Текст книги "Вечная жизнь Смерти"

По грубым прикидкам (поскольку информации недостаточно, то других и быть не может), перехват произошел от тридцати до пятидесяти лет назад, но не раньше начала Эры Устрашения.

Нет ничего странного в том, что трисолярианский флот воспользовался возможностью захватить земной аппарат, ведь до того момента прямой контакт между трисолярианами и человечеством ограничивался «каплями». Само собой разумеется, инопланетянам хотелось познакомиться с живым представителем землян.

Юнь Тяньмин сейчас находился на борту одного из кораблей Первого трисолярианского флота. Большинство из них двигалось в направлении Сириуса. Оставалось неизвестным, в каком виде существует Юнь Тяньмин: возможно, его мозг поддерживается в живом состоянии сам по себе, а может статься, его пересадили в клонированное тело. Для людей важнее было услышать ответ на другой вопрос:

Действует ли Юнь Тяньмин по-прежнему в интересах человечества?

Вполне обоснованное беспокойство. То, что трисоляриане ответили согласием на просьбу Юнь Тяньмина увидеться с Чэн Синь, показывало, что он влился в их общество и, возможно, даже достиг там определенного статуса.

Но еще бо́льшую тревогу вызывал следующий вопрос: участвовал ли Юнь Тяньмин в недавних событиях? Имел ли он какое-то отношение к тому, что произошло за последние сто лет между двумя мирами?

Факт оставался фактом: Юнь Тяньмин объявился как раз в тот момент, когда земляне утратили последнюю надежду. Как только новость стала известна широкой публике, первое, о чем подумали все, было: наши молитвы услышаны. Наконец-то явился ангел-спаситель!

Эра Космической Передачи, год 7-й
Юнь Тяньмин

Чэн Синь смотрела в верхний иллюминатор лифта. Весь ее мир сузился до направляющего рельса толщиной восемьдесят сантиметров. Рельс тянулся вниз и вверх, исчезая в бесконечности. Она ехала уже целый час и поднялась на высоту больше тысячи километров над уровнем моря, выйдя за пределы атмосферы. Землю внизу окутывала ночная мгла, в которой смутно вырисовывались очертания материков. Над головой зияла непроглядная чернота космоса. Где-то там, на высоте в тридцать тысяч километров, висел невидимый причал. Казалось, рельс уводил туда, откуда нет возврата…

Чэн Синь, инженер аэрокосмической промышленности Общей Эры, ни разу до этого дня не бывала в космосе. В нынешнюю эпоху для полета на любых космических аппаратах специальная подготовка не требовалась; но поскольку Чэн Синь была совсем новичком, техники посоветовали ей подняться на космическом лифте. Весь подъем проходил с постоянной скоростью, поэтому перегрузки отсутствовали. Уменьшение силы тяжести внутри кабины пока не ощущалось. Оно произойдет постепенно, и когда лифт прибудет к терминалу на геосинхронной орбите, наступит невесомость. На той высоте, где сейчас находилась кабина, испытать невесомость можно было, только летая по орбите вокруг Земли, но не поднимаясь в космическом лифте. Порой Чэн Синь замечала проносящиеся вдалеке крохотные точки – вероятно, спутники, курсирующие на первой космической скорости.

Чрезвычайно ровная поверхность рельса не позволяла ощутить движение – казалось, будто кабина стоит на месте. На самом же деле ее скорость достигала полутора тысяч километров в час, как у сверхзвукового самолета. Подъем на геосинхронную орбиту займет около двадцати часов – по космическим меркам, кабина еле плелась. На память пришел разговор в колледже: Тяньмин тогда утверждал, что лететь в космос возможно и на низкой скорости. Если все время, не останавливаясь, двигаться вверх, «ехать» в космос можно так же медленно, как, скажем, на автомобиле или даже пешком. Таким образом человек может дойти хоть до орбиты Луны; правда, ступить на поверхность естественного спутника не получится: его скорость относительно «туриста» составит три тысячи километров в час, и без разгона не обойтись. Чэн Синь отчетливо припомнила, как Тяньмин заметил в конце разговора: было бы здорово оказаться вблизи Луны и увидеть, как гигантский естественный спутник Земли стремительно проносится над головой! И вот сейчас она делает в реальности то, что когда-то воображал Тяньмин – направляется в космос на малой скорости.

Цилиндрическая кабина лифта была поделена на четыре палубы. Чэн Синь занимала верхнюю, а сопровождающие лица – три остальные. Ее никто не беспокоил. Она ехала в роскошной каюте бизнес-класса, похожей на номер в пятизвездочном отеле, с удобной кроватью и душем; правда, каюта была совсем небольшой, размером примерно с комнатку в студенческом общежитии.

В эти дни она все время думала о годах, проведенных в колледже. Думала о Тяньмине.

Наконец лифт вышел из теневого конуса Земли. Кабину залило яркое победное сияние Солнца, и стёкла автоматически потемнели. Чэн Синь лежала на диване и сквозь иллюминатор в потолке следила за направляющим рельсом. Бесконечная прямая линия, казалось, исходила из самого Млечного Пути. Чэн Синь силилась разглядеть движение или хотя бы вообразить себе его. Зрелище было гипнотическое, и в конце концов она уснула.

Кто-то позвал ее по имени. Мужской голос. Она обнаружила, что лежит на нижней кровати двухъярусной койки в студенческом общежитии. Больше в комнатке никого не было. По стене двигалась полоска света, будто луч фонаря внутри едущего автомобиля. Чэн Синь бросила взгляд на окно: за знакомым китайским зонтичным деревом по небу пробегало солнце, всходя и заходя каждые несколько секунд. И даже когда светило поднималось в зенит, небо оставалось чернильно-черным, и на нем одновременно с солнцем сияли звезды. Голос продолжал звать Чэн Синь. Она хотела встать и осмотреться, но тут ее тело взмыло с кровати в воздух. Книги, чашки, ноутбук и прочее – все вспорхнуло и закружилось вокруг…

Чэн Синь резко проснулась и обнаружила, что действительно парит невысоко над диваном. Она протянула руку, желая вернуться обратно, но вместо этого нечаянно оттолкнулась. Ее понесло к потолку, к верхнему иллюминатору, где она, невесомая, перевернулась вверх ногами, оттолкнулась от стекла и успешно возвратилась вниз, на диван. В кабине все выглядело так же, как раньше, – лишь пыль, до того лежавшая спокойно, поднялась в воздух и, искрясь, танцевала в солнечных лучах.

Чэн Синь заметила пришедшего снизу служащего СОП – наверно, это он звал ее. Мужчина ошеломленно таращил глаза.

– Доктор Чэн, насколько мне известно, вы впервые в космосе? – осведомился он. Та кивнула, и он засмеялся, качая головой. – А такое впечатление, что вы бывалый астронавт!

Чэн Синь и сама удивлялась. Первая в ее жизни невесомость – и ни боязни, ни беспокойства, лишь приятная расслабленность без малейших признаков дурноты или головокружения. Как будто она родилась в космосе.

– Мы почти на месте, – сообщил служащий, указывая вверх.

Чэн Синь посмотрела туда и увидела все тот же направляющий рельс, но теперь можно было различить движение его поверхности – значит, кабина замедлялась. А вот и причал на геосинхронной орбите. Станция состояла из нескольких концентрических колец, соединенных пятью радиальными галереями. Терминал, построенный первым, представлял собой небольшое сооружение в центре станции. Кольца добавили позже, так что внешние были самыми новыми. Все сооружение медленно вращалось вокруг своей оси.

Чэн Синь обратила внимание и на другие космические объекты, тесно сгрудившиеся вокруг станции. Близость к лифту облегчала транспортировку строительных материалов, что и объясняло плотность застройки в этом районе космоса. Сооружения, имеющие самые разные формы, издали казались россыпью затейливых игрушек. Оценить их истинные масштабы можно было, лишь подлетев поближе. Чэн Синь знала, что в одном из них размещалась штаб-квартира ее космической строительной компании – концерна «Гало». Как раз сейчас там работала АА.

Кабина приблизилась к массивной стальной ферме. Солнечный свет замигал, пробиваясь между многочисленными перемычками. Когда кабина вынырнула с другого конца, здание причала заняло почти все поле зрения, и Млечный Путь мерцал лишь между концентрическими кольцами. Громадное сооружение придвигалось все ближе, и когда кабина вошла в терминал, стало темно, как будто они оказались в туннеле. А еще через несколько минут кабину залил яркий свет снаружи: они прибыли в главный зал терминала. Помещение вращалось, и впервые за все время у Чэн Синь закружилась голова. Но вот капсула лифта отделилась от рельса и причалила к платформе. Последовал легкий толчок, кабина начала вращаться вместе с залом, и все вокруг снова стало казаться неподвижным.

Чэн Синь в сопровождении четырех человек вышла в круглый зал. Поскольку у платформы стояла одна-единственная кабина, зал выглядел неестественно пустым. Несмотря на мельтешащие всюду информационные окна, у Чэн Синь сразу возникло чувство, что картина ей знакома: несущие конструкции были выполнены из металла, в основном из нержавеющей стали и свинцовых сплавов, – настоящая редкость в эту эпоху. Повсюду виднелись следы, оставленные временем, и Чэн Синь казалось, будто она находится не на космической станции, а на старом железнодорожном вокзале. Этот лифт построили самым первым из всех, и здание терминала, завершенное на 15-м году Эры Кризиса, находилось в эксплуатации уже больше двух веков, включая и времена Великой пади.

Зал во всех направлениях пересекали поручни для передвижения в невесомости. Их тоже изготовили из нержавеющей стали, хотя некоторые из меди. Царапины и потертости, за два века оставленные на них руками бесчисленных пассажиров, напомнили Чэн Синь глубокие колеи перед воротами древних городов.

Поручни были пережитком старины, потому что сейчас все перемещались при помощи индивидуальных реактивных двигателей, крепящихся на поясе или за плечами и управляющихся с ручного пульта. Спутники Чэн Синь попробовали преподать ей первый космический урок – как пользоваться таким двигателем. Однако Чэн Синь предпочла поручни.

У выхода из зала она остановилась, чтобы полюбоваться старыми агитплакатами на стене. Большинство относилось ко временам строительства оборонной системы Земли. Один из плакатов почти полностью занимал солдат в неизвестной Чэн Синь форме, его горящие глаза смотрели прямо на зрителя. Ниже крупными буквами шел текст: «Ты нужен Земле!» Рядом с этим плакатом висел другой, размером побольше, и на нем люди всех рас и национальностей стояли бок о бок, держась за руки и образовывая живую стену. Фоном служил голубой флаг ООН. Текст гласил: «Выстроим для Земли новую Великую Стену из наших тел!» Хотя Чэн Синь и заинтересовалась плакатами, они не вызвали в ней чувства узнавания, поскольку были выполнены в старом стиле, популярном до ее рождения.

– Они относятся к началу Великой пади, – пояснил представитель СОП, идущий рядом с девушкой.

То была короткая деспотическая эпоха, когда мир стал под ружье, прежде чем все рухнуло – и вера, и жизнь… Но зачем продолжают сохранять эти плакаты? Чтобы люди помнили? Или чтобы забыли?

Чэн Синь с сопровождающими вышли из главного зала в длинный круглый коридор, который, казалось, уходил в бесконечность. Это была одна из пяти радиальных галерей, соединяющих кольца. Поначалу группа двигалась в полной невесомости, но вскоре появилось «тяготение», роль которого играла центробежная сила. Сперва оно проявлялось очень слабо, однако его хватало, чтобы породить ощущение верха-низа: неожиданно коридор стал казаться глубоким колодцем, и путешественники не плыли по нему, а падали. У Чэн Синь кружилась голова, но ей помогли поручни, выступающие из стенок «колодца»: разогнавшись слишком быстро, она притормаживала, хватаясь за перекладины.

Путники миновали пересечение с первым кольцом. Чэн Синь посмотрела влево и вправо и обнаружила, что пол по обе стороны поднимается кверху, как если бы она стояла на дне долины. Над входами в кольцо горели красные таблички: «Первое кольцо. Тяготение 0,15 g». В стенах закругляющегося коридора было множество дверей, которые то и дело открывались и закрывались. Сновали «пешеходы». Поскольку здесь уже было тяготение, пусть и слабое, люди стояли на полу, но перемещались по-прежнему плавными прыжками с помощью индивидуальных реактивных двигателей.

Чем дальше продвигались новоприбывшие, тем сильнее становилось тяготение, и вскоре свободное падение стало опасным. В стенах «колодца» появились лифты – один шел вниз, другой вверх. Чэн Синь присмотрелась к пассажирам, едущим наверх: их одежда, простая и удобная, ничем не отличалась от одежды жителей Земли. На стенах колодца светились большие и маленькие информационные окна; на многих шел репортаж о том, как она, Чэн Синь, входит в кабину космического лифта двадцать часов назад. Но сейчас девушку окружали четверо спутников, а глаза ее прятались за огромными темными очками. Никто ее не узнавал.

На пути вниз они пересекли еще несколько колец. Поскольку каждое последующее кольцо увеличивалось в диаметре, кривизна коридоров по обе стороны колодца становилась все менее заметной. У Чэн Синь складывалось впечатление, будто она перемещается во времени. Каждое кольцо строилось из иных материалов, чем предыдущие, и выглядело новее. Конструкция и дизайн словно бы образовывали временну́ю капсулу с заключенным в нее тем или иным отрезком истории: суровое милитаристское единообразие Великой пади сменилось оптимизмом и романтикой поздней Эры Кризиса, чтобы потом уступить место гедонизму и праздности Эры Устрашения… Вплоть до четвертого кольца жилые и прочие помещения являлись неотъемлемыми элементами структуры, но начиная с пятого конструкция служила лишь основой, предоставлявшей место для различных пространственных решений. Здания, образовывавшие внешние кольца, были спланированы и присоединены каждое по отдельности, демонстрируя богатство и разнообразие стилей.

По мере спуска признаки того, что путники находятся на космической станции, постепенно исчезали, и окружающее все более походило на обычную жизнь на поверхности планеты. Внешнее, восьмое кольцо станции, по виду мало чем отличалось от небольшого городка где-нибудь на Земле. Коридор выглядел оживленной пешеходной улицей в торговом квартале. Добавить к этому стандартное тяготение в 1 g – и Чэн Синь почти забыла, что находится в космосе, на высоте тридцать четыре тысячи километров.

Но впечатление города исчезло, как только маленький электромобиль доставил путников в место, откуда они снова могли видеть космос. Перед входом значилось: «Ангар А-225». На обширной ровной площадке размещались несколько десятков космических аппаратов разных моделей. С одной стороны ангар был открыт космосу и звездам. Неподалеку от новоприбывших разгорелся факел, озаряя все помещение, – это включился двигатель одного из кораблей. Понемногу оранжевый свет перешел в голубой. Корабль поплыл над полом, затем разогнался и стремглав вылетел в космос через отсутствующую стену. Чэн Синь дивилась технологическому чуду, давно ставшему чем-то привычным для других, но так и остававшемуся для нее загадкой: как можно сохранять воздух и атмосферное давление в помещении без одной стены?

Пройдя между рядами кораблей, путники выбрались на небольшую площадку около несуществующей стенки. Здесь стояла маленькая космическая шлюпка. Рядом ожидала группа людей. Млечный Путь величественно проплывал мимо, и в его свете люди и суденышко отбрасывали длинные тени. Площадка казалась огромными часами, а медленно ползущие тени – стрелками.

Группа возле шлюпки была командой, созданной Советом Обороны Планеты и флотом специально для этой миссии. Большинство ее участников Чэн Синь знала – они присутствовали на церемонии передачи полномочий Держателя Меча семь лет назад. Одним из двоих руководителей группы был тогдашний сменный председатель СОП, вторым – начальник штаба флота. Советом Обороны сейчас руководил другой человек, но начальник штаба остался прежний. Эти семь лет, самые долгие в истории человечества, оставили неизгладимые следы на их лицах. Никто не сказал ни слова, все только молча обменялись рукопожатиями и так же молча вспомнили былое.

Чэн Синь окинула взглядом шлюпку. В нынешнюю эпоху космическим аппаратам для ближних полетов придавали самые разнообразные формы, но обтекаемый, стремительный профиль, столь популярный в воображении прошлых поколений, среди них отсутствовал. Эта шлюпка имела самую распространенную форму – сферы, причем настолько правильной, что Чэн Синь не могла понять, где же у нее двигатели. Суденышко размером с маленький автобус не имело собственного имени – только серийный номер. Этому-то скромному средству передвижения предстояло доставить Чэн Синь на свидание с Юнь Тяньмином.

Встреча должна была состояться в месте, где силы тяготения Земли и Солнца уравниваются – в точке Лагранжа, примерно в полутора миллионах километров от станции. Именно в этом пункте софоны откроют канал прямой связи с Первым Трисолярианским флотом. Будут обеспечены звуковая и видеосвязь в режиме реального времени.

Зачем проводить встречу в космосе? Во времена нейтринной связи неважно, где ты находишься – в космосе или на Земле. Томоко объяснила, что это чисто символический жест: встреча должна состояться в изолированном месте для демонстрации ее независимости от обоих миров. Точку Лагранжа выбрали, потому что там положение корабля Чэн Синь будет относительно стабильным.

Это Чэн Синь уже знала, но сейчас ей поведали кое-что гораздо более важное.

Командующий Флотом проводил ее в шлюпку. Места внутри едва хватило бы на четверых пассажиров. Как только командующий и Чэн Синь уселись, половина сферы перед ними стала прозрачной, так что создавалось впечатление, будто они находятся в шлеме громадного скафандра. Широкий обзор являлся одной из причин, почему для полета выбрали эту шлюпку.

На современных космолетах не было пультов управления с кнопками и переключателями. Их заменяли голографические проекции, поэтому внутри шлюпки царила пустота. Если бы сюда попал человек из Общей Эры, он решил бы, что это лишь корпус без начинки. Однако Чэн Синь сразу заметила три необычных предмета – явно недавнее добавление к интерьеру. Три кружка, прикрепленных над прозрачной стенкой – зеленый, желтый и красный, – напомнили ей о дорожном светофоре старых времен.

Командующий флотом принялся объяснять:

– Эти три индикатора контролирует Томоко. Трисоляриане будут пристально следить за вашей встречей. До тех пор пока они будут считать предмет разговора приемлемым, будет гореть зеленый свет. Если они захотят предупредить вас, что тема сворачивает на опасный путь, загорится желтый.

Командующий надолго замолчал, словно готовясь к тому, что́ ему предстоит сказать дальше.

– Если трисоляриане решат, что вам передают запретную информацию, загорится красный.

Он обернулся и указал на непрозрачную часть стены. Чэн Синь увидела маленькое металлическое приспособление, на вид напоминающее гирьку вроде тех, что использовались на старинных весах.

– Это взрывное устройство находится под контролем Томоко. Бомба детонирует через три секунды после того, как зажжется красный свет.

– И что она уничтожит? – спросила Чэн Синь. Она думала не о себе.

– Только эту шлюпку. Можете не беспокоиться о безопасности Тяньмина. Томоко заверила, что ему вреда не причинят. Так вот, красный может загореться во время вашего разговора. Но даже если встреча завершится успешно, трисоляриане при просмотре записи все равно могут решить включить красный. Сейчас я скажу вам самое важное… – Командующий снова замолчал.

Лицо Чэн Синь оставалось спокойным. Она подбодрила командующего кивком: продолжайте.

– Вы должны помнить: эти огни – не светофор. Трисоляриане не обязаны предупреждать, что вы переступили черту. Зеленый может смениться красным мгновенно, без желтого.

– Хорошо. Я поняла. – Голос Чэн Синь оставался тих, словно мимолетный ветерок.

– Томоко может включить красный не только если ей не понравится содержание беседы, но и если она обнаружит на шлюпке записывающее оборудование или какое-либо устройство, передающее ваш разговор наружу. Здесь я могу вас успокоить: мы несколько раз тщательно осмотрели шлюпку и убрали все записывающие и передающие приборы. Навигационная система не может даже вести журнал. Управление полетом возложено на бортовой ИИ, который будет совершенно изолирован от внешнего мира до вашего возвращения. Доктор Чэн, будьте добры, хорошенько подумайте над моими словами. Вы хорошо представляете себе последствия?

– Если я не вернусь, нужной информации вы не получите.

– Я рад, что вы это понимаете. Именно это мы и хотели подчеркнуть. Делайте, как они требуют, говорите только о личных делах, имеющих отношение исключительно к вам двоим. Не касайтесь никаких других тем, не прибегайте ни к намекам, ни к метафорам. И все время помните: если вы не вернетесь, Земля не получит абсолютно ничего!

– Но если я сделаю, как вы говорите, и вернусь, Земля все равно ничего не получит. Мне нужно совсем не это.

Командующий флотом посмотрел на отражение Чэн Синь в прозрачной стенке. Ее образ реял на фоне Млечного Пути, в прекрасных глазах блистали звезды. Она показалась ему центром Вселенной, и все галактики обращались вокруг нее. Скрепя сердце командующий решил больше не отговаривать ее от рискованного предприятия.

Вместо этого он указал на стенку позади себя:

– Это миниатюрная водородная бомба. По вашей старой системе ее мощность примерно пять килотонн. Если… если что-то и вправду случится, все закончится в один момент. Вы ничего не почувствуете.

Чэн Синь улыбнулась.

– Спасибо, командующий. Я все поняла.

* * *

Через пять часов шлюпка пустилась в путь. Тройная перегрузка – максимум для нетренированного человека – вдавила Чэн Синь в кресло. Всю ширь инфоокна, заменявшего зеркало заднего вида, заполнил громадный корпус станции, в котором отражался огонек двигателя. Крошечная шлюпка напоминала искорку, вылетевшую из топки. Станция быстро удалялась и вскоре превратилась в точку. Лишь Земля, все такая же огромная, по-прежнему занимала половину неба.

Специалисты из провожавшей Чэн Синь команды несколько раз повторили, что в само́м путешествии не будет ничего примечательного – все равно что лететь на обычном самолете. От станции до точки Лагранжа полтора миллиона километров, или одна сотая астрономической единицы. По масштабам космоса рукой подать. Шлюпка отлично подходит для таких коротких перелетов.

Триста лет назад, когда Чэн Синь решала, на кого пойти учиться, одним из факторов, определивших ее выбор, были полеты на Луну – величайшее достижение двадцатого столетия. Пятнадцать человек ступили тогда на поверхность нашего естественного спутника. А сейчас Чэн Синь предстоит преодолеть впятеро большее расстояние!

Еще через десять минут она увидела восход солнца в космосе. Светило медленно поднималось над выпуклым краем земного диска. С такого расстояния волн на поверхности Тихого океана не было видно, и вода сверкала под рассветными лучами, как зеркало. Клочками мыльной пены плыли облака. Солнце выглядело гораздо меньше Земли и походило на золотое яйцо, рожденное голубой планетой. Когда светило полностью вынырнуло из-за горизонта, обращенная к нему сторона Земли превратилась в гигантский серп, такой яркий, что остальная часть планеты растворилась во мраке. Оба небесных тела образовали висящий в пространстве грандиозный символ. Символ возрождения, подумала Чэн Синь.

Она сознавала, что, возможно, видит восход солнца последний раз в жизни. Как бы ни старались они с Тяньмином на предстоящем свидании следовать всем правилам, не исключено, что трисоляриане не позволят Чэн Синь жить дальше. А она к тому же и не собиралась придерживаться правил. Ну что ж, все правильно, все так, как и должно быть. Жалеть не о чем.

Шлюпка летела дальше, и освещенный участок поверхности Земли увеличивался. Чэн Синь узнавала очертания материков и легко нашла Австралию, похожую на плывущий по Тихому океану высохший листок. Континент медленно выходил из ночной тени, линия терминатора делила его надвое. В Уорбертоне утро, и Фрейс сейчас, возможно, наблюдает с опушки леса за рассветом в пустыне…

Шлюпка неслась над Землей. В тот момент, когда изогнутый горизонт наконец ушел за край иллюминатора, двигатель отключился. Чэн Синь показалось, будто сжимавшие ее безжалостные руки ослабли – перегрузка исчезла. Шлюпка летела к Солнцу по инерции. Его сияние затмевало все другие звезды. Прозрачная стенка автоматически потемнела, и солнечный свет перестал резать глаза. Чэн Синь вручную затемнила иллюминатор так, что диск Солнца стал походить на полную луну. Девушка парила в невесомости, купаясь в мягком сиянии луноподобного Солнца. Лететь предстояло еще шесть часов.

* * *

Пять часов спустя шлюпка начала разворачиваться двигателем вперед. Солнце уплыло в сторону, и перед глазами Чэн Синь заблестела бесконечная полоса Млечного Пути. Когда шлюпка развернулась, голубая планета снова заняла место в центре иллюминатора. Теперь она была не больше Луны, какой ее видят с Земли, и уже не поражала своим величием, как несколько часов назад. Она выглядела хрупкой и беззащитной, словно младенец, который вот-вот покинет уютное лоно и окажется один на один с холодом и тьмой космоса.

Вернувшаяся при включении двигателя перегрузка опять стиснула Чэн Синь в своих объятиях. Торможение длилось около получаса, а затем двигатель короткими импульсами начал тонкую корректировку позиции. Наконец перегрузка исчезла, и стало тихо.

Это и была точка Лагранжа. Шлюпка превратилась в спутник Солнца и обращалась вокруг него синхронно с Землей.

Чэн Синь взглянула на хронометр. Полет рассчитали очень точно – до встречи оставалось еще десять минут. Ее окружала пустота космоса. Чэн Синь сосредоточилась, стараясь сделать таким же пустым и свое сознание. Она готовилась к трудной задаче. Единственное, в чем она после свидания сможет унести информацию – это ее мозг. Надо превратить его в лишенное эмоций записывающее устройство, способное зафиксировать все, что ей доведется увидеть и услышать в течение следующих двух часов.

Она представила себе уголок космоса, в котором находилась сейчас. В этом месте сила тяготения Солнца равна силе притяжения Земли, и потому ей казалось, что здесь более пусто, чем где бы то ни было еще. Чэн Синь висела в центре этого абсолютного ничего – одинокая, независимая сущность, оторванная от всего мира… Так она постепенно расплетала сложный узел своих эмоций и изгоняла их из себя, пока не достигла желаемого: незамутненного, трансцендентного состояния.

В нескольких метрах перед шлюпкой начал разворачиваться софон. Сфера примерно три-четыре метра диаметром заняла собой почти весь обзор, закрыв Землю. Поверхность ее была идеальным зеркалом, в котором Чэн Синь ясно видела свое суденышко и себя саму. Интересно, таился ли софон в шлюпке или прибыл только что?

Отражение на поверхности софона начало исчезать по мере того, как он становился полупрозрачным, словно ледяной шар. Временами Чэн Синь мерещилось, будто в пространстве образуется дыра. Затем из глубины сферы всплыли «снежинки» и замельтешили по поверхности. Чэн Синь сообразила, что это что-то вроде белого шума, «снега», который можно было видеть на экранах старых телевизоров в отсутствие сигнала.

«Снегопад» длился около трех минут и наконец сменился картинкой, пришедшей с расстояния в несколько световых лет. Она была кристально чистой, без малейших искажений или помех.

По пути сюда Чэн Синь строила бесконечные догадки насчет того, с чем же ей предстоит встретиться. Может, это будет только голос и текст, а может, мозг, плавающий в питательном растворе… Или все же доведется увидеть Юнь Тяньмина целиком, в новом теле? И хотя последнее было маловероятно, она все равно попыталась вообразить обстановку, в которой живет ее давний сокурсник. Да, ей много чего приходило в голову, но того, что возникло сейчас перед ее глазами, Чэн Синь точно не ожидала.

Поле золотой пшеницы, нежащейся в солнечных лучах.

Участок занимал около четырех соток. Пшеница, похоже, чувствовала себя неплохо. Как раз время собирать урожай. Правда, почва производила жутковатое впечатление: совершенно черная, с крупинками, сверкающими на солнце, словно бесчисленные звездочки. В полоску земли, обрамляющую поле, была воткнута самая что ни на есть прозаическая лопата. Кажется, даже с деревянной ручкой. На лопате висела соломенная шляпа, на вид старая и изрядно поношенная, с торчащими стебельками. За хлебным полем виднелось другое, зеленое – наверное, какие-то овощи. Подул ветерок, и по пшенице заходили волны.

А сверху над этой идиллией нависало чужое небо. Вернее, купол, образованный беспорядочным хитросплетением тысяч свинцово-серых труб, тонких и толстых. Две или три трубы пылали ярчайшим красным светом, словно нити накаливания в старинной лампочке. По всей вероятности, это устройство служило источником света и энергии для растений. Трубки светились совсем недолго и меркли, уступая место другим, в иной части купола. В каждый момент времени горели две или три такие «лампы». Свет постоянно перемещался, и так же перебегали тени по полю – как будто солнце то пряталось за облаками, то выныривало из-за них.

Чэн Синь поразила эта путаница труб. Она не была результатом небрежности; наоборот, для создания такого хаоса требовалось немало размышлений и труда. Создатели купола, очевидно, считали недопустимым даже малейший намек на упорядоченный узор. Надо полагать, их эстетические принципы разительно отличались от человеческих: порядок был инопланетянам отвратителен, а его отсутствие – прекрасно. Перемежающиеся вспышки придавали странной картине живость. Чэн Синь задумалась: может, это и в самом деле такая художественная задумка, чтобы создать впечатление солнца, проглядывающего сквозь бегущие облака? Но уже в следующее мгновение ей почудилось, будто «небо» – это гигантская модель человеческого мозга, а мерцающие трубки – импульсы в нейронных цепях…

Однако по здравому размышлению она отвергла эти фантазии. Скорее всего, купол – это тепловой рассеиватель, а лежащие под ним поля просто пользуются дармовой энергией. Судя только по внешнему виду и не понимая принципов работы системы, Чэн Синь интуитивно чувствовала, что в устройстве заключен некий инженерный идеал, непостижимый человеческим разумом. Она была озадачена и очарована.

По пшеничному полю к ней шел человек. Тяньмин.

На нем была куртка из какого-то блестящего серебристого материала, на вид такая же старая, как и шляпа. Ног Тяньмина, утопающих в пшенице, Чэн Синь не видела, но наверняка брюки были из той же ткани. Она вгляделась в его лицо. На вид он был так же молод, как и при их расставании триста лет назад, но выглядел гораздо здоровее: тело подтянутое, лицо загорелое. Тяньмин не смотрел на Чэн Синь. Сорвав колос, он растер его в пальцах, сдул шелуху и бросил несколько зерен в рот. Он вышел из пшеницы, все еще жуя. И как раз в момент, когда Чэн Синь засомневалась, а знает ли Тяньмин, что она здесь, тот поднял голову, улыбнулся и помахал ей рукой.