Текст книги "Последние узы смерти"

20

Адер стояла на балконе своих покоев в башне Журавля. В ста шагах под ней лежали дворы, сады и храмы Рассветного дворца, но она не смотрела вниз. Она смотрела на север, за край медных, сланцевых, драночных крыш Аннура. На улицах и в переулках еще висел утренний туман с Разбитой бухты, и Адер, хоть и слышала, как просыпается город, слышала брань возчиков и лодочников, стук открывающихся лавок, распевные крики зеленщиков и рыботорговцев – свежие звуки дня, видела на этих улицах только неподвижную белую мглу. Утро состояло из звуков без движения, словно живые покинули Аннур, оставив его призракам.

Балкон располагался много выше самых высоких корабельных мачт, выше круживших над гаванью чаек, но и с него, даже до боли в шее запрокинув голову, она не могла увидеть вершины Копья Интарры. Стеклянная стена поднималась занавесом всего в ста шагах от нее, но вершина скрывалась в облаках.

Нира скользнула по стене взглядом и крякнула:

– Копье Интарры, о, моя дряблая жопа!

– Ты не веришь, что это наследие богини? – спросила Адер.

Она всю жизнь прожила во дворце, но есть зрелища, к которым невозможно привыкнуть. Никак.

– Копье значительно превосходит древностью записи кшештрим.

– Превосходит древностью… – Нира покачала головой. – Неудивительно, что Лехав распознал тебя на полпути к Олону. Ты всегда будешь говорить как принцесса.

Адер не ответила на колкость. Она с радостью выдержала бы хоть сотню, лишь бы видеть в Нире слабый отблеск прежнего огня. Адер, конечно, нуждалась в ней для воплощения задуманного, в одиночку она бы не проникла в Копье, но еще важнее для нее было, что рядом есть кто-то, с кем можно поговорить, кто поговорит с тобой. В первые часы ей показалось, что прежней Ниры больше нет, что жизнь вытекла из нее, острые углы стесало предательство брата. Старуха допила большой кувшин вина и, к отчаянию Адер, уснула прямо за столом. Но проснулась она уже чуть более живой. В это утро она почти с прежней бодростью взобралась по лестнице до покоев Адер, да и сейчас задиралась с жаром, какого в ней не было после возвращения.

– Само название Копье Интарры древнее, – говорила Адер. – Я в детстве неделю искала в старых томах объяснений его происхождению. Этимология…

– Нассать на твои этимологии, – цыкнула Нира; перехватив клюку, она ткнула концом в громаду башни, как тычут в обидчика. – Какая богиня дала бы свое имя величайшему в мире хрену?

Адер хотела возразить, но осеклась. Они вышли на балкон обдумать штурм башни или хотя бы способ в нее просочиться, а не для споров о древней истории. Бросив еще один взгляд на Копье, она перевела глаза на то, что было ближе, меньше и доступнее: на лаковую шкатулку, которую Нира поставила на стол.

– Так это он?

Нира обожгла ее взглядом:

– Ясно, он. Думаешь, я таскаю в кшештримских сундуках свои грязные подштанники?

Шкатулка была невелика. Адер могла бы накрыть ее двумя ладонями, а по глубине в нее едва легла бы пара винных бутылок. Ящичек выглядел непритязательно: ни золота, ни серебра, ни причудливых витых ручек, ничего яркого и блестящего, привлекающего взор. Но, подвинув его к свету, Адер увидела, что Нира права. Поверхность, показавшаяся сперва просто черной, состояла из множества слоев и тонов, то чернильно-прозрачных, то дымчатых, то скользких, как грудной плавник щуки, то поблескивающих черненым серебром. Издалека все это сливалось в сплошную темноту, а поверти шкатулку в луче, и в крышке всплывали прекрасные и сложные тени. Адер чудилось, что она различает раскрытую ладонь, солнце в почти полном затмении, обнявшуюся в танце пару, но при попытке всмотреться очертания менялись, как струи быстрой реки, и пропадали.

– Неприметной ее не назовешь, – заметила Адер.

Нира пожала плечами:

– Ил Торнья хотел уберечь содержимое, а я не собиралась всю дорогу от Эргада тащить на себе железный сундук.

Адер взвесила шкатулку на руке и поставила обратно на стол.

– Как она открывается?

Старуха коснулась крышки кончиком пальца, сосредоточенно свела брови и проделала ряд быстрых четких движений. Крышка щелкнула и отскочила.

– Кеннинг? – спросила Адер, невольно попятившись.

Нира подмигнула ей:

– Кшештрим, хоть и злобные ублюдки, не брезговали дарами личей, не в пример нам.

Адер задумчиво кивнула. Об этом она читала. После войны, когда люди ровняли с землей города кшештрим, им попадались тысячи изделий: клинков и шкатулок, статуй и обелисков не вполне… естественного происхождения. Они уничтожали эти находки – те, которые удавалось уничтожить. Немногочисленные историки, осмелившиеся затрагивать эту тему, прослеживали человеческую ненависть к личам от тех первых очищений.

Она отбросила эту мысль. Ее интересовало не происхождение шкатулки, а ее содержимое. Адер одним пальцем подцепила крышку, приподняла и обомлела.

В черном бархате в крошечных гнездах лежали полтора или два десятка флаконов с вырезанными на стекле названиями. Она узнавала не более половины: сладкорог, сумрак, итириол… Но и этого хватило, чтобы угадать содержимое остальных. Яда, присланного ил Торньей, хватило бы отравить весь совет, убить всех обитателей Рассветного дворца.

– И это… это у него так и лежало? – спросила Адер.

– Я больше тысячи лет прожила, – ответила Нира, – а рядом с этим ублюдком, считай, дитя. У него, может статься, горы такого дерьма по всему свету, тайные клады под Ромсдальскими горами или потаенки на неведомом острове в Разбитой бухте.

И снова безнадежность противостояния захлестнула Адер, поволокла ее, как волна зимнего моря. Только подумать, что когда-то она замышляла идти на него войной… Он на годы вперед предугадал все ее планы, смешные и глупые. Мыслимо ли вырвать Аннур из рук, державших его веками?

– Посмотреть на тебя, ты подумываешь, не хлебнуть ли самой из этих склянок, – разорвал ее размышления суровый голос Ниры.

Подняв голову, Адер встретила ее взгляд и увидела в морщинистом лице опасения или заботу.

– До сих пор он опережал нас на каждом шагу.

– Но пока что не победил, – сказала Нира.

– Ты уверена? Мы не знаем, чего он добивается на самом деле.

– Если послушать твоего брата – смерти Мешкента.

– Я не верю Кадену, – скривилась Адер. – И уж точно не верю кшештрим, которого он держит при себе.

– Чего бы ил Торнья ни добивался, ясно, что пока не добился, – отрезала Нира.

– Ясно? – подняла бровь Адер.

– Бык, получив свое от коровы, обычно больше не дергается. Опустошив мошну, уходит пастись или спит.

– Ил Торнья – не бык.

– Мужчины… – передернула плечами старуха. – Быки… Кшештрим… Главное, если бы ил Торнья победил, он кончил бы войну.

Адер обратила взгляд на север, к Эргаду, туда, где ил Торнья сдерживал напор ургулов. Плохо дело, если надежду ищешь в продолжении войны. То, что ил Торнья еще чего-то хочет, – сомнительное утешение, но другого у нее не было. Она повернулась к шкатулке.

– Это что? – спросила она, указывая на полдюжины металлических трубочек, уложенных в бархат напротив флаконов.

– Бомбы, – ответила Нира.

Адер отдернула руку:

– Бомбы?

– Изделие кеттрал. «Звездочки», «кроты», «фитили». По два в каждом.

– И что, о, Интарра, мне делать с кеттральскими бомбами? – выдохнула Адер, не отрывая глаз от взрывчатки.

– Я бы сказала, что-нибудь взрывать, но на меня не ссылайся. Пророчица у нас ты.

– Они безопасны? – спросила Адер, разглядывая тонкие трубочки.

– Я их сюда довезла и жива осталась. – Старуха ткнула пальцем себе в грудь. – Две руки. Две сиськи, обвислые, но еще держатся. Две ноги.

Нира снова пожала плечами.

– Начинаю понимать, почему он не хотел, чтобы кто-то сюда заглядывал, – тихо присвистнула Адер.

Нира покивала:

– Вопрос в том, как нам это применить, – она ткнула пальцем сначала в шкатулку, затем в Копье, – к той сучке, что сидит там.

– Да, – неуверенно согласилась Адер, – тут поломаешь голову.

Она теперь разглядывала башню, дивясь дерзкому замыслу ил Торньи.

– Такого, знаешь ли, еще не бывало. Никто не проникал во дворцовые темницы.

– Давай не будем называть это темницей, – поморщилась старуха. – Темница, она под землей.

– А эта нет, – задумчиво покачала головой Адер. – Туда и раньше пытались пробраться, иногда с боем от самого основания башни. Тощий Том достиг тридцатого этажа, а там его порубила охрана. Выше его не поднялся никто.

– Ну, мы будем малость покруче Тощего Тома, кто бы этот хрен ни был.

– Мятежник, – рассеянно пояснила Адер. – Он жил двести лет назад. Крестьянин.

– Потому и тощий. Но ты-то принцесса, пророчица. Спорим, тебе попроще какого-то крестьянина пробиться в охраняемую башню.

– Дело не в башне. – Адер прищурилась.

Стекло стен обычно отражало солнце, небо, медные и черепичные крыши Аннура. Но если они сверкали не слишком ярко и если взглянуть под нужным углом, иногда удавалось рассмотреть кое-что внутри. С балкона Журавля Адер с трудом, но различала перелом в том месте, где человеческие постройки уступали место огромному столбу пустоты.

– Войти и подняться до отцовского кабинета я могла бы хоть сейчас, как миллион раз поднималась в детстве. Вопрос в том, что дальше, что – выше.

– Как я понимаю, дальше встречают не так радушно?

Адер кивнула:

– Стража стоит там, где начинается лестница от тридцатого этажа, и еще пост на тысячу шагов оттуда, на тюремном уровне.

– В мое время, – заметила Нира, – стража живо убиралась с дороги, когда в дверь стучалась императрица. Величественно прищелкнуть пальчиками, притопнуть святым каблучком, и все перед тобой на брюхе.

– Не пройдет, – поморщилась Адер. – Тристе охраняют, как никого во всем Аннуре. Я могла бы подобраться так близко, чтобы ее убить, но об этом будет знать весь дворец, поцелуй его Кент.

– Пусть себе знает, – пожала плечами Нира.

– Нет, – возразила Адер. – Совет и без того меня ненавидит. Они ухватятся за любой повод разорвать договор. Если я открыто войду и убью девушку, назавтра они бросят меня на ее место.

– Тогда… что же? Уссышься, забьешься в нору, все бросишь?

Вместо ответа Адер окинула взглядом поля за городом, потом посмотрела дальше – туда, где земля и небо сливались в золотой рассветной дымке. На сколько видно с этого балкона? На пятьдесят миль? На сто? А сколько отсюда до стен Эргада, до холодной крепости, где ил Торнья держит ее дитя? Она бы припомнила расстояние, стоило постараться, извлечь из памяти крепко запечатленные карты. Она не стала вспоминать.

Далеко. Так просто и так ужасно. Слишком далеко. Столько беспощадных миль, и в самом конце ее сын.

– А если мы ее не убьем? – тихо спросила Адер.

Нира сузила глаза:

– Покойница. Такова сделка. Мы убиваем девчонку-лича, и ил Торнья сохраняет жизнь твоему сыну.

Кивнув, Адер заставила себя взглянуть в лицо советнице.

– Знаю, – тихо ответила она.

– Знает она! Знает! – Нира плюнула с балкона. – Должна тогда понимать, что, если ты не убьешь ее, он убьет его.

Адер закрыла глаза. В ней приливной волной поднимался страх – темный, ледяной, неумолимый. Стоило подумать, что маленькая грудь Санлитуна замрет, что его пальчики навсегда разожмутся, и все ее тело требовало подчиниться, повиноваться, выполнить то, чего требовал ил Торнья. Она прорвется в темницу, она вольет яд из склянки в глотку Тристе, она будет сжимать ее покрытое волдырями, корчащееся тело, лишь бы жил сын.

Только это его не спасет.

Снова и снова она спотыкалась на этой мысли.

– Если мы убьем Тристе, – заговорила она, удерживая взгляд Ниры и медленно перекладывая мысли в слова, – как тогда поступит ил Торнья? Отдаст моего сына? Вернет тебе брата?

Нира стиснула зубы.

– Оши он живым не отдаст, – сказала она. – Слишком в нем нуждается.

– И Санлитун ему нужен. Пока мой ребенок у него, он владеет игровой доской. Он не только прорубился на волю, но и затянул петлю на моей шее.

– Мне это тоже не по вкусу, но с петлями оно так и бывает, – огрызнулась Нира. – Начнешь затягивать, тебя же и задушит.

– Нас в любом случае задушит, – тихо ответила Адер. – Все эти союзы, договоры – пустые слова. Если я что и поняла про ил Торнью, так вот что: какое бы он ни вел сражение, в какой бы войне ни побеждал, он не за нас. Он нас использует – тебя, меня, Оши, Санлитуна, – а потом сбросит с доски. Рано или поздно, когда ему будет удобнее.

Нира развела руками, покачала ладонями, как чашами весов:

– Если уж выбирать, рано умереть или поздно, лучше поздно. Между первым и вторым уйма времени. Может, дождемся, чтобы кто-то ткнул эту тварь ножом.

– А если не дождемся, нам конец. Нам с тобой. Оши и Санлитуну. Однажды я дала ил Торнье то, чего он желал. Даже и не однажды – всю дорогу от Аннура до Эргада. Я простила ему смерть отца. Я доверила ему свои войска. Я думала, что держу его в узде, – а он захватил моего сына.

– Можно подумать, я не знаю, женщина! Что толку заново повторять? Я сама с удовольствием вогнала бы ему в глаз ржавый нож, но отсюда не доберусь, и ты не доберешься. Он стянул петлей нас обеих. Дай срок, попробуем ее порвать, но не теперь. Глупо упираться, когда на кону твой мальчик.

Адер уставилась на Копье Интарры, вгляделась сквозь солнечный блеск. Где-то в этой сияющей башне, много выше кромки пришедших с моря облаков, была тюрьма, а в этой тюрьме – лич Кадена, Тристе, за жизнь которой ил Торнья угрожал Санлитуну.

– Глупо ли? – покачала головой Адер.

– Что?

– С убийством Тристе – глупо упираться?

– Она, ясное дело, опасна, – сердито махнула рукой Нира. – Тут я с тобой соглашусь. Но в этом мире полно опасных тварей, и я готова поспорить, что она не из худших. Возьми хоть моего братца: Оши бы не глядя открутил малютке голову. Для большой игры она ничего не значит. Мы ее убьем. Твой сын будет жить. Ты будешь жить. А драться станем позже, когда найдется за что.

– А если и за нее стоит драться? – спросила Адер.

«Что я упустила? – гадала она, представляя сидящего напротив ил Торнью, его задранные на стол ноги в чистых, без пятнышка, сапогах. – Чего я не разглядела, ты, ублюдок?»

– С чего бы? – прищурилась Нира.

– Меня называют пророчицей Интарры. Согласно договору, я законный император Аннура.

– Мне уже целовать тебя в зад или сперва подотрешься?

– Я не о себе говорю…

– Да ну?

– Это роль. Роли. Других таких нет. Ил Торнья очень старался оказаться рядом со мной из-за этих титулов. Ему важно было получить поддержку императора, получить мою печать на каждое свое решение. Это давало ему свободу, власть.

– У него и без тебя полно власти, девочка, – заметила Нира и все же впервые кивнула на ее слова.

– Конечно, но все же не зря он заключил со мной мир. Знает, что, если я умру или исчезну, он больше не кенаранг. Из высшего военачальника Аннура он станет обычным воеводой, а это осложнит ему дело.

– Какое дело?

– Для начала – войну против Длинного Кулака, – ответила Адер. – Все его действия, начиная с поставок воюющим частям, опираются на мощь Аннура. Без меня…

– Без тебя он усадит на трон другую дуру или дурака.

– Возможно, – признала Адер, – но те не будут Малкенианами. Других таких глаз нет. Для продолжения войны ему нужен единый Аннур, а Аннур объединяют прежде всего Малкенианы.

– Не скажу, что ты не права, – нахмурилась Нира, – но ты ссышь против ветра, если воображаешь, что ил Торнья не решится тобой пожертвовать.

– Да я о том и говорю! – воскликнула Адер. – Он мной уже пожертвовал. Он списал меня со счетов, когда потребовал, чтобы я добралась до Тристе, убила ее.

– Может, тебя и не поймают.

– Может? – возмутилась Адер. – Он требует, чтобы я пробилась в самую недоступную тюрьму мира.

– Чтобы мы пробились.

– Великолепно. Принцесса с императорским титулом и безумная лич.

– Полубезумная, – насупилась Нира.

– Все равно. Тут все против нас. – Адер покачала головой. – Поначалу я решила, что он хочет моей смерти. Хочет таким способом от меня избавиться. Но это не объяснение. Убить меня он тысячу раз мог в Эргаде, никто бы и не узнал. Зачем отсылать меня за сотни миль, сваливая эту работу на других?

– Прекрасно. То есть он действительно хочет покрошить Тристе на жаркое. Мы это и так знали.

– Не в том дело, что он хочет ее смерти, – покачала головой Адер, заново перебирая кусочки головоломки. – А в том, что хочет так сильно. Из-за нее он готов пожертвовать императрицей, которую уже поработил, захватив ее сына. И чего ради? Ради зыбкого шанса, что вдвоем мы доберемся до пустоголовой красотки-лича? Это называется выгодный обмен?

Старуха уже не морщилась, а медленно кивала.

– Ты думаешь, крошка-лич твоего братца сильнее, чем себя показывает?

– Не знаю, – с досадой отозвалась Адер. – Я не знаю. В том-то и дело. Я не могу понять, зачем ил Торнье так нужна ее смерть, но вижу, что для него это важно. И это наводит на мысль, что, прежде чем травить или взрывать, надо бы с ней поговорить.

– Похоже на правду, – брюзгливо согласилась Нира, уставившись на Копье Интарры с такой злобой, словно вместе с Тристе в башне заперли все, чего добивался ил Торнья. – Видно, мои старые мозги совсем ссохлись, что я сама не додумалась.

Но в ее взгляде, обратившемся к Адер, блестел живой ум.

– Ты ведь понимаешь, что это значит?

– Нет, – сказала Адер. – Не совсем.

– Я не про саму девушку. Я про то, чтобы ее вытащить, нарушить приказ мерзавца-кшештрим.

– Он на севере, на границе. Если повезет, он и не узнает, что мы ее не убили.

Нира фыркнула:

– Только почудится, будто поумнела, тут ты и выдашь полное ведро дури.

– Не может же он знать все! – возмутилась Адер, хотя холод в животе доказывал, как мало она верит своим словам.

Ил Торнья каждый раз опережал ее на целый дневной переход. Даже когда ей удавалось застать его врасплох, это ничего не давало. Она привела к нему Ниру с Оши и несколько месяцев верила, что они – ее оружие, а этот ублюдок, выгадав подходящее время, перехватил его и присвоил с легкостью легионера, отнимающего ножик у ребенка.

Что-то в ней молило подчиниться, послушаться. Если делать, как велит ил Торнья, сын будет жить.

«Может быть», – поправил голос откуда-то из глубины.

– Ты если что и видишь, – заговорила Нира, – так прочувствовать не умеешь. Ил Торнья, детка, не человек. Твой сын для него не дороже камешка на доске ко. Как и Оши. И мы с тобой. Пока мы вписываемся в его стратегию, он нас не трогает. Станем мешать…

Нира взмахнула рукой, словно сбрасывала фишки с доски.

– Ему это ничего не стоит. – Она покачала головой. – Я с тобой спорить не стану. Мне, старой безмозглой суке, терять нечего. Я хочу с ним драться. А вот ты… Ты храбрая девочка, но, клянусь черной задницей Ананшаэля, до чего же бываешь тупой! Я хочу, чтобы ты до конца поняла.

Адер с изумлением увидела на глазах старухи слезы – маленькие, блестящие на солнце капельки, твердые, как осколки стекла, и поразительные, как алмазы.

– Ты оставила под моей защитой сына, – тихо сказала Нира, – а я позволила гаду его захватить.

– Нет. – Адер тронула свою советницу за плечо. – Ты не позволила. Ты сражалась и не сумела победить, но не ты его отдала.

Она поняла, что дрожит, и возненавидела себя за эту дрожь. Уж конечно, отец не дрожал никогда, даже отсылая из дома сыновей.

– Я понимаю, как опасно выступать против него. Свет доброй Интарры, неужто я не понимаю? Я готова даже признать, что сопротивление бесполезно, но я знаю и еще кое-что. Я знаю, что, если мы уступим ему то, чего он добивается, мы проиграем. Может быть, не сразу, но вскоре, а если уж все равно проигрывать, если я все равно потеряю сына, так я хоть не сдамся без боя. Я приму бой и, вероятно, погибну; вероятно, он убьет моего ребенка, но ничего большего не добьется. Ничего не дам ему доброй волей, пусть попробует отнять!

Нира поморщилась, скосив глаза на свое плечо. Адер только теперь заметила, что ее рука, лежавшая на плече старухи, скрючилась, пальцы-когти сквозь платье вонзились в плечо.

– Больно, – сказала Нира.

Адер не разжала пальцев.

– Ты мне поможешь?

Лицо Ниры было мокрым от слез.

– Ты еще спрашиваешь, – шуршащим, как солома, голосом проговорила она. – Видно, ты еще глупей, чем я думала. А я думала, глупее некуда.

Смех вылетел на балкон прежде нее – легкая радостная девичья трель.

– Какое небо! О, ваше сияние, какое оно голубое! Не могу поверить, что то же небо видно из моего скромного окошка. Ох, и океан!

Нира скривилась. Она чуть не все утро спорила, отказываясь включить в их нарождающийся заговор лишнего человека. Подсчитывала риски, рассматривала их со всех возможных сторон, между тем как Адер стояла на одном простом факте: им с Нирой вдвоем Тристе не вытащить.

– Нам понадобится помощь, – снова и снова твердила она. – Мне это нравится не больше твоего, но ясно, что без помощи не обойтись.

Сейчас, когда «помощь» пришла, это показалось далеко не так ясно.

– Добро пожаловать, – проговорила Адер, отстраняя недобрые предчувствия и оборачиваясь к проплывшей в балконную дверь новой сообщнице. – Спасибо, что отозвались так быстро.

– Это честь для меня, ваше сияние. Приглашение в верхние покои Журавля! Разве я могла устоять? Хотя теперь я вижу, что мне здесь не место. Вы убили меня одним видом. Прежде я была довольна моим бедным домишкой, а теперь просто жить не смогу без башни.

Она вся была шелк, трепет, восторженные жесты. Адер не обращала на них внимания, как и на разговоры о бедном домишке и скромном окошке.

«Если слухи правдивы хоть наполовину, – думала она, – ты могла бы выстроить себе десяток башен не хуже Журавля, да еще набить их золотыми солнцами».

– Нира. – Адер повела рукой. – Познакомься, это Кегеллен, одна из троих представителей Аннура в совете. Кегеллен, Нира – моя мизран-советница, прибыла недавно с севера.

– Мизран-советница, – промурлыкала Кегеллен, приседая в изящном реверансе и склоняя голову. – Какая честь!

Нира, похоже, не видела никакой чести.

– Первая воровка Аннура, – без обиняков бросила она.

Женщина выпрямилась. Полное тело не мешало ей двигаться грациозно и плавно, как танцовщице. Она извлекла из рукава бумажный веер, встряхнула, раскрывая, и легкими движениями стала обмахиваться.

– О, уверена, я не заслуживаю звания «первой». Я, конечно, воровка, но таких, как я, немало.

Она говорила мягко, но Адер видела ее взгляд. Выросши среди министров и заезжих принцев – умных, проницательных и хищных мужчин, – она давно научилась читать по глазам. Кегеллен все улыбалась и рассеянно покачивала веером, но ее зеленые глаза блеснули при виде старухи. В них не было ни особого почтения, ни страха. А было… любопытство.

– Никогда не думала, что доживу до дня, когда на Нетесаном троне воссядет женщина, – ловко сменила тему Кегеллен; ее улыбка прорвавшимся из-за туч солнцем осветила Адер. – В совете я этого не скажу, побоюсь рассердить наших старичков, но отлично разыграно, ваше сияние. Отлично разыграно.

– Может быть. А может быть, и нет. – Адер изучала стоящую перед ней толстуху. – Думаю, пора заканчивать с этим спектаклем. Вы меня не знаете. Вы мне не доверяете. Я не доверяю вам…

– Однако вызвала ее сюда, – покачала головой Нира.

– Потому, – подхватила Адер, – что думаю, мы сможем прийти к взаимному доверию. Надеюсь, нас свяжет общее дело. Но только если мы будем друг с другом откровенны.

– О! – Веер в руках Кегеллен затрепетал. – Конечно же, будем откровенны! Откровенность так освежает!

– Как тебе такая откровенность? – сказала Нира, наставив на аказу конец трости и не замечая, что противница на целую голову выше и втрое тяжелее ее. – Ты преступница. Ты насрала на все аннурские законы. Ты полжизни крадешь и убиваешь, запугиваешь и грабишь, освобождаешь чужих рабов, чтобы присвоить себе.

Кегеллен выслушала ее обвинительную речь, поджав губы, с легким любопытством на лице. Когда у Ниры кончилось дыхание, она подняла пухлый пальчик и весело дополнила:

– А еще балуюсь поджогами. И в шлюхи затесалась было по молодости, но сочла это занятие утомительным. – Она склонила голову к плечу, словно вдруг встревожилась. – Что-то не так?

– Нет, – ответила Адер, жестом остановив готовую взорваться Ниру. – С моей точки зрения, это именно то, что требуется. Собственно, я потому вас и вызвала.

– Ваша советница, кажется, от меня не в восторге.

– О, еще в каком восторге, – буркнула Нира. – Видишь мое лицо? Вот восторг на нем и написан.

– Нира… – предостерегла Адер.

– Брось, – отмахнулась старуха. – Когда закончу, интригуйте хоть целый день, но кое-что эта женщина должна узнать сразу.

– Всегда любила узнавать новое, – вставила Кегеллен. – Но прошу меня простить, если я не слишком быстро соображаю. Ум у меня уже не тот, что в былые годы.

Улыбка Ниры резала острей ножа.

– Я знаю, как держится женщина, когда вообразит себя самой опасной сукой в комнате. Ты ведь привыкла? – Она покивала Кегеллен. – Ты долго была самой опасной сукой.

Женщина выпятила губки:

– «Сука» – неприятное слово.

– Да ну? – хихикнула Нира. – По мне, подходящее, но я подольше тебя к нему привыкала.

– Ты приуменьшаешь власть своего несомненного обаяния.

Веер Кегеллен застыл в воздухе. Свободной рукой она рассеянно перебирала придерживающие ее прическу шпильки.

– Я тебе скажу, что я приуменьшаю. Число убитых мной людей. И случаи, когда я втыкала нож меж ребер предателя – и проворачивала. И площадь выжженных дотла земель. Мне давно наскучило слушать, как люди вскрикивают при звуке моего имени, так что я и его приуменьшила, но для того, чтобы вернуть на место твои перекрученные мозги, сделаю исключение. Любезности ради открою тебе маленькую тайну: ты не самая опасная сука, пока здесь есть я. – Нира тоже склонила голову к плечу. – Понимаю, что мозги у тебя заплыли жиром, но, думаю, я понятно объяснила.

Из глаз Кегеллен пропало веселье. Она несколько мгновений молча вглядывалась в лицо Ниры, потом обратилась к Адер:

– Мне кажется, ваша советница ставит себя выше трона.

– Не пытайся вбить между нами клин, пустой труд, – покачала головой Адер.

Речь Ниры ее не обрадовала, но пока Адер решила не вмешиваться. В одном старуха не ошибалась: Кегеллен опасна. Адер, еще не поднявшись до поста министра финансов, пыталась распутать огромную сеть, наброшенную этой женщиной на преступный мир Аннура. Королева улиц превосходно скрывала свой след, но тот, кто проливает много крови, неизбежно оставляет пятна. Сейчас Кегеллен провозгласила себя верной слугой Аннура, но, как бы ни притворялась добропорядочной, от подпольной империи не отказалась. И, как ни претило Адер это признавать, правила ею куда успешнее, чем Адер своей. Неплохо было бы чуть пошатнуть самоуверенность этой женщины на случай, если та замышляет предательство.

– Тысячи убитых, выжженные поля… – задумчиво протянула Кегеллен и покачала головой. – Даже мне, при моей-то наивности, трудно поверить.

– Никто не обещал, что в учении будет легко, – отрезала Нира.

Они уставились друг на друга, как звери на окровавленном песке невидимой арены. За Кегеллен было превосходство в весе и длине рук, но дикий блеск в глазах Ниры заставлял задуматься. Наконец веер Кегеллен снова пришел в движение. Женщина улыбнулась:

– О, как приятно! Я часто вижу новых людей, но им так редко удается меня удивить.

– Что ж, у меня сюрпризов до хрена.

– Восхитительно, – промурлыкала Кегеллен. – Так волнующе. Не начать ли с того, зачем вы меня сюда пригласили?

Адер через плечо оглянулась на Копье Интарры и, снова повернувшись к гостье, указала ей на кресло:

– Прошу садиться. Объяснение будет долгим.