Текст книги "Пламенная роза Тюдоров"

Она с многозначительной улыбкой кивнула и погладила меня по руке:

– Тогда оставайтесь лучше в деревне, милочка, пускай Роберт вершит великие дела при дворе, пока вы будете ухаживать за коровами в своем поместье.

Ее слова показались мне обидными, поэтому я отвернулась и стала наслаждаться пышной свадебной церемонией. Леди Джейн в своем вычурном золотом платье с серебряным киртлом[20]20
  Киртл – род нижнего платья.


[Закрыть] и подрукавниками поднялась вместе с Гилфордом на возвышение, а рядом с ними встали со своими женихами две Кэтрин, одна из которых витала в облаках, а вторая, напротив, думала лишь об исполнении долга. На девушках были серебряные наряды с золотыми киртлами и рукавами, а юноши были одеты в расшитые серебром серые атласные камзолы, украшенные жемчугом и бриллиантами, но никто из них не мог затмить великолепия белых, золотых, зеленых и желтых красок праздничного убранства Гилфорда. Мне показалось, что лишь в сердцах троих из стоявших на постаменте новобрачных жила любовь – это были Кэтрин Грей, лорд Герберт и Гилфорд Дадли, без памяти влюбленный в самого себя. Позднее до меня дошли слухи, что подвенечный наряд лорда Герберта изначально хотели сшить из синей ткани и украсить его сапфирами, но за час до начала церемонии Гилфорд заперся у себя в комнате и отказался выходить до тех пор, пока ему не сошьют что-то более яркое или пока другие юноши не оденутся скромнее.

На последовавшем за венчанием пиру я и вовсе утратила дар речи. Я замерла на месте, разинув рот от удивления при виде открывшегося моему взгляду великолепия. Так я и стояла, пока Роберт не ущипнул меня за локоть и не попросил не позорить его, показывая всем, что впервые попала на свадебное торжество. Муж взял меня под руку и, сердечно улыбаясь гостям, повел к огромному столу, ломившемуся от яств. Все служанки были одеты в полупрозрачные, летящие серебряные, фиалковые и нежно-розовые платья, напоминая античных нимф. На их распущенных волосах красовались венки с золотым розмарином и лентами, а в нарядах музыкантов, расположившихся на галерее, полосы золотистой и серебристой материи переплетались, как мозаика. А какие угощения! Должно быть, на столе было не менее двух сотен блюд, поданных на золотых подносах, и каждое из них выглядело как настоящее произведение искусства – словно их готовили для королевского торжества.

В центре всего этого великолепия возвышалась огромная восхитительная чаша с салатом. Ничего подобного я не видела в своей жизни. Чаша была установлена на специальном пьедестале из голубого мрамора, украшенном золотом, а по обе стороны от него били два фонтанчика красного и белого вина. Сама чаша была сделана из золотых марципанов в форме морского гребешка и наполнена всевозможной зеленью – зеленым и красным латуком, шпинатом, зеленым луком, мятой, капустой, петрушкой, морскими водорослями, шнитт-луком, красным шалфеем, морским критмумом, портулаком, поручейником, цикорием, красным щавелем, водяным крессом, пастернаком, приморским синеголовником и даже – как мне показалось со своего места – крапивой, одуванчиками и плющом. Сверху этот салат украшала целая радуга засахаренных цветов – фиалок, ноготков, маргариток, желтых примул, девичьего пиретрума, таволги и анютиных глазок, а также розовых, алых, желтых и белых роз.

А еще там были морковь трех цветов, турнепс, редис и репа – из них неведомый кулинар вырезал рыбок, среди которых я углядела даже акулу. В чаше с салатом виднелись смородина, изюм, бланшированный миндаль, клубника, ломтики лимона и апельсина, крошечные маринованные огурчики, кусочки яблок, красный и белый виноград, цветная капуста, малина, ревень, спаржа, финики, засахаренный корень просвирника, стручки гороха, перец, ломтики огурца, яйца, лук, оливки, каперсы, маленькие сухарики и еще уйма всякой всячины, которую никак не ожидаешь обычно увидеть в салате.

Вокруг чудесной чаши поставили и несколько фонтанчиков поменьше, из которых лились масло, уксус и прочие приправы. На ее краях крепились огромные серебряные рыбы, которые будто выпрыгивали из моря зелени и выглядели настолько натурально, что их невозможно было отличить от живых. На самом же деле они были сделаны из марципана, а на их сахарной чешуе и плавниках поблескивали капельки воды. В центре чаши имелось небольшое возвышение, разукрашенное в синий, зеленый и золотой цвета, на котором гордо восседали три обнаженные марципановые русалки, лицами и волосами напоминавшие трех невест. За их нагими спинами располагалось еще одно возвышение, на нем покоилась раскрытая золотая морская раковина, из которой выступал, словно Афродита пенорожденная, обнаженный и златовласый марципановый Гилфорд, а ракушка поменьше прикрывала его самое сокровенное место. Рядом с ним почтительно преклонили колени два других, темноволосых жениха, наготу которых прикрывали голубые и зеленые марципаны, ибо никто не вправе затмевать самого Гилфорда Дадли.

Во время пира марципановые русалки вызвали среди сластолюбивых юношей настоящий ажиотаж, и они все ходили полюбоваться чашей с салатом, приподнимаясь на цыпочки и даже влезая на табуретки, только бы взглянуть на чудесные украшения, а то и облизать сахарные бюсты морских чаровниц. Это продолжалось до тех пор, пока русалочьи груди не растаяли и не стали плоскими, как у маленьких девочек.

Однако что-то было не так с этим потрясающим, необыкновенным салатом – он радовал глаз, но отнюдь не желудок, потому как каждый, кто хоть раз его попробовал, отбегал от стола и смертельно бледнел, после чего скрывался в уборной, где расставался с только что съеденным лакомством, так что совсем скоро во дворце Дарем разгорелись настоящие сражения за уборные, ночные горшки и их подобия. Завершилось все это действо тем, что Гилфорд схватил огромную золотую чашу, до краев наполненную вареными раками, и вывалил ее содержимое прямо на ошарашенную невесту. Пока перепуганная леди Джейн пыталась вынуть крошечные клешни из своих длинных темных волос и из-за корсажа, он склонился над столом и его вырвало прямо в опустевшую чашу.

Пока мой белый как полотно муж стенал на нашем ложе, обхватив руками больной живот, а все мои свойственники страдали от несварения, тем не менее находя в себе силы отрываться от облюбованных ими тазов и бегать к постели Гилфорда, который вопил так, будто бился в предсмертной агонии, я придумала, чем могу им помочь.

Мы с Пирто засучили свои летящие рукава, надели длинные передники поверх новых платьев и принялись для всех, кто плохо себя чувствовал, готовить отвар из сельдерея, чтобы успокоить нервы и умерить боль, и разносить им засахаренные анисовые семена и имбирь, чтобы снять тошноту, а также айву – чтобы улучшить пищеварение. Мы поили их всех мятным отваром, давали им варенье из розовых лепестков и бальзам из полыни и мелиссы, чтобы унять бурю, бушевавшую в желудках пострадавших от салата гостей.

Иногда мы позволяли себе оторваться от ухода за больными и удалялись в кухню. На пиру никому из слуг не удалось попробовать ужасное лакомство, и никто не рискнул даже притронуться к его остаткам, так что мы угостили всех пирогами с начинкой из изюма, яблок, миндаля, сахара и цукатов и имбирными пряниками, а еще приготовили в огромном каменном камине запеченные яблоки с корицей и сахаром, после чего стали петь песни и рассказывать веселые истории. Теперь никто уже не смотрел на меня искоса – и этот вечер воистину стал лучшим за все время моего пребывания во дворце Дарем.

Когда я закончила все дела в кухне и поднялась в наши покои, чтобы проведать Роберта, вдруг вспомнила, что за весь день так и не успела пообщаться с леди Джейн, так что решила постучаться к ней и справиться о ее самочувствии.

– Войдите! – отозвалась молодая невеста, и, войдя в ее комнату, я увидела распростертое на полу расшнурованное роскошное подвенечное платье, расшитое золотом и серебром и усыпанное раками. Сама же леди Джейн, переодевшаяся в простой черный наряд и спрятавшая длинные свои волосы под простой арселе, сидела на скамейке у окна и с безразличным видом жевала грушу, склонившись над книгой.

– Я лишь хотела узнать, как вы себя чувствуете и не нужно ли вам чего, – сказала я, показывая ей корзинку со снадобьями.

– Нет, – покачала она головой, даже не отрывая взгляда от книги, – хоть я и не могу похвастаться хорошим самочувствием, но, поскольку салата не ела…

Ее чуть слышно произнесенные слова утонули в тихом шелесте страниц книги. Подобное безразличие показалось мне возмутительным, и я не выдержала:

– Знаете ли, в доме полно больных, в том числе и ваш новоиспеченный супруг и его родственники, ставшие теперь и вашими. Вы могли бы сойти вниз и помочь нам ухаживать за ними, а не прятаться за книжкой, оставив нам всю грязную работу!

Впервые с тех пор, как я вошла в комнату, Джейн подняла голову и окинула меня леденящим взором, от которого кровь застыла в моих жилах, а шею будто пронзила острая сталь.

– Зачем мне помогать тем, кого я ненавижу? – спросила она голосом твердым, как алмаз.

– Потому что именно так велит вам долг! – воскликнула я. – Вы ведь скрупулезно изучали Библию – мне говорили, вы прочли ее и на латинском, и на древнегреческом языках, а кроме того владеете еще и древнееврейским, так что можете почитать ее и на этом языке, – что ж не пытаетесь жить согласно заповедям, а не просто заучивать незнакомые слова и вести ученые споры об их тайном смысле? Впрочем, поступайте, как вам будет угодно.

Всплеснув руками, я тяжело вздохнула, развернулась и вышла из комнаты. На пути к своим покоям я вдруг услышала стоны, раздававшиеся из ниши, скрытой за вышитым золотом красным бархатным гобеленом, и подошла поближе, решив, что кому-то из гостей дурно. Однако когда я отодвинула гобелен в сторонку, то обнаружила там пару молодых людей, которые явно не нуждались в моей помощи, да и самом моем присутствии. Там оказались Кэтрин Грей и лорд Герберт – последний стоял ко мне спиной, в то время как его новоиспеченная супруга с задранными юбками и приспущенным лифом жалась к нему, обвив руками шею мужа и крепко обхватив ногами его бедра. Выходит, решение герцога Нортумберленда относительно того, что ни один из браков не будет консумирован сегодня, в день свадьбы, было проигнорировано.

Увидев меня, Кэтрин завизжала и отпрянула от возлюбленного, который обернулся ко мне с виноватым видом.

– Пожалуйста, не рассказывайте никому! – взмолилась девушка, прикрывая груди платьем и одергивая многочисленные юбки.

– Пощадите! – присоединился к ее мольбам покрасневший юный лорд, неуклюже пытаясь поскорее зашнуровать гульфик на панталонах.

– Разумеется, я никому ничего не скажу, – поспешила заверить их я. – Думаю, в такой день хоть кто-то должен получить удовольствие!

С улыбкой я поправила гобелен и оставила молодых наедине.

Через два дня я покинула дворец Дарем в компании Пирто и свиты лакеев в ливреях, несших знамя Дадли с медведем, который держал в лапах сучковатый посох. В самом конце нашей процессии, сразу за повозкой, в которой ехали чемоданы с многочисленными моими туалетами, большую часть из которых мне так и не удалось надеть, двигался еще один экипаж. В него под пристальным надзором самого Роберта уложили тщательно завернутые в белое полотно вместе с мешочками ароматных трав гобелены, на которых была отображена история смиренной Гризельды. Мой супруг хотел даже послать со мной служанку, в обязанности которой входил бы лишь уход за этими гобеленами, поскольку сомневался, что в Стэнфилд-холле найдется человек, которому эта сложнейшая задача будет по силам. Это меня удивило – ведь ему отлично было известно, что стены нашего поместья украшает немало чудесных гобеленов и ни один из них в жизни не был тронут молью. Роберт все ходил кругами вокруг этой повозки, клялся и божился, что освежует всех слуг по возвращении, если во время путешествия с гобеленами что-нибудь случится.

Он по-прежнему думал лишь о безопасности своих сокровищ, когда я попрощалась с ним, так что удостоилась в ответ только мимолетного поцелуя в щеку, после чего мой супруг стал трепать за уши служку, который чуть не уронил один из драгоценных свертков, помогая выносить его из дворца.

Хоть мне и не хотелось расставаться с мужем и чувствовала я себя так, будто меня отправляют в ссылку, потому что я впала в немилость, словно непослушное дитя, которое плохо себя вело, какая-то часть меня все же радовалась отъезду из дворца Дадли. Теперь и речи не было о представлении меня ко двору – король был болен, и Роберт, похоже, и вовсе об этом забыл, а у меня не хватило смелости, а скорее желания напомнить ему об этом. Теперь у меня не оставалось никаких сомнений в том, что такая жизнь – не для меня.

На этот раз, покидая шумный, смердящий, переполненный людьми город, я попросила сопровождающую меня свиту, стражей и слуг, остановиться, выбралась из портшеза с сияющей улыбкой, какой они давно не видели на моем лице, и велела подать мне лошадь. Мне вдруг захотелось преодолеть этот путь верхом. Оставить позади этот унылый портшез вместе с домом Дадли, почувствовать себя свободной и дышать – просто дышать чистым, свежим деревенским воздухом, с наслаждением ощущая солнечные лучи на своем лице и ветер в волосах. Я сорвала с головы шляпку и сеточку, сунула их в руки Пирто, бросила все свои шпильки прямо на пыльную дорогу и тряхнула волосами, словно мокрый пес, только что выбравшийся из реки и радующийся тому, что нарушил хозяйский запрет. К ужасу конюшего, подошедшего помочь мне взобраться на скакуна, я перекинула ногу через седло, чтобы ехать верхом по-мужски, а не сидеть в седле боком, как положено благовоспитанной леди. Я вонзила каблуки в бока своей пегой лошадки и с места сорвалась в галоп, смеясь и махая рукой опешившей своей свите.

Я возвращалась домой, туда, где мне и было место, и жалела лишь об одном – что муж мой не скачет сейчас рядом со мной. Я думала, что мы с ним – единое целое, но Роберт считал, что в браке имеет значение лишь решение мужчины и каждому его слову должно было следовать неукоснительно, словно закону. Судя по принесенным мне в дар гобеленам, Роберт хотел бы взять в жены смиренную Гризельду, но ему досталась Эми Робсарт. Либо же он намекал на то, что сумеет изменить меня, придать своей жене нужную ему форму – подобно кондитерам, изготовившим те чудесные фигурки из марципана, – и что Эми, на которой он женился когда-то, станет послушной и покорной Гризельдой, какой он и хочет ее видеть. Как же он ошибался!

Глава 12

Эми Робсарт Дадли Стэнфилд-холл близ Ваймондхэма, графство Норфолк, июль 1553 года

В следующий раз мы с Робертом увиделись в июле того же года. Он снова застал меня в кухне – я, как обычно, болтала с кухаркой и ее подручными. Рукава очередного моего старенького платья – то, розовое, я залила недавно краской – были подвернуты, потому что я как раз месила в большой чаше пряное тесто к жаркому, которое служанка дожаривала на вертеле, так что мой муж всех нас застал врасплох. Он выхватил у меня миску и бросил ее о стену так, что зеленый фаянс разлетелся вместе с кусками теста по всей кухне, затем вырвал у меня из рук ложку, швырнул ее куда-то в сторону и рванул мой передник с такой силой, что разорвал завязки. Затем он схватил меня за руку и потащил наверх, где и надлежало проводить досуг его супруге, остановившись лишь тогда, когда я запнулась и рухнула прямо на каменные ступени.

– Боже мой, Эми, какая же ты неуклюжая, стоит тебе только на лестницу ступить! – прорычал он. Я поспешила подняться на ноги, и он снова нетерпеливо поволок меня за руку к нашим покоям.

Я решила, что нужно будет попросить Пирто смазать мне кисть какой-нибудь мазью на ночь, иначе завтра она разболится не на шутку.

В нашей опочивальне я сняла с себя лохмотья, в которые превратился мой передник, расчесала волосы, а когда Роберт крикнул мне, чтобы я сняла с себя «эту жуткую тряпку, от нее с души воротит!», то сняла свое ветхое платье и надела чудесную ночную рубашку из желтой камчатной ткани.

Роберт налил себе в кубок вина и, разъяренный, как лев, расхаживал перед неразожженным камином туда-сюда.

– Это мог быть я! – прокричал он обиженно и сердито и разом опустошил кубок с красным вином, проливая напиток себе на грудь, после чего налил себе еще и выпил. – Это я должен был стать королем, а не Гилфорд! Мой младший братец увел у меня корону из-под носа, а ты, – бросил он мне в лицо, – ты помешала мне пойти по уготованному судьбой пути, обманом заставив жениться на себе. Из-за тебя, только из-за тебя я никогда не стану королем!

Ошеломленная его ядовитыми словами, я испугалась до смерти и робко пролепетала:

– Но, Р-р-роберт, я… я не п-п-понимаю, о чем ты г-г-говоришь? Как т-т-ты мог стать к-к-королем? А Г-г-гилфорд?

– Ну разумеется, ты не понимаешь! Ты никогда ничего не понимаешь! – прокричал Роберт, подливая себе еще вина.

Каждое его слово было для меня словно пощечина, по правде говоря, мне казалось, что, даже если бы он ударил меня, мне было бы не так больно – ссадины немного поныли бы, а через несколько дней уже и синяки сошли бы, но слова навеки останутся в моей памяти и будут причинять мне боль снова и снова.

Тем временем он продолжал:

– Ты что же, совсем бестолковая? Господи, за что ты ниспослал мне кару в виде этой деревенщины? Почему, как ты думаешь, Гилфорд женился на Джейн? Король скончался, хотя об этом еще никто не знает, так что храни это в секрете и ты. Знают лишь мой отец и несколько его приближенных. Перед смертью Эдуард написал новое завещание; отец поддерживал его под руки, чтобы тот сумел подписать свою духовную, – мальчик так ослабел, что едва мог держать в руке перо. Ни Мария, ни Елизавета не взойдут на трон – английский престол не для католической королевы, ведь Англия теперь – протестантская страна, а всех католиков ждут страшные муки в аду! Елизавета же не потерпит над собой ничьей власти, даже ее отец ничего не мог с ней поделать, – так что мы выбрали Джейн, уж она-то всегда сумеет сделать правильный выбор… Розги ей знакомы не понаслышке – родители воспитали ее как следует, так что она вполне подойдет! Очень скоро в Лондоне ее провозгласят королевой, и тогда Гилфорда признают королем. Если бы я женился на Джейн, а не на тебе, то стал бы королем Англии, Робертом I! Отчего, ну отчего я не послушал тогда отца? – Он, негодуя, рвал на себе волосы, продолжая вышагивать передо мной взад и вперед. – Он ведь пытался остановить меня, но я выбрал тебя, вопреки здравому смыслу, думая в тот момент отнюдь не головой! Да будь ты проклята! Господи, покарай эту женщину, пускай она сгниет изнутри за то, что сотворила со мной!

Он прервал свою гневную речь, чтобы налить себе еще вина, и уже поднес кубок к губам, чтобы сделать очередной глоток, но вдруг передумал и швырнул его в меня. Я успела лишь выставить ладони перед собой, чтобы прикрыть лицо, но красный как кровь напиток растекся по моей желтой ночной рубашке, покрывая ее несмываемыми алыми пятнами.

Когда я опустила руки, Роберта уже не было в комнате – до меня лишь доносился с лестницы стук его каблуков и звон шпор. Роберт ушел так же внезапно, как и появился.

– Даже не думай заказывать себе платье по случаю коронации! – прокричал он. – В Лондоне ты никому не нужна, можешь оставаться в своей деревне и гнить тут до конца своих дней! Так ты, по крайней мере, не сможешь меня опозорить.

Чуть позже мне сообщили, что он возглавил отряд из пятисот человек, посланный за принцессой Марией, чтобы захватить ее прежде, чем она провозгласит себя королевой и, чтобы вернуть принадлежащее ей по праву, настроит людей против Джейн. Но он не успел. Правление королевы Джейн продлилось всего девять дней. И когда Мария захватила власть и освободила узников, заключенных в тюрьму во времена царствования ее брата, их место тут же заняли новые, и отец семейства Дадли вместе со своими сыновьями оказался в их числе. Его обвинили в том, что он насильно заставил несчастную леди Джейн принять сей высокий титул, – та, по слухам, отказывалась принять корону, заливаясь слезами и твердя, что не имеет на это права.

Пока вся Англия праздновала восхождение на престол королевы Марии, я с ума сходила, переживая за своего мужа. В кровавых кошмарах мне снился Роберт в цепях, лежащий на земле в мрачном застенке, попавший в руки беспощадных палачей, молящий о сострадании… Я видела во сне, как ему вырывают ногти, как его ведут на эшафот, как его обезглавливают, и просыпалась в холодном поту среди ночи. Эти ужасные видения не давали мне покоя даже днем, когда я пыталась задремать в свободную минутку. Каждый раз, засыпая, я видела отрубленную, окровавленную голову своего мужа и его глаза, глядящие перед собой, лишенные жизни, эмоций и света.

Всех членов семейства Дадли объявили предателями, а я укрылась в доме своих родителей – ведь все имения и земли Дадли конфисковали приспешники королевы Марии. Она прибрала к рукам даже наш чудесный маленький замок Хемсби, у стен которого мы с Робертом любили друг друга в волнах прибоя.