными волосами, так и не пришла в себя. Кровь пропитала ее кудрявые волосы и засохла, так что Валин, помучившись, просто срубил несколько толстых прядей своим поясным ножом. Очнувшись, она будет ругать его на все корки, но пусть прежде очнется. Череп на ощупь казался цел, – впрочем, пальцы у него онемели, да и при целом черепе мозг мог пострадать. В конце концов Валин закутал ее в теплое одеяло, чтобы хоть как-то сберечь от холода, и снова пристегнул к когтю.

Дальнейший полет был знобливым, долгим и мучительным. Лейт держался долин и перевалов, летел низко, чтобы хребты заслоняли от погони, но не забывал, что и земля грозила смертью. Пилотом он был умелым, но правил в темноте и чуть не цеплял брюхом грязь. Валин различал трещины в камне и нерастаявший снег под валунами. Стоило Лейту ошибиться, их всех размазало бы по гранитной скале.

Когда последний хребет остался позади, Валина мутило от боли, от непрестанного усилия что-то разглядеть в темноте, от судорог, которыми сводило мышцы всякий раз, когда он пролетал над зубцами скал. И свет, затеплившийся на востоке, не помог делу. Через час, когда взойдет солнце, положение станет поистине дрянным. Кеттрал не зря чтили Хала: в темноте даже у подраненного крыла Валина был шанс уйти. При дневном свете их легко заметят и с земли, и с воздуха. Если Блоха не остался без птицы, если он угадал, в какую сторону они бегут, если и он всю ночь гнал без отдыха, то увидит их за двадцать миль. А в трубу – еще дальше. Многовато «если», но Блоха тем и славился, что умел все «если» превратить в «когда».

Валин всматривался в открывающуюся под ними травянистую равнину. Кеттрал нередко, особенно в последние годы, посылали за Белую реку гонять шайки ургулов, но большая часть боевых действий разворачивалась тысячью милями западнее, в Кровавой и Золотой степях, где кочевые племена бились о рубежи Аннурской империи. Огромная однообразная равнина внизу, вливавшаяся в зубцы Костистых гор, на картах Гнезда называлась Дальней степью, и Валин мало что сумел о ней вспомнить. И в этих отдаленных местах обитали какие-то племена, но наставники кеттрал считали их незначительными и не включали описания в курс подготовки. Сейчас Валину пришлось пожалеть об этом упущении. Он ясно понимал, что приземлиться необходимо. Гвенна с Талалом требовали серьезного внимания, да и ему пора было выдернуть наконечник из плеча. А еще важнее дать отдых Ра, пока та от усталости не свалилась с неба. Пирр отвлекла его от размышлений, дернув за плечо.

Валин обернулся. Ему представлялось чудовищной несправедливостью, что женщина выжила в развязанной ею же схватке. Впрочем, сражение – не справедливый судья и не слушает доводов за и против. Валин так и не решил, как поступить с ней после того, как они выберутся из горной страны. Было сильное искушение попросту бросить Пирр в степи, поцелуй ее Кент, но с этим можно было и подождать.

Она снова дернула за плечо, и Валин подавился ругательством.

– Что? – выкрикнул он, склоняясь к самому лицу убийцы, так что ее волосы хлестали его по щеке.

Если та и испытывала страх, пролетая над опасными землями на раненой птице с крылом враждебных кеттрал за плечами, то не выдавала этого ни видом, ни запахом. Валин еще ни разу не видел ее испуганной.

Огонь, понял он по движению ее губ.

Пирр указывала на северо-запад. Валин проследил взглядом за ее пальцем: на таком расстоянии виднелось только рыжее пятнышко, да пламя и было невелико – может быть, костер, разведенный, чтобы к рассвету приготовить завтрак. Тогда это ургулы. Валин крепче ухватился за стропу и свесился вниз. Хоть наставники и пренебрегали описанием кочевых племен, того, что он знал об этих всадниках, хватало, чтобы их опасаться.

В отличие от других окружающих Аннур политических образований (империи Манджари, Антеры, Фрипорта и Объединенных Городов), ургулы обходились без правительства, а значит, без закона, позволяющего процветать торговле и сдерживающего кровную месть и многолетние межплеменные распри. Как видно, не зря они поклонялись Владыке Боли. У аннурцев этот бог звался Мешкентом, но ургулы на своем языке называли его Квина – Закаляющий. В степи не было городов, зато ургулы тысячелетиями ставили сотни алтарей своего бога: то тяжелые каменные плиты, то наваленные кучей обломки, над которыми приносили свои дикие жертвы болью и кровью.

Валин перебирал в памяти, какие случаи требуют жертвоприношений: полнолуние и новолуние, солнцестояния, буря, потоп и голод, – и каждый раз бог ургулов требовал живой плоти. Гент однажды спросил, как эти поганцы еще не вымерли при таком множестве человеческих жертвоприношений, на что Давин Шалиль ответила: ургулы гораздо многочисленнее, чем принято думать; рассеянные по равнине мелкие племена, на их языке «тааму», насчитывали около миллиона. Валину такие цифры внушали тревогу. Правда, население империи исчислялось десятками миллионов, но легионы редко имели в строю более полумиллиона солдат и были растянуты вдоль границы. Между тем у ургулов не существовало особого военного сословия: все – мужчины, женщины и дети – были бойцами. Прирожденные наездники, закаленные душой и телом суровой жизнью в суровой местности, они, если бы не постоянные междоусобные войны, могли составить серьезную угрозу для Аннура.

А главное, они представляли серьезную угрозу для крыла Валина. Кадетам не полагалось знать о боевых действиях кеттрал, но на учебном плацу и в солдатской столовой вечно гудели разговоры, так что Валин был в курсе вылетов в степи за последние несколько лет. Он понятия не имел, кто являлся их целью и чем так важны заросшие травой земли без городов и селений, но сейчас дело было не в этом. Возможно, замеченные внизу ургулы и не сталкивались с кеттрал, но наверняка слышали о падающих с небес огромных птицах, несущих мужчин и женщин в черной форме. Так что рассчитывать на радушный прием не приходилось.

«И все-таки, – думал он, окидывая взглядом серую и черную землю под наковальней туч, – придется спускаться».

Он еще раз отыскал глазами костер. Раненной в голову Гвенне нужен отдых. Им всем нужен отдых. И похищенное в Гнезде продовольствие подходит к концу. И Валину, и Талалу нужно очистить и прижечь раны, а для этого опять же требуются огонь и отдых. Можно было бы разбить собственный лагерь, обойтись без еды, самим обработать раны и уклониться от встречи с местными жителями, но и в таком решении был свой риск. Его решение определила Ра – птица все труднее взмахивала крыльями.

Долго она в воздухе не продержится. И так уже длинно планирует вниз, теряя высоту ради отдыха, и потом с огромным трудом снова взбирается вверх. Перебои в ритме полета становились все сильнее, и летела она свесив голову. На земле Лейту придется ее осмотреть, разобраться, что с ней такое. Хуже того, пострадавшие кеттралы иногда приходили в себя целыми днями, а то и неделями. Костер – это ургулы, а ургулов без лошадей не бывает. Валин терпеть не мог ездить верхом, но лучше верхом, чем пешком, даже если бы Гвенна могла идти.

Он дотянулся до сигнальной стропы и рывками передал приказ: «Круг над целью».

Сначала ему показалось, ничего не изменилось, потом птица отклонилась к северу, летя прямо на костер.

Валин нагнулся к Талалу, трубой приложил ладони ко рту:

– Как у тебя с ургульским?

Лич поморщился – то ли от вопроса, то ли от боли в ноге.

– Ужасно, – ответил он.

– Сумеешь объяснить, что мы хотим мира?

– По-моему, в ургульском нет такого понятия.

– А как насчет: «Тому, кто шевельнется, птица порвет глотку?»

Талал свел брови:

– Боюсь, самое большее, на что я способен, – это: «Птица вас убьет».

– Пусть будет «Птица убьет».

– Ты уверен, Валин? – спросил лич.

– Нет.

Валин давным-давно ни в чем не был уверен.

Он снова повернулся к огню. Разглядел вблизи и воспрянул духом. Всего один костерок и несколько мелких фигурок вокруг. Два апи – ургульских складных шатра из шкур – стояли в стороне, между ними бродили стреноженные кони. Во всем лагере, пожалуй, человек десять. Не больше дюжины. Крыло кеттрал, даже израненное, как-нибудь совладает с десятью-двенадцатью дикарями-кочевниками.

– Ни Кента я ни в чем не уверен, – признался Валин, – но нам нужны еда и огонь, отдых и кони, а здесь все это есть.

* * *

В целом высадка прошла лучше, чем смел надеяться Валин. Костер сторожили ургульские дети – старшему было лет десять, – они стряпали завтрак для взрослых, досыпавших последние минуты в тепле апи. Старшая девочка, бледное светловолосое дитя лет девяти-десяти, кинулась на них, вопя что-то на своем невразумительном наречии и размахивая кухонным ножом, но Лейт сбил ее точно рассчитанным ударом рукояти меча. Двое ребятишек поменьше нерешительно поглядывали то на огромную птицу, то на апи, но, не считая нескольких визгливых угроз, ничего не предпринимали.

Иное дело – взрослые. Едва замолк детский визг, из ближайшего шатра, отбросив полог, вылетел мужчина – совершенно голый, с копьем в руке и с искаженным яростью и растерянностью лицом. При виде нависшей над костром Ра он было приостановился, но страха перед шестью вооруженными пришельцами в черном не показал. С утробным воплем он метнул в Валина копье. Валин уклонился, и оружие, не причинив вреда, кануло в ночь. Не успел он сделать и шагу, как в горло нападавшему полетел нож.

Валин оглянулся через плечо – Присягнувшая Черепу улыбнулась и подмигнула ему.

– Мы не убивать пришли! – рявкнул он.

– Будь добр, не говори от первого лица во множественном числе, – возразила Пирр, подбрасывая на ладони новый нож. – Я в ваше крыло не вхожу.

– Зато я вхожу, – вмешался Лейт, – и не прочь убивать. Помню лекции о кровавых жертвоприношениях и пытках и что-то не рвусь…

Он осекся, потому что из апи показалась женщина – тоже голая и с коротким роговым луком в руке. Кожа ее, бледнее луковицы, как у всех ургулов, пылала в свете костра, и пышная светлая грива волос тоже как будто раскалилась в пламени. Она сделала шаг и остановилась, вглядываясь в перестроившихся кеттрал. По лагерю пронесся порыв ледяного ветра. Она не вздрогнула.

– Давай говори, – подзадорила Пирр. – Скажи, что она женщина. А «мы» не убиваем женщин. Я не против. Поведай мне, какая она безобидная.

Валин разглядывал ургулку. Кожа и бедра все в выпуклых шрамах – от копейных и стреляных ран. Волосы хлещут по лицу, но она их не замечает, видит только Валина. Тетивы она пока не натягивала, но стрелу на лук наложила, и, по всему видно, стрелять ей не внове.

– Если двинется, убей ее, – медленно проговорил Валин.

– Какое варварство! – не скрывая насмешки, воскликнула Пирр. – Тристе, бедняжка, такого бы не одобрила.

Валин не удостоил ее ответа.

– Талал, говори. Не тяни.

Лич чуть промедлил и начал с запинкой:

– Васап эбебиту…

– Ты убил моего васапе, – оборвала его женщина, подбородком указав на труп. – Не калечь мой язык.

То, что она владела аннурским, немало удивило Валина, зато дало ему возможность самому вести переговоры. Между тем из двух апи показались еще несколько человек – кто в кожаных штанах для верховой езды и длинных рубахах, кто голый по пояс. Как и надеялся Валин, их набралось всего шестеро. Десять, считая детей и мертвого.

– Он на нас напал, – заговорил Валин, указывая на труп. – Мы убили, защищаясь.

Женщина бросила взгляд на тело и пожала плечами:

– Найдутся другие воины согреть мои ночи.

Подошедший справа юноша что-то проворчал. Этот держал в каждой руке по ножу и, судя по повадке, не прочь был попытать удачу.

– Анник… – окликнул Валин.

– Держу его, – отозвалась та.

Ургулка посмотрела на лучницу, обернулась к своим и отрывисто бросила несколько слов.

Юноша в ответ огрызнулся, замахнулся ножом – и плюнул ей в лицо.

Нагая женщина не моргнув глазом развернулась и всадила стрелу ему в горло. И придерживала рукой, пока умирающий, выронив ножи, хватался за древко, – выпустила не раньше, чем у него подогнулись колени. Смерив труп взглядом, она повернулась к остальным ургулам. Валин уловил отдельные слова: «Вождь… мертв… вызов». Женщина широко раскинула руки, словно ожидая атаки от соплеменников и не замечая своей наготы, режущего ветра и крыла кеттрал в считаных шагах от себя. Только когда ее люди закивали, она снова обернулась к Валину.

– Я Хуутсуу, – объявила она. – Вокови этой семьи. Мы воюем или мы едим?

– По-моему, я влюбилась! – одобрительно вымолвила Пирр. – Надеюсь, мне не придется ее убивать.

Валин глаз не сводил с ургулки. Судя по отсутствию часовых, пестрому вооружению, по двум убитым на траве – их нельзя было назвать великими тактиками. С другой стороны, женщина сама не боялась смерти и ничуть не жалела убитых. Все так же раскинув руки, она ждала его ответа.

– Мы едим, – проговорил наконец Валин. – Я сожалею о ваших… мужчинах.

Хуутсуу пожала плечами:

– Мужчины убили бы тебя. А эти двое… – Она махнула в их сторону луком. – Дураки.

– Тем не менее, – сказал Валин, ожидавший от нее горя или гнева и чуть растерявшийся, не дождавшись, – мы хотели бы обойтись без войны.

– Тогда будем есть. – Она повернулась к глазеющим на Валина детям. – Пиикви, Сари, дайте сестре по щекам, чтобы пришла в себя, и ставьте горшок на огонь. Я иду за своими мехами.

Повернувшись, она без лишних слов скрылась в шатре, а Валин неожиданно для себя очутился посреди ургульского лагеря, занятого утренними хлопотами: кто мочился за апи, кто осматривал лошадей, кто грел над костром озябшие руки – будто ничего не случилось, будто полдюжины солдат не свалились с неба на гигантской птице и не убили одного из них. Даже те двое, что убирали тела, с полным равнодушием к судьбе погибших сорвали с них немногочисленные украшения, отбросили в сторону оружие и уволокли трупы в высокую траву.

– Жутковато мне от такого, – пробормотал Талал.

Валин кивнул:

– Анник, лук держи под рукой.

– А вдруг нам повезло? – скатившись со спины птицы, предположил Лейт. – Малость везения иногда не помешало бы.

Валин позволил себе миг надежды, но тут же задавил ее.

– Оптимизм убивает солдат, – процитировал он «Тактику» Гендрана.

– Сталь в кишках убивает солдат. И сталь в ляжке тоже, – добавил пилот, многозначительно покосившись на Талала. – И в плече.

– Сейчас займемся, – проворчал Валин.

Ему не нужно было напоминать о скрежещущем по надкостнице наконечнике.

– Талал, Лейт, соберите у них оружие.

– Мне надо осмотреть Ра, – напомнил Лейт. – Что-то с ней плохо.

– Сначала ургулы, – приказал Валин. – Потом залатаем своих. Потом уже птица. Анник, прикрывай их. Пирр…

– Еще раз напомню незлобливо, но твердо, – перебила та, – что я не из вашего крыла.

– Какая жалость! А не сумею ли я тебя убедить присмотреть за парой заложников?

– Не знаю, не знаю. Как бы мне их не убить ненароком.

– Это, – скрипнув зубами, произнес Валин, – значило бы, что ты не знаешь, зачем берут заложников.

Перебрав взглядом ургулов, он наугад выбрал двоих:

– Его и ее. – Он обернулся к Талалу. – Сможешь им сказать?..

– Я скажу, – объявила Хуутсуу, выступая из своего апи в перехваченной поясом тяжелой бизоньей шкуре.

В одеянии она выглядела величественной, но неповоротливой. Если бы Валин только что не видел, как она зарезала человека, если б своими глазами не видел натягивающихся под ее кожей жил, мог бы недооценить эту женщину. Хороший урок.

Хуутсуу сделала знак отобранным Валином ургулам, что-то им рявкнула и указала на клочок земли поодаль от костра. Те помедлили в страхе и сомнении, но все же повиновались.

– Свяжите, если хотите, – бросила она, равнодушно проходя мимо заложников к костру и ковыряя пальцем варево в котле.

Валин оценил обстановку и глубоко вздохнул. Как будто все в порядке. Талал с Лейтом сваливают грудой луки, ножи и копья. Анник стоит рядом, держит лагерь под наблюдением, лук у нее в руках.

Поймав его взгляд, Пирр широко и открыто улыбнулась:

– Не волнуйся. Мой бог принимает любые жертвы, но я всегда считала скупердяйством подносить ему безоружных.

Встав на колени рядом с заложниками, она проворно скрутила их брошенным личем обрезком веревки. Кажется, надежно. Если бы ургулы хотели драки, они бы начали раньше, пока оружие было при них, и всем скопом.

– Прошу извинения за принятые меры, – произнес Валин, указывая на связанных ургулов.

Хуутсуу опять пожала плечами:

– Давно мы не закалялись. Квина будет доволен.

– Закалялись? – недоуменно повторил Валин.

– Да, болью, – кивнула она.

– Нет, – возразил Валин, – мы не собираемся вас закалять.

– Брось этнографию, Валин, – вмешался Лейт. – Займись медициной.

Валин отмахнулся от него, обратившись к Хуутсуу:

– Среди нас есть раненые, им надо очистить и прижечь раны. Еще нам понадобится еда и, может быть, лошади.

В глазах Хуутсуу мелькнула опасная искра.

– Лошадей нет.

Валин хотел напомнить женщине, что в ее положении спорить не приходится, но передумал. При всех недавних успехах ему было не по себе. От боли в плече, тревоги за подчиненных, настороженности к ургулам и страха, не свалился бы с неба Блоха, он чувствовал себя перетянутой тетивой: чуть тронь – лопнет или сломает лук.

«Сначала раненые, – напомнил он сам себе. – Потом птица. Потом еда».

С раной Талала все было просто – или было бы, если б тучи не вздумали пролиться жестоким ливнем в отблесках бивших за десяток миль молний. Валин подумал, не перевести ли крыло в апи, но из шатра они не смогли бы наблюдать за происходящим снаружи. Можно было разделить отряд, но разделять и без того малые силы – никудышная идея, каким бы смирным ни выглядел враг. Пришлось остаться под дождем, у шипящего под каплями огня, который ничуть не давал тепла. Ну что же, если Блоха где-то там, внезапный шквал обрежет ему обзор.

Постаравшись забыть обо всех тревогах, Валин сосредоточился на ране Талала. Он стер со лба дождевую воду и покрепче ухватил торчащее из ноги лича древко. Мокрое дерево скользило в пальцах, а Талала каждый раз, как у него срывалась рука, скручивала судорога, и сквозь сжатые зубы прорывался стон. Наконец, перемазавшись в крови и грязи, Валин сумел быстрым движением протолкнуть стрелу наружу, разворачивая ее так, чтобы по возможности не задеть кости. Талал замычал, забился в руках державшего его Лейта и обмяк, когда наконечник вышел из тела. Он тяжело дышал, расширив глаза под заливающим лицо дождем.

– Держишься? – спросил его Валин.

Лич прерывисто вздохнул сквозь зубы и кивнул:

– Заканчивай.

Валин быстрым движением отломил наконечник и под короткое ругательство Талала выдернул древко.

За их спинами фыркнула Хуутсуу. Будто не замечая дождя, она наклонилась через костер, чтобы лучше рассмотреть рану.

– Вы воины? – спросила она.

Валин коротко кивнул, взял из руки Лейта раскаленный нож и прижал светящийся клинок к выходному отверстию. Талала выгнуло дугой, и он потерял сознание. Валин медленно выдохнул. Лишившись чувств, лич не ощутит боли от второго прижигания и даст ему спокойно обработать рану.

Хуутсуу снова фыркнула:

– Воин должен смотреть в лицо боли.

– Он уже насмотрелся, – огрызнулся Валин. – Мы всю ночь летели.

– Он бежал, – ответила женщина, тыча пальцем в обмякшее в руках пилота тело. – Бежал в покой.

Валин приложил нож ко входному отверстию, досчитал про себя до восьми и обернулся к Хуутсуу.

– Мы не хотим драться, – отрезал он, – но, если не замолчишь, узнаешь кое-что о боли.

Женщина презрительно глянула на раскаленный клинок.

– Это пустяк, – бросила она, – после трех тсаани.

– О чем это она, во имя Шаэля? – ни к кому не обращаясь, вопросил Валин.

– О детях, – пробормотал очнувшийся Талал. – Она трижды рожала.

Валин покачал головой, не понимая, какое это имеет отношение к делу. Под хлещущим ливнем, с пылающим плечом, измученный долгим ночным полетом, он готов был сорваться.

– Плевать мне, сколько она рожала. – Он клинком махнул Хуутсуу и указал ей на связанных ургулов. – Туда. К ним. Живо.

Она смерила его взглядом, покачала головой и отошла.

Чернота неба замутилась серым. Зубчатая линия восточных вершин еще скрывала солнце, но тучи расходились. Надо было закончить с ранеными до полного света, а что делать потом, Валин так и не решил.

– Лейт, – торопливо и устало попросил он, – выдерни у меня из плеча эту дрянь.

Древко вышло легче, чем стрела из ноги Талала, хотя Лейту пришлось надрезать кожу, чтобы высвободить зазубрины на наконечнике. Валин, чувствуя на себе взгляд Хуутсуу, задавил боль и не вскрикнул, даже когда натянулись и порвались мышцы плеча. Он чуть не лишился чувств, когда к коже прилег светящийся клинок, но стиснул зубы и разогнал наплывающий на глаза туман.

– Я в порядке, – объявил он, когда снова решился открыть рот. – В порядке. Иди осматривай Ра. О Гвенне я позабочусь.

Подрывница тревожила его больше других. Она так и не пришла в себя, и в скупом утреннем свете лицо ее выглядело еще хуже, чем в темноте, – бледное, восковое, облепленное мокрыми волосами. Шерстяное одеяло тоже давно промокло насквозь, и девушка дрожала, губы на белом лице потемнели. Валин погладил ее пальцем по сгибу локтя, но она не отозвалась, не дернулась и не согнула руку. С ее раной нечего было делать, только ждать и надеяться, но прежде всего нужно было Гвенну согреть. А значит, зайти в апи. Иногда хороших вариантов просто нет.

– Талал? – Валин оглянулся на лича. – Что скажешь?

Тот нахмурился:

– Мы и так ее слишком много таскали. Тяжелая ночь, а две высадки… – Он, не закончив, покачал головой. – Не знаю.

– Валин, – позвал Лейт, в чьем голосе не осталось ни следа легкомыслия.

Валин обернулся, заранее занося нож и ожидая увидеть перед собой Блоху. Нет, только Лейт. Лейт и птица. Суант-ра расправила широкое крыло, а Лейт, стоя под ним и подняв руки, ощупывал сустав. Смотрел он мрачно.

– Что там? – спросил Валин.

– Ничего хорошего. – Пилот глубоко вдохнул и выдохнул. – Сильно повреждено плечо – возможно, порван патагиум.

– То есть?..

Валин, как и все, слушал лекции по анатомии кеттралов, но в полевых условиях за птицу отвечал пилот, так что специальные термины успели забыться.

– То есть ни хрена она не полетит.

– Сюда она нас донесла, – отметил Валин. – Летела всю ночь.

– Вот и скажи, какая она молодчина, – огрызнулся Лейт. – Другая птица давно свалилась бы. Травма серьезная, и полет ей на пользу не пошел. Сустав отекает. К полудню она и в воздух подняться не сможет.

Валин повернулся к голове кеттрала. Та смотрела на Лейта, скосив огромный черный глаз, и следила за каждым движением перебиравших ей перья рук. Валин часто гадал, что думают, много ли понимают кеттралы. Сознает ли Ра, что ранена? Страшно ли ей? В ее темных глазах ничего не отражалось.

– Долго будет заживать? – спросил Валин.

Лейт только головой покачал:

– Недели. Месяцы. Если вообще заживет.

– Нет у нас недель, тем более месяцев, – сказал Валин. – А в таком состоянии сколько миль в день она одолеет?

– Ты меня не слушаешь, Валин, – возмутился пилот. – Ей вовсе нельзя взлетать, тем более когда мы все на ней виснем.

Валин с остановившимся взглядом обдумывал, что из этого следует. Воинская подготовка кеттрал – это прекрасно, но легендарными воинами их делают птицы. Без Ра они теряют подвижность, элемент неожиданности и самого мощного бойца. Без Ра они влипли по самую задницу на краю степи, откуда нет дорог в Аннур – да и никуда нет, если на то пошло.

– Придется нам остаться, – толковал между тем Лейт. – Разобьем здесь лагерь, будем лечить ее и молиться, чтобы поправилась.

– Негодное предложение, – вмешалась Анник.

Снайперша не сводила глаз с пленных ургулов, но разговор, как видно, слушала внимательно:

– Суант-ра слишком заметна – что с земли, что с воздуха. Подоспеет Блоха или другие ургулы.

Валин медленно кивнул:

– Спрятать ее мы не сумеем и сражаться со всеми тоже.

Лейт оторопел:

– Ты что? Ты ее бросить задумал?

Валин обернулся к востоку. Солнце, показавшись над хребтом, зажгло огнем снега и льды.

– Нет, – ответил он. – Я хочу, чтобы она нас бросила. – Он поднял руку, не дав Лейту возразить. – Ты сказал, она сумела бы пролететь еще хоть сколько-то, пока сустав совсем не опух. Отправь ее на юг, к Островам. Всякая птица знает дорогу к дому.

– Она не доберется до Островов, – охрипшим от страха и гнева голосом ответил Лейт.

– И не надо, – сказал Валин. – Лишь бы отлетела от нас. На пятьдесят миль. Хоть на двадцать. На столько, чтобы нашедший ее не нашел и нас.

– А что будет с ней, когда ее найдут? – резко спросил Лейт. – А она и взлететь не сможет!

Валин перевел дыхание:

– Она – не домашняя зверушка, Лейт. Она солдат. Как и ты. Как и я. Она, как любой из нас, будет сражаться, пока не придется отступить. Будет отступать, пока есть куда, и снова сражаться. – Он постарался смягчить свой голос. – Она нас спасла, Лейт, но сейчас нам не поможет. Пока нет. Она только заведет нас в плен или погубит, а этого я допустить не могу.

Лейт ожег его взглядом, открыл рот – и промолчал. Валин с изумлением увидел в глазах пилота слезы. Еще минуту казалось, он будет спорить, откажется повиноваться, но в конце концов Лейт кивнул – коротко дернул головой, словно против воли.

– Ладно, – сипло выдавил он. – Ладно. Дай только сниму сбрую. Так у нее будет больше шансов спастись.

– Я тебе помогу, – кивнул Валин.

– Нет! – отрезал Лейт и повторил уже тише: – Нет, я сам.

Освободить Ра от ремней было недолго: несколько узлов, несколько пряжек – и птица свободна. Но Лейт не отпускал ее, а все ерошил ладонью перья на горле, приговаривая что-то непонятное. Птица, застыв как статуя, склонила голову, будто слушала пилота. Когда Лейт наконец отступил от нее, она еще мгновение посмотрела на него и приблизила клюв к самому лицу человека. Пилот с удивительной нежностью погладил вымазанный кровью клюв, улыбнулся и, шагнув назад, указал ей в небо.

– Улетай, – сказал он. – Ты хорошо билась, а теперь улетай.

Ра еще раз склонила голову и с криком взметнулась в воздух, забила крыльями, набирая высоту. Валин с комом в горле провожал Ра взглядом, пока она, свернув к югу, не скрылась за грядой невысоких холмов.

– Прости, – обратился он к Лейту.

Пилот ответил ему суровым взглядом сквозь слезы:

– Надеюсь, ты хоть что-то надумал, чтоб тебя!

Пока Валин надумал одно – отдыхать. Гвенна так и не очнулась. Талал едва держался на ногах, да и самого Валина будто не один день колотили досками. Без птицы он чувствовал себя беззащитным, скованным, почти голым, но другого выхода не видел. Без Ра они могли прикрыть свою черную форму бизоньими шкурами, и тогда, кроме темной-темной кожи, которую не так легко разглядеть под шапками и шкурами, их будет не отличить от всадников. Других ургулов они, конечно, не одурачат, но с воздуха никто ничего не заметит. Даже если Блоха их не преследовал, в Ассаре он ясно дал понять, что Гнездо послало за Валином не одно крыло.