Текст книги "Афины. История великого города-государства"

Императором Адриан неутомимо путешествовал, но особенно дороги его сердцу были приезды в любимые Афины. Он прибыл туда осенью 124 г. и немедленно запустил программу экономических и политических реформ, предполагавшую, в частности, предоставление городу зерновой субсидии и создание новой филы, названной его именем. За зиму он объездил Пелопоннес, а осенью вернулся и председательствовал на празднике Диониса, одетый в местный костюм. Но его приверженность Афинам не ограничивалась интересом к фольклору. Одной из областей, в которых римские познания явно превосходили греческие, было гидротехническое строительство. Поэтому для удовлетворения практических, развлекательных и эстетических нужд растущего города, часто мучимого жаждой, был построен великолепный акведук. Его создание заняло около пятнадцати лет, и его продолжали использовать вплоть до XX в. Это сооружение, имевшее почти 20 километров в длину, по большей части проходило под землей и было вырублено в сплошной скальной породе сотнями работников, которые, вероятно, были рабами. Акведук, начинавшийся у подножия горы Парнис к северу от Афин и вбиравший в себя по пути к городу воду из других источников, подавал ее под действием силы тяжести в новое водохранилище на склонах горы Ликавит (Ликабетт). Во время строительства олимпийской деревни для Игр 2004 г. были найдены внушительные остатки верхней части этого акведука.

Из сохранившихся хотя бы частично памятников, воздвигнутых Адрианом, вероятно, самый знаменитый – его библиотека, расположенная у площади Монастираки и нынешнего блошиного рынка. Она представляла собой не просто собрание книг, хотя в одном из ее крыльев было два этажа, заполненные книгами (точнее, папирусными свитками), и читальные залы. Библиотека Адриана была прохладным, спокойным замкнутым пространством, в котором были сады, пруд и места, где могли прогуливаться, беседовать и учить философы. Сейчас можно увидеть лишь один ряд колонн коринфского стиля, украшавших одну из стен библиотеки, но и это позволяет ощутить, насколько роскошным и изящным было изначальное здание.

Однако дары Адриана Афинам не ограничивались отдельными постройками. В некотором смысле он основал совершенно новый город, который должен был стать центром нового греческого содружества. Но Афины Адриана не только провозглашали новое, но и превозносили прошлое. Городское пространство, созданное им у берегов реки Илисс, было сознательным напоминанием о самых славных моментах афинской истории, как фактической, так и мифологической. В самом сердце этого проекта было долгожданное завершение грандиозного произведения религиозной архитектуры. Во время посещения города в 125 г. Адриан приказал наконец завершить строительство храма Зевса Олимпийского, с момента начала которого в эпоху тирана Писистрата прошло около 650 лет.

В V в. до н. э. граждане демократических Афин забросили это предприятие якобы на том основании, что такое огромное культовое сооружение отражает авторитарный дух. (Парфенон, при всем его величии, был в конечном счете подношением Афине; это же сооружение больше напоминало попытку самовозвеличения.) Значительно позже завершить строительство пытался эллинистический царь Антиох Эпифан из Леванта, но и это предприятие осталось неоконченным после его смерти в 164 г. до н. э. Затем, когда Сулла разорил город в 86 г. до н. э., он забрал некоторые из неоконченных колонн и использовал их в храме Юпитера (латинского аналога Зевса) на Капитолийском холме в Риме.

Прошло еще два столетия, прежде чем у Адриана оказалось достаточно ресурсов и решимости для завершения этого сооружения, к которому он добавил немало своего. Размеры храма, законченного около 131 г., составляли 110 на 44 метра; его окружали более ста колонн. Пятнадцать из этих колонн стоят до сих пор, а еще одна, упавшая, живописно лежит рядом. Ее рассыпавшиеся барабаны служат красноречивым предостережением всем грандиозным предприятиям, зачинатели которых пытаются взлететь слишком близко к солнцу. Конструкция храма в общих чертах соответствовала замыслу, который пытался осуществить Антиох, с коринфскими колоннами, капители которых украшал изящный растительный орнамент. Внутри находилась статуя Зевса, изготовленная из золота и слоновой кости. Другими словами, в ней были использованы те же материалы, что и в фигуре Афины, сверкавшей из глубины Парфенона. Судя по другим статуям Зевса Олимпийского, бог, вероятно, был изображен сидящим на троне, а в руках у него были скипетр и фигура Победы. Эпитет «Олимпийский» обозначал одну из множества ролей, в которых являлся верховный бог. Это же божественное наименование дал себе и Адриан. Осуществив начатый столетиями ранее архитектурный проект, император создал новую точку отсчета для всего эллинского мира, поместив в его центр не только верховное божество, но свою собственную императорскую особу.

Если Парфенон, возвышавшийся на холме над этим храмом, был живым сердцем старого города, новый памятник должен был стать центром иного политического устройства. Его окружала широкая мощеная площадь, уставленная статуями Адриана. Надписи на постаментах этих статуй рассказывают об обстоятельствах, в которых они были установлены: в них повторяется фраза «Спасителю и основателю, императору Адриану Олимпийскому».

Это отражает его намерение превратить Афины в центр созвездия римско-греческих городов, объединенных общей греческой культурой и общей верностью Римскому государству. В юности Адриан шутливо называл себя равным Дионису, богу вина, опьянения и воображения. Будучи на вершине имперского величия, он претендовал уже на большее.

Многочисленные статуи и надписи были установлены в знак благодарности или покорности городами, присоединившимися к вновь созданному Панэллениону – Панэллинскому союзу, символическим центром которого был только что воздвигнутый храм. Собрания этой конфедерации проходили неподалеку, у реки Илисс, в святилище, посвященном Зевсу и его супруге Гере.

Границу между старыми Афинами и Афинами, созданными Адрианом, наглядно отмечает еще одна достопримечательность нынешнего города, 18-метровая арка Адриана, построенная из мрамора с горы Пентеликон, хотя и менее высокого качества, чем блестящий камень, использовавшийся на Акрополе. На последнем повороте дороги, ведущей на север к центру Афин, арка появляется справа, а за ней виден храм Зевса Олимпийского. Как отмечал писатель и путешественник Павсаний, живший во II в., существовала приблизительная прямая, соединявшая несколько важных точек: юго-восточный угол Акрополя, древний Пританей, в котором выполнялась бо́льшая часть работы городской бюрократии, арку Адриана и великий храм возле реки. Такой новый городской пейзаж, созданный Адрианом, говорил о дерзком новаторстве и в то же время глубоком консерватизме. Сейчас вдоль части этой линии проходит улица Лисикрата.

Арка была подношением Адриану от благодарных афинян. На обеих ее сторонах есть надписи, которые, по-видимому, провозглашают четкое разделение города на две части: на северо-западной стороне написано «Афины, древний город Тесея», а на юго-восточной, обращенной к новому поселению у реки, – «Город Адриана, не Тесея». Однако существует альтернативный вариант прочтения первой надписи. Возможно, она означает «бывший город Тесея». Другими словами, Адриан мог притязать на обе половины города или же считать себя – в числе многого другого – новым Тесеем.

Во всяком случае, по обе стороны от арки несомненно имеется множество мест, связанных с жизнью Тесея (изначального, мифического), а Адриан и его восхищенные современники всячески пропагандировали истории о нем. Например, рядом с храмом Зевса Олимпийского было еще одно примечательное святилище, считавшееся чрезвычайно древним[101]101
  Храм Аполлона Дельфиния. – Примеч. перев.


[Закрыть]. Говорят, что именно с этой стороны прибыл в город Тесей. Строители храма принялись высмеивать его «женоподобный» вид – у него были длинные волосы и длинный хитон; в ответ разъяренный Тесей схватил одного из быков, принадлежащих издевавшимся над ним, и подбросил его выше еще не оконченной крыши храма: так, во всяком случае, рассказывает легенда[102]102
  По другой версии, он подбросил не быка, а повозку, из которой предварительно выпряг быков. – Примеч. перев.


[Закрыть]. Гораздо ближе к Акрополю находился Пританей, в котором, как рассказывали, Тесей собрал все племена Аттики и слил их в единый народ. Павсаний, неизменно горячий поклонник Адриана, не забывает напоминать своим читателям об этих великолепных памятниках, связанных с Тесеем, и их отношении к императору, ставшему новым основателем города. Адриан и его пропагандисты старались не заменить героев прошлого новыми, но сообщить новому царству блеск былой славы.

О том, как именно действовал созданный Адрианом всегреческий союз городов, Панэлленион, всё еще спорят. Однако ясно, что он был важной организацией и сохранял свое значение более столетия. Подобно Британскому содружеству, это было сообщество, в котором важную роль играли церемонии, спортивные состязания и почитание общих культурных символов. Почитание святилищ Элевсина и их власти над разумом посвященных явно было одним из тех факторов, которые скрепляли этот союз и усиливали престиж Афин и их окрестностей. В содружество входили по меньшей мере двадцать восемь городов, одиннадцать из которых находились на севере Пелопоннеса, десять в Малой Азии, а остальные – на Крите, в Северной Африке и в северной части Греции. Одной из главных сфер его деятельности, несомненно, были церемонии поклонения (в том числе поклонения императору), а в Греции такие церемонии могли принимать форму культурных и спортивных празднеств. Если у Панэллениона был постоянный штат, он состоял из храмовых бюрократов: самое высокопоставленное его должностное лицо имело титул «архонта Панэллениона, жреца божественного Адриана Панэллинского и распорядителя игр Великого панэллинского праздника».

Адриан сосредоточивал все священное в Элладе в одном месте – в Афинах или, строго говоря, Новых Афинах, заново основанном городе на берегу Илисса, черпавшем силы из прославленных мест старых Афин, но в то же время обладавшем энергией новизны. Одно из объяснений этих его действий состоит в том, что он ощущал подрывную силу христианства и решительно пытался сохранить в живых старую языческую веру, бывшую одной из определяющих черт эллинизма. Но скудные письменные свидетельства говорят о том, что Адриан был несколько более терпим к новой религии, чем его предшественник Траян, прямо преследовавший ее последователей. Одного из провинциальных наместников Адриан наставлял, что сама по себе принадлежность к христианам не заслуживает какой-либо кары; христиан не следует трогать, если они не совершают других преступлений. Более того, должны быть наказаны те, кто совершает «клеветнические выпады» против них.

Лора Насралла, входящая в число ведущих американских исследователей Нового Завета, видит поразительную параллель между сообществом ранних христиан, описанным в Деяниях, и попытками Адриана объединить города греческого Востока в единое культурное и религиозное пространство. Адрианов Панэлленион, опирающийся на связь некоторых мест с прошлым греков, был средством укрепления как власти Римской империи, так и связующего действия общего эллинского наследия. Насралла видит в Деяниях святых апостолов прокламацию сходной межнациональной связи географических точек, каждая из которых прославилась причастностью к ранней истории христианства. В то же самое время, когда Адриан создавал основанное на греческой ностальгии и поклонении императору сообщество с центром в Афинах, росло и своего рода теневое сообщество, расположенное приблизительно в том же географическом пространстве и использующее те же каналы сообщения.

9
Язычники и варвары
(138–560)

Во II в. Герод Аттик продолжает масштабную архитектурную программу Адриана, пропагандируя культурные и литературные достижения Афин. – Элевсин процветает при нескольких императорах, но подвергается набегу. – Варвары разоряют часть Афин (267 г.), но бурная студенческая жизнь продолжается. – В 50-х гг. IV в. христианские богословы Григорий и Василий учатся в Афинах вместе с будущим императором-язычником Юлианом. – В Константинополе укореняется новая христианская столица, но Афины остаются центром языческой учености, несмотря на новое нападение варваров в 396 г. – Состоятельные учителя неоплатонизма процветают в Афинах еще столетие, пока их школы не закрывают

Планы Адриана по превращению Афин в сияющую столицу греческого содружества, процветающего в условиях римского мира, по-настоящему осуществились лишь после его смерти в 138 г. Строительные проекты и культурные инициативы, начатые императором, продолжил один энергичный грек, обладавший как огромным богатством, так и связями в высочайших сферах римского общества. Он выделяется из массы деятелей, занимавшихся преображением римских Афин тем, что сам был уроженцем здешних мест.

Герод Аттик родился в 101 г. в Марафоне. Его дед Гиппарх был одним из богатейших людей Римской империи. Герод был членом имперского сената, а в 143 г. стал первым греком, получившим высокое звание consul ordinarius[103]103
  Звание «ординарного консула» – консула, избранного к началу очередного года, – было чрезвычайно престижным, так как в римской системе летоисчисления год обозначался именами двух консулов, вступавших в должность в его начале.


[Закрыть]. Другими словами, он был олицетворением слияния римского могущества с греческой славой, интеллектуальным мастерством и, в его случае, личным богатством. Он явно пользовался благосклонностью Адриана, который назначил его около 134 г. префектом группы городов в Малой Азии. Преемник Адриана Антонин Пий предложил ему стать воспитателем своих приемных сыновей, в числе которых был и будущий император Марк Аврелий. Таким образом, период, в течение которого Герод Аттик пользовался огромным влиянием при дворе, продолжался в царствование трех римских императоров.

Адриан обогатил Афины новой библиотекой, гимнасием и стоей, а также завершил строительство грандиозного храма. Герод Аттик добавил к этому Одеон – концертный зал, – который, будучи отреставрирован, стал важной достопримечательностью нынешних Афин. Хотя его крыша, сделанная из кедрового дерева, давно исчезла, театр Герода Аттика используется сейчас для проведения большого летнего фестиваля музыки и театрального искусства. Кроме того, этот неутомимый строитель подарил Афинам стадион, который должен был превзойти стадион в Олимпии. Он был восстановлен в конце XIX в. для проведения первых Олимпийских игр Новейшего времени.

Следуя ностальгическому духу своего времени, Герод Аттик претендовал на причастность к историческому и мифическому прошлому. Его претензии были не столь грандиозными, как у одержимых Грецией римских императоров, но все же достаточно дерзкими. Император Адриан объединял свою божественность с божественностью Зевса и отождествлял себя, по меньшей мере подсознательно, с мифическим героем Тесеем. Герод Аттик утверждал, что ведет свой род от Зевса и Тесея. Более правдоподобным кажется утверждение о том, что в числе его предков была Эльпиника, одна из влиятельных женщин Афин V в. до н. э. Он даже назвал ее именем свою дочь.

Как Адриан, так и Герод Аттик поддерживали философское и литературное движение, известное под названием «вторая софистика»: оно стремилось вновь сосредоточить греческую мысль и греческую словесность в области Афин, в которой они процветали за 600 лет до того. Завоевания Александра Македонского и царствование его многочисленных преемников распространили своего рода греческий дух, часто в сильно разбавленном виде, от Северной Африки до Гиндукуша. Теперь же империя пыталась восстановить компактный исторический центр высокой эллинской культуры, чтобы пить ее влагу из чистейшего источника. В самых дотошных подробностях перечитывались и пересказывались истории, подлинные и мифические, афинских свершений. На этом поприще особенно отличался оратор Элий Аристид, родившийся в 117 г. в Северо-Западной Анатолии, но учившийся в Афинах и Египте. Он переделывал на новый лад рассказы о наивысшем расцвете Афинской империи, изложенные Фукидидом, тщательно изменяя некоторые детали. Если Фукидид писал о храбрости и предприимчивости афинян, Аристид изображал город Перикла беспристрастным и (вопреки всем имеющимся свидетельствам) мягким в отношениях с более слабыми сторонами. В его очищенном представлении прошлого мало упоминалась та безжалостность, с которой Перикловы Афины расправлялись с неверными союзниками.

Как показывает в своей диссертации, посвященной римской Аттике, молодой британский исследователь Сара Макхью, это переписывание преследовало вполне ясные идеологические цели. Во-первых, оно представляло Афины в период наибольшего могущества благодетельной силой, «матерью свободных», как говорится в британском патриотическом гимне[104]104
  Имеется в виду песня «Земля надежды и славы» (Land of Hope and Glory) Э. Элгара на слова А. К. Бенсона. – Примеч. перев.


[Закрыть]. Во-вторых, из этого следовало, что под властью Рима город способен стать столь же благодетельной культурной силой, распространяющей очищенный до кристальной ясности афинский гений.

Действуя в этом духе, ученые пытались возродить старый аттический диалект греческого, на котором, как считалось, чище говорили в сельской местности вокруг Афин, нежели в самом городе. С особенным рвением изучалось одно из произведений Платона – диалог «Федр», в котором Сократ прогуливается с учеником, носящим это имя, по тенистой таинственной местности на берегах реки Илисс, то есть в тех самых местах, где Адриан разбил новый город, в то же время претендовавший на древность.

Особенно ярким символом римских Афин – города, продолжавшего привлекать талантливую молодежь, даже когда весь окружающий мир погружался в хаос, – был один из проектов Герода Аттика. Он устроил школу на одной из своих роскошных вилл в Кифисье, северном пригороде Афин, бывшем тогда не менее фешенебельным, чем сейчас. В ней были лекционные аудитории и открытые пространства для учебы, а также густые рощи и фонтаны, дававшие прохладу в летний зной. Желанными гостями школы были лучшие писатели, путешественники и историки того времени. Сара Макхью нашла иллюстрацию свойственного этому месту сочетания комфорта и знаний в рассказе римского грамматика Авла Геллия о его собственном пребывании в гостях у Герода на тенистой окраине города:

И в летнее время года, и в самый жаркий период осени мы скрывались от неудобств жары в тени огромных рощ, в длинных аллеях для прогулок с мягкой почвой, в зданиях, приносящих прохладу, в чистых, полных водой и освещенных со всех сторон банях[105]105
  Пер. с лат. А. Б. Егорова. Цит. по: Геллий А. Аттические ночи. Книги I–X. СПб.: ИЦ «Гуманитарная академия», 2007. (Серия «Bibliotheca classica».) – Примеч. перев.


[Закрыть].

Такое щеголеватое, цветистое описание могло бы многому научить риелтора, расхваливающего прелести какой-нибудь виллы в сегодняшней Кифисье. У заведения, которое описал Авл Геллий, было немало подражателей – мест, сочетавших роскошный афинский быт с серьезным обучением и укреплявших престиж основателя. Эти учреждения были похожи на аристократические пансионы, хотя эта аналогия и не вполне точна. С годами жизнь в Афинах становилась более опасной, но жажда учиться и учить не ослабевала, а конкуренция за учеников становилась все более острой. Однако даже во времена Адриана и Герода, когда империя была совершенно уверена в своих силах, на горизонте уже можно было разглядеть надвигающуюся грозу.

Даже если сами Афины были в эту эпоху богатства и стабильности неприступными, этого нельзя было сказать об их окрестностях. Около 170 г. варвары разграбили Элевсинское святилище, расположенное к западу от города. Многие аспекты этого набега остаются сомнительными: мы не знаем ни кто именно напал на святилище, ни когда это случилось, ни каков был ущерб. Обычно нападавших называют костобоками: этот народ был в числе претендентов на господство на северо-восточной окраине римской провинции Дакия, приблизительно совпадавшей с нынешней Румынией. Однако в одной надписи говорится, что это были сарматы – племя, говорившее на языке, родственном персидскому. Императору Марку Аврелию это происшествие, по-видимому, дало возможность продемонстрировать, что его приверженность этой святыне ничуть не меньше, чем у его предшественников: он взял на себя восстановление священных зданий. Существует датированная 176 г. надпись в честь почтенного старого жреца, прослужившего в Элевсине 56 лет. В ней утверждается, что он посвятил в священные обряды двух императоров (Антонина и Марка Аврелия), причем происходило это «в присутствии» Адриана, который, судя по всему, прошел обряд посвящения гораздо раньше. (Причастившись элевсинских тайн еще в юности, Адриан, по-видимому, неоднократно посещал святилище в качестве почетного зрителя; как и его юный спутник Антиной, он тоже был посвящен в свой черед.) Другая надпись ставит жрецу в заслугу, что во время набега варваров ему удалось переправить священные предметы в Афины, где они были в безопасности. Это, должно быть, был ужасный момент.

Нападение варваров побудило Элия Аристида, на протяжении многих лет бывшего ярым пропагандистом афинской культуры, сочинить цветистую речь, в которой обычные романтические отсылки к благородному прошлому этой местности сочетались с необычайно откровенной оценкой настоящего. Даже в самых опасных обстоятельствах афиняне былого всегда умели защитить Элевсин, писал он: разве не постыдно, что теперь неграмотным врагам удалось прорваться туда?

О Элевсин, лучше бы мне было воспеть тебя в прежнее время!.. Едва приступив к речи, я немею и теряюсь, принуждая себя говорить по одной лишь причине – оттого, что не могу молчать … О осквернители мистерий, предавшие огласке сокровенное, общие враги богов подземных и вышних! О эллины … вы бездействовали, покуда близилось столь великое несчастье! Неужели и теперь вы не очнетесь, о достойные удивления мужи?! Неужели не поспешите на помощь самим Афинам?![106]106
  Пер. с др. – греч. С. И. Межерицкой. Цит. по: Аристид Э. Надгробные речи. Монодии. М.: Ладомир – Наука, 2017.


[Закрыть]

За этими выспренними словами скрывалась одна неприятная истина. Афины позднего римского времени, как и окружавшие их священные и прославленные в истории места, пользовались уникальным престижем, который императоры находили привлекательным и полезным с политической точки зрения. Но город, не имевший собственных оборонительных сил, был в то же время чрезвычайно уязвим; его безопасность зависела от желания и способности римских владык защищать его, что никогда не было гарантировано абсолютно точно. С другой стороны, воля Афин к выживанию в качестве духовного и культурного центра оказывалась замечательно сильной.

Следующее явление варваров, в 267 г., имело гораздо более серьезные последствия. К этому времени вся Римская империя находилась в гораздо менее безопасном состоянии; последнюю пару десятилетий на ее севере бушевала война. На сей раз в Афины вторглось германское племя герулов. Раньше историки считали, что они совершенно опустошили Афины, что привело к полной остановке политической и экономической жизни города. Однако в последнее время благодаря усердному изучению археологических данных новыми исследователями, в том числе Ламбрини Хиоти, появилась возможность предположить, что картина была не столь однозначной. Герулы прошли по Афинам с запада, сжигая и грабя многие из самых ценных зданий, но совершенно не желали задерживаться в городе. Более того, их стремительный рывок через Афины был, по-видимому, лишь одним из эпизодов года, наполненного удивительным множеством событий. Отправившись с северного берега Черного моря, они ненадолго захватили окраины Константинополя, а затем отступили; во втором походе они прошли по нескольким островам северной части Эгейского моря и по всему Пелопоннесу – и лишь после этого оказались в Афинах.

Одним из наиболее пострадавших мест была афинская Агора, на которой было сожжено и приведено в негодность несколько величественных построек. Вероятно, были сильно повреждены памятники на южном склоне Акрополя, в том числе стоя Эвмена и сравнительно новый Одеон Герода Аттика. Жилища, расположенные в этом районе под Акрополем, тоже были преданы огню, но жилые строения в других частях города, по-видимому, остались на удивление нетронутыми. Отцы города поспешно взялись за обеспечение защиты внутренних районов от будущих вторжений: была построена новая стена, нижний конец которой доходил до Акрополя. Она окружала районы, расположенные непосредственно к северу от древней Агоры, но не ее саму. Более того, старые здания Агоры, например некогда великолепная Средняя стоя, были отчасти растащены на строительные материалы для этих укреплений.

Несмотря на это унизительное поражение, жизнь в городе не остановилась – и это касалось как бедных, так и богатых. Экспорт светильников, недавно ставших одним из самых востребованных видов продукции города, продолжался полным ходом, а выгоревшие развалины зданий на Агоре заняли мелкие мастерские жестянщиков и им подобных. Еще удивительнее тот факт, что, как заметила Хиоти, в разных частях города, в том числе там, где сейчас находится Национальный сад, появились новые или были усовершенствованы старые роскошные бани (бывшие чертой скорее римского, чем греческого образа жизни). Не сообщается, чтобы значительные разрушения были произведены в «новых Афинах», основанных Адрианом на берегах Илисса. Однако интересно отметить, что некоторые здания этой части города еще до вторжения герулов были разобраны на стройматериалы для строительства предыдущих укреплений, так называемой Валериановой стены[107]107
  Это сооружение было названо – много лет спустя – именем императора Валериана, правившего с 253 по 260 г. Сейчас считается, что на самом деле фортификации строились чуть позже, при его преемнике Галлиене.


[Закрыть], которая должна была образовать большую окружность вокруг города. В целом, считает Хиоти, из-за сильных повреждений западной части города его центр тяжести сместился к востоку.

Документы свидетельствуют, что афинские жители пытались весьма достойно защищаться во время и после набега герулов. Современный этим событиям историк Дексипп вспоминает речь, которую произнес перед защитниками города на некой возвышенности близ города их предводитель (которым вполне мог быть сам Дексипп):

Сражения решаются более твердостью, чем многолюдством. Силы наши не ничтожные: нас собралось две тысячи человек, занимаемый нами пункт самый крепкий. Отсюда мы будем устремляться на неприятелей и вредить им, нападая на рассеянных и ставя на пути их засады. Таким образом, одерживая над ними верх, мы усилимся, а им внушим немалый страх. Если же они соберутся, мы и тогда будем в состоянии противиться им (оружием) при помощи крепкого нашего положения и этого леса. Неприятели, нападая с разных сторон на людей, не совсем им видных, дрогнут и не будут в состоянии сражаться по-прежнему … Ограждаемые лесом, мы будем пускать стрелы и метко, и с выгоднейшего места. Действия наши будут обезопасены, и мы едва ли потерпим урон[108]108
  Пер. с др. – греч. С. Ю. Дестуниса. Цит. по: Дексипп Афинянин // Византийские историки: Дексипп, Эвнапий, Олимпиодор, Малх, Петр Патриций, Менандр, Кандид, Ноннос и Феофан Византиец. СПб.: Типография Леонида Демиса, 1860. – Примеч. перев.


[Закрыть].

Историк Гарт Фауден, изучавший географию Аттики и литературные источники, считает, что место сбора было на горе Эгалей, вытянутой возвышенности к западу от Афин, с которой царь Ксеркс наблюдал за битвой при Саламине. Хотя сейчас этот хребет стал почти безлесным, в конце римского периода он, вероятно, был покрыт деревьями, а важнее всего было то, что оттуда защитники города могли увидеть приближающийся римский военный флот и координировать с ним свои действия. Ни римляне, ни местные жители не могли помешать герулам громить Афины, но, когда налетчики покинули город и направились в сторону Беотии, их, вероятно, ожидало сокрушительное нападение из засады и заслуженная кара.

Можно сказать, что классические Афины уже никогда полностью не оправились от ущерба, причиненного герулами, но это не значит, что они прекратили действовать. Одним из показателей прагматизма и жизнестойкости города была та скорость, с которой были построены внутренние укрепления; другим было возвращение города к роли центра интеллектуальной деятельности и образования. Лет через восемьдесят после набега герулов афинские школы внесли важный вклад в интеллектуальную и духовную историю Запада, взрастив двух религиозных деятелей, которые определили некоторые из фундаментальных положений христианской доктрины. Приблизительно тогда же в Афинах учился и гонитель христианства император Юлиан, проклинаемый в церковной истории под именем Отступника.

На восток смещался не только центр Афин. То же можно было сказать и про всю Римскую империю. Ей все сильнее угрожали внешние враги; внутренние конфликты становились все ожесточеннее; Римское государство опустошала гражданская война между претендентами на верховную власть. Иногда у власти находились два или четыре императора сразу[109]109
  В 293 г. император Диоклетиан ввел так называемую тетрархию (τετραρχία – четверовластие), систему управления четырьмя императорами. Два из них («августы») считались главными правителями, а другие два («цезари») – их помощниками. – Примеч. перев.


[Закрыть].

В 324 г. Константин Великий, победив своих соперников Максенция и Лициния, стал единовластным императором и основал новую столицу в греческом городе Виза́нтии, который он перестроил и назвал Константинополем. Перед этим казалось, что империя может разделиться на слабую, непригодную для обороны западную часть, в которой в отсутствие других действенных институтов процветало христианство, и греческий восток, где многие еще сохраняли приверженность религии и культуре Эллады. Константин нашел хитроумное решение этой проблемы: он создал столицу, в которой сочетались христианская религия (или по меньшей мере благосклонное отношение к христианству), греческая культура и римская организационная структура. Ее местом он выбрал стратегически важную точку на входе в Черное море.

Всего через год после основания Константинополя император созвал в Никее собор христианских епископов, который попытался разрешить богословские споры, раздиравшие церковь. Христиане считают Константина первым императором, исповедовавшим их веру. Терпимость к христианству была совместно провозглашена им и Лицинием в 313 г. в Медиолане (ныне Милан). Под влиянием Константина новой религии обеспечивались все более благоприятные условия, хотя сам он крестился лишь на смертном одре, в 337 г. В то же время язычество по-прежнему оставалось разрешенным и процветало во многих местах империи.

Последствия всего этого для Афин, столицы старой греческой религии и культуры, были неоднозначными. Последние лет триста Афины благоденствовали благодаря сочетанию по большей части устойчивого римского могущества и римской любви к Элладе. Теперь же сильнейшим центром остатков империи стал другой, конкурирующий полюс греческой культуры, и в конечном счете эта новая христианская метрополия находилась в духовной оппозиции старой языческой элите Афин.

Однако на первых порах стратегические отношения между только что созданным Константинополем и Афинами были хорошими. Афины ничем не угрожали столице империи в военном отношении и могли многое дать в культурном. Каковы бы ни были личные верования Константина, он явно не был настолько ярым противником старой греческой религии, чтобы разорвать все связи с ее последователями. Как пишет специалист по античной истории Георгиос Делиянакис, «в период, непосредственно последовавший за победой над Лицинием, Константин пытался снискать расположение языческой аристократии Афин. Соответственно, и афинская элита надеялась получить некоторые выгоды как для города, так и для себя».