Текст книги "Афины. История великого города-государства"

Взять, к примеру, знаменитую колоннаду, известную под названием «стоя Пойкиле» (Ποικίλη Στοά), то есть Пестрая стоя (Пестрый портик). В середине V в. до н. э., когда она была построена на северной стороне афинской Агоры, она в основном служила галереей батального искусства. Пестрая стоя была украшена великолепно написанными сценами величайших военных побед, в том числе в битве при Марафоне, и мифических сражений – например, победы Тесея над ужасающими воительницами амазонками. Археологи нашли фундамент этого здания и нижние части стен, но от росписи не сохранилось ничего, кроме ярких описаний. К 300 г. до н. э. прохладное пространство за внушительными колоннами было более всего известно в совершенно другом качестве. Именно здесь тщедушный, смуглый философ по имени Зенон делился с восторженными учениками со всего греческого мира своими идеями о Вселенной и смысле человеческой жизни. Так он основал философскую школу, названную стоической, бывшую чрезвычайно влиятельной на протяжении нескольких веков, – и это была лишь одна из нескольких таких школ, процветавших в Афинах.

В некотором смысле Зенон был фигурой еще более непривычной, чем Сократ: у того хотя бы были жена и дети, как у обычных людей. Зенон жил без земных привязанностей, причем этот путь он избрал по собственной воле. Он родился в городе Китий на Кипре в семье состоятельных торговцев, уходившей корнями в нынешний Ливан, и познал вполне достаточно материальных удовольствий. По-видимому, его жизнь преобразилась после того, как он спасся при кораблекрушении по пути из Леванта в Пирей. Это побудило его прочесть биографию Сократа, написанную Ксенофонтом, и этот труд стал для него источником вдохновения. Позднее, хотя он и не вполне следовал их примеру, на него повлияла еще более странная группа аскетов, киники (κῠνικοί)[81]81
  От альтернативного прочтения названия этой школы произошло слово «циник» и его аналоги в европейских языках. – Примеч. перев.


[Закрыть], которые исповедовали отказ от богатств и несуразное поведение, которым они намеренно навлекали на себя презрение и насмешки.

Учение Зенона о нравственности и метафизике было на удивление последовательным, гораздо более последовательным, чем у Сократа. Мыслитель, погибший от цикуты, утверждал, что его не особенно интересует, как устроена Вселенная; сам себя он считал безобразным стариком, которому нравилось задавать простые вопросы о жизни и обществе. Идеи Зенона уходили корнями в учения ионических натурфилософов, живших за три столетия до него, которые смотрели в небо над восточной частью Эгейского моря и обдумывали величайшую головоломку из всех возможных: как все это образовалось и из чего сотворено все сущее?

Зенон считал, что Вселенная и Бог суть одно и то же, единое, управляемое разумом целое, и добродетельная человеческая жизнь также должна управляться разумом. Другим образом, которым он описывал абсолютную реальность, был образ возгорания: божественная энергия, приводящая в движение Вселенную, есть огонь, всезнающее и всепоглощающее пламя. Подобным же огнем должен гореть и человек. Зенон намеренно размывал границы между мистикой и наукой. Он учил и практическим материям, в том числе риторике и грамматике, которые могли пригодиться в суде. Но в его лекциях по физике была духовная составляющая: он приглашал своих учеников исследовать божественную природу всего сущего.

Зенон создал одно сообщество мыслителей, сообщество стоиков. Другое, не менее влиятельное, основал Эпикур, родившийся на эгейском острове Самос в 341 г. до н. э.; его родители были афинянами. Его идеи до сих пор привлекают все новых сторонников и очень хорошо согласуются с прагматическим светским индивидуализмом сегодняшнего Запада. Все, кто изучал современный гуманизм, читал книги Алена де Боттона или занимался медитациями осознанности, найдут у Эпикура нечто знакомое.

Как и Платон, Эпикур был человеком достаточно состоятельным и приверженным традициям, чтобы выделить для своей школы особое физическое пространство. Он обосновался в так называемом Саду, расположенном где-то между Агорой и Академией Платона. По мнению Эпикура, мудрец должен идти к безмятежности и счастью, ограничивая свои желания и превозмогая иррациональный страх смерти, ибо связанное с ней обещание полного исчезновения должно скорее утешать. Он мог согласиться с существованием божеств, но считал, что дела человеческие их не интересуют; отсюда следовало, что человеку не стоит тратить силы на опасения божественной кары. Человек должен вести достойную жизнь потому, что это гарантирует ему душевное спокойствие, а не из страха какого-то возмездия, которое может обрушиться на него свыше.

Под влиянием раннего философа природы и ученого Демокрита он представлял себе Вселенную не имеющей ни начала, ни конца и состоящей из фундаментальных частиц – атомов (ἄτομος): это слово буквально означает нечто, что невозможно разделить или разрезать. Между этими атомами, предполагал он, находится пустое пространство, и движения атомов в этой бездонной пустоте непредсказуемы.

Сократа высмеивали на сцене и в конце концов отдали под суд (как выяснилось, безосновательно) именно за такие досужие размышления; однако век спустя обсуждение этих вопросов на общественных площадях Афин было, по-видимому, делом вполне допустимым. Завоеватели подчиняли своей воле тысячи миль территории, но, по-видимому, не желали – или, быть может, не могли – заниматься мелочным контролем того, что происходило в лихорадочно активных умах.

И действительно, этим завоевателям и их склочным преемникам и без того было о чем заботиться. Огромные владения, покоренные Александром, быстро охватили судороги войны между соперничающими полководцами. В 300-х гг. до н. э. этими претендентами были правитель европейской империи Кассандр, Антигон Одноглазый (Μονόφθαλμος – одноглазый), который владел азиатской частью, и Птолемей, правивший в Египте. Для всех, кто стремился воссоединить и подчинить себе державу Александра, Афины были чрезвычайно лакомым куском благодаря их географическому положению и блистательному прошлому. В числе тех, кто правил в этот бурный период Афинами, были два человека, носившие по совпадению одно и то же имя – Деметрий, хотя в остальном у них было мало общего друг с другом.

Один родился около 350 г. до н. э. в Фалере, более старом из двух обслуживавших Афины портов, и место рождения стало его прозвищем. В течение десяти лет, начиная с 317 г., он властвовал в городе от имени македонского тирана Кассандра, и одной из его задач было искоренение афинской демократии – то есть всеобщего избирательного права мужчин – и насаждение новой системы, основанной на имущественном цензе. Но сам он был человеком просвещенным, искусным оратором и автором трудов по истории и филологии[82]82
  Впоследствии он был одним из основателей Александрийской библиотеки и Мусейона, а Диоген Лаэртский сообщает, что именно он собрал и записал басни Эзопа. – Примеч. перев.


[Закрыть].

Деметрий Фалерский, высокообразованный афинский деспот, имел нечто общее с Критием, который правил в Афинах железной рукой между 404 и 403 гг. до н. э.; однако новый повелитель города, видимо, был несколько мягче. В таком упадочном состоянии Афинам стали не по карману величественные театральные постановки, и творческая энергия драматургов города пошла на убыль. Тогда Деметрий Фалерский призвал афинян вернуться к старой традиции публичных декламаций Гомера – это, вероятно, пришлось бы по душе Александру Великому. Простые афиняне были недовольны ограничением своих политических прав, но Деметрий приструнил и городских богачей, ограничив суммы, которые они имели право тратить на самовосхваление – например, на непомерно роскошные надгробные памятники. Это привело к исчезновению целой категории великолепной мраморной скульптуры.

Деметрий Фалерский провел перепись населения Аттики. Обычно называют следующие ее результаты: 21 000 полноправных граждан-избирателей, 10 000 постоянно живущих чужеземцев и 400 000 прочих, в том числе женщин, детей и рабов. Более свежая интерпретация имеющихся скудных данных свидетельствует, что в 21 000 входили только граждане, достаточно состоятельные, чтобы претендовать на высшие должности. Еще около 10 000 человек могли быть гражданами более низкого ранга. Как бы то ни было, это напоминает нам, что Древние Афины были похожи на нынешние монархии Персидского залива: лишь малая часть их жителей обладала гражданством и всеми гражданскими правами, хотя некоторые из не имевших гражданства могли быть людьми весьма процветающими.

Из некоторых рассказов об этом первом Деметрии можно заключить, что он отличался бессмысленным тщеславием (он приветствовал установку 350 статуй в свою честь) и половой распущенностью, необычной даже для того времени. Но эти неподтвержденные подробности могут отражать тот факт, что даже древние историки смешивали его со вторым Деметрием, который был выходцем из совершенно другого мира.

Первый Деметрий был рафинированным афинянином, который подошел македонскому хозяину города; второй сам был македонским полководцем и играл вместе со своим отцом активную роль в борьбе за огромные владения Александра. Он известен под именем Деметрия Полиоркета (Πολιορκητής), то есть «осаждающего города», так как прославился своей способностью наводить ужас на осажденные города гигантскими таранами. Это мастерство он применил самым впечатляющим образом на острове Родос[83]83
  Собственно говоря, осада города Родос в 305–304 гг. до н. э. так и не привела к его взятию. В благодарность за избавление от этой опасности родосцы воздвигли гигантскую статую Гелиоса – Колосса Родосского. – Примеч. перев.


[Закрыть].

Полиоркет был сыном одного из полководцев Александра, Антигона Одноглазого. Вдвоем они сражались в восточных владениях Александра, например в двух битвах у персидского города Исфахана. В то время Деметрию было всего лишь лет двадцать. В двадцать два ему, уже одному, была поручена оборона недавно эллинизированных областей Сирии, но там его деятельность не была особенно успешной.

Как сообщает неутомимый летописец древних биографий Плутарх, Антигон с сыном составляли поразительно сплоченную пару грубых македонских воинов и не стеснялись демонстрировать взаимную привязанность на людях.

Деметрий горячо любил отца … Однажды Антигон принимал какое-то посольство. Деметрий вернулся с охоты и, как был, с копьями в руке, вошел к отцу, поцеловал его и сел рядом. Антигон уже отпустил было послов, но тут остановил их и громко воскликнул: «И об этом не забудьте рассказать у себя, господа послы, что вот как относимся мы друг к другу»[84]84
  Пер. с др. – греч. С. П. Маркиша. Здесь и далее цитаты из биографии Деметрия приводятся по: Плутарх. Сравнительные жизнеописания: В 3 т. М.: Наука, 1964. Т. III. – Примеч. перев.


[Закрыть].

Когда удача отвернулась от них в восточных царствах и они потерпели поражение в Вавилоне, два воителя обратили свои взгляды на запад, к Афинам. В 307 г. до н. э. молодой Полиоркет пришел в Афины с флотом из 250 кораблей, и город приветствовал в нем – во всяком случае, сначала – освободителя от другого Деметрия.

Произошедшее в Афинах было не столько захватом города Полиоркетом, сколько совместной операцией отца и сына, которые были в то время вовлечены в гораздо более масштабную борьбу с соперниками сразу на нескольких фронтах. Именно по приказу отца Полиоркет стремительно вступил в Афины, предварительно прогнав македонский гарнизон, охранявший Мунихию – одну из малых городских гаваней. На следующие двадцать лет Афины оказались в эпицентре столкновений между македонянами. Полиоркет эффектно являлся в город не один, а целых три раза.

Насколько мы можем судить, афиняне восприняли эти события со смесью смирения и недовольства. Временами казалось, что город охвачен тоской по тем славным временам, прошедшим почти два столетия назад, когда он был свободной демократической державой. Однако было мучительно ясно, сколь многое изменилось с тех пор, и в глубине души афиняне, вероятно, сознавали это. Формально Полиоркет сверг олигархический режим (установленный Деметрием Фалерским) и вернул по меньшей мере внешние формы и процедуры старой демократии. Но стиль героического культа, который он поощрял вместе с отцом, был далеко не демократическим. Дух этого времени разительно отличался от упрямой самодостаточности, которая была свойственна Афинам, когда они выступали на защиту гражданских прав и свободы Греции. Полиоркет и его отец вели себя как восточные полубоги и ожидали соответствующего к себе отношения.

Через несколько месяцев после захвата города сыном Антигон заслужил благодарность афинян, прислав им крупный груз зерна и корабельного леса. У города появилась надежда снова построить хотя бы скромных размеров флот. Организацию достойного выражения раболепной благодарности отцу с сыном, внезапно ставшим благодетелями города, взял на себя влиятельный афинский политик Стратокл. Как свидетельствуют двадцать сохранившихся надписей, друзья и подчиненные двух македонских властителей тоже были осыпаны почестями.

Поскольку Полиоркет одновременно воевал и на других фронтах, причем с переменным успехом, он находился в Афинах и фактически управлял ими лишь в течение четырех сравнительно коротких периодов – в 307–306 и 304–303 гг. до н. э., а затем (после повторного завоевания города) в 295–294 и 291–290 гг. до н. э. Но и этих кратких пребываний хватило, чтобы отца и сына провозгласили, по сути дела, новыми богами, достойными не только восхищения, но и религиозного поклонения.

В 295 г. до н. э. Деметрию пришлось вновь завоевывать Афины, действуя в полном соответствии со своим прозвищем: он был вынужден установить морскую блокаду, чтобы справиться с бесцеремонным тираном-популистом, захватившим власть в городе. Этот тиран, Лахар, переплавил часть золота с установленной в Парфеноне большой статуи Афины, чтобы прокормить своих бойцов. К этому времени Деметрий уже потерял отца, который погиб в 301 г. в сражении в Северо-Западной Анатолии. Однако, судя по всему, он был более чем способен продолжать борьбу и в одиночку.

Вновь войдя в город, Деметрий приказал голодным, встревоженным жителям собраться под вооруженной охраной в театре; те были почти уверены, что там их и перебьют. Вместо этого Полиоркет всего лишь пожурил их за то, что они последовали за Лахаром, распорядился о новых поставках зерна и разместил гарнизон не только у гавани, но и на холме Муз (Мусейоне) рядом с Акрополем. Афинянам, знакомым с историей, это казалось унизительным; самое сердце города не подчинялось чужеземной воле уже лет двести[85]85
  Описываемые в этом фрагменте и далее события, в том числе поведение Деметрия на Акрополе, относятся к захвату Афин в 304/303 г. до н. э. См. комментарии в: Плутарх. Сравнительные жизнеописания: В 3 т. М.: Наука, 1964. Т. 3. – Примеч. ред.


[Закрыть].

Но этим заносчивость Полиоркета не ограничилась. Сам он обосновался в Афинах не где-нибудь, а на Акрополе, в задней части Парфенона, и поддерживал слухи о том, что божественная покровительница города – его старшая сестра. Однако в отличие от Афины Девственной, чей образ сиял внутри Парфенона, его собственное поведение было далеко не целомудренным. Плутарх неодобрительно отмечает, что он по сути дела превратил это место в настоящий гарем. Он содержал на государственные средства свою любовницу Ламию и совершил множество еще более безнравственных поступков. Это не помешало Народному собранию одобрить несколько раболепных мероприятий, которые показались бы невыносимо постыдными в те дни, когда Афины на деле были гордым демократическим государством.

Позолоченные статуи Полиоркета и его отца Антигона были воздвигнуты рядом с памятником знаменитым тираноборцам: совершенное ими в 514 г. до н. э. цареубийство все еще почитали (и идеализировали), считая его моментом основания народовластия. Затем Народное собрание решило посвятить этим двоим особый алтарь и учредить ежегодно избираемого жреца, который должен был проводить соответствующие жертвоприношения. Ранее такие почести город оказывал только самым любимым богам, Афине и Дионису.

В городе по-прежнему сохранялась традиция раз в четыре года, во время большого Панафинейского праздника, ткать новое одеяние для деревянной статуи Афины Полиас (то есть защитницы города). Теперь было решено, что на его ткани рядом с привычными сценами победы олимпийских богов над титанами должны быть и изображения Антигона и его сына.

В освященные древностью установления было внесено и еще одно поразительное новшество: в добавление к десяти афинским филам, существовавшим со времен великих демократических реформ 508 г. до н. э., постановили добавить еще две. Они должны были быть названы по имени новых легендарных защитников города, Антигона и Деметрия. Все старые филы носили имена персонажей мифических или полуисторических, например Аякса или Эрехтея. Новые македонские герои, основатели династии Антигонидов, оказались вознесены по меньшей мере вровень с ними.

Наши знания об этом периоде по большей части происходят из биографии Полиоркета, написанной Плутархом, а тот, в свою очередь, использовал сведения правителя Самоса Дурида, многочисленные исторические сочинения которого сохранились в фрагментах. Оба они – и Плутарх, и Дурид – считали, что столь неумеренным почитанием Деметрия и его отца афиняне показывали, насколько низко они пали в нравственном отношении по сравнению с эпохой, когда доказали свое презрение к восточным теократиям победой над персами при Марафоне. Плутарх отмечает, что своим раболепием афиняне рисковали превратить Деметрия в фигуру «отвратительную и ненавистную».

Это суждение о духе афинян не вполне справедливо. В 287 г. до н. э. коалиция полководцев – соперников Деметрия вторглась в Македонию и захватила его; он умер в плену в Сирии. В 268 г. афинянин Хремонид получил согласие Народного собрания на полномасштабное восстание против Македонии в союзе со Спартой. Почти могло показаться, что вернулись времена прежней Греции. Но на самом деле потрепанные старые города, некогда оспаривавшие друг у друга господство над греческим миром, действовали не в одиночестве; они рассчитывали на помощь очередного царя эллинизированного Египта. Впрочем, восстание продолжалось недолго. В 263 г. спартанский царь был убит в сражении, и Афины запросили мира.

Город быстро подчинил себе сын Полиоркета Антигон Гонат (Γονατᾶς). Он разместил гарнизоны по всей Аттике, в том числе по соседству с Акрополем. Хотя базировался он в Македонии, он правил Афинами до смерти в 239 г. до н. э., после чего еще десятилетие правил его сын, очередной Деметрий. Антигон Гонат (прозвище которого имело какое-то отношение к коленям или коленопреклонению)[86]86
  По другой версии, оно происходило от названия города Гонны (Γόννος или Γόννοι) в Фессалии, в котором он предположительно родился. – Примеч. перев.


[Закрыть] был более всего известен не как властелин Афин, а как македонский царь, отразивший вторжение галатов – народа, по-видимому, родственного кельтам. Однако в одном отношении он был прочно связан с Афинами. Он живо интересовался философией и был поклонником Зенона, лекции которого он любил посещать, когда бывал в Афинах. Он неоднократно пытался уговорить Зенона переехать на север, в Македонию, чтобы все царство смогло насладиться плодами его мудрости. Зенон отвечал, что слишком стар и болен для такого путешествия, но отрядил в свиту царя двух учеников. Одного из этих посланников Антигон впоследствии поставил управлять Коринфом. Таким образом, каким бы невероятным это ни казалось, между миром неотесанных македонских владык и миром оборванных афинских философов, разгуливавших под сияющим небом и задававших гениальные вопросы о жизни и Вселенной, все же существовала некая связь.

8
Чужие империи
(239 до н. э. – 137 н. э.)

Эллинистические цари и благотворители, в том числе пергамские цари из династии Атталидов, украшают Афины. – Осада Афин Суллой в 86 г. н. э. – Гражданские войны республиканского Рима, все участники которых – эллинофилы. – В I в. н. э. апостол Павел проповедует монотеизм, но обращает в свою веру лишь немногих. – Август и Адриан преобразуют силуэт Афин. – Адриан строит новый город на реке, прибирая к рукам старейшие символы, традиции и места региона. – Мечты Адриана о новом греческом содружестве с центром в Афинах

Отвлечемся на некоторое время от великих памятников Акрополя. Среди автомобильных клаксонов, клубов пыли и разноязыких разговоров современных Афин и их компактного исторического центра есть множество сохранившихся или частично сохранившихся строений, напоминающих о славных днях классической эпохи. Но бо́льшая часть этих строений была воздвигнута на несколько столетий позже и рассказывает о несколько иных событиях.

Более того, распоряжения об их строительстве отдавались не афинянами, а монархами других стран, очарованными прошлым города и желавшими стать причастными к нему. Некоторые из этих строителей были эллинистическими правителями восточных стран, возникших после завоеваний Александра; другие – римскими императорами, которые решили внести свой вклад в формирование силуэта города, чтобы поставить себе на службу его престиж.

Возьмем для начала Агору, запечатленную во всемирной истории сердцем демократии, родившейся в великом V в. до н. э. Здесь готовились вопросы, которые предстояло обсудить Народному собранию, заседавшему на соседнем холме, Пниксе. Как мы уже видели, на Агоре находилась штаб-квартира «архонта басилевса», надзиравшего за церемониальной и духовной жизнью города. Однако в период расцвета городской демократии это открытое пространство совершенно не производило величественного впечатления. По его краям стояли самые разномастные здания, и на свежий взгляд самой интересной его чертой была толчея целеустремленных граждан, занятых устройством своих всевозможных политических, судебных или торговых дел.

Четыре века спустя, к 100 г. до н. э., это место выглядело совсем иначе. Агору аккуратно обрамляли великолепные колоннады, отражавшие разные вариации на тему архитектурного стиля, сложившегося во времена Перикла. В этом ощущается чрезвычайно сильная ирония. Здания, напоминающие о демократической энергии четырехвековой давности, строились со все большим размахом. Однако шумное, непредсказуемое правление огромного множества граждан мужского пола, представлявших многочисленные и разнообразные социальные классы и интересы, отходило все дальше в прошлое. В общественной жизни афинян все еще сохранялись формальные демократические процедуры, но демократический дух давно угас под чужеземным владычеством. Афины превратились в своего рода престижный парк аттракционов, великолепие которого возрастало от века к веку по мере того, как в городе старались оставить свой след сменяющие друг друга монархи, от анатолийских деспотов до римских эстетов.

Один из ранних плодов этого энергичного строительного бума может увидеть любой посетитель нынешних Афин. Это стоя Аттала – сверкающий ряд колонн, суммарная длина которого составляет почти 120 м. Это двухэтажное строение аккуратно вписано в восточный край Агоры. Разумеется, то, что мы видим сейчас, – вовсе не чудом сохранившееся наследие Античности. Это очень точная реконструкция здания, воздвигнутого около 150 г. до н. э., в которой мастерски использовано множество элементов исходной постройки. Нынешняя копия была построена на средства американских благотворителей в середине 1950-х гг. и чрезвычайно украсила центр города, восстанавливавшийся тогда после десятилетия войны.

Такое переосмысление прошлого плохо соответствовало бы этическим нормам современной археологии, требующим, чтобы вмешательство было как можно более незаметным. Но в том, что посетители могут полюбоваться хотя бы одним памятником классической Греции, восстановленным во всей его славе, кажется, есть нечто правильное. Хотя речь не идет о вершине достижений греческой культуры, здание это достаточно примечательно.

Подлинную стою построил пергамский царь Аттал II. К середине II в. до н. э. Пергамское царство занимало внушительное пространство в нынешней Западной Турции. На месте его столицы находится теперь турецкий город Бергама. Царство и правившая в нем династия Атталидов набирали силу начиная с III в. до н. э. В возвышении Пергама сыграли свою роль тесные культурные связи с почитаемыми Афинами, а также тактический союз с гораздо более крупной усиливавшейся державой, Римом. Пергам помогал Риму в борьбе с македонскими царями, все еще властвовавшими в своей твердыне на севере Греции.

История Пергама и его связей с Афинами заслуживает отдельного рассказа. Она до некоторой степени помогает понять, насколько не теряли значения исторический престиж и интеллектуальная мощь древнего города, хотя и утратившего по большей части значение экономическое и военное. При поддержке одного из первых царей Пергама, Эвмена I, правившего с 263 по 241 г. до н. э., его бывший подданный отправился учиться в афинскую Академию, основанную Платоном, а впоследствии и возглавил ее[87]87
  По-видимому, речь идет об Аркесилае, первом схолархе (σχολάρχης – глава школы) так называемой Средней академии. – Примеч. перев.


[Закрыть]. И Эвмен I, и его приемный сын Аттал I щедро спонсировали Академию и школу, созданную Аристотелем. Учитывая то уважение, с которым к этим заведениям относились повсюду в Восточном Средиземноморье, такие связи были чрезвычайно престижными.

К 200 г. до н. э. Афины оказались втянуты в разгоравшийся геополитический конфликт между Римской республикой и Македонией, хотя и старались избежать такого развития событий. В войне, продолжавшейся с 214 по 207 г. до н. э., римляне пытались покарать македонян за стремление к союзу со злейшим врагом Рима, Карфагеном. В этой войне Афинам удалось не участвовать. Но затем произошло нечто странное. Два молодых человека из Акарнании, союзной Македонии области на западе Центральной Греции, были забиты насмерть камнями за то, что совершили ужасающее святотатство: они проникли без разрешения и должной подготовки на заключительные стадии изменяющих сознание элевсинских ритуалов. Жители Акарнании попросили македонского царя Филиппа V помочь им расквитаться с афинянами: те владели Элевсином и распоряжались тамошними мистериями, а значит, именно они в конечном счете были повинны в гибели юношей. В ответ Филипп призвал акарнанян опустошать окрестности Афин.

Вскоре после этих зловещих событий в Афины прибыл царь Аттал I, еще не забывший горечи военного поражения, которое он потерпел от македонян. Доведенное до отчаяния афинское население встретило его с энтузиазмом, граничащим с буйством. Когда он въезжал в город через Дипилон[88]88
  Дипилон (Δίπυλον – двойные ворота) – западные городские ворота Афин, от которых начиналась Священная дорога в Элевсин. – Примеч. перев.


[Закрыть], по обеим сторонам улицы выстроились жрецы и жрицы. Ему не составило большого труда убедить афинян присоединиться к антимакедонской партии. Афиняне же, верные своему недавнему обычаю причислять дружественных правителей к сонму своих богов, закрепили дружбу с ним, учредив религиозный культ царя Аттала.

Непосредственно после этих событий афинянам пришлось заплатить за присоединение к кампании против северной державы весьма дорогой ценой. Царь Филипп V отправил своего военачальника Филокла разорять Аттику, а Рим послал на помощь защитникам Афин двадцать кораблей и тысячу воинов. Римляне разграбили город Халкиду, бывший македонским опорным пунктом, и Филипп выступил на юг, чтобы сразиться с ними. В стычке, произошедшей у самых Дипилонских ворот, он разбил афинян и их союзников, но нападать на сам великий город не стал. Вместо этого он попытался, но безрезультатно, привлечь на свою сторону ахейцев Северного Пелопоннеса и произвел еще несколько опустошительных набегов на окрестности Афин. Однако сам город оставался нетронутым, а в 197 г. до н. э. вся стратегическая ситуация кардинально изменилась.

Римская армия наконец свела счеты с некогда непобедимым македонским войском. В обоих лагерях участников этого сражения были эллинофилы. Римский командующий Тит Квинкций Фламинин восхищался греческой культурой, бегло говорил по-гречески и хорошо знал местность. Когда два войска сошлись на Киноскефальских холмах в Фессалии, македоняне применили свое фирменное построение фалангой, которая была особенно глубокой на правом фланге. Увидев это, Фламинин отправил слонов вверх по склону против другого фланга, и это привело к первому поражению македонской фаланги со времени ее изобретения, более чем столетия назад. Окончательно закрепила победу отвага одного римского трибуна, атаковавшего македонян с тыла. После поражения Филиппа при Киноскефалах Афины вышли из сферы влияния Македонии и были вынуждены начинать приспосабливаться к гегемонии Рима. В этом им, вероятно, помогала щедрость богатых и в целом симпатизировавших Риму царей Пергама.

В течение всего III и части II в. до н. э. пергамские цари состязались за роль главного благодетеля Афин с эллинизированными правителями Египта, мощь которого угасала. Один из великолепных плодов этого соревнования можно видеть у подножия Акрополя: это вытянувшийся на 163 метра на запад от театра Диониса портик, воздвигнутый в 197 г. пергамским царем Эвменом II.

Дружба с Римом (и вражда с Македонией) позволила правителям Пергама стать еще богаче. В четырехлетнем конфликте, начавшемся в 192 г. до н. э., Пергам победил своего восточного соседа, царство Селевкидов[89]89
  Династия Селевкидов (312–63 до н. э.) управляла большой частью Западной Азии после раздела Македонской империи, случившегося по смерти Александра Великого.


[Закрыть], и был вознагражден значительным расширением своей территории. Риму было выгодно, что Западная Анатолия оказалась в дружественных руках. Правители Пергама, хоть и занимались созданием в собственной столице «новых Афин», щедро помогали и украшению старых. Таковы в общих чертах были предпосылки сооружения стои, восстановленная копия которой образует теперь восточный край Агоры.

Несмотря на все щедрые даяния, которые получали Афины, само продолжение существования столь небольшого города, вынужденного бесконечно маневрировать между непостоянными союзами и личными соперничествами, часто бывало трудной задачей. В последние годы Римской республики в ней шла ожесточенная борьба за власть между несколькими могущественными личностями. При всей любви к афинской письменности, свойственной римским претендентам на роль повелителей города, Афинам приходилось отчаянно лавировать, чтобы не оказаться в числе случайных жертв этой борьбы. Как пишут авторы современного труда по истории Афин[90]90
  Η Αθηναικη Περιπετεια («Афинское приключение», в 2 т.) Георгиоса и Лампроса Коромиласов.


[Закрыть], «крепкий, но неуправляемый и беззащитный, маленький корабль государства изо всех сил старался преодолеть ужасающе мощные течения, тянувшие его то в одну, то в другую сторону».

Иногда афиняне соответствовали своей репутации общества мыслителей не от мира сего, хотя и не без некоторой карикатурности. Возможно, впрочем, их вынуждало к этому давление извне. В 155 г. до н. э. делегация из Афин прибыла в Рим, чтобы обжаловать невыгодное для города решение спора о границах на северном краю Аттики. Послами были ведущие афинские философы того времени, представлявшие три выдающиеся школы мысли. Там был глава Академии Карнеад, возглавлявший стоическую школу Диоген Вавилонский и Критолай, глава школы бродячих философов, известных как перипатетики. Не была представлена только эпикурейская школа – предположительно в связи с ее доктриной неучастия в политических делах. Принимать иноземные посольства должен был Сенат, и послы изложили свое дело сенаторам по-гречески, а на латынь их речи переводил сенатор Гай Ацилий, впоследствии написавший по-гречески же историю Рима.

В том, что касалось мелочного дела, приведшего их в Рим, посланники, вероятно, не добились большого успеха; зато они имели возможность продемонстрировать римлянам эгейский интеллектуальный блеск. Наиболее близкие к грекам по духу из принимавших их римлян смогли блеснуть своим знакомством со всем эллинским. Глубокое знание языка и культуры Греции все в большей степени становилось для честолюбивых римлян неотъемлемым показателем положения в обществе: точно так же элита царской России поддерживала свободное владение французским языком. Афинам, которые были главным источником греческого духа, такое положение вещей было выгодно.