Текст книги "Афины. История великого города-государства"

Помимо Ксенофонта униженные Афины дали миру и еще одного умелого и независимого военачальника – Конона. В 405 г. до н. э. он был единственным полководцем, спасшимся после разгрома при Эгоспотамах, где была уничтожена бо́льшая часть афинского флота. Он возглавил отряд из восьми триер, которому удалось не только избежать гибели, но и захватить на базе спартанцев паруса их кораблей[74]74
  Перед морскими сражениями паруса принято было оставлять на берегу, так как на веслах суда обладали большей маневренностью. Оставшиеся без парусов спартанские триеры не смогли преследовать корабли Конона. – Примеч. перев.


[Закрыть]. Затем он благоразумно бежал на Кипр, где царь Эвагор создавал в это время наперекор желаниям персов миниатюрное греческое государство.

Спустя десять лет Конон нашел возможность разом принести пользу персам и родным Афинам. Опираясь на мастерство греков в области мореплавания и кораблестроения, он начал собирать собственный флот на деньги, полученные от персидского царя Артаксеркса. Цель, с которой создавался этот флот, была близка как ему самому, так и его персидскому спонсору. И царь, и стосковавшийся по родине афинский флотоводец считали, что настало время сбить спесь со спартанцев.

Спарта же все еще размышляла, как извлечь побольше выгоды из победы в великой междоусобной греческой войне, закончившейся в 404 г. до н. э. Во всяком случае, об этом размышляли некоторые спартанцы. В правящих институтах этого загадочного военизированного государства, в число которых входили два наследственных царя, далеко не всегда согласные друг с другом, имелись самые разные мнения. Кое-кто опасался крупномасштабных военных авантюр, которые открывали перед спартанскими военачальниками слишком широкий простор для самовольства.

Беспокоились и о развращающем воздействии богатств, которые могли приносить такие предприятия. Подобно коммунистическим обществам в самом чистом виде, спартанская система не допускала накопления частных состояний. Считалось, что человеческим поведением должны руководить строгие кодексы чести и дисциплины, а отвлекающие от них материальные стимулы, личная нажива лишь осложняют жизнь. Возможно, именно поэтому Спарта решила отказаться от полного разрушения Афин в 404 г., когда это легко могло быть сделано. По одной из версий этой истории, союзники Спарты Фивы и Коринф призывали стереть Афины с лица земли, но спартанцы были против на том основании, что афиняне предыдущего поколения храбро защищали весь греческий мир. Но есть и альтернативное объяснение: что некоторые из спартанцев опасались чрезмерных богатств, которые принесло бы разрушение и разграбление Афин.

Как бы то ни было, к середине 90-х гг. IV в. до н. э. верх в Спарте одерживала более решительная фракция. Царь Агесилай, бывший решительным полководцем, присоединился к походу против Персии. Он намеревался освободить греков, живших на западном побережье Анатолии (свободу которых материковая Греция, в особенности и Спарта, в предыдущие годы охотно использовала в качестве разменной монеты), и использовать их военную силу, а затем захватить как можно больше персидских земель и богатств. Это был не последний греческий царь, отправившийся в Анатолию с излишней самонадеянностью. Череда его побед протянулась на восток до самых Сард, столицы этой области.

Но начинался поход при неблагоприятных предзнаменованиях. В нетипичном для спартанцев духе самовозвеличивания Агесилай отправился в поход из расположенной к северу от Афин гавани Авлиды, места, прославленного в мифологии, и даже собирался устроить там жертвоприношение по примеру Агамемнона, героя Троянской войны, отплывавшего оттуда же. (Впрочем, в отличие от Агамемнона он не приносил в жертву собственную дочь.) Авлида находилась в Беотии, области, подвластной Фивам, и фиванцы не позволили провести такую помпезную церемонию.

Это был мрачный момент в отношениях между Спартой и ее давним союзником Фивами, но гораздо худшее было еще впереди: Персия ответила на вызов Спарты асимметричными мерами и принялась собирать антиспартанскую коалицию. Дело не ограничилось финансированием флота Конона; посланники Персии предлагали щедрую финансовую помощь любому греческому городу, готовому помочь в обуздании новой главенствующей державы Греции. Это, вероятно, и было главной причиной Коринфской войны, в которой сложил голову юный Дексилей. Против Спарты выступила поддержанная Персией коалиция Афин, Коринфа, Фив и Аргоса.

В 394 г. до н. э. только что собранные военно-морские силы Конона разбили спартанский флот близ Книда, порта, расположенного в юго-восточной части Эгейского моря. Затем победоносная армада прошла по островам, изгоняя с них спартанские гарнизоны, и достигла Пирея, где ее ждала триумфальная встреча: хотя это был не вполне афинский флот, создал и возглавлял его афинянин. Экипажи кораблей были брошены на восстановление длинных стен, окружавших афинский порт. Так называемые Кононовы стены до сих пор хорошо заметны в приморской части Пирея.

Почти век спустя после Саламина афинянам не терпелось вернуться к военным действиям на море с использованием неприступной базы. В ближайшей перспективе это было возможно лишь в сотрудничестве с Персией, не в противоборстве с ней. Но очень скоро Афины уже не только принимали дружественный флот Конона, но и строили свои собственные корабли. К 390 г. до н. э. Фрасибул, один из героев афинского демократического лагеря, уже имел достаточно уверенности в своих силах, чтобы отправиться с сорока кораблями на север Эгейского моря и установить дружбу с островом Тасос и местными вождями во Фракии. Затем он пошел на юго-восток и собрал дань с Аспендоса, города на реке Эвримедонт вблизи нынешней турецкой Антальи. Именно здесь было место одного из величайших триумфов более древнего афинского героя, Кимона. Но старому демократу Фрасибулу повезло меньше. Уже собрав полагавшиеся деньги, однажды ночью он был убит в собственной палатке разгневанными местными жителями.

Вся эта деятельность встревожила Спарту, которая отправила восемьдесят кораблей перекрыть пути поставки зерна из Черного моря в Афины. Вновь складывалась уже знакомая картина. Афинские корабли ходили во все стороны, восстанавливая дальние торговые связи. Блокировка любых из этих путей нанесла бы Афинам тяжелый удар. К этому времени оба традиционно соперничающих греческих города начали нервничать и, каждый в свою очередь, стали призывать персов помочь им в прекращении войны. Персы же относились к грекам и их махинациям цинично и не хотели чрезмерного усиления ни одной из существовавших в Греции фракций. Кончилось дело так называемым Царским миром, заключенным в 387 г. до н. э. по распоряжению Артаксеркса[75]75
  Этот мир также называют Анталкидовым по имени спартанского военачальника и дипломата Анталкида. – Примеч. перев.


[Закрыть]. Афинам было позволено сохранить три вновь возвращенные колонии, но в общем создание любых новых союзов или блоков в греческом мире запрещалось. Гарантом нового порядка была назначена Спарта.

Даже если эта попытка добиться стабильности в греческих делах и была искренней, она провалилась. В 382 г. до н. э. спартанское войско отправилось на северную окраину греческого мира, чтобы положить конец возникшему там союзу городов, а на обратном пути устроило переворот в Фивах, установив там олигархический режим, опиравшийся на постоянный спартанский гарнизон.

Но в 379 г. патриотически настроенные фиванцы нанесли ответный удар. В результате великолепно составленного заговора правившие Фивами спартанские ставленники были перебиты во время попойки убийцами, переодетыми в женское платье. Фивы поразительно быстро были освобождены, а спартанскому гарнизону пришлось убираться на родину, где двое из его командующих были казнены. Для фиванцев, которых афиняне издавна презрительно считали тупицами, этот акт самостоятельного освобождения стал началом прилива политической и военной энергии. Этим приливом воспользовался вдохновенный военачальник и мыслитель Эпаминонд, разработавший новую военную тактику и рационально выделивший средства на расширение класса гоплитов (ὁπλίτης) – пехотинцев, способных оплатить собственное вооружение. Охватившее Фивы воодушевление распространилось на всю Беотию, область, которую Фивы часто пытались подчинить своей воле.

Афины реагировали на «фиванскую весну» с осторожностью. Когда выяснилось, что два афинских военачальника оказали фиванскому перевороту решающую помощь, в родном городе их отдали под суд, и один из них, имевший неосторожность на этот суд явиться, был казнен. Это свидетельствовало о прохладном отношении Афин к возрождению Фив. Но затем ситуация изменилась благодаря еще одной несанкционированной военной авантюре и еще одному судебному процессу. Порывистый спартанский военачальник Сфодрий повел свой отряд в плохо организованное нападение на Афины и их окрестности. Он планировал пройти вглубь Аттики и захватить Пирей. Однако после ночного марш-броска он добрался только до Элевсина, расположенного далеко на западе от поставленной цели, где и был перехвачен. Вернувшись в Спарту, он предстал перед судом за самовольные действия. Царь Агесилай добился его оправдания, прибегнув к старому доводу о несдержанности юношества. Возможно, впрочем, у него были особые причины оказать милость именно этому юноше: говорили, что сын Сфодрия был любовником царского сына.

В Афинах это оправдание посчитали актом чрезвычайно враждебным – настолько, что оно побудило афинян по меньшей мере временно встать на сторону Фив. В течение некоторого времени казалось, что союз Афин с Фивами оказывается весьма плодотворным. Афиняне поддерживали Фивы в противоборстве со спартанским господством в материковой Греции, а сами Афины использовали свои традиционные сильные стороны, заново собирая морскую федерацию, хотя и в менее жестком духе, без высокомерия, царившего раньше в морской империи города. Было найдено постановление об учреждении этого нового союза, записанное на каменной стеле. Заново собранная из двадцати фрагментов, стела выставлена в малоизвестном афинском Эпиграфическом музее, расположенном по соседству с Национальным археологическим.

Новое устройство не допускало драконовских действий имперского центра, навязывающего союзникам свои условия. В Афинах постоянно заседал совет представителей союзников, решения которого имели равный вес с решениями собрания афинских граждан. Афины пообещали не притязать на земли или собственность на территории партнеров и не насаждать там группы своих граждан. Красноречивее всего звучит заявленная цель этого постановления: обеспечить, «чтобы спартанцы позволили грекам жить в мире». В союз вступили государства, расположенные по всему Эгейскому морю и даже в Ионическом: одним из участников был остров Керкира (Корфу). В момент наивысшего расцвета Второго афинского союза в него входили семьдесят островов и портовых городов, половина из которых столетием ранее были партнерами Афин по могущественному Делосскому союзу. Афины сохранили способность собирать морские союзы, но усвоили несколько важных уроков. В знак дружеского отношения к Афинам в союз вступили и Фивы.

Но вскоре произошел очередной поворот калейдоскопа. В течение всех 70-х гг. IV в. до н. э. спартанцы неоднократно пытались приструнить своих фиванских противников, а некоторые утомленные войнами греки предпринимали все новые попытки побудить Персию урегулировать ситуацию. В 371 г. крупные силы спартанской пехоты и конницы подошли к Левктрам, городу, расположенному к юго-западу от Фив. Там они потерпели сокрушительное поражение, причем был убит один из двух царей Спарты Клеомброт. Некогда пытавшийся захватить Аттику Сфодрий состоял в свите царя и также погиб. Фиванцы применили новое боевое построение, до пятидесяти вооруженных воинов в глубину, и это имело самые гибельные последствия для спартанцев. Из 700 полноправных спартанских граждан, участвовавших в сражении, погибли 400. Британский антиковед А. Р. Бернс уподоблял поражение спартанцев разгрому сил Шотландского королевства в битве при Флоддене в 1513 г.: в этом сражении с англичанами шотландцы потеряли 10 000 человек и своего короля.

Известие о торжестве Фив было воспринято в Спарте, где проходили Гимнопедии (Γυμνοπαιδίαι – дословно «нагие игры»), спортивный праздник в честь Аполлона, стоически. Родные погибших подчеркнуто воздерживались от публичного проявления своих чувств. Афиняне выслушали эти новости с некоторым подозрением: можно было заключить, что их главным конкурентом вместо Спарты становились Фивы. Всего через пару лет Афины уже пытались помочь своим старым спартанским врагам в сопротивлении распространению фиванского влияния. Но эта волна была мощной. По мере того как таял страх возмездия со стороны Спарты, во многих частях Пелопоннеса вспыхивали демократические восстания. Эпаминонд провел победоносные силы фиванцев по всему Пелопоннесу, освобождая регион за регионом от спартанского господства. Ему удалось обуздать могущество Спарты до такой степени, о которой Афины, даже в самый разгар антиспартанской ярости, могли только мечтать. Впоследствии Спарта так и не оправилась от этих ударов.

Но у любой исторической тенденции есть свои пределы, особенно когда речь идет о делах греческих городов-государств. Заключительный акт противоборства между Фивами и Спартой разыгрался в июле 362 г. до н. э. у города Мантинеи, в подверженной затоплениям долине между горных вершин в самом сердце Пелопоннеса. В 370 г., воспользовавшись ослаблением могущества Спарты, фиванец Эпаминонд создал Аркадский союз, в который вошли несколько городов, расположенных к северу от Спарты и превратившихся теперь во врагов бывших повелителей этой области. Однако союз зашел слишком далеко: он захватил святилище Зевса в Олимпии, священный храм, который почитали все греки. В знак протеста небольшой город Мантинея вышел из союза. Это создало условия для столкновения, в котором фиванцы и аркадяне сошлись со спартанцами, афинянами и мантинейцами. Эпаминонд вновь использовал глубокие, плотные пехотные колонны, и это обеспечило его стороне преимущество. Но сам фиванский командующий погиб, а с ним и оба его ближайших помощника и потенциальных преемника; неутомимый царь Агесилай, правивший Спартой все предыдущие сорок лет, остался в живых. Обе стороны были смертельно ослаблены. Все участники междоусобного греческого конфликта понесли тяжелые потери. В итоге лучше всех обстояли дела у Афин, но и они были лишь бледной тенью той силы, которая существовала в V в.

Пока афиняне маневрировали среди бесконечных конфликтов между соперничающими городами, в самих Афинах не только продолжалась жизнь, но и восстанавливалась уверенность в собственных силах. И тогдашнему, и всем последующим поколениям казалось несомненным, что наивысшая точка достижений Афин уже осталась в прошлом. Но это не мешало возрождению, основанному отчасти на сознательном восстановлении былой славы. Афинская культура сделалась экспортным товаром.

На пике имперского величия города Перикл заявлял, что Афины должны быть школой для всего остального греческого мира в силу самого своего демократического существования. Усмиренное до некоторой степени Афинское государство IV в. стало школой несколько иного рода. Взять, например, драматическое искусство, бывшее одной из сильных сторон города. После затишья, продолжавшегося лет тридцать, около 370 г. до н. э. возобновились состязания с призами за лучшие трагедии, но пьесы этого периода не сохранились, и судить об их качестве мы не можем. Зато мы знаем, что старые драмы, написанные Эсхилом, Софоклом и Еврипидом, снова и снова ставились по всему греческому миру, от Сицилии до Малой Азии. Для этих представлений были построены великолепные театры. Начиная с 386 г. и в самих Афинах наряду с новыми пьесами также вернулись в театры любимые публикой произведения V в. В то же время в области комедии язвительные, сексуально откровенные политические сатиры Аристофана постепенно уступили место более безобидным бытовым фарсам.

Когда рассматриваешь славные годы, последовавшие за Саламином, кажется, что достижения Афин можно оценить как некое единое целое, в котором литература, скульптура, политические нововведения и военная мощь подпитывали друг друга. Дух Перикла находил свое выражение в представлениях, которые он финансировал, памятниках, которые он заказывал, конституционных переменах, которые он внедрял, и битвах, в которых он побеждал. Все эти великие общественные достижения были взаимосвязаны. То была эпоха жесткой конкуренции между отдельными личностями, но конкурировали они в основном за первенство в служении городу. Напротив, в IV в. до н. э. выражение афинских талантов стало более многословным. На новую высоту было поднято мастерство в обращении со словами и идеями, прежде всего искусство риторики. Но эти таланты часто применялись для достижения личного, а не общественного блага. Даже сама философия, как и другие умозрительные дисциплины, преподавалась в более систематическом и иногда более расчетливом стиле, резко контрастирующем с безыскусной щедростью Сократа.

Типичной фигурой этого периода был некий Исократ: несмотря на способную породить путаницу близость имен, никаких особенных связей между ним и его почти что тезкой не было. Потеряв семейное состояние в Пелопоннесской войне, он нуждался в деньгах и зарабатывал их составлением речей для судебных процессов. В 392 г. до н. э. он открыл школу, в которой за плату обучали искусству убеждения. Поскольку у него был странный, слабый голос, сам он редко выступал с речами, зато хорошо писал их для других. Исократ обслуживал самых разных клиентов, но имел и свои мнения, среди которых занимала важное место тоска по былому величию Афин. Его героями были законодатель Солон, архитектор демократии Клисфен и кораблестроитель Фемистокл. В Фемистокле и его эпохе ему нравилось то, что в те дни важнейшие города Греции не грызлись друг с другом, а были объединены против иноземных захватчиков.

Дух торговой и частной жизни Афин IV в. до н. э. лучше всего отражен в судебных речах. Те, кто знал, куда пойти, и имел право присутствовать на суде, могли лично присутствовать при разбирательстве самых удивительных дел о морском мошенничестве, которое всегда идет рука об руку с оживленной морской торговлей.

Более того, в некоторых аспектах жизнь Афин и окрестностей до сих пор демонстрирует поразительную преемственность. Современный Пирей стал основной базой одного из крупнейших в мире торговых флотов и сценой весьма ярких судебных процессов, касающихся не самых приглядных сторон торгового судоходства. Весной 1985 г. в обшарпанном зале пирейского суда вскрылись детали одного из крупнейших морских мошенничеств в истории. Члены греческого экипажа супертанкера «Салем» признались, что пятью годами ранее затопили свое судно у берегов Западной Африки. Они тайно, в нарушение санкций, доставили в ЮАР, в которой действовал режим апартеида, на 60 миллионов долларов нефти, а затем затопили корабль в глубокой океанской впадине, чтобы получить страховку. Спасатели недоумевали, почему команда, по-видимому, была так хорошо подготовлена к оставлению судна.

Похожую историю рассказывали в афинском суде на процессе по делу о морском мошенничестве, проходившем двадцать четыре столетия назад. Два нечистых на руку деятеля из греческой колонии Массалия (нынешний Марсель) заняли в Сиракузах на Сицилии некоторую сумму под залог груза зерна, предназначавшегося для афинского рынка. Затем, когда их судно находилось в открытом море, в двух или трех днях пути от суши, один из мошенников принялся отвлекать других пассажиров, собравшихся на палубе, разговорами, а второй спустился в трюм и начал прорубать в днище корабля дыру. Однако шум привлек внимание матросов, которые и застали злоумышленника на месте преступления. Неудавшийся диверсант прыгнул за борт, надеясь спастись в шлюпке, но промахнулся и, как сказал один из выступавших в суде юристов, «умер так же скверно, как и жил». Его сообщник еще попытался подкупить команду, чтобы корабль все-таки затопили, но экипаж отказался от взятки, и старое судно кое-как доползло до Кефалонии.

На противоположном конце спектра, простирающегося от низости до изысканности, находятся величайшие философские труды, созданные в классических Афинах в IV в. до н. э. Платон был не только самым известным учеником и биографом Сократа, но и сам по праву считается выдающимся мыслителем и педагогом. Начиная с 388 г. до н. э. он провел несколько бурных лет в качестве наставника близкого родственника тирана Сицилии, Дионисия. Однако его наниматель поддерживал Спарту, время от времени воевавшую с Афинами, и в какой-то момент даже пытался отправить его на невольничий рынок в Эгину. Именно после этого Платон основал свою Академию, которая в той или иной форме продолжала образовательную деятельность в течение еще 900 лет. Она находилась в полутора километрах от западной окраины Афин, в роще, которую столетием ранее насадил военачальник Кимон. Женщины и мужчины со всего греческого мира поступали в нее изучать самые разнообразные предметы, в том числе математику, геометрию и философию.

Тем временем Платон развивал свои собственные идеи о человеке, мироздании и человеческом обществе – идеи будоражащие, но так никогда и не ставшие неинтересными. Он мыслил на грани между мистическим и строго рациональным; во многом его мышление было идеалистическим, так как он считал существа и предметы повседневного мира лишь смутным отражением некой возвышенной, но по большей части скрытой от нас сферы существования. Его представления об идеальном обществе с его интеллектуальными или военными элитами и ограничениями на заграничные путешествия кажутся диаметрально противоположными тому открытому эгалитаризму, который провозглашал, хотя и довольно неискренне, Перикл.

Несомненно, Платон был травмирован недавними событиями и мечтал об альтернативном устройстве общества. Его глубоко потрясла смерть учителя, Сократа, но также отрезвило и царство террора, в которое превратилось правление Тридцати тиранов: оно ясно показало, как быстро одаренная элита, самовольно захватившая власть, может скатиться к тирании. Его реакцией на эти события не была идеализация недавнего прошлого; вместо этого он устремился разумом к совершенно другим сферам существования. Такова была опасная красота этих интеллектуальных странствий, что его труды никогда не переставали читать.

По сравнению с вольными полетами фантазии Платона патриотический сентиментализм Исократа кажется довольно банальным. Но его панэллинским мечтам вскоре суждено было сбыться, хотя и неожиданным образом. Склочному сообществу эллинов пришлось забыть свои свары, когда престарелые города-государства подчинила своей воле новая сила. Затем она распространила греческую культуру – и, в частности, культуру афинскую – на весь известный мир. Этой силой была Македония.