Текст книги "Огненная кровь"

И потому Валин вместе с Лейтом и Талалом почти все утро уничтожали следы Суант-ры и предрассветной схватки. Они завалили тела ургулов камнями, затерли вмятины от когтей Ра на мягкой земле и перевели пленников в большой апи. Движение помогло Валину расслабить сведенные мышцы и позволило хоть на время забыть о том, что ждет впереди.

Они как раз заносили Гвенну в меньший из шатров, когда Анник, оставшаяся по ту сторону костра, произнесла своим неизменно ровным тоном:

– Продолжайте. Вверх не смотрите.

Валин, подавив естественное движение оглядеться, вместо этого нагнулся за новым поленом для костра.

– Что такое? – спросил он.

– Птица, – пояснила она. – Высоко, заходит с востока.

Валин усилием воли сдержал потянувшиеся к ножу и мечу руки и присел у огня, уставившись на варево в котелке. Анник с ее места было лучше видно. Конечно, кеттрал на птице не удивятся, увидев кучку глазеющих на их полет ургулов, но в трубу они легко разглядят лица, их черты. Лучше не поднимать глаз, как будто он ничего не заметил.

– Пролетели, – сказала наконец Анник.

Валин поднял голову, заслонил лицо рукой и проследил за удаляющимся силуэтом птицы.

– С такой высоты они не могли меня опознать, – заметила Анник.

Валин прищурился. Действительно, птица летела высоко, но он различал перья, окраску крыльев и хвоста – его зрение и при дневном свете оставалось острей обычного.

Он длинно, медленно выдохнул:

– Блоха. Это был Блоха.

14

Вечерняя проповедь утомила и растревожила Адер. День выдался долгий: она проснулась до рассвета, прошагала около шести миль и после короткого перекуса еще пять или шесть, так что обошлась бы без речей мелкого жреца, отнявших первую половину вечера.

Когда караван наконец становился на ночлег, ей ничего уже не хотелось, кроме как завернуться в одеяла и обо всем забыть. Но Нира напомнила, что надо быть тупее дохлого вола, чтобы, изображая паломницу, пропускать службы, и вот она вечер за вечером таскалась в сумерках слушать жрецов. Спотыкалась на кочках, щурилась сквозь повязку, чтобы не налететь на фургоны, и садилась на краю круга костра в противоречивой надежде, что паломники отметят ее присутствие, не обратив особого внимания на нее саму.

Слушать ей тоже было нелегко. Один молодой жрец целый вечер толковал о грехах развращенной династии Малкенианов. Другой – мечтал об идеальном царстве Интарры, освободившемся от вмешательства мирских властей. Последняя проповедь – многословный панегирик Уиниану Четвертому – задела ее за живое. Невозможно было прочитать что-то на освещенных отблесками костра лицах паломников, но общее настроение улавливалось отчетливо. Разоблачив в верховном жреце лича, Адер думала уничтожить не только его, но и его репутацию, однако доброе имя оказалось прочнее тела. Мало кто из этих людей присутствовал в храме, когда пламя охватило Уиниана и его собственная паства разорвала в клочья горящее тело. Они знали свою веру, а с точки зрения Малкенианов в целом и Адер в частности, вера их была – хуже не придумаешь. К окончанию жреческого славословия Адер до крови расковыряла себе большой палец ногтем.

Она медленно пробиралась обратно мимо телег и костров, мечтая только подкрепиться кусочком рыбы, немножко отогреться у огня и уснуть. Но, добравшись до своего костра, сразу увидела: что-то неладно. Старуха последние две недели каждый вечер проводила над чугунной сковородкой, обжаривая выловленных в канале карпов с перцем и купленным по дороге рисом, приговаривая над стряпней, словно сдабривала ее словами. А сейчас она стояла на крыше фургона, вглядываясь в темноту. Ее белые волосы, выбившись из пучка, облаком витали над головой. Клюка в руке вздрагивала.

– Оши! – выкрикнула Нира, сорвавшись на последнем высоком звуке. – Оши!

Она обернулась к подошедшей Адер:

– Пропал. Я вернулась к костру, а его нет.

Адер замялась в нерешительности. Разум Оши был много слабее, чем показалось ей поначалу, но его безумие не бросалось в глаза. Обычно оно проявлялось в бесконечном сосредоточенном молчании или припадках тихого плача. Если он и бредил, то тихо, обращаясь к птицам, к фургону, к собственным ногтям. Если старик совсем впадал в расстройство, рядом всегда оказывалась Нира: обнимала за плечи, давала отхлебнуть из бутыли, успокаивала беднягу. Сейчас, как видно, что-то пошло не так.

– Мы его найдем, – успокоила старуху Адер.

И прищурилась, оглядывая темный лагерь. Он был велик, но не огромен. Четыре или пять десятков костров и столько же фургонов на площадке в пару акров.

– Далеко он уйти не мог. – Она обвела пространство рукой. – Разделимся, обыщем лагерь.

– Лагерь я обыскала! – прорычала Нира. – Дважды. Оши пропал, и никто его не видел.

От ее тона Адер отпрянула. Она успела привыкнуть к резким манерам старухи, но здесь было что-то новое, жестче и острее.

– Ты надолго от него отходила? – осторожно спросила она.

Нира судорожно вздохнула:

– Ушла, когда стало темнеть. За рыбой. Сказала ему, чтобы сидел у костра, он всегда так и делал.

Значит, с заката. Крепкий мужчина успел бы пройти пару миль, но Оши – не крепкий мужчина. В сотнях шагов к западу тянулся канал, стало быть уйти он мог на север или на юг по дороге или на восток полями.

– Раньше с ним так бывало? – спросила Адер.

– Давным-давно не бывало!

Адер не успела ответить, потому что из-за фургона, касаясь ладонью рукояти меча, выступил Лехав. Его глаз Адер не видела, но что-то было в его позе, некая готовность к действию. По сторонам от него шли два паломника, явно из военных, – один из них еще держал в руке сочный ломоть мяса.

Лехав оглядел Адер и Ниру.

– Я слышал крик, – сказал он.

Адер кивнула. Внимание Лехава пугало ее еще больше неизбежных проповедей, но странно было бы теперь прятаться в тень. А если он поможет отыскать Оши, то и хорошо.

– Нам нужна помощь, – сказала она и, помявшись, заломила руки в надежде, что трогательный жест соответствует ситуации.

Один из паломников – коренастый мускулистый зверюга с лягушачьим ртом – осклабился на нее и повернулся к Лехаву:

– Юной госпоже нужна твоя помощь, капитан. Милашка так раскраснелась, едва дышит. Как ее не… выручить!

В отсветах костра Адер заметила, как его язык мелькнул между губами, словно маленький розовый хищник.

– Я не капитан, Лодж, – рассеяно бросил Лехав, окинув взглядом фургон. – Давным-давно ушел из легиона.

– Ясно, капитан, – ухмыльнулся человек-лягушка.

– Отвянь, осел, – подал голос солдат, стоявший справа от Лоджа, отвесив ему основательного тумака. – Девица такая же паломница, как мы. Не тупая дикарка с границы.

Лодж насупился, но промолчал. Лехав вовсе не слушал спутников. И не выказывал желания встать на защиту Адер. Той со дня, когда солдат спас ее в Аннуре, хотелось видеть в нем союзника. Опасное искушение.

– Что нужно сделать? – спросил он, остановив на ней пристальный взгляд.

– Оши куда-то забрел. – Адер старалась говорить тонким, испуганным голосом. – Знаешь старика? Нира за него волнуется.

Лехав перевел взгляд на пожилую женщину.

– Слышал я ваши еретические разговоры, – сказал он, внешним спокойствием опровергая резкость слов, затем покачал головой. – Не знаю, зачем ты пристала к паломникам, но, если волнуешься за брата, сама его и ищи.

Адер хотела возразить, но Лехав оборвал ее, рубанув воздух ладонью:

– С дурными людьми ты связалась, Дореллин. С грешниками. Речная слепота – само собой, но не ослепла ли ты к свету Интарры?

Не дав ей и рта раскрыть, солдат развернулся на каблуках и вместе со спутниками исчез в темноте.

Испуганная Нира даже не подумала его обругать, ни слова не сказала вслед.

– Ничего, – заговорила Адер. – Обойдемся без него. Вдвоем пройдем по дороге: одна – на юг, другая – на север. Ходим мы быстрей твоего брата.

– Ночью за кругом костра ты ничего не разглядишь, тем более сквозь свою тряпку.

– Пойду медленно. Буду звать.

Нира, подумав, коротко кивнула – злость и растерянность как будто подточили ее вечную гранитную решимость.

– Я пойду к югу.

– Мы его найдем, Нира, – пообещала Адер, коснувшись плеча старухи, и с удивлением поняла, что та дрожит. – Он не так давно ушел, а по сторонам здесь только поля да канал – негде попасть в беду.

Она уже повернулась, подобрала подол, но Нира ее задержала:

– Постой.

Когда Адер повернулась к ней, старуха скрюченной лапкой обхватила ее за пояс и жестко взглянула в лицо:

– Если найдешь его… будь осторожна.

– Я постараюсь, чтобы он не поранился, – заверила ее Адер.

Нира покачала головой:

– Его остерегайся, дурында. Его!

У Оши руки были как прутики. Голова едва держалась на хлипкой шее. Но в голосе старухи звучала яростная настойчивость, и рука все не выпускала Адер.

– Когда его найдешь, – твердила старуха, – веди прямо ко мне. Ко мне! И постарайся успокоить.

– Все будет хорошо.

Адер нерешительно высвободилась. Ей вдруг стало жутко.

– Все будет хорошо, – повторила она.

* * *

Оставив позади свет костров, Адер стянула с головы повязку. Она рисковала, может быть, безрассудно, но голос Ниры и дрожь старушечьей руки гнали ее вперед, а с тряпицей на глазах спешить никак не получалось. Адер не стала развязывать узла, чтобы можно было мгновенно вернуть повязку на место, если кто-то встретится на пути. Освободив глаза, она перешла на бег.

В темноте трудно определять расстояния, но занывшие икры и движение звезд в небе подсказали Адер, что она одолела не меньше двух миль, то окликая Оши, то вглядываясь в склон канала и в густую ниву на востоке. Луна высосала из полей зелень, оставила лишь серые стебли да тени между ними. Если Оши хоть немного сбился с дороги, если упал среди зеленых колосьев, Адер могла пройти в нескольких шагах, не заметив его. Поворотив наконец назад, она уговаривала себя, что Оши, верно, ушел в другую сторону, что Нира его уже отыскала, но в спящем лагере наткнулась на застывшую у дороги старуху – одну.

– Ну что? – спросила Адер, уже зная ответ.

Нира мотнула головой. Она стиснула зубы, кожа на костяшках сжимавшей клюку руки туго натянулась.

– Его надо найти.

– Когда взойдет солнце, будет легче, – заметила Адер.

– Когда взойдет солнце, будет поздно, – отрезала Нира.

– Что поздно?

– Его спасать, – тихо ответила старуха.

Адер обвела глазами лагерь. Только дурак стал бы искать в темноте человека, который даже не соображает отозваться на свое имя. Тем более – если тот не хочет, чтобы его нашли. Но девушка видела, что Нира готова продолжать поиски, пока не свалится с ног, а в мире за стенами Рассветного дворца у Адер не было никого ближе Ниры.

– Мы еще не смотрели вдоль канала, – напомнила Адер.

– Воду мне и отсюда видно.

– Он может сидеть под берегом. Или вдруг упал в воду.

Нира нерешительно кивнула:

– Иди по берегу на север, а я пойду на юг.

Адер, еще не дойдя до канала, начала понимать, как безнадежны их поиски. Земля здесь, хоть и неровная, испещренная ямами и рытвинами, не позволяла укрыться взрослому человеку. Все же она шла дальше – из упрямства и по привычке доводить дело до конца. Вдруг там, где течение подрывало береговой откос, есть незаметная глазу песчаная коса? Вряд ли, но надо проверить.

Уже от самой воды она услышала голос. Сперва решила, что поют засидевшиеся за попойкой лодочники, хлещущие под луной сливовое вино. Но когда ветер улегся, стало ясно, что она слышит не пение, а высокий скулящий человеческий голос, дрожащий, как перетянутая тетива. Языка Адер не распознала – если то был язык, а не бессловесное выражение горя и смятения. Голос раздавался совсем рядом, но Адер никого не увидела, хотя здесь не росло кустов и деревьев, способных скрыть человека. Напряженно расправив плечи, она шагнула с откоса.

И чуть не свалилась в яму.

«Нет, – поправила она себя, задержавшись на краю и вглядываясь в тени под собой, – это не яма, а фундамент развалившегося здания».

Подпол был невелик, шагов пятнадцати поперек, а крупные камни облицовки большей частью осыпались внутрь. Немногие оставшиеся торчали гнилыми зубами, покрытые мхом, затерявшиеся в высокой траве или вросшие в землю. Внизу, в нескольких шагах от нее, скорчился Оши: золотые одежды порваны и перепачканы в грязи, ладони зажимают уши, словно он боится услышать собственный голос.

– Нира! – позвала Адер, озираясь в поисках старухи.

Та недалеко отошла к югу по каналу, и Адер повысила голос, чтобы до нее докричаться:

– Он здесь!

Она указала на провал в земле и, обернувшись, наткнулась на взгляд Оши. Тот замолчал, вздернул верхнюю губу, обнажив зубы, и раскачивался всем телом в быстром судорожном ритме.

– Оши! – окликнула его Адер.

В памяти метнулось предупреждение Ниры, но старик выглядел таким потерянным, беспомощным, быть может, был ранен.

– Оши, пойдем-ка к фургону.

Взгляд старика дернулся от нее на рваные тучи в небе, на собственные ладони, которые он поднес к глазам, словно таинственный шедевр древности. Адер глубоко вздохнула и принялась спускаться по осыпи на стене ямы. Неуклюже размахивая фонарем, она съехала на дно, пошатнулась, но удержалась на ногах. Обернувшись, девушка встретила горящий взгляд Оши.

– Что сталось с моей башней? – выдохнул он, ковыряя землю между камнями, и возвысил голос: – Кто разрушил мою башню?

Адер оглядела фундамент. Может, когда-то над ним и стояла стройная башенка, но крестьяне давным-давно вывезли камни на постройку своих оград и домов. Она вообще не понимала, как Оши отыскал эту яму и как, не поранившись, спустился по неровным стенам.

– Кто уничтожил мою башню? – вопрошал между тем Оши, все больше повышая голос и раскачиваясь все яростнее. – Шийахин? Дирик? Кто?

Адер попятилась на шаг.

Старик обезумел. Бредил. Шийахин и Дирик – имена атмани, которые уже больше тысячи лет лежат в земле. Должно быть, Оши насмотрелся на руины вдоль канала, наслушался по дороге разговоров о строивших эти здания владыках-личах. И оторвался от своего времени и места, ушел в древние века, в эпоху войн и ужасов.

Он перестал раскачиваться, совсем замер. Сидел прямо, как истукан.

– Ты в порядке? – с запинкой спросила Адер.

Он метнул на нее взгляд, осмотрел и отвел глаза. Адер готова была шагнуть к старику, обнять за плечи, как столько раз делала Нира, но тут он повелительно хлопнул в ладоши, словно призывая или предостерегая кого-то, и медленно развел руки. И Адер с ужасом увидела, что воздух между его ладонями загорелся, вспыхнул во много раз ярче ее слабого фонаря. Льдинка страха скользнула у нее по спине.

Лич. Брат Ниры был личем, и личем безумным.

– Тебя прислал Дирик? – ледяным тоном вопросил он.

Одновременно старик согнул пальцы, и огонь свился в пылающие нити паутины, зловеще пульсирующие красные волокна. Лич. В Рассветном дворце имелось целое министерство очищения, занимавшееся выявлением и искоренением личей, и десятки молодых служащих каждый год гибли в противостоянии с теми, на кого вели охоту. В животе у Адер похолодело – словно сырую рыбу проглотила. Она решилась встать лицом к лицу с Уинианом, но тогда рядом был ил Торнья, опытный убийца поддерживал ее игру, да и схватка происходила при свете дня.

А здесь… здесь все иначе.

– Оши… – произнесла она, заставляя себя говорить тихо и медленно, как опытный псарь говорит с раненой собакой. – Оши, это же я, Дореллин.

Он нахмурился, погрозил ей пальцем, и клочок огненной паутины оторвался от вращавшегося между его ладонями большого кома.

– Мне нет дела до твоего имени, – покачал головой старик. – Нет дела. Нет дела. Ты – нож в руке Дирика. Или Кая. Или Шийахина…

Его голос замер, когда клочок пламени, поднимаясь и растягиваясь сетью, поплыл – к ней, поняла Адер. Она ощутила в горле горечь подступившей желчи, открыла рот, чтобы закричать, но вместо крика изо рта хлынула рвота, ослабевшее тело била дрожь. Она бросила взгляд на стены – отсюда они казались выше и неприступнее, чем сверху. Будто стоишь на дне колодца.

– Я слой за слоем, – хрипел, скаля зубы, Оши, – стану срывать кожу с твоего лица, мышцы с костей, глубже и глубже, пока не найду, кто под ними скрывается.

Большая сеть развернулась на расстоянии вытянутой руки от Адер, качнулась как змея – ее нити сдвигались, изгибались. Оши начал сжимать пальцы в кулаки, Адер беспомощно всхлипнула – и тут на краю провала встала Нира, занесла палку, словно приготовившись отбить ужасный калечащий кеннинг.

– Рошин! – В голосе за болью и гневом слышалась жесткая решимость. – Рошин! Немедленно прекрати.

Рошин… Малая частица в сознании Адер сохранила спокойствие и неподвластное даже ужасу любопытство. Рошин, пятый атмани, брат…

– Ришинира… – выдохнула она, оборачиваясь к маленькой старухе.

Это невозможно! Атмани стали историей, практически мифом, их сгубили собственные безумие и подозрительность. О «гибели неумирающих» рассказывали сказки, художники тысячу лет избирали ее темой своих картин: Дирик и Кай сплетаются в смертельных объятиях, их можно принять за любовников, если бы не сжимающая горло рука, не целящие в глаза пальцы. Чируг-ад-Добар, пронзенный копьем Шийахина, и последний бой Шийахина – одинокий лич на утесе над кипящим приливом его собственного войска. Они мертвы, давно мертвы, сгинули.

Не все, напомнила себе Адер.

Судьба младших атмани – Рошина и Ришиниры – оставалась загадкой. Одни историки утверждали, что оба погибли в самом начале терзавших империю и землю гражданских войн. Другие доказывали, что они были убиты при последней осаде Храадина, а изуродованные тела затерялись под развалинами. Звучали, конечно, и голоса несогласных – упрямцев, писавших, что последние атмани каким-то чудом выжили среди охвативших половину Эридрои кровопролитий и разрушений. Самое знаменитое полотно Льяна Ки «Бегство бессмертных» изображало две закутанные в плащи фигурки, почти теряющиеся на фоне руин и пожаров, – те пробирались по опаленной земле к чернильному мраку на горизонте. Лица Льян скрыл тенями. Адер заглянула в лицо стоявшей над ней женщине, обернулась к мужчине.

– Рошин, – повторила, указывая на сеть, Нира, – убери сейчас же!

– Риши? – растерянно отозвался он, щуря темные глаза, и ткнул в россыпь камней вокруг себя. – Они ее разрушили, Риши. Все разрушили.

Нира поморщилась. Сеть по-прежнему висела перед Адер, но как будто ссохлась, и огонь в ней остыл до тусклого свечения угольков.

– Все давно прошло, Рошин, – не сводя глаз с брата, ответила старуха. – Их уже нет. Они ничего нам не сделают.

– А она?

Оши ткнул пальцем в Адер.

– Она наш друг, – ответила Нира.

– Друг, – тихо выговорил старик, словно пробуя на вкус незнакомое слово. – Наш друг?

– Да, – ответила старуха.

И противоестественное пламя погасло, оставив чуть заметные волоски на краю зрения. Руины погреба наполнились тенями. Оши уронил руки. Нира с поразительным проворством полезла вниз и под конец спрыгнула, спеша оказаться рядом с братом.

– Вот, – ласково заговорила она, извлекая из складок платья бутылку, большим пальцем выковыривая пробку и поднося горлышко к его губам. – Выпей, Оши. Тебе станет лучше.

– Лучше? – недоуменно повторил он, вглядываясь в темноту. – Будет ли когда-нибудь лучше?

– Да, – ответила Нира, запрокидывая сосуд.

Капля терпкой жидкости скатилась ему на подбородок, и старик жадно слизнул ее.

– Будет лучше, – пробормотала старуха.

Когда бутыль опустела, Оши медленно осел наземь и уснул, припав головой к плечу сестры, а спиной – к грубой стене. Губы его дергались, словно выговаривали слова.

Нира осмотрела фундамент, устало покачала головой.

– Я и забыла о нем, – обращаясь не то к самой себе, не то к спящему старику, проговорила она. – Столько лет прошло, брат, но ты-то помнишь.

– Что это? – выдохнула Адер.

Женщина обернулась, только теперь вспомнив о ее присутствии. Она прищурилась, прикрывая ладонями плечи брата.

– Это место когда-то ему нравилось, – пояснила Нира.

Адер, не зная, что ответить, только головой покачала.

– Он хотел меня убить, – сказала она наконец.

– Да, – кивнула Нира, – хотел.

– Почему?

– Он лишился разума. Они его уничтожили. Они всех нас уничтожили.

– Кто? – спросила Адер, силясь понять ее загадочные слова. – Кто вас уничтожил?

– Те, кто нас создал. Создал такими, какими мы были. – Она поморщилась. – Теми, кто мы есть.

– Атмани, – чуть слышно выдохнула Адер.

Нира долго не отвечала, даже головой не кивнула. Она отвернулась от Адер, вглядывалась в лицо спящего брата, смотрела на его мерно вздымающуюся и опадающую грудь.

– Ты доверила мне свою тайну, девочка, – наконец заговорила она, не поднимая глаз, – а теперь завладела моей. Выдашь ее, и я вырву твое сердце.