Автор книги: Брита Осбринк
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
Посулы и обманы
Ha Кавказе развертывается движение черносотенцев, подстрекаемых представителями властей во главе с националистом и реакционером, министром внутренних дел Плеве. Погромы призваны отвлечь недовольство рабочих, посеять рознь, во-первых, между бедными татарами (пусть даже владеющими землей) и преуспевающими купцами-армянами, которых нередко упрекают в ростовщичестве, а во-вторых, между русскими и евреями, на которых впоследствии свалят вину за военные потери и развал экономики.
Первая хорошо организованная забастовка происходила в Баку в декабре 1904 г. Весть о петербургском Кровавом воскресенье вызывает там новые волнения. Нормальная жизнь в городе прекращается: рабочие устраивают демонстрации и в открытую ведут пропаганду, захватывают земельные участки, убивают людей. Из-за войны в Японии число армейских на Кавказе сократилось, и введенное там чрезвычайное положение бесполезно. Татары требуют выдать им оружие для защиты от армян, якобы собирающихся захватить Баку. Армяне убивают около десяти местных чиновников, татары мстят. Начинается массовая резня армян, всех подряд, богатых и бедных. Она продолжается три дня, до вмешательства властей. Число погибших оценивается в две тысячи.
Ha фоне этих кровавых событий власти разрешают мусульманам-шиитам отметить Шахсей-Вахсей, праздник, в который они оплакивают одного из последователей Мухаммеда, – но не в татарском поселке Кишли, а лишь в самом Баку. Десять дней по городу, под барабанный бой и истерические рыдания, бродят толпы людей в белых одеждах. Одурманенные наркотиками, они до крови колют себя кинжалами и истязают цепями.
Поражение от Японии ослабляет царскую власть, и Россия теперь меньше притесняет Финляндию. Сергея Витте уполномочивают вести переговоры с японцами, и 2 сентября 1905 г. американский президент Теодор Рузвельт добивается унизительного для России мирного соглашения (за это Рузвельта в 1906 г. награждают Нобелевской премией мира). Русское правительство вынуждают к уступкам. B императорском манифесте народу обещают выборную Государственную Думу, соблюдение прав личности и свободу печати.
После убийства министра внутренних дел Плеве уходит со своей должности кавказского главноначальствующего гражданской частью его ставленник, некомпетентный князь Голицын. «Черные сотни» добираются до Баку, жгут и убивают направо и налево. Татары обращают свой гнев в первую очередь против армян вроде Манташева и других владельцев армянских предприятий, но беспорядки затягиваются на месяц. Bce это время народ бродит по городу и его окрестностям, поджигая заводы и промыслы. B Балаханах горят 300 буровых вышек, пускаются на ветер миллионы рублей. «Товарищество бр. Нобель» принадлежит иностранцам, и в то же время оно русское, а потому неинтересно черносотенцам.
Тем не менее в конце 1906 г. гибнет Хагер, батумский управляющий товарищества. B Батуме и Баку терпят ущерб и ротшильдовские предприятия, причем атака на них усиливается, как только проходит слух, что Ротшильды ссужали японцев средствами для войны с Россией.
Ультрареакционеры заявляли, что капиталисты отказываются от сотрудничества, и требовали национализации имущества, принадлежащего евреям. Это было бы равносильно изгнанию из страны всех иностранцев: англичан из металлургической промышленности, бельгийцев из сталелитейной, немцев и англичан из текстильной, французов из медеплавильной и шведов из нефтяной… не говоря уже о евреях, имевших связи в банках и раздобывавших кредиты. Пусть царь и казна снова возьмут все под свой контроль! – требовали реакционеры. B 1906 г. в Баку прибыл государственный инспектор для решения вопроса о том, возможна ли национализация нефтяного производства. Да, возможна и желательна, пришел к выводу он, однако это предложение было отвергнуто Министерством промышленности.
Погромы армян в Баку в 1905 году
B 1906 г., сразу после роспуска первой Думы, председателем Совета министров назначили Петра Столыпина. Его политика была благоприятна для буржуазии и землевладельцев. Крестьян поощряли к выходу из общин и созданию хуторских хозяйств, миллионы батраков получили собственные земельные наделы, существенно улучшились образование и здравоохранение. Ряд важных привилегий отвоевали для себя бастующие. Профсоюз работников нефтяной промышленности получил право вести переговоры с работодателями. Столыпинские экономические реформы и смягчение режима позволили стране оправиться. Народное хозяйство продвигалось вперед за счет экспорта пшеницы и сливочного масла, за счет бакинской нефти и донецких шахт. Кризис миновал.
Вильгельм Хагелин понимал, насколько тяжело ему дались последние годы, и решил зимой 1905–1906 гг. оставить товарищество, переехать в Швецию и осесть неподалеку от Стокгольма, в своей усадьбе под Сёдертелье. Такому решению способствовали два обстоятельства: во время деловых поездок Хагелина товарищи по головной конторе вмешивались в дела, относящиеся сугубо к его компетенции, и как он это ни скрывал – Вильгельм страшился российской смуты. Однажды, когда он приехал в Баку (дело было в 1904 г.), его разбудили легкие толчки землетрясения. C балкона он увидел, что из соседних домов поселка Петролеа выбегают люди. «А ты не испугался», – сказал он сам себе, возвращаясь в постель. Ho коленки у него дрожали.
Эмануэль не хотел отпускать Хагелина из товарищества и предложил ему съездить в США развеяться, посмотреть новые места. Вильгельм взял с собой дочь Анну и геолога Андерсона, который бывал в Америке и знал английский. B докладной записке Эмануэлю, составленной по возвращении в Петербург ими обоими, говорится, что американская нефтедобыча скоро превзойдет российскую и, вероятно, увеличится в два раза по сравнению с нынешним уровнем. Это помогло оценить истинную мощь американских компаний, а отсюда и наметить, как Нобелям держаться но отношению к американцам. Вильгельм же почувствовал, что за время долгого заокеанского путешествия его привязанность к компании лишь окрепла. Он согласился стать генеральным консулом Швеции в Санкт-Петербурге и продолжить работу в товариществе. Улучшение конъюнктуры и знающие свое дело сотрудники консульства способствовали резкому повышению шведского экспорта. Надеть консульский мундир Хагелину довелось один-единственный раз – когда Густав V устроил для шведской колонии в Петербурге прием по случаю бракосочетания принца Вильгельма с великой княжной Марией Павловной.
Глава 10
Проклятые убийцы!
Уроженец Вермланда Гуннар Дальгрен – холостяк, заядлый путешественник, инженер, фотограф. B 1906 г. 48-летний Дальгрен приезжает в Баку, чтобы снова трудиться в «Товариществе бр. Нобель». B 1897–1898 гг. он работал на нобелевском механическом заводе в Астрахани, но заболел и вынужден был уехать в Швецию.
Итак, с 1906-го по 1910 г. Гуннар возглавляет механические мастерские в Черном городе. Он также делает снимки и ведет дневник в надежде по возвращении на родину опубликовать свои заметки. Каждый день начинаемся с записей о погоде (в Городе Ветров это благодатная тема) и о том, хорошо ли вела себя экономка. Экономок приходится часто менять. B Баку уже несколько лет происходят волнения, зачинщиками которых выступают социалисты – по выражению Гуннара, «молодые смутьяны». Они ведут агитацию среди рабочих, подстрекают их к беспорядкам. Город не похож сам на себя. A дальше будет еще хуже. Как следует из Гуннарова дневника и из писем Рут Стигселиус матери, 1907 год стал для нобелевской колонии поистине трагическим, обагренным кровью.
2 января этого года Гуннар записывает: «Вчера вечером застрелили Лётберга, когда они с финном Форсманом двинулись пешком домой. Форсмана ранили в бедро, а Лётберг получил две пули в спину. Одна из них попала в сердце, так что он умер на месте. Говорят, его любили и начальство, и товарищи, и рабочие. Он был инженер, заведовал участком на третьем промысле. Жалко, что так или иначе гибнут лучшие. Похороны отложены: полиция потребовала вскрытия, чтобы выяснить, какая была пуля. Рабочие на руках пронесли тело Лётберга через Балаханы.
Может быть, ему отомстили за то, что запретил местным жителям собирать мазут. Другие считают, его убили по ошибке».
6 января: «Справляли русский Сочельник, был приятный вечер. Вчера русский морской капитан застрелил своего зятя, потом застрелился сам».
12 января: «Убийца Лётберга признался, что его наняли за десять рублей, кто нанял, не говорит. Оказывается, балаханскому управляющему шлют письма с угрозами, обещают убить и его, только просят извинить их, если не успеют до Нового года!»
B конце мая 1907 г., в самую красивую пору, когда солнце еще не спалило всю зелень, в городе снова звучат выстрелы. Токари механических мастерских требуют сдельной оплаты, в которой им раньше было отказано. По мнению Гуннара Дальгрена, они добиваются сдельщины, чтобы взвинтить цены и тем самым показать свою силу, Гуннар запросил разрешение носить купленный им револьвер.
Непосредственный начальник Гуннара Дальгрена на заводе – Лидере Таусон, а над ними стоит финляндец Aapc Стигселиус (женатый на Рут). Чета Стигселиусов принадлежит к «высшему свету» поселка Петролеа.
Жизнерадостной девушкой Рут жила в семействе Хагелинов, где познакомилась со «Стикканом» и вышла за него замуж. Теперь ее жизнь протекает не только в кофепитиях и маскарадах, но и хозяйственных заботах, готовке, шитье, поддержании в порядке платья, в родах и присмотре за детьми все это сопровождается борьбой с нерадивыми няньками и горничными.
Рут более не считает Баку веселым городом. B письмах из Швеции, от сестры и матери, сквозит беспокойство за нее. И все же скандинавская колония пытается вести привычную жизнь. Рут берег корзину провизии и компанию из 11 человек, и все вместе они посещают татарские селения и храм огня. Матери она пишет: «Мы видели одну-единственную гревшуюся на камне змею и несколько крупных черепах, уже пробудившихся от спячки; скорпионов не было совсем. II вообще на земле никакой больше живности, зато с неба на нас всю дорогу лились тысячи птичьих голосов, а степь рассталась ковром из цветов».
Гуннар записывает в дневнике: «6 июня праздновали в клубе золотую свадьбу короля Оскара и королевы Софии, было очень мило. Накануне Ламберт послал им телеграмму от всей шведской колонии. Он же произнес краткую речь и предложил выпить за них, и мы, откричав “ура” грянули королевский гимн».
Ha следующий день: «В Баку застрелили еще шестерых, говорят, была стычка между грабителями и полицией».
8 июня «рабочие ходили в контору жаловаться, что их не переводят на сдельную оплату; похоже, к их требованию отнеслись благосклонно. Пришло распоряжение высокого начальника пешком перейти на сдельщину. Таусон вне себя. Послал за мной и допытывался моего мнения. Я отвечал, что, по-моему, перевести на сдельную оплату все работы сразу – перебор. Обязательно начнутся скандалы, тем более в нынешних условиях. Тогда Таусон велел остановить все сдельные работы. Ночью подстрелили датчанина, инженера Виссинга. Лежит в больнице с пулей в животе».
Спустя несколько дней: «Сегодня обзавелся документом на ношение револьвера. Наконец-то!
B городе бросили бомбу в полицейского».
Шведы готовятся к Ивановудню. «В 11 часов поехал на конке в поселок Петролеа, где пробыл до вечера. Помогал молодежи украшать майское дерево, делал фотографии, пил кофе у инженера Аландера. Ha другой день – никакого ощущения праздника. Опять досаждают пыль с песком. Нанес визит Мелинам, где меня приняли очень тепло. Фру Мелин – пышная женщина с изящными руками».
30 июня Гуннар пишет: «Чудесная погода, самое время для фотографирования в городе и на блошином рынке. Мне интересно бродить по рынку и наблюдать за народом. Подлинный театр. Каких там можно увидеть типов, каких наслушаться историй… После обеда был на кофе у фру Стиккан».
Из письма Марии, матери Рут: «Любезная моя Примула! Ты теперь живешь среди туземцев и татар, вдали от цивилизации и почты, а решиться на такое с малышками нужна большая смелость! Впрочем, я целиком полагаюсь на Лассе, уж он сумеет обеспечить вам безопасность; к тому же рядом должна быть Берта (видимо, фру Таусон. – Б.О.), и это меня утешает».
Рут в ответ: «У нас новая кухарка Таня, курящая… мне это совершенно безразлично, лишь бы не курила, когда стряпает. Мы с удовольствием едим самые разные фрукты, в последнее время больше чернику и чернослив. Говорят, в этом году невероятный урожай дынь. B саду обобрали дерево, которое обычно даст нам не меньше 14 килограммов абрикосов».
25 июня Гуннар Дальгрен записывает в дневнике: «Злосчастный день. Убили Таусона, кода он в половине восьмого утра ехал на завод. B конке было всего трое пассажиров: Таусон и Фальк сидели справа, Бликст – слева. И вот бегут двое молодых людей и вскакивают с той стороны, где сидел Бликст. Он уже сошел с конки, но, сделав всего несколько шагов, услышал выстрел. Обернулся: двое негодяев улепетывают. Видимо, на конке один из них (или оба вместе) повернулся и приставил револьвер к затылку Таусона. Три пули прошили ему голову, четвертая попала в грудь. T. умер мгновенно, не пошевелив пальцем и не пикнув. Потом уж он завалился на бок, и его подхватил Фальк. Еще трос мерзавцев прятались поблизости, причем всем пятерым удалось скрыться. Вдогонку выслали полицейских и казаков, но до сих пор никто не пойман. T. хотя бы умер без мучений, а вот семью жалко до слез: жену и дочь утешить некому. T был отзывчивым человеком, и рабочие его, мне кажется, любили, только жизнь здесь теперь копейка. Если существует загробный мир, какое возмездие ждет этих подонков? За границей, в том числе в Швеции, газеты много пишут о варварской строгости российских властей, но разве не нужно быть строгим с проклятыми убийцами?!
Да попадись мне эти гады в пыточном застенке, я бы им показал! Я просто не верил этому известию, пока сам не увидел простреленную, окровавленную голову Таусона. Вероятно, для меня, ближайшего помощника, его смерть страшнее, нежели для других сотрудников. И я невольно упрекаю себя, потому что не раз склонял T. к строгости. Почему они не убили меня – холостяка, к тому же мало ценящего жизнь? Почему надо было порушить счастливую семью? Сегодня был после работы на “Вилле” и заходил к Таусонам. Тяжко видеть горе супруги и дочери».
Далее Гуннар Дальгрен докладывает: «О задержании убийц пока не слышно. Интересно, насколько в этом замешаны наши рабочие. Многие из них, уверен, знали о готовящемся преступлении: уж очень спокойно они держатся, а кто помоложе, ходит довольный, с презрительной усмешкой на губах. Надо ж быть такими поганцами! Мне поручили временно взять на себя обязанности Таусона, но, Бог ты мой, сколько приходится писать и разбирать всякой писанины! Сомневаюсь, чтоб я мог занять его место хотя бы по недостаточному знанию языка».
27 августа Гуннар пишет: «Сегодня хоронили Таусона. Прощание в поселке Петролеа назначили на три пополудни. Собралась большая толпа, в основном из любопытства. B похоронах участвовали почти все служащие и большинство рабочих. Пастор сказал свое слово, после чего рабочие подняли гроб и должны были донесли его до катафалка, а пронесли до самого кладбища. Одних дрожек вытянулось в процессию штук двадцать, многие шли пешком или ехали на конке. B городе к шествию примкнул еще народ, вдоль улиц тоже выстроились провожающие. Когда гроб опускали в могилу, основная масса даже не успела дойти до кладбища. Здесь священник говорил на двух языках, по-шведски и по-немецки. Выступил и Лесснер, речь за Ламберта прочитал Тавастшерна. Ha могилу возложили груду венков. Фру T. держалась молодцом. Неприятное впечатление произвело лишь то, ЧТО со стороны рабочих в процессии участвовали и недоброжелатели – их ухмыляющиеся физиономии возмущали нас, шведов. Теперь Таусон покоится рядом со старым другом Хеллерстрёмом на горе по другую сторону Баку. Ходят слухи, такая же судьба ожидает еще одного нашего сотрудника, а именно Стахса».
Рут сообщает матери: «Вчера мы проводили Берту с дочерью Машей. Прощание было тягостным – и для них, и для всех нас. Пусть долгая дорога отвлечет их, а то обе совсем извелись, не могли ни есть, ни спать. Такого отъезда из Баку они наверняка не предполагали. Хорошо, что у них в попутчиках господин Кварнстрем, он взял их под свое крылышко, обеспечил билетами, местами для багажа и прочим. B Петербурге их, наверное, встретит Виви Эклунд, а через морс в Швецию будет сопровождать Бертина золовка Брита Таусон. <…> Теперь у меня живет Лейла Кулльберг – до возвращения Бэрнъельмов. Лето она провела с Таусонами. Лейла – Бэрнъельмовская гувернантка, а еще она давняя подруга Маши и ее матери Берты. Мы будем по ним скучать, и все же я рада, что они уехали, тут им было невмоготу: каждую минуту что-нибудь напоминало о дорогом и любимом человеке и о том, каким страшным образом они его лишились. <…> Жизнь здесь перестала быть веселой, но Лассе и слышать об этом не хочет, так что я помалкиваю. Только боюсь, рано или поздно здешний народ доведет нас до того, что все равно придется уезжать. Сейчас в поселке много солдат по поводу приезда Эклунда, и стоит ему высунуть нос из дому, как по крайней мере один идет следом. Хоть бы Эклунд уехал отсюда цел и невредим, потому что его тут крепко не любят. Фигге тоже вернулся домой. Хельга чувствует себя лучше, врачи подали надежду, что ее сердечная недостаточность пройдет. Сегодня отбывает на 5–6 недель Августа Аландер, так что из всего моего окружения тут остаются только молодые немки».
8 августа 1907 г. Рут получает следующее письмо от матери: «Любимая моя Рут! Новость, которую сначала принес в Швецию телеграф, а потом подтвердило твое письмо, безмерно печальна. Мыслями я день и ночь возвращаюсь к ней. Душа проникнута сердечным сочувствием к Берте и детям, тревогой и страхом перед тем, что еще может случиться. Направить выстрел точно в инженера Таусона должен был его личный враг, но говорят, врагов у него не было, хотя быть в этом уверенным не может никто. Какая жалость, что вы лишились Таусонов, это потеря для всей колонии, а теперь могут уехать и другие шведы… Похоже, в Баку наступает сезон, особенно тяжелый для здоровья. Бедняжка Карин, она не находит себе места, потому что режутся зубки. У нас по-прежнему часто идут дожди и довольно прохладно. C уборкой урожая еще не кончили, рожь в этом году созревает медленно».
И наискосок – приписано невесткой Лизой: «Отвечай скорее! A еще лучше – собрались бы и уехали вовсе из этого Баку!»
Снова из дневника Гуннара Дальгрена: «1 октября. Сегодня в Балаханах убит инженер Паккендорф, по дороге с четвертого промысла в контору. Похоже, тут задумали извести нас, шведов. И никто ничего не предпринимает, чтобы помешать убийствам. Паккендорф только что уволился с должности и собирался днями уехать в Швецию».
8 октября: «Тело Паккендорфа перевезли в Тифлис. Сам он хотел быть погребенным в Швеции, но переправлять труп через всю Россию крайне сложно. Теперь П. похоронят в Тифлисе, откуда родом его супруга. Говорят, он подвергался угрозам и преследованиям со стороны убийц, которые, если верить слухам, недавно пристрелили механика с этого же промысла. П. настаивал на их аресте. По дороге в контору П. и его спутники заметили убийцу, и П. вроде даже сказал: “Пора браться за револьверы”, когда прозвучал выстрел и П. ранило в руку. Они соскочили с конки, но следующий выстрел угодил ему в живот, П. упал. Финн Сундквист выстрелил в убийцу, тот в него, а потом Сундквист споткнулся и тоже упал. Убийца расстрелял обойму, спокойно прошел мимо лежащих и скрылся. Напротив на двух углах стояло по полицейскому, и они ничего не предприняли. Только когда убийца исчез, они бросились в погоню – слишком поздно п. разумеется, безуспешно. Сундквист тут же покинул Баку».
12 октября: «Сегодня ночью возле одного из наших заводов убит полицейский – его то ли застрелили, то ли прикончили ударами, Забрали револьвер. Балаханский управляющий Ваннебу говорит, что устал от такой жизни и хочет обратно в Швецию. Вильсон “получил предупреждение”… возможно, это тоже следует понимать как угрозу. Кто-то стрелял в окно к Тулину. Тулин теперь ночует в городе у Бэрнъельма».
B ноябре Рут пишет в Петербург Вильгельму Хагелину: «Поведение Берты (Таусон. – Б.О.) не укладывается у меня в голове. Я уже давно слышала про нее всякое, но отказывалась верить. Линдквпет из Карлсхамна твердит, что Берта должна получить состояние в 100 тысяч крон, на меньшее она не согласна. 25 тысяч у нее было, потом Товарищество выделило ей 60 тысяч и, кроме того, предоставило 12 тысяч ее сыну Хансу, для завершения военного образования. Когда Берта потребовала 76 тысяч крон, Товарищество (т. е. Эмануэль Нобель. – Б.О.) постановило выплатить ей эти деньги, но за вычетом Хансовых 12 тысяч. Я не понимаю Берту. Здешнее жалованье Андерса даже близко не дотягивало до шести тысяч в Швеции, и прослужи он хоть до 80 лет, Таусонам было бы не собрать капитала в 60 тысяч. Как бы ей не пришлось пожалеть о своем поступке! <…> Моя кухарка малость сумасшедшая, отнюдь не услужлива и, похоже, любит выпить, зато готовит превосходно! Если так будет и дальше, я ее не выгоню».
Пожар на нефтяных промыслах в Баку
Участью Таусона пригрозили и еще одному шведу, инженеру Андерсону, который заведовал одним из промыслов. Вскоре его тоже застрелили на улице.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
