Текст книги "Черная Призма"

Глава 29

Кип смотрел вслед гребущему по волнам Призме в некотором подобии паники. Гэвин так уверенно держал все в своих руках, был так бесстрашен, а теперь он бросил его. С двумя недружелюбными великанами.

Когда Гэвин наконец скрылся из виду, Кип повернулся к воинам. Тот, что был страшнее, Железный Кулак, надевал синие очки с большими овальными линзами, подогнанными близко к глазу. Кип наблюдал, как мужчину наполнил синий люксин, но на фоне его иссиня-черной кожи это было почти незаметно. Белки его глаз сквозь синие очки и без того казались синими, так что пока кожа под его ногтями не стала цвета голубого льда, Кип и не представлял, что черный гвардеец вообще может извлекать.

– Хватай веревку, – сказал Железный Кулак брату. – На которой буй.

Трясь-кулак исчез, оставив Кипа с братом.

– Не знаю, с чего тебе доверили тайну этого острова, – сказал Железный Кулак, – даже если ты его… племянник. Но раз ты теперь знаешь, ты обязан хранить ее, как и все мы, понял?

– Он сделал это, чтобы если я предам, такие люди, как вы, убили бы меня, – сказал Кип. Он вообще умеет держать рот на замке?

По лицу Железного Кулака скользнуло удивление, быстро сменившееся весельем.

– Наш друг – мыслитель, – сказал он. – И в жилах его течет ледяная кровь. Очень кстати.

По «нашему другу» Кип понял, что они здесь даже не называют Призму по имени, даже сейчас, когда вокруг дует ветер и подслушать невозможно. Такой это был секрет.

– Твоя легенда такова – ты и твой хозяин, писец, приплыли на лодке приятеля, чтобы… хммм.

– Изучать местную рыбу? – спросил Кип.

– Неплохо, – сказал Железный Кулак. – Он не рассчитывал на волнение и плохо умеет управлять лодкой. Попытался укрыться. Ваша плоскодонка перевернулась, и он погиб. Мы вытащили тебя из моря.

– Ага, чтобы не спрашивали, почему его тут нет, если вдруг кто нас видел, – сказал Кип.

– Верно. Держись.

Кип держал между собой и Железным Кулаком люксиновое весло, но он понял, к чему клонит великан, слишком поздно. Быстрым, резким ударом Железный Кулак пробил люксин и остановил руку так близко, что Кип зажмурился. Он едва заметил, что весло рассыпалось в его руках в пыль. Ему внезапно захотелось отлить.

– Я не знаю, есть ли у твоего родителя причина подозревать тебя, – сказал Железный Кулак. – Но если предашь его, я оторву тебе руки и забью тебя ими насмерть.

– Тогда хорошо, что я жирный, – огрызнулся Кип.

– Что? – В голосе звучало недоверие.

– Руки мягкие. – Кип осклабился, думая, что Железный Кулак шутит. Но этот каменный, пустой, убийственный взгляд погасил усмешку Кипа и превратил в прах, как треснувший люксин.

– Жир также будет держать тебя на воде. Лезь в воду, – сказал ледяной голос у него за спиной.

Кип зажмурился. Он даже не слышал, как подошел Трясь-кулак. Он тащил высверленное бревно с несколькими завязанными узлом веревками и петлями. На бревне было вырезано несколько захватов, чтобы можно было легко бросить его в море. Пловец может ухватиться за веревку любой длины.

Трясь-кулак сунул бревно Кипу, а Железный Кулак ударил в колокол.

– Человек за бортом! – крикнул Железный Кулак. – Двое!

– Шевелись, – сказал Трясь-кулак. – И лучше тебе вымокнуть насквозь. Быстро. Подмога будет через пару секунд.

Кип вцепился в полое бревно и съехал по наклону между роульсами. Первая большая волна сбила его с ног. Он стукнулся головой об один из деревянных роульсов, и у него искры из глаз посыпались. Затем его накрыло водой.

Поначалу вода показалась обжигающе холодной. Но к такому холоду быстро привыкаешь – Лазурное море было очень теплым, – но у Кипа не было времени привыкнуть. Он сделал вдох и наглотался воды, когда над ним прошла другая волна. Когда он прокашлялся, молотя руками, как подраненная птаха крыльями, он ощутил, как его подхватила быстрина. Где бревно? Он упустил его. Потерял.

Кто-то кричал, но за шумом моря он не различал слов. Волны были всего в шаг вышиной, но этого хватало, чтобы заслонить Кипу обзор. Он сделал круг.

Колокол бил и бил. Кип направился на звук и, несмотря на волнение, увидел нависающую черноту Батарейного острова. Кип удалялся. Кип поплыл. Волны качали его, утягивали под воду и крутили. Он барахтался, барахтался, пытаясь не паниковать. Напрасно. Ему не хватало воздуха. Оролам, он умрет! Он отчаянно барахтался.

Он вынырнул на поверхность, как пробка, но снова потерялся. Паника его улеглась. Каким-то образом он выбрался на край быстрины, и теперь волны несли его к Батарейному острову, но не к слипу. Его несло на скалы. Мальчик изо всех сил погреб на звук колокола.

Его подняло на волне, и он увидел нечто невозможное. Железный Кулак, обвязав веревку вокруг груди, бежал по воздуху. На нем были синие очки, обе руки его были опущены. Он бросал синий люксин себе под ноги, создавая себе платформу даже во время бега.

На глазах у Кипа синяя люксиновая платформа – заякоренная где-то на Батарейном острове – распалась с громким треском и упала в воду. Железный Кулак подпрыгнул, отпустил люксин и выполнил безупречный нырок.

Он вынырнул прямо рядом с Кипом, потеряв очки и куфию, и схватил мальчика за руку. Затем люди на берегу стали тянуть веревку быстро, как могли. Менее чем через минуту Кип и великан, спотыкаясь, поднялись на слип. Точнее, Железный Кулак шагал, держа Кипа за шиворот, чтобы тот не упал, а мальчик спотыкался на ватных босых ногах.

– Нам не удалось спасти твоего хозяина, сынок. Мне очень жаль, – сказал Железный Кулак. На узкой галерее у задних ворот Батарейного острова столпилось с десяток солдат. Один набросил одеяло на плечи Кипа. – Отведите мальца внутрь и позаботьтесь о нем, – приказал Железный Кулак. – У меня дело на Большой Яшме, я заберу его с собой и оповещу родню. Десять минут.

Когда солдаты уводили Кипа внутрь, он услышал, как Железный Кулак тихо выругался:

– Проклятье, это были мои лучшие синие очки.

Глава 30

Лив Данавис быстро шла по люксиновому мосту, называемому Лилейный стебель, связывающему Хромерию на Малой Яшме с рынками и домами Большой Яшмы. Она пыталась не обращать внимания на напряжение в плечах. Она была одета в грубые льняные штаны, куталась в плащ от холодного утреннего ветра, темные волосы были стянуты в хвост на затылке, и она была в тех же самых добротных низких кожаных сапогах, в которых впервые прибыла на Хромерию перепуганной четырнадцатилеткой. Ее всегда тянуло одеться в лучшее, когда ее вызывали, но она отказывалась поддаваться. Ее богатая царственная нанимательница все равно заставила бы Лив чувствовать себя замарашкой, что бы она ни носила, так что можно было не пытаться подогнать себя под чужие стандарты. Если бы в Войне Призм победил Дазен Гайл, Лив стала бы госпожой Аливианой Данавис, дочерью прославленного генерала Корвана Данависа. Быть тирейкой тогда было бы честью. Она никому ничего не была бы должна. Но Дазен был убит, его соратники впали в немилость, ее отец едва избежал казни, хотя его ценили больше любого генерала с обеих сторон. Так что она теперь была просто Лив Данавис из Ректона, дочка красильщика. И ее контрактом владел Рутгар. Ну и что? Ну вызвали ее по делу, не страшно.

Не очень.

Несмотря на то что она прожила на Яшмах последние три года, Лив нечасто бывала на Большой Яшме. Другие девушки каждую неделю ходили слушать менестрелей, пробовать кушанья, приготовленные не на кухнях Хромерии, встречаться с парнями, которые не были извлекателями, гулять по лавкам и вволю пить после экзаменов. Лив не могла себе этого позволить, а побираться не хотела, так что отговаривалась, что ей надо попрактиковаться или что-то выучить.

Во всем этом было хорошо то, что она не пресытилась соблазнами Большой Яшмы. Весь остров был застроен, но не как попало, в отличие от родного Гарристона. Белые оштукатуренные дома слепили глаз на солнце, поднимаясь террасами, следуя очертаниям острова. Преобладали геометрические формы – шестигранные и восьмигранные здания, увенчанные куполами. Любой дом, достаточно большой, чтобы называться домом – а многие и без того, – красовался куполом, а купола эти были всех цветов радуги. Лазурные цвета моря, кованые золотые купола домов богачей, медные, зеленеющие со временем, которые отскребали до блеска каждый Солнцедень; купола, выкрашенные в цвет крови, зеркальные. И двери тоже были прекрасны. Казалось, что необузданность характеров жителей восставала против традиционности белых стен и одинаковости многоугольников домов, но выражалось это лишь в декоре и украшении их дверей. Экзотическая древесина, резные узоры со всех Семи Сатрапий и дальше, двери, словно вырезанные из живого дерева Древесного народа – с живыми листьями, тирейские подковообразные арки, парийские клетчатые узоры, громадные двери у маленьких домов, крохотные двери у громадных зданий. Но не меньшей достопримечательностью, чем разноцветные купола и сияющие белые стены Большой Яшмы, были Тысяча Звезд. Каждая улица была абсолютно прямой, и на каждом перекрестке стояла пара узких арок, на паучьи тонких белых ногах высотой как минимум в десять этажей, соединяясь высоко над перекрестком крещатым сводом.

На вертлюгах на вершине свода стояло круглое отлично отполированное зеркало, безупречное, высотой в человеческий рост. При особом расположении улиц сразу после восхода солнца свет можно было направить куда угодно.

Давным-давно строители сказали, что в этом городе не будет тени, которой не коснулось бы око Оролама. Дни на Большой Яшме были длиннее, чем где-либо в мире.

Первоначальной целью, насколько понимала Лив, было распространить на острове власть извлекателей. В остальных густо населенных городах дома постепенно затеняли солнце. От этого не только становилось темно, но и извлекатели на улицах делались уязвимыми. Здесь дома тщательно регулировались по высоте и ширине, оставляя световые колодцы, но именно Тысяча Звезд давали извлекателю столько силы, сколько он сможет взять. В Солнцедень все Тысяча Звезд работали на Призму. Везде, где он проходил, каждое зеркало поворачивалось, заливая его светом. Понятно, что дома перекрывали какую-то часть лучей, но не имело значения, где он шел – даже в самых бедных районах, – как минимум несколько направлений не было закрыто. Прежде чем кто-то строил дом, планы проходили инспекцию, чтобы не загораживать Тысячу Звезд. Лишь очень немногим домам удавалось обойти правило – например, дворцу Гайлов.

Конечно, думала Лив, законы писаны не для неприлично богатых. Всегда так было. Тем более здесь.

Каждому району города позволялось решать, как использовать звезды, если они не были нужны для обороны, охраны порядка или религиозных необходимостей. Некоторые поворачивали свои звезды по четкому графику, как световые часы, легко видимые во всех частях города.

Сегодня в первом районе, который проходила Лив, Посольском, был базарный день. Они оснастили рассеивающими желтыми линзами половину своих звезд, заливая большую площадь веселым светом. С полдесятка нанятых специально к этому случаю извлекателей – без очков – жонглировали прозрачным, жидким желтым люксином. В воздух взлетали драконы, в небо били фонтаны мерцающего испаряющегося желтого люксина, привлекая толпы к ярмарочной площади. Остальная половина звезд, с линзами всех цветов, вращалась, превращая площадь в головокружительное зрелище.

Лив пожалела башенных обезьянок – маленьких рабов, зачастую детишек, которые сегодня тянули канаты. С ними хорошо обращались по сравнению с другими рабами, даже платили – блюстители звезд считали их работу важной, технически сложной и даже священной, но они проводили свои дни в командах по двое в тесных помещениях, один направлял зеркало, а второй умело тянул канаты, часто работая от первого проблеска рассвета до темноты без передышки, разве что меняясь местами. Когда Призма или суперфиолет в путешествии нуждались в звездах, они могли это сделать напрямую, магически. Но для обыденных целей требовалось работа обезьянок.

Лив от нечего делать подумала было вклиниться в суперфиолетовую управляющую линию, встроенную в улицу, и взять под контроль какую-нибудь звезду, просто чтобы устроить суматоху на вечеринке богатеев. В этом красота быть суперфиолетом. Если никто не видит суперфиолета, никто и не поймет, что ты извлекаешь.

И все же вряд ли она стала бы первой студенткой, замыслившей такое. Кара за такие шутки была быстрой и жестокой. Желудок у Лив, однако, свело. Несмотря на гвалт утренней толпы и крики торговцев, пение менестрелей и треск фейерверков, ничто не могло отвлечь ее от грядущей встречи.

«Перекресток» был кофейней, трактиром, таверной, самой дорогой гостиницей на Яшмах, а в подвале, по слухам, находился столь же дорогой бордель. Он находился в центре Посольского квартала, для удобства всех послов, шпионов, купцов, пытавшихся наладить связи с разными правительствами, и извлекателей, прошедших по Лилейному стеблю, поскольку «Перекресток» находился в бывшем посольстве. Если говорить точнее, в бывшем посольстве Тиреи. Лив было интересно – нанимательница выбрала это место нарочно или просто потому, что Лив не могла себе его позволить?

Лив взбежала по главной лестнице на второй этаж, где находилась кофейня. Красивая служанка встретила ее с обворожительной улыбкой. В «Перекрестке» была лучшая в городе прислуга: все до последнего мужчины, женщины и рабы-подавальщики были привлекательны, безупречно одеты и безусловно профессиональны. Лив всегда подозревала, что эти рабы зарабатывали больше ее. Это было бы нетрудно. Вообще, у Лив впервые появился повод зайти внутрь.

– На сколько персон вам подготовить столик? – осведомилась служанка. – У нас есть прелестные столики у южного окна. – Она вежливо не смотрела на грубую одежду Лив.

– Отдельный, если можно. Я встречаюсь с… приятельницей из рутгарского посольства, Аглаей Крассос.

– Конечно, я провожу ее. – Обслуга знала всех, кто хоть что-то из себя представлял, по имени. – Вам понадобится глушилка для вашего стола?

Глушилка? О! Лив сузила глаза, чтобы видеть в суперфиолете. Конечно. Забыла – она ведь слышала об этом. Треть столов была окружена суперфиолетовыми пузырями. В пузырях, конечно, были дырки, чтобы посетители не задохнулись, так что звук не полностью удавалось отсечь, но это в сто раз затрудняло прослушку. В некоторых пузырях даже были суперфиолетовые вращающиеся веера, чтобы нагнетать в них свежий воздух. Как поняла Лив, это было чрезвычайно практично. Посетители, которые предпочти пузырь без веера, маялись от жары.

Лив уже собиралась рискнуть, догадываясь, что веер идет за небольшую дополнительную плату.

Сейчас она увидела, что служанка сама суперфиолетовый извлекатель, поскольку ее ореол закрывал едва ли треть радужки. Немудрено, что Лив сразу не заметила. Когда суперфиолетовый извлекатель заходит далеко, цвет в их глазах начинает смешиваться с видимым, придавая ему легкий фиолетовый оттенок, трудно заметный в карих глазах и придающий потрясающую красоту глазам голубым – у Лив таких никогда не будет, у нее были обычные карие.

– Вообще-то… – сказала Лив. Она развернула плащ так, чтобы женщина смогла увидеть подкладку. Суперфиолеты обычно вплетали дополнительный узор в свою одежду, чтобы другие суперфиолеты могли их узнать.

Зрачки служанки превратились в булавочные дырки в мгновение ока, когда она глянула на плащ Лив.

– Очень тонкая работа. Суперфиолетам можно поставить собственную защиту, просто дайте нам знать, что вы будете глушить, чтобы наши слуги не наделали ошибок.

Женщина отвела Лив к столу на южной стороне, где можно было ловить свет сквозь раскрытое окно. Из верхних окон падало достаточно света – эти арки и аркбутаны легко держали весь вес крыши, так что на втором этаже окна шли от пола до потолка – но одна из негативных сторон быть суперфиолетом состоит в том, что такие толстые стекла, как здесь, мешают собирать свет. Любой опытный извлекатель все равно сможет использовать магию, но процесс будет дольше и голова станет болеть.

Лив сидела, наблюдая за работой обслуги, которая легко скользила между столами, обходя по более широкой дуге тех, кто был окружен суперфиолетовой оболочкой. К ее столу подошел гибкий половой с курчавыми волосами и сияющей улыбкой, остановился ровно там, где проходила бы граница ее пузыря, если бы она его уже поставила. Он был, наверное, на пару лет старше ее и ошеломительно красив. Его куртка как влитая сидела на нем, облегая его поджарое мускулистое тело.

Она как-то умудрилась сделать заказ. Только коффи. Конечно, стоить это будет целый данар. Когда он принес его, дымящийся, горячий и черный, как адский камень, и одарил ее долгой улыбкой, Лив решила, что этот кофе явно стоит данара. Может, и больше.

Настроение ее упало, когда по лестнице чопорно поднялась Аглая Крассос. Рутгарка двадцати с небольшим лет, насколько могла сказать Лив, была младшей дочерью в какой-то важной семье. У нее были высоко ценимые, чрезвычайно редкие в Рутгаре светлые волосы, но в остальном Аглаю сложно было назвать красивой. У нее были голубые глаза, бесполезные для неизвлекателя, длинное лошадиное лицо и большой нос. Прикомандированная к рутгарскому посольству, чтобы получить какой-никакой политический опыт, прежде чем выйти замуж за какого-то жениха из Рата, которого она даже и не видела, она всегда вела себя так, словно для нее было унизительно командовать Лив. Она даже сказала, что ей дали Лив в наказание за нескромное поведение с сыном аташийского посла. По большей части она управляла бихромами, полихромами и настоящими шпионами. Заметив Лив, Аглая пошла прямо к ней, помахав паре завсегдатаев и подмигнув одному.

– Аливиана, – сказала Аглая, подойдя к ее столику, – вы выглядите такой… живой нынче утром. – Эта пауза сказала все. Это ищущее выражение лица, словно она действительно придумывает, чего бы хорошего сказать. От некоторых женщин услышать такое – случайность. Хочешь такой игры? Ладно.

– Как приятно с вами увидеться, Аглая. Вам к лицу мелочное ехидство, – сказала Лив.

Ой.

Глаза Аглаи на миг расширились, и она изобразила смешок.

– Ах, Лив, вы всегда были острым инструментом. Мне это в вас нравится. – Она села напротив Лив. – Или вам мозгов не хватает, чтобы осознавать свое положение?

Говорил мне отец – не приезжай сюда. Тут акулы и морские демоны, говорил он. Надо было послушаться. Я злю женщину, в руках которой мое будущее.

– Я… – Лив облизнула сухие губы, словно увлажнение могло помочь ей выдавить слова покорности. – Прошу прощения. Чем могу вам помочь, госпожа?

Глаза Аглаи просияли.

– Скажи еще раз.

Лив помедлила, стиснув зубы. Заставила себя расслабиться.

– Чем могу помочь, госпожа?

– Сделай нам пузырь.

Лив начертила глушильный пузырь с веером.

– Ты такая гордая девушка, Лив Данавис. В другой раз, когда я устрою вечеринку, постараюсь не забыть взять тебя на подачу блюд. Или, возможно, мыть ночные горшки.

– О, я обожаю мыть ночные горшки. И с удовольствием рассказываю своим друзьям, у которых еще нет контрактов, как хорошо рутгарцы обходятся со своими извлекателями, – сказала Лив.

Аглая рассмеялась. У нее действительно был неприятный смех.

– Хорошая игра, Лив. Это была пустая угроза, и я заслужила укор. Ты ведь из Ректона, не так ли?

Лив тут же насторожилась. Аглая проглотила обиду? Лив ожидала, что после пустой угрозы Аглая пригрозит по-настоящему – а у нее было много возможностей. От того, что она этого не сделала, Лив должно было бы стать легче – но нет.

– Да, – сказала Лив. Врать было незачем. Из Ректона может ли быть что доброе? К тому же Аглая знала, откуда родом Лив. Это было в ее контракте. – Это маленький городок. Незначительный.

– Кто такая Лина?

Что?

– Служанка. Каталина Делаурия. Перебивалась случайными заработками. – Наркоманка, позор и кошмарная мать. Но Аглае незачем было это знать, и Лив не собиралась говорить дурного о людях своего города.

– Семья есть?

– Нет, – солгала Лив. – Она поселилась в Ректоне после войны, как мой отец.

– Так она не тирейка?

– В смысле, по рождению? Не знаю. Может, есть парийская или илитийская кровь, – сказала Лив. – А что?

– Как она выглядит?

Тощая, с налитыми кровью глазами и почерневшими от курева зубами.

– Высокая, короткие кудрявые волосы, красновато-коричневая кожа, очаровательные светло-карие глаза. – Сейчас, подумав об этом, Лив решила, что Лина и правда была некогда настоящей красавицей.

– А Кип? Это кто?

Проклятье, попалась.

– Ну, ее сын.

– Так у нее, значит, есть семья.

– Я думала, вы о других людях в Ректоне.

– Ладно, – сказала Аглая. – Сколько лет Кипу?

– Думаю, уже пятнадцать. – Кип был славным, хотя когда Лив в последний раз была дома, очевидно втюрился в нее по уши.

– Как он выглядит?

– Да зачем вам все это? – спросила Лив.

– Отвечай.

– Я его три года не видела. Сейчас, наверное, он совсем изменился. – Лив вскинула руки, но Аглая не отступала. – Немного пухловат. Когда встречались последний раз, был чуть ниже меня…

– Ради Оролама, какие у него глаза, кожа, волосы!

– Ну я же не знаю, что вам надо!

– Теперь знаешь, – сказала Аглая.

– Синие глаза, кожа средняя, не такая темная, как у матери. Кудрявые волосы.

– Полукровка?

– Наверное. – Хотя Лив не могла сказать, какая кровь смешалась в Кипе. Парийская и аташийская? Илитийская и кроволесская? Еще какая? Может, там много чего намешано. «Полукровка», однако, было унизительным словом и совершенно несправедливым. Лучшие семьи и вся знать Семи Сатрапий мешали кровь куда чаще простонародья, а их-то никогда полукровками не называли.

– И все же синие глаза. Интересно. В твоем городе ведь немного людей с синими глазами?

– У моего отца синие глаза. Есть несколько среди тех, кто поселился в городе после войны, но в целом мы похожи на остальных тирейцев.

– Он извлекатель?

– Конечно. Мой отец один из самых знаменитых красных…

– Да не твой отец, идиотка. Кип.

– Кип? Нет! Ну, не был, когда я последний раз его видела. Ему было тогда двенадцать-тринадцать лет.

Аглая выпрямилась.

– После твоего нынешнего поведения надо было оставить тебя в неведении, но тогда ты бы точно устроила бы еще большую сумятицу. У меня есть для тебя поручение, Лив Данавис. Получается, что необходимость иметь дело с тобой оказывается не наказанием, а замаскированным даром Оролама. Мы перехватили письмо этой женщины, Лины, адресованное Призме.

– Что?

– Она утверждает, что Кип – его бастард.

Лив рассмеялась от нелепости. Но по лицу Аглаи было видно, что она не шутит.

– Что? – спросила Лив.

– Она пишет, что умирает и хочет, чтобы Гэвин встретился со своим сыном Кипом. Мы не знаем, впервые ли она пишет ему. Но она ничего не просит, не угрожает ему. По возрасту Кип подходит, и у Гэвина были синие глаза, прежде чем он стал Призмой. Остальное не важно, но письмо кажется правдивым. Словно Гэвин знал ее. – Аглая улыбнулась. – Лив, я намерена дать тебе шанс на лучшую жизнь и надеюсь, что мне не надо напоминать тебе, что могу сильно испортить твое существование, если захочу. Ты суперфиолет и пограничная желтая. По очевидным причинам твой спонсор решил не обучать тебя на бихрома.

Да, Лив хорошо это понимала. Бихрома надо было содержать должным образом, или это плохо отражалось на спонсоре и спонсирующей стране. А желтый было так трудно хорошо извлекать, что мало кто из обученных на желтый проходили заключительные экзамены. Так что спонсирование желтого бихрома было большим вложением с малой вероятностью окупаемости. Спонсор Лив утверждал, что она не бихром, чтобы сохранить свои деньги. Это было нечестно, но за тирейку некому было заступиться.

– Вот твое задание, девочка. Я устроила так, чтобы твой класс был следующим в очереди на личное инструктирование у Призмы. Подберись к нему поближе…

– Вы хотите, чтобы я шпионила за Призмой? – спросила Лив. Само предложение звучало… кощунственно.

– Конечно. Он может потребовать с тебя информации о своем сыне и этой женщине, Лине. Воспользуйся возможностью. Стань необходимой для него. Стань его любовницей. Все что нужно…

– Что? Да он вдвое старше меня!

– Это было бы ужасно, будь тебе сорок лет. Но нет. Мы говорим не о дряхлом старике. Скажи мне правду. Ты уже воображала, как он будет срывать с тебя одежду, да?

– Вовсе нет! – На самом деле она просто восхищалась им. Как все девочки. Но для Лив это было совершенно абстрактно, платонически.

– Да прямо святая. Или врушка. Гарантирую, что любая другая женщина с красной кровью в Хромерии мечтает об этом. Ладно. Ты будешь думать об этом теперь.

– Вы хотите, чтобы я соблазнила его?

– Так проще всего оказаться в комнате мужчины, пока он спит. Затем, если он проснется и застукает тебя за копанием в его бумагах, можешь сделать вид, что ревнуешь и ищешь письма от другой любовницы. Вообще, нам плевать, как ты к нему подберешься, но будем честны: что ты-то можешь предложить Призме? Умный разговор? Прозорливость? Маловато. С другой стороны, ты хорошенькая для тирейки. Ты молода, не слишком умна, неотесана, не влиятельна, не ученая, не поэтесса и не певица. Если сумеешь подобраться к нему по-иному, отлично. Я просто прикидываю шансы.

Это был самый живодерский способ сказать «ты хорошенькая», с которым Лив только сталкивалась.

– Забудьте. Вашей шлюхой я не буду.

– Твое целомудрие трогательно, но я говорю не о распутстве, если вдруг тебя потянет, не так ли? Ты видела его. Он прекрасен. Так что ты даже еще в выигрыше окажешься. Можешь насладиться им, ревностью всех женщин, получить все, что мы предложим…

– Мне ничего больше от вас не нужно.

– Надо было думать об этом прежде, чем подписывать контракт. Но дело прошлое. Лив, если ты сумеешь добиться хоть одной частной встречи с Гэвином Гайлом, мы обучим тебя на бихрома. Подберись к нему поближе – и получишь еще более щедрое вознаграждение. Но откажешься – и твоя жизнь превратится в адский камень. У меня полная власть над твоим контрактом. И я ею воспользуюсь.

Предложение обучить Лив на бихрома казалось чертовски щедрым за одну встречу с Призмой, но она понимала логику того, что за этим стояло. Призма может делать что хочет, но спать с тирейкой-монохромом несомненно покажется отсутствием вкуса. Дешево. Бихром, с другой стороны, имел хоть какую-то ценность. Правда была в том, что предложение все равно оставалось весьма щедрым, и Гэвин мог что-то заподозрить, но трофей – получить шпиона рядом с самим Призмой – выглядел так заманчиво, что рутгарцы были готовы рискнуть. Они делали все, чтобы Лив сказала «да».

– Кроме того, – сказала Аглая, – если ты окажешься умнее, чем я думаю, ты сможешь найти того, кто отдал приказ сжечь Гарристон. Ты найдешь виновника смерти твоей матери.