Текст книги "Карибский реквием"

– Вы можете мне поклясться, что никогда не слышали на исповеди ничего, что имело бы отношение к этому делу?

Прежде чем ответить, отец Леже выпустил крупный завиток дыма:

– Я не имею права клясться, но готов дать вам честное слово.

Даг вновь перечел краткий отчет доктора Леона Андревона. К счастью, этим делом занимался не Джонс, иначе, вполне вероятно, он и здесь ничего бы не заметил. «Так, повешенная женщина, еще одна, такова жизнь, разрешение на захоронение, оп-ля, пиф-паф, несите следующую». Должно быть, у этого Джонса вместо мозгов формалин. Ладно, какой смысл попусту резонерствовать.

Даг взглянул на часы.

– Я попытаюсь поспать час-другой. Вы не собираетесь ложиться?

– Я сплю мало. У меня бессонница. Обычно я читаю, пока не засну в кресле… За меня не беспокойтесь. Устраивайтесь в спальне.

– Спасибо. Я в самом деле очень признателен вам за помощь.

– Ну-ну, не говорите глупости. Это вы помогаете мне избавиться от рутины и скуки. Если собираетесь сразиться с драконом по имени Луиза, советую хорошенько отдохнуть.

Дагу оставалось лишь согласиться и прикрыть дверь. Ему показалось, что в глазах священника блеснуло лукавство.

Комната была обставлена весьма скромно: раскладушка, заправленная белым покрывалом, маленький ночной столик, сосновый шкаф, возле окна стол и стул. На столе у стены лежала стопка книг: несколько томиков по теологии, «О природе вещей» Лукреция, латинская грамматика, жизнеописание святой Терезы. И никакого порнографического журнала, спрятанного под стопкой.

Стащив ботинки и поставив маленький походный будильник на 2.30, Даг, не снимая одежды, вытянулся на раскладушке. Чтобы заснуть, он смотрел на белые стены, не видя их, стараясь изгнать из головы любые образы. Мужчина, преследовавший одиноких женщин лет тридцати, душил их и мучил, не оставляя следов, безмолвный и стремительный, как волк, хищник, который сумел замаскироваться на долгие годы, если только он уже не умер. Но А. X.? Откуда взялась эта женщина, посланная убить самого Дага? Может, она совершила ошибку? Может, перепутала мишень? Мало вероятно. Тогда что? Что, что, что… Вопросы цеплялись один за другой, как вагоны поезда, они проносились, бесконечно бормоча что-то монотонное. Поезд, несущийся по голым равнинам к неизвестной цели.

Фрэнки Вурт, тяжело дыша, приподнялся на локтях. Белокурая девица, лежавшая под ним на животе, ритмично стонала, убедительно изображая страсть. Не переставая энергично двигать бедрами, он зажег сигарету и глубоко вдохнул дым. В целом неплохой вечерок. Два придурка получили по заслугам. К тому же с ним связался Васко Пакирри. Похоже, предстоят любопытные деловые переговоры. Старый Дон Морас, на которого работает Фрэнки, впадает в слабоумие. Еще немного, и он окончательно потеряет контроль над контрабандой кокаина. У Пакирри имелись определенные амбиции, он уже видел себя в роли его наследника. Фрэнки должен хорошенько подумать, прежде чем выбрать, к какому примкнуть лагерю в этой войне банд, обещавшей быть безжалостной и кровавой. Необходимо следовать за своей звездой.

В порыве энтузиазма он крепко всадил девице, она вцепилась в подушку, так громко завопив «да, да, да», что Фрэнки захотелось размозжить ей голову о стену.

– Shut up, you, dirty bitch![51]51
  Заткнись, сука! (англ.)


[Закрыть] — вскричал он, резко схватив ее за волосы. – Shutup!

Она немедленно замолчала.

– Heelgoed, — прошептал Фрэнки, ослабив хватку. – Ладно, – пробормотал он снова, уже для самого себя. Так, пока все шло прекрасно. Он трахал мир, как трахал сейчас эту шлюху, и горе тому, кто попытается встать у него на пути.

Глава 7

Даг подскочил на постели. В ночи раздавался дребезжащий звук будильника. Он нажал на кнопку, и звонок затих. В конечном счете ему удалось немного поспать. Он поднялся, открыл дверь и на цыпочках прошел через кабинет. Отец Леже похрапывал в своем кресле с открытой книгой на коленях.

Дул легкий ветерок, сверкали звезды. Даг запустил руку в волосы и, завидев на пути фонтанчик, ополоснул лицо и прополоскал рот. «А теперь кто кого, дорогая Луиза», – подумал он, улыбаясь.

Безмолвный дом белел в темноте, в глубине сада. Даг уселся на уже знакомую ему груду старых покрышек и принялся ждать. Вокруг было тихо. Под понтонами плескалась вода, где-то злобно мяукнула кошка, что-то мелькнуло в зарослях папоротника. Даг с трудом боролся с искушением закурить. Ровно в три дверь приоткрылась, и с крыльца скользнул тонкий силуэт.

– Вы здесь? – прошептала Луиза, стараясь отыскать его взглядом в темноте.

Вместо ответа Даг вытянул руку и схватил женщину за запястье. Она отпрянула, словно от прикосновения змеи, и отдала ему толстый конверт.

– Вот ваши письма. Вы спите в доме священника?

– Коль скоро не имею возможности спать с вами…

– Оставьте пакет там. Я заберу его днем, – ответила она, не отреагировав на его реплику. – А теперь убирайтесь! Мне пора возвращаться.

– Как любезно с вашей стороны! А прощальный поцелуй?

– Обойдетесь! Должна вам сказать, что вы сильно ошибаетесь на мой счет. Я не из тех идиоток, которых вы, наверное, привыкли коллекционировать и складывать штабелями. И не смейте здесь шастать, а то я скажу Франсиско, и он вам задницу надерет.

– Славная дедовская традиция, я полагаю? Луиза, мне бы хотелось снова вас увидеть.

Нет, ну какое трепло! Следовало незамедлительно расставить все точки над «i».

– Вы что, совсем тупой? Вы мне не нравитесь, понятно, совершенно не нравитесь. Вы мне просто отвратительны. Трясите своей ширинкой где-нибудь в другом месте, а меня оставьте в покое, вам ясно?

– О'кей, я все понял, спасибо за письма и прощайте… Я ухожу с разбитым сердцем, моя душа сотрясается в немых рыданиях… – бормотал Даг, неумолимо приближаясь.

Луиза сделала шаг назад, ее ноги зацепились за грабли, и она чуть было не упала навзничь. Даг подхватил ее и привлек к себе. Он почувствовал, как к его животу прижались ее груди.

– Оставайтесь с нами, милое дитя.

– Немедленно отпустите, или я закричу!

– О! Я просто обожаю подобные диалоги, теперь мне полагается ответить: «Ты будешь моей, сука, хочешь ты этого или нет!»

– Ублюдок!

Даг даже не успел спросить себя, почему это в последнее время все встреченные им женщины имеют тенденцию называть его ублюдком, идиотом, кретином или, на худой конец, болваном, как в одном из окон дома загорелся свет и мужской голос, в котором он узнал голос мускулистого Марселло, прокричал:

– Луиза? Это ты?

– Да, я услышала какой-то шум, ankavin,paniproblem![52]52
  Сейчас иду, все в порядке!


[Закрыть]

– Лгунья, – прошептал Даг, прижимая ее к себе.

– Иди ложись, – велела Луиза брату, пытаясь вцепиться Дагу в физиономию.

– Ты уверена?

– Да, говорю же тебе. Ты разбудишь маму…

– Kakila?[53]53
  Кто там?


[Закрыть] Это Франсиско?

– Да нет же. Ankavin, сколько можно повторять.

Она билась изо всех сил, пытаясь освободиться. Даг внезапно отпустил ее, и она, не удержавшись, упала в траву.

– Луиза?

Голова брата показалась в дверном проеме.

– Я упала, черт побери! Закрой дверь, слышишь?

Даг отступил в тень деревьев. Улыбаясь, он смотрел, как она поднимается, мстительно грозит ему кулаком и возвращается в дом. Дверь тотчас же захлопнулась. Приятная была беседа.

Теперь письма.

Отец Леже по-прежнему спал. Даг проскользнул в комнату, бросился на кровать и стал рассматривать свою добычу: пухлый конверт, откуда выпали страниц тридцать, покрытые крупным, изломанным почерком. На каждом письме в правом верхнем углу стояла дата. Он быстро выбрал четыре послания, которые относились к интересующему его периоду.

Моя дорогая, у меня здесь все хорошо, работа нетрудная, коллеги приветливые, начальник лаборатории очень симпатичный человек, так что обо мне не беспокойся. Я надеюсь, что у тебя и у детей тоже все в порядке.

Несколько дней назад этот подонок Джонс приезжал сюда к Лонге (это здесь главный начальник), и мы с ним столкнулись в коридоре. Он со мной даже не поздоровался. Ты представляешь, почти четыре года я работал под его началом, а это дерьмо со мной даже не здоровается, а ведь это он сам во всем виноват. Ему следовало бы просить у меня прощение на коленях, потому что та женщина была изнасилована и убита, – это чистая правда; и из-за того, что я осмелился сказать правду, теперь я должен жить вдали от тебя и от детей. Этот мир просто отвратителен, особенно для таких, как мы. Будь я белым, Джонс не осмелился бы отправить мое донесение в мусорное ведро. Впрочем, я не собираюсь без конца пережевывать свои неприятности и волновать тебя. Я питаюсь хорошо, и бессонницы у меня нет. Так что ни о чем не беспокойся.

Но когда я думаю о том, что этот пьянчужка даже не заметил ни кровоподтеков на малых губах, ни вагинальных разрывов и уверяет, будто она якобы могла пораниться, когда падала! На что она, интересно, падала? На отвертку? Прости меня, все никак не могу остановиться.

Я должен заканчивать письмо, потому что сейчас придет почтальон. Крепко обнимаю тебя, поцелуй от меня детей, скажи им, чтобы слушались, а то папа приедет и отшлепает.

Любящий тебя Луис.

В двух следующих письмах говорилось, в общем, о том же самом, нового ничего не было. Чувствовалось, что Луис никак не мог примириться с этим переводом на другое место работы.

«И он был прав, – вздохнул Даг, поднимаясь с постели. – Если бы его тогда выслушали, возможно, удалось бы предотвратить убийство Дженифер Джонсон». Развернув четвертое письмо, датированное апрелем 1977 года, он быстро пробежал первые строчки и внезапно остановился, словно парализованный.

… Я только что прочел в газете, что они нашли у нас еще одну повешенную женщину в Бас-Тер. На этот раз вскрытие делал Андревон, и он-то увидел, что речь идет об убийстве! Это доказывает, что я тогда был прав! Я не хочу рисковать потерять свое место, оно слишком нужно нам обоим, но молчать до бесконечности я тоже не намерен. Итак, я связался с нашими инспекторами, которым поручено дело, и все им рассказал, оговорив, чтобы имя мое ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах не упоминалось, что я просто хочу облегчить им расследование. А сам я больше этим не занимаюсь, хватит. Пусть теперь полиция ломает голову. Единственное, что я хочу, так это заработать побольше денег для нас…

Даг не мог удержаться и присвистнул сквозь зубы. «Выходит, Родригес связался с Даррасом и Го. Значит, эта сволочь Го прекрасно знал, что Лоран Дюма была убита. Почему же он не подал виду? Разве что… – Даг нервно шагал взад и вперед по комнате, – разве что толстяку кое-что известно о деле Лоран и это „кое-что" он боится раскрыть».

Даг раздраженно отбросил письма. Все было ужасно запутано, и не только из-за того, что прошло уже столько времени, но и потому, что за всем этим чувствовалась коварная рука умного и жестокого убийцы, хладнокровного, способного рисковать и умело путать карты. Человек, убивший всех этих женщин, действовал не в приступе гнева и не в опьянении. Даг был убежден, что он совершал это ради удовольствия, подобно тому как ребенок мучит насекомое. И, притаившись во тьме, он с порочной ухмылкой наблюдал за отчаянными усилиями Дага…

Он решил, что пытаться заснуть не имеет смысла. Самое время сейчас вновь взглянуть на папку с делом Джонсон.

Даг бесшумно открыл дверь и приблизился к отцу Леже, который даже не пошевелился. Для человека, страдающего бессонницей, он спал слишком крепко! Даг поискал взглядом досье. Куда он мог его засунуть? Возможно, отец Леже решил его просмотреть перед сном… Он приблизился к священнику. Ни на коленях, ни рядом на кресле ничего не было. На письменном столе тоже. Что он с ним сделал? Даг обследовал диван с обивкой в цветочек, крохотную кухню, этажерки, опустился даже на четвереньки, чтобы посмотреть под буфетом: ничего. Ему неудобно было будить спящего. Это досье, конечно же, было где-то здесь. Он вернулся в комнату: может быть, он сам унес его и забыл об этом. Ничего. Черт. Он опять прошел в гостиную, задумчиво поскреб щеку. Священник продолжал спать, несмотря на шум, который Даг производил, осматривая дом… Он склонился над креслом: может, кюре сидит на папке? Ничего.

Внезапно, непонятно почему, его охватило дурное предчувствие. Проклятое досье исчезло, и священник спал беспробудным сном. Он осторожно приблизился к старику, который сидел, привалившись к подлокотнику, свесив голову на грудь. Может?.. Нет, это невозможно, но все-таки… Не в силах скрыть тревогу, Даг позвал:

– Эй! Просыпайтесь!

Отец Леже не пошевелился.

– Ради бога!

Никакой реакции. Даг бросился к священнику и поднял его голову. Он сразу заметил фиолетовую рану, по лицу бежала струйка крови. Отец Леже тяжело дышал через рот. Даг вполголоса выругался и бросился на кухню. Он схватил полотенце, смочил его холодной водой и, бегом вернувшись в гостиную, стал вытирать лицо священника, который внезапно издал короткий стон.

Даг снова смочил полотенце и повторил все заново, затем взял в морозильной камере несколько кусочков льда, обернул их целлофановым мешочком, висящим на ручке дверцы, и приложил к голове священника, который внезапно открыл глаза.

– Каsaye?[54]54
  Что такое?


[Закрыть]

— Вас оглушили.

– Что?

Он поднес руку к голове.

– О, у меня череп раскалывается…

– У вас на голове рана шириной в палец. Вам повезло, что вы вообще остались живы. Как это случилось?

– Но я понятия не имею! – воскликнул досточтимый отец с гримасой боли на лице. – Я спал. Я даже не понял, что кто-то напал на меня! Это неслыханно! Меня оглушили, а я даже не почувствовал!

Даг склонился над ним:

– Может, обратиться в больницу, чтобы вам зашили рану?

– Нет, нет, не стоит. Посмотрите, уже и крови нет. Я, признаться, просто потрясен: меня за двадцать лет ни разу не ограбили! Здесь никто не запирает двери на ключ! И впрямь приключения преследуют вас по пятам.

– Вот именно, – ответил Даг. – Кстати, и досье Дженифер Джонсон исчезло.

– Что? Уж вы простите старика, который несколько отупел от удара, но не могли бы вы повторить?

– Папка с делом Дженифер Джонсон исчезла. Вас оглушили, дело исчезло. А я отсутствовал не больше часа.

– Должно быть, видели, как вы уходите, и решили, что я одинок и уязвим.

– Но какой интерес может представлять это досье? Черт, двадцать лет оно лежало себе спокойно в архиве, – возмутился Даг, с размаху опускаясь на жалобно пискнувший диван.

Отец Леже осторожно переместил кусочки льда на голове.

– Ну надо же, какая неприятность! Лично я отношу себя к созерцателям, я не человек дела. Давайте поразмыслим. Должен вам признаться, я просто выбит из колеи: общаться с детективом, гоняться за убийцами, подвергаться нападению и решать неожиданные загадки – это отнюдь не в моем духе.

– И не в моем тоже. Как правило, мне приходится заниматься обманутыми мужьями и сбежавшими из дому детьми… У вас спиртное в доме есть?

– Нет, нет, не стоит, будет жечь!

– Не для вас, а для меня. Мне необходимо что-нибудь выпить, и покрепче.

– Ах да, в буфете есть ром, истинное наслаждение, вы оцените, впрочем, налейте и мне немножко, чуть-чуть.

Даг послушно наполнил два стакана, один протянул отцу Леже, который пригубил ром с видом знатока.

– Ah!Риbon i bon тетт! Просто замечательно! – воскликнул он, причмокивая от удовольствия. – Очень вкусно. Нет ничего лучше для такой ночи приключений. Итак, на чем мы остановились?

– Я отправился к Луизе за письмами, а кто-то вас оглушил и украл досье, – проговорил Даг, залпом опрокинув стакан рома.

– Нет, не отсюда. Давайте с самого начала. Если мы хотим распутать клубок, надо ухватиться за самый кончик нитки.

– Хорошо. Понедельник, двадцать шестое июля: я сижу себе спокойно в своем кабинете, размышляя, что бы такое выпить на аперитив. Тут объявляется потрясающего вида девица, заявляет, что зовут ее Шарлотта Дюма и она хочет отыскать своего неизвестного папашу. Она сообщает мне, что ее мать, Лоран Дюма-Мальвуа, умерла двадцать пять лет назад: самоубийство. Я заявляюсь сначала в сиротский приют, а затем в дом к женщине, которая в те годы была социальным работником.

– Не так быстро! Лучше возьмите ручку и бумагу. Будем записывать имена всех людей, с которыми вам пришлось встретиться с начала расследования, – предложил отец Леже; история привела его в сильное возбуждение. – Боже праведный, до чего же увлекательно!

– Тем лучше для вас! Ну вот, я все взял. Могу продолжать. Итак, я прихожу в дом к мадемуазель Мартинес, работавшей в те годы в отделе социального попечительства: она умирает от сердечного приступа буквально на моих руках. Я звоню Шарлотте. Она просит меня не бросать дело, а продолжать еще четыре дня, то есть до пятницы. На следующий день, во вторник, двадцать седьмого, я разговариваю с Джоном Луазо: он в полном маразме. Затем на меня нападают два ублюдка, шестерки некоего Фрэнки Вурта.

– Вы все записываете? – прервал его отец Леже.

– Да. Я захожу к вам, потом наношу визит Джонсу. Джонс наводит меня на след Родригеса, который умер буквально на днях. Среда, двадцать восьмое: я отправляюсь на похороны. Навещаю Лонге. Я звоню Лестеру, спрашиваю у него номер Го. Какая-то женщина с инициалами А. X. пытается меня убить и сама случайно погибает. Я беседую с Го. Потом встречаю молодого инспектора, который рассказывает мне о Дженифер Джонсон. Я краду досье Джонсон. Отправляюсь на поминки к Родригесам. Луиза назначает мне свидание. Ночь со среды на четверг: я иду на свидание, вас оглушают, досье украдено.

– Вы никого не забыли?

– Нет… Ах да, кузен Луизы, Франсиско. Он утверждает, что видел меня у Луазо. Что вы знаете об этом парне?

– Я знаю его с детства. Очень серьезный мальчик, замкнутый, много занимается. Настойчивый. Франсиско всегда был влюблен в Луизу, а с тех пор, как она порвала со своим предыдущим приятелем, решил, так сказать, побороться за место. И, между прочим, небезуспешно. Ему сейчас, должно быть, около сорока… Его вполне можно считать потенциальным подозреваемым, – решительно произнес священник, его ноздри трепетали от возбуждения. – Во всяком случае, он явно вам лжет, – добавил он, внимательно рассматривая список.

– Го тоже мне солгал. Я читал письма Луиса Родригеса: он ведь предупреждал полицейских по поводу Лоран. Следовательно, Го знал, что Лоран Дюма была убита, но он почему-то мне об этом говорить не стал.

И Лонге мне солгал: в рапорте Луиса Родригеса говорилось об изнасиловании, а Лонге не упомянул об этом ни слова.

– Так. Но почему они солгали? Они покрывают убийцу?

– Может, они боятся, – задумчиво произнес Даг.

– Или Лонге никогда не видел настоящего заключения Родригеса, – предположил отец Леже с плотоядной улыбкой.

– Вы выглядите просто ужасающе: с пакетиком льда на голове и с кровожадным огнем в глазах! Вам нужно писать детективы!

– Всегда мечтал об этом. Можно сказать, с детства.

– Никогда не поздно…

– Нет, нет, что вы. Вы подарили мне тайну, настоящую тайну, вот в чем дело. Давайте продолжать, мы все разгадаем, у нас получится, я просто уверен!

– Вы только что советовали мне все бросить, – удивился Даг, допивая стакан.

– Скажем так, с тех пор я принял крещение огнем и подцепил вирус.

– А, и вы туда же! Но мы не уверены, есть ли между всем этим связь, – произнес Даг, щедро наливая себе еще стакан. – Великолепный ром… А может, нам все-таки поспать немного?

– Спите, если хотите, в вашем возрасте это естественно, а я хотел еще немного подумать! – провозгласил отец Леже, поудобнее устраиваясь в своем кресле со списком в руках.

Даг попытался спрятать улыбку. Спятивший на детективной почве кюре – повезло ему с напарником! Он зевнул. Скоро уже рассветет, нужно попытаться немного поспать. Он растянулся на кровати, положив рядом письма, и сам не заметил, как провалился в глубокий сон.

Мужчина протянул руку к небольшой морозильной камере, установленной прямо в каюте, и взял оттуда бутылку ледяного пива. Папка с делом Джонсон лежала перед ним. Шлюп покачивался на бирюзовых волнах, в фалах свистел ветер. Приятное ощущение. Он смотрел, как занимается заря, как мерцающая глыба солнца показывается над водой. Он вытянулся на койке, чуть опустил козырек бейсболки и отхлебнул большой глоток пива. Это тоже было приятное ощущение. Он поставил бутылку на палубу и схватил тетрадь в твердой темно-синей обложке с простой надписью золочеными буквами: «Судовой дневник». Мужчина открыл ее, взгляд его лениво пробежал по некоторым отрывкам, выбранным наугад.

16 декабря 1975. Прекрасная была охота вчера вечером. Девица визжала не переставая почти два часа. Когда она поняла, что я собираюсь с ней сделать под конец, стала истерически умолять меня. Я надавил ей большим пальцем на одну точку на горле – я научился так делать у командос – это ее парализовало. Она была жива, но потеряла способность двигаться. Я убивал ее как можно медленнее, зная, что она в полном сознании и все понимает. Я наблюдал, как ее глаза выкатились из орбит и вращались во все стороны, как она до крови искусала себе язык. Потом я вымыл ее, опять одел и повесил. Очень даже красивая девица. Очень сексуальная. Очень мертвая.

… Если бы только я мог довольствоваться изнасилованием… Но сексуальные отношения для меня невозможны. Мой член напрягается, этот прилив крови толкает меня к ней, но на этом все и заканчивается. Как только я оказываюсь внутри, у меня возникает ощущение, будто я ковыряю палкой ком земли. Я смотрю, как Забойщик трахает их, как шлюх – а они и есть шлюхи, – но и этого мне мало. Я должен убивать их. Я люблю их убивать. Люблю тот самый момент, когда их убиваю, когда они превращаются в моих руках в безжизненные предметы, тяжелые и вялые куклы, которые мне нравится иногда ставить в нелепые позы. Я очень хотел бы понять, что они при этом чувствуют. Если бы я мог запереть одну из них в надежном месте и медленно сдирать с нее шкуру, обнажая нервы, отделяя их один от другого, чтобы увидеть, как это все функционирует! Но нужно быть осторожным. Мне все время это повторяют.

Я уверен, что, если бы у меня были средства продолжить учебу, я стал бы великим биологом. Таковы последствия нереализованного призвания: приходится довольствоваться тем, что имею.

18 апреля 1976. Го меня боится. Он ничего не говорит, но он боится. Я чувствую его страх. Он воняет. Есть страхи, которые пахнут влажной землей, а его страх пахнет помойкой. Ему хотелось бы остановиться. Я объяснил ему, что в данный момент это невозможно. Что стал бы делать Инициатор без своего Забойщика?

… июнь 1970. В Соединенных Штатах появилась новая смертельная болезнь. Они называют это СПИД. Она передается через кровь и при сексуальных контактах. Заразить, что ли, Го?

Перечитывая этот отрывок, мужчина усмехнулся. С тех пор многое изменилось. Великолепная эпидемия. Он с удовольствием вспомнил о своем посещении одного госпиталя в Майами, который специализировался на таких больных. Они это называли хоспис. Он любил наблюдать за умирающими. Больными в конечной стадии. Это мгновенно утоляло его жажду разрушения. Как кусочек льда, положенный на воспаленную десну. Но желание быстро возвращалось. С тех пор как Великий Распорядитель принял решение о роспуске их группы, он научился утолять жажду насилия при помощи специально созданных схем. Существовало множество стран, где в его распоряжении имелись рабы, и никто никогда не говорил ни о каких убийствах… Он вздохнул: все-таки с рабами было не так забавно. Разница та же, что между кроликом, выращенным в крольчатнике, и зайцем, которого часами выслеживаешь с ружьем в руке. Он вновь обратился к «Судовому журналу», зажав между ногами бутылку с пивом.

5 октября 1976. Вчера вечером я в первый раз обрабатывал мамашу, в то время как ее дочка спала в соседней комнате. Я ей сказал, что она должна умереть и что если она будет кричать, то дочь проснется, а если она проснется, я буду вынужден сделать с ней то же самое. Она замолчала и молчала все время, даже когда я начал забавляться с иглой. Материнская любовь – это и в самом деле нечто удивительное. Может быть, стоило все-таки избавиться от девчонки? Боюсь, что я проявил излишнюю чувствительность…

Мужчина раздраженно захлопнул тетрадь. Да, нужно было в тот вечер избавиться от девчонки. Но кто же мог предположить, что через двадцать лет…

Он выпрямился, опершись на локоть, опустил губы в пену. Бессмысленно жалеть о прошлом. Нужно продумать план действий. Было совершенно очевидно: Го сделал глупость, Го должен быть наказан. Старая развалина покончит с собой. Этого несчастного Леруа тоже придется убрать, как и всех тех, с кем он так неосмотрительно переговорил: Шарлотту Дюма и Васко Пакирри, Луизу Родригес… И еще нужно будет найти виновника, который бы всех устроил. Работы в перспективе достаточно. Будем надеяться, что сноровка еще не потеряна… Он выцедил последнюю каплю пива и поднялся, чтобы бросить пустую бутылку в мусорное ведро. Беспорядок выводил его из себя.

Он взял досье и некоторое время с легкой ухмылкой разглядывал фотографии со вскрытия, затем чиркнул спичкой и поджег бумаги. Фотографии стали потрескивать, испуская запах жженого пластика, и съежились в огне; лицо Дженифер превратилось в маску, показавшуюся ему невероятно комичной. Он подождал, пока огонь не поглотит все окончательно, казалось, он совсем не чувствует его жара. Затем он раскрыл ладонь, и пепел упал в светлую воду в обрамлении пены.

Со стороны открытого моря набегали волны, словно сильные, ритмичные, властные толчки бедер. В воздухе ощущался тот особый запах, который предвещает наступление бури. Он облизал пальцы, почувствовал привкус соли. Он любил слушать грохот волн, в нем слышалась спокойная уверенность в незыблемой жестокости мира. Ему нравилась безудержность разбушевавшихся стихий, ему нравилось по-своему налаживать это хрупкое равновесие между свирепостью бури и взмахом крыльев бабочки. Внушать ужас, заставлять страдать изысканно, утонченно. Да, он был Инициатором, тем, кто открывает ворота другого мира, искривленные ворота отчаяния, тяжелые двери последнего, предсмертного опыта.

И раз уж его на это толкают, он покажет, на что способен.

Бортовое радио начало передавать метеосводку, и он прислушался. Если прогноз подтвердится и разразится буря, всякое перемещение по морю станет невозможным. Придется отвести шлюп в надежное место и взять напрокат машину, чтобы ездить по острову. Какое забавное совпадение: так называемый приятель очаровательной Луизы как раз работает в пункте проката.