Текст книги "Шанхайский синдром"

33

В понедельник старший инспектор Чэнь вернулся в управление.

Номинально Чэнь по-прежнему считался начальником особой бригады. Почти все сослуживцы дружелюбно здоровались с ним, но он уловил легкую перемену в отношении. Никто не заговаривал о деле Гуань; все заводили лишь легкие, ни к чему не обязывающие светские разговоры. Наверное, всем уже известно, что расследование приостановлено.

Ему сказали, что комиссар Чжан взял отпуск, но никто не знал, надолго ли он уехал и куда направился.

Следователь Юй находился в командировке, то есть был как и он, временно отстранен от дела.

Вскоре позвонил секретарь парткома Ли.

– Товарищ старший инспектор, с возвращением! Вы прекрасно потрудились. Американские гости только что прислали факс, в котором выражают свою благодарность особенно вам за ваш нелегкий труд. Они о вас очень высокого мнения.

– Спасибо за добрые слова.

Однако похвальный отзыв американцев может сыграть на руку тем, кто считает, будто он подпал под влияние западной буржуазной культуры.

– Пока отдыхайте, – посоветовал Ли. – Через пару дней мы обсудим, что вам делать.

Голос секретаря парткома звучал спокойно и неторопливо, но его слова лишь укрепляли подозрения Чэня.

– Хорошо, – сказал он, – но меня и так не было на работе несколько дней.

– Не перерабатывайте, молодой человек. Мы всерьез считаем, что вам необходимо отдохнуть.

– Отпуск мне не требуется, товарищ секретарь парткома. Я и так вдоволь насмотрелся достопримечательностей и спектаклей.

– Не волнуйтесь, товарищ старший инспектор Чэнь. На следующей неделе я обязательно вызову вас к себе.

Речь секретарь парткома, как всегда, обтекаема и уклончива. О деле он ни разу не упомянул. Оба прекрасно понимали: не стоит обсуждать его по телефону.

Он ничего не мог предпринять по делу Гуань; однако Чэнь ни на чем по-настоящему не мог сосредоточиться. На столе лежали документы, скопившиеся за время его отсутствия. Его всегда обременяла необходимость расписываться на партийных циркулярах после прочтения. В висках снова запульсировала кровь. Он выдвинул ящик и достал оттуда флакон с аспирином. Высыпал на ладонь две таблетки, проглотил, запил водой. Оглядел свой кабинетик. Почти все сотрудники ушли обедать. Заперев дверь, Чэнь достал кассету на которой был записан разговор Юя с Цзян. Он снова прослушал запись от начала до конца.

Если Цзян нашла порнографические снимки, значит, их мог найти и кто-то другой – например, Гуань. Цзян отнеслась к своей находке достаточно спокойно, в конце концов, она ведь художница-авангардистка. Интересно, а как на ее месте отреагировала бы Гуань? Ведь Гуань хотела заполучить У только для себя одной!

Что бы она предприняла в таком случае?

Посмотрев на часы, Чэнь спустился в столовую. Она закрывалась через полчаса. Купил себе маленькую порцию лапши и отбивную, тушенную в соевом соусе. Столовая была переполнена, однако ему без труда удалось найти отдельный столик. Сотрудники старались держаться от него подальше. Никто не хотел сесть с ним. Чэнь их не винил. Все дело в политике.

Однако позже, когда он уже заканчивал обедать, к нему подсел Малыш Чжоу с миской свинины в кисло-сладком соусе и риса.

– А вы немного едите, – заметил Малыш Чжоу.

– Успел наесться с американцами, – объяснил Чэнь.

– Ах эти банкеты! – Малыш Чжоу рассмеялся. – Что-то вы и выглядите сегодня неважно.

– Все в порядке, просто голова побаливает.

– Сходите в баню и полежите в горячей воде. Когда пропотеете, завернитесь в толстую простыню, выпейте большую чашку имбирного чая и сразу станете как новенький!

– Да, наверное, это полезно – особенно травяной чай. Потом Малыш Чжоу шепотом добавил, подавшись вперед и делая вид, что смахивает крошки со стола:

– Вчера вечером я возил секретаря парткома Ли на собрание. В машину ему позвонили.

– И что?

– Не у многих есть сотовый номер Ли. Вот мне и стало любопытно. И я услышал, что в разговоре пару раз упоминали ваше имя.

– В самом деле?

– Я как раз ехал по эстакаде номер один. Там движение просто сумасшедшее, и всех подробностей разговора я не уловил. Ли вроде бы сказал… кажется… «да, вы правы товарищ старший инспектор Чэнь очень хорошо работает он прекрасный, преданный молодой кадр». Что-то в таком роде.

– Малыш Чжоу, вы, наверное, шутите!

– Нет, не шучу. Именно это я и услышал. Кто бы ни позвонил Ли, должно быть, он занимает высокое положение. Ли говорил с ним так почтительно!

– А когда мое имя упомянули во второй раз?

– Я еще больше насторожился, но не понял точно, о чем они говорили. По-моему, речь зашла о какой-то молодой женщине из Гуанчжоу. В общем, что виноваты не вы, а она. И Ли снова пытался замолвить за вас словечко, а потом согласился со своим собеседником.

– Они еще говорили о той женщине?

– Вроде бы у нее неприятности – то ли ее арестовали, то ли еще что – за незаконное занятие проституцией.

– Ясно. Большое спасибо, Малыш Чжоу, но вам не следовало так рисковать ради меня.

– Даже не думайте, товарищ старший инспектор! – Помолчав, Малыш Чжоу добавил: – Я за вас и всегда был на вашей стороне с самого первого дня, как работаю в управлении. И не потому, что вы меня сюда устроили, а потому, что вы делаете нужное дело. Ваш и мой приятель, Лу Иностранец, поклялся, что разобьет мне машину, если я не помогу вам. Вы ведь знаете, каким он иногда бывает! Если я разузнаю что-то еще, то обязательно сообщу вам. Только будьте осторожнее!

– Да, спасибо за заботу. – Затем Чэнь возвысил голос: – На самом деле я как раз собираюсь в обеденный перерыв зайти в аптеку, в отдел лекарственных трав.

Однако, выйдя из здания управления, Чэнь свернул в переулок и подошел к будке, где размещалась своеобразная «телефонная станция» – такая же, как и в переулке Цинхэ. Оглянувшись, он убедился, что за ним не следят, и зашел в будку. Ему кивнул служитель – инвалид; он закашлялся, приложив ладонь ко рту. Чэнь набрал номер Лу Иностранца.

– Ты меня разоришь, товарищ старший инспектор! – пожаловался Лу.

– Как это?

– Там такая вкусная лапша с жареным угрем! Бульон жирный, наваристый, много ветчины и зеленого лука, но уж очень дорого, – пояснил Лу. – Двенадцать юаней за миску. Я хожу туда каждое утро.

– А, ты имеешь в виду ресторан «Четыре моря»! – Чэнь вздохнул с облегчением. – Ну, я за тебя спокоен. Сегодня у тебя полные карманы денег, и ты можешь себе позволить пировать, как настоящий миллионер-хуацяо.

– Лапша того стоит, приятель! Кстати, у меня для тебя есть важные сведения.

– Что такое?

– Старый Охотник, папаша твоего напарника, заметил, что в квартале, где живет У, ездит белая машина. Новенький «лексус», совсем как машина У. Поскольку он временно исполняет обязанности регулировщика уличного движения, старик расположился в районе улицы Хэньшаньлу. У сейчас нет в Шанхае, вот старику и стало интересно, кто ездит на его машине.

– Да, за той машиной имеет смысл последить. Передай ему, пусть запишет номер, – сказал Чэнь.

– Старик готов на все. Пэйцинь говорит, он просто рвется помочь. Кстати, она сама тоже. Прекрасная жена, – заявил Лу и после паузы добавил: – И вот еще что. Не забудь перезвонить Ван. Она уже несколько раз мне звонила – все волнуется за тебя. Она говорит, ты знаешь, почему она не связывается с тобой лично.

– Да, знаю. Я позвоню ей сегодня.

Чэнь позвонил Ван, но оказалось, что ее отправили на задание. Он не стал ничего ей передавать. Ему даже стало легче, когда выяснилось, что Ван нет на месте. Что он может ей сказать?

Потом он проверил сообщения, пришедшие на его автоответчик. Аппарат зафиксировал только одно – от Оуяна из Гуанчжоу.

Жаль, что не застал тебя сегодня. Как мне недостает наших разговоров о поэзии за утренним чаем! Я только что купил две книги стихов. Одна из них – сборник Ли Шанъиня.

 
Когда же вместе мы зажжем
Светильник на окне твоем,
О черной ночи говоря
И горном крае под дождем?
 

Другая книга – тоже стихи, Янь Жуй. Мне особенно понравилось стихотворение, из которого взял образ председатель Мао:

 
Что уйдет – уйдет,
Что останется – останется.
Когда горные цветы украсят мне волосы,
Не спрашивай, где мой дом.
 

Очень характерно для Оуяна, который никогда не забывал уснащать свои речи поэтическими цитатами. Чэнь прослушал сообщение во второй раз. Оуян точно хорошо его знал, раз процитировал Ли Шанъиня. Но почему Янь Жуй? Данное стихотворение перепечатывалось в антологиях классической поэзии главным образом потому, что с ним была связана романтическая история. Если верить легенде, поэтесса была красивой куртизанкой, влюбленной в генерала Юэ Чжуна. Политический противник Юэ бросил ее в тюрьму, но она отказалась опорочить любимого и не призналась в их связи. Считается, что стихотворение прославляет несгибаемость духа в пучине несчастий. Неужели таким образом Оуян намекает на Се Жун – дает ему понять, что девушка не бросит на него тень?

Если так, Оуян ошибается. Между ним и Се ничего не было. Но сообщение Оуяна подтвердило сведения, полученные от Малыша Чжоу. Се Жун попала в беду – скорее всего, ее арестовали. Не из-за ее работы в так называемом «массажном салоне», а из-за него, старшего инспектора Чэня. Видимо, за нее взялись сотрудники общественной безопасности.

Возможно ли, что у Оуяна тоже неприятности? Может быть, и нет. По крайней мере, Оуян все еще на свободе и у него хватает денег на долгий междугородний звонок. Оуян человек хладнокровный и сообразительный – для передачи важных сведений придумал воспользоваться стихами древних поэтов. Хотя его конспирация наводит на невеселые мысли. Видимо, у самого Оуяна тоже положение не из простых.

Надо попросить Лу Иностранца позвонить Оуяну от его имени и – также с помощью стихотворной цитаты – намекнуть, чтобы Оуян был поосторожнее.

Когда он вернулся на работу, он вспомнил подходящее к случаю четверостишие Ван Чжанлина:

 
Если дворня и друзья в Лояне
Спросят обо мне,
Скажи: мое сердце крепче льда,
Словно хрустальная ваза оно.
 

Разобравшись с личными делами, Чэнь занялся работой.

34

В семь часов старший инспектор Чэнь собрался уходить. У ворот его неожиданно задержал привратник, товарищ Лян:

– Погодите минуту, товарищ старший инспектор Чэнь! У меня тут кое-что для вас есть.

«Кое-чем» оказался большой конверт экспресс-почты, лежавший на верхней полке.

– Пришло два дня назад, – как бы оправдываясь, проговорил Лян, – но я вас не видел.

Экспресс-письмо из Пекина! Возможно, в нем решается его судьба. Товарищ Лян должен был сразу же позвонить ему – но не позвонил. Чэнь ежедневно проверял сообщения, оставленные на его рабочем автоответчике. Может, старик, как и все остальные, уже слышал, что Чэнь задел кого-то на самом верху. Зачем утруждать себя, раз старшего инспектора скоро снимут?

Он расписался в получении, не сказав старику ни слова.

– Товарищ старший инспектор, – проговорил товарищ Лян, понизив голос, – тут одни типы повадились просматривать всю входящую почту. Вот я и решил передать вам письмо лично, из рук в руки.

– Ясно, – кивнул Чэнь. – Спасибо.

Чэнь не стал вскрывать конверт сразу. Он вернулся, к себе в кабинет и закрыл за собой дверь. Он сразу узнал почерк, которым был написан адрес.

Внутри большого конверта лежал еще один, поменьше со штампом «Центральный комитет Коммунистической партии Китая». Адрес был надписан тем же почерком.

Он вынул письмо.

«Дорогой Чэнь Цао!

Рада, что ты обратился ко мне.

Получив твое письмо, я сразу пошла к товарищу Вэн Цзецзы, министру общественной безопасности. Он в курсе проводимого тобой расследования. Он говорит, что всецело доверяет тебе, однако некоторые люди, которые занимают высокие посты, – и не только те, кому ты перешел дорогу в Шанхае, – очень озабочены. Вэнь обещал, что сделает все возможное, чтобы уберечь тебя от беды. Вот его подлинные слова: „Пусть не форсирует события до дальнейших указаний. Он может быть уверен в том, что это произойдет очень скоро“.

По-моему, он прав. Время играет здесь решающую роль. А еще – время летит!

Помнишь тот день, когда мы в последний раз виделись в парке Бэйхай – „Северное море“? Белая пагода отражалась в зеленой воде на фоне ясного неба, и брызги попали на твою книгу стихов? Мне кажется, с тех пор прошло сто лет.

У меня все по-старому. Занята, вечно занята; повседневная работа в библиотеке отнимает много времени. Сейчас я работаю в отделе внешних сношений; кажется, я уже писала тебе об этом. В июне, возможно, буду сопровождать американскую делегацию в поездке по южным провинциям. Не исключено, что нам с тобой удастся повидаться.

Нам домой провели прямую линию – телефон стоит у отца в кабинете. В экстренных случаях можешь звонить. 987-5324. Твоя Лин.

P. S. Мне пришлось сказать министру Вэню, что я твоя подружка, потому что он спросил, какие у нас с тобой отношения. Надеюсь, ты не обидишься».

Чэнь сунул письмо обратно в конверт, а конверт положил к себе в кейс. Потом подошел к окну. Улица Фучжоулу была запружена транспортом. Вдалеке горела неоновыми огнями фиолетовая реклама «фольксвагена». В голову вдруг пришло словосочетание «фиолетовый час». Должно быть, попадалось в какой-то книге. Сейчас время, когда люди торопятся с работы домой, когда такси, подрагивая, ждут седоков и город приобретает фантастические, причудливые очертания.

Чэнь достал папку с делом Гуань и стал составлять подробный рапорт с учетом последних полученных сведений. Он пытался утвердиться в необходимости сделать следующий шаг. Нет, он не станет подавать рапорт сейчас; он составляет его больше для себя самого.

Прошло несколько часов, прежде чем он вышел из управления. Товарищ Лян уже ушел; будка у железных ворот опустела. Посмотрев на часы, Чэнь понял, что на последний автобус он тоже опоздал. В гараже управления еще горел свет, но мысль о том, чтобы ехать домой на казенной машине в то время, как его неофициально отстранили от должности, он отмел, как неподходящую.

Лицо приятно холодил ночной ветерок. К его ногам упал лист – в форме сердца. Лист напомнил Чэню об узкой полоске бамбука с предсказанием, которая выпала ему несколько лет назад в храме Сюаньмяо в Сучжоу. Смысл предсказания был загадочным. Ему стало любопытно, но он отказался платить даосу-гадальщику десять юаней за то, чтобы тот все ему истолковал. К чему знать свое будущее?

Неизвестно, что будет с расследованием.

Неизвестно, что будет с ним.

Чэнь понимал одно: ему никогда не удастся отплатить Лин за все то, что она для него сделала.

Он попросил ее о помощи. Но не ожидал, что она примет его проблемы так близко к сердцу.

Ноги снова как будто сами понесли его на набережную Вайтань. Даже в такой поздний час здесь было много парочек – молодые влюбленные, которые шепчут друг другу на ухо нежные признания. Именно здесь ему в голову пришла мысль написать ей – когда пробили большие часы на здании шанхайской таможни. Они заиграли новую мелодию…

Настоящее, даже в то время, когда ты о нем думаешь, уже становится прошлым.

Тот день в парке «Северное море»… «Помнишь тот день, когда мы в последний раз виделись в парке Бэйхай – „Северное море“? Белая пагода отражалась в зеленой воде на фоне ясного неба, и брызги попали на твою книгу стихов?» Чэнь прекрасно помнил тот день, хотя всячески старался не думать о прошлом. Парк «Северное море»… Там он впервые встретил Лин возле здания пекинской библиотеки – и там же расстался с ней.

Когда они с ней познакомились, он понятия не имел из какой она семьи. В начале лета 1981 года он учился на третьем курсе Пекинского института иностранных языков. Тем летом он остался в Пекине, потому что в Шанхае, в своей комнатке на чердаке, он никак не мог сосредоточиться. Тогда он писал курсовую о Т.С. Элиоте и каждый день ходил заниматься в библиотеке.

Здание пекинской библиотеки размещалось в одном из бесчисленных залов Запретного города. После 1949 года «Жэньминь жибао» официально объявила о том, что Запретного города больше нет; теперь обычные люди могут проводить в бывших царских залах целые дни за книгами. Что касается местоположения, то лучшего и желать было нельзя. Библиотека примыкала к парку «Северное море» со знаменитой Белой пагодой. А перейдя Белокаменный мост, читатели попадали в Наньхай – парк «Южное море». Однако для книгохранилища и читальни бывший дворец подходил не слишком. Деревянные окна с решетками, в которые вставили тонированные стекла, почти не пропускали света. Поэтому каждое место в читальном зале было оборудовано настольной лампой. Не было в библиотеке и зала открытого доступа. Читателям приходилось заполнять требования, а библиотекари приносили им книги из хранилища в цокольном этаже.

Лин работала в библиотеке – в отделе литературы на иностранных языках. Обычно она с сослуживицами сидела в нише окна-фонаря, отделенной от общего зала длинной извилистой стойкой. Все служащие по очереди шепотом объясняли новым читателям правила пользования библиотекой, выдавали книги, а в перерыве писали отчеты. Именно ей он в то утро передал свой список литературы. Ожидая, пока ему принесут книги, он поневоле всматривался в нее. И почему он раньше не обращал на нее внимания? Симпатичная девушка лет двадцати – двадцати двух; она проворво бегала по залам, несмотря на высокие каблуки. Ее белая блузка простого покроя выглядела довольно дорогой. А еще на шее у нее висел серебряный амулет на красном тонком шнурке. Отчего-то он запомнил все подробности, хотя Лин почти всегда сидела повернувшись к нему спиной и тихо переговаривалась с коллегами или читала. Когда она заговорила с ним, улыбаясь, ее большие глаза были такими ясными что напомнили ему безоблачное осеннее небо над Пекином.

Наверное, она тогда тоже его заметила. Его читательские требования являли собой странную смесь: книги по философии, поэзии, психологии, социологии – и детективы. Курсовая шла трудно. Детективы нужны были ему для того, чтобы немного освежиться. Несколько раз она сама предлагала ему книги, в том числе детективы. Она понимала его без слов. Как-то Чэнь заметил, что на читательских требованиях, всунутых между страницами заказанных книг, его имя подчеркнуто.

Приятно было проводить дни в библиотеке: заниматься при свете лампы под зеленым абажуром, гулять в древнем дворике, в котором посетителей встречали бронзовые статуи журавлей, думать на ходу, гуляя по веранде, любоваться наклонными свесами черепичных крыш в виде желтых драконов, расписанных белыми облаками… Или просто исподтишка наблюдать за хорошенькой библиотекаршей. Она тоже читала, полностью отрешившись от мира, слегка склонив голову к правому плечу. Время от времени она отрывалась от страницы и задумывалась, глядя на тополь, росший за окном, затем снова погружалась в чтение.

Иногда они обменивались любезными словами, а иногда – не менее любезными, благосклонными взглядами. Однажды утром, когда Лин вышла ему навстречу в розовой блузке без рукавов и белой юбке, неся в руках груду заказанных им книг, ему в голову вдруг пришел образ: цветок персика, который вырастает из белого бумажного веера. Он даже начал складывать слова в строфы, но ему помешали несколько шумных подростков-читателей. На следующей неделе случилось так, что его стихи напечатали в известном журнале, и он вместе с обычным читательским требованием вручил ей и экземпляр журнала со своими стихами. Лин смутилась, но тем не менее от души поблагодарила его Чэню показалось, что девушке стихи понравились. Когда он ближе к вечеру возвращал книги, то полушутя рассказал ей о незаконченном стихотворении, навеянном ее образом. Она снова залилась румянцем.

Еще одним неудобством в библиотеке было то, что столовая в соседнем здании была открыта только для сотрудников. В те дни еще не существовало уютных маленьких и недорогих частных ресторанов и закусочных. Поэтому Чэнь утолял голод холодными пампушками, которые таскал с собой в рюкзаке. Однажды она, проезжая мимо на велосипеде, заметила, что он сидит на лавочке и ест холодную пампушку. На следующее утро, выдав Чэню заказанные книги, Лин предложила брать его с собой в столовую для сотрудников, где он сможет пообедать в ее обществе. Он согласился. Еда в столовой оказалась более съедобной, чем остывшие пампушки, и, кстати, он экономил время. Несколько раз, когда в обеденный перерыв у библиотекарей бывали собрания, Лин приносила ему еду из столовой в своей металлической коробке для завтрака. Видимо, она пользовалась в библиотеке определенными привилегиями: никто ей и слова не сказал.

Однажды она даже сводила его на экскурсию в секцию редких книг, которая была в то время закрыта на реставрацию. Комнатка была вся в пыли, однако там было столько чудесных изданий! Некоторые книги эпох Мин и Цин были помещены в специальные футляры ручной работы. Глаза у Чэня загорелись. Лин не уходила. Наверное, подумал тогда Чэнь, библиотекари не имеют права оставлять читателей в таких местах без присмотра. Было жарко. Кондиционера в хранилище не было. Лин сбросила туфли, и вдруг он испытал приступ острого возбуждения, когда она босиком закружилась по старинному полу, покрытому пылью.

Вскоре он уже не мог нормально заниматься; целыми днями смотрел на нее. Несмотря на все усилия, сосредоточиться не удавалось – он даже повернул стул боком, но мысли его все равно блуждали вдали от курсовой. Он очень взволновался, разобравшись в своих чувствах.

Он просиживал в читальном зале до закрытия библиотеки; они часто встречались у выхода. Сначала Чэню казалось, что их встречи – случайность, совпадение. Но как-то раз он заметил, что Лин стоит у своего велосипеда, под аркой старинных ворот, и ждет его.

В сумерках они вместе ехали по лабиринту изящных извилистых улочек. Ехали мимо старых сыхэюаней под черными или серыми крышками, мимо старика, торгующего разноцветными бумажными вертушками. Тишину вечернего города нарушало лишь звяканье их велосипедных звонков. В ясном небе ворковали голуби. Наконец они доезжали до перекрестка Сисы, где она оставляла велосипед и пересаживалась на метро. Чэнь подолгу смотрел ей вслед; у входа в метро она оборачивалась и махала ему рукой. Жила она довольно далеко от библиотеки.

Однажды ранним утром он ехал на велосипеде в библиотеку и остановился у станции «Сисы», где Лин, как он знал, должна выйти и пересесть на велосипед. Он купил билет и спустился на платформу метро. Там было очень много народу. Ожидая ее, он отвлекся, рассматривая настенную фреску. На фреске была изображена уйгурская девушка, собиравшая виноград. Казалось, девушка-уйгурка движется ему навстречу: сверкает ножной браслет, бесконечно легкие шаги, движение… И вдруг он увидел, как к нему идет она – она выходит из поезда вместе с толпой…

Они много разговаривали. Обсуждали все – от политики до поэзии. Оказалось, что часто их взгляды совпадают, хотя Лин как будто более пессимистично относилась к будущему Китая. Разницу он относил на счет долгих часов, которые она проводила на работе, в древнем дворце-библиотеке.

А потом настал тот воскресный день.

Библиотека закрывалась рано. Они решили не идти домой, а посетить парк «Северное море» в Запретном городе. Взяли сампан и поплыли по озеру. Людей вокруг было немного.

И тогда Лин сообщила ему, что уезжает на стажировку в Австралию. По программе обмена между пекинской библиотекой и библиотекой Канберры. В Канберре ей предстояло провести целых полгода. В то время такая стажировка была редкой удачей.

– Мы не увидимся шесть месяцев. – Она положила весло.

– Время летит быстро, – возразил Чэнь. – Всего полгода!

– Но, боюсь, времена могут измениться.

– Нет, не обязательно. Ты читала «Сорочий мост» Цинь Шаою? Стихотворение основано на легенде о небесной девушке-ткачихе и земном пастухе.

– Легенду я слышала, правда, очень давно.

– Ткачиха Чжинюй и пастух Нюлан полюбили друг друга и тайно поженились. Их любовь шла вразрез с небесным законом, запрещавшим браки между небесными и земными созданиями. Чжинюй забрали на небо. В наказание супругам разрешили встречаться лишь раз в году, на седьмой день седьмого месяца. С тех пор они встречаются на мосту, перекинутом через Серебряную реку – Млечный Путь. Мост образовали сотни тысяч сорок, которые сочувствовали разлученным супругам. В стихотворении как раз и говорится об их встрече в ту ночь.

– Расскажи его, пожалуйста.

Чэнь заговорил, глядя ей прямо в глаза:

 
Менялась форма облаков,
Погасли звезды; молча шли
Они по Млечному Пути.
По жадеитовой росе
Ступали ноги; ветер Овевал их лица.
Любовь прозрачна, как вода,
А время зыбко, как мечта.
И сердце рвется от тоски
При взгляде на Сорочий мост…
Но если мы навеки вместе,
То нам разлука не страшна.
 

– Потрясающе. Спасибо за то, что прочитал мне стихи, – сказала она.

Больше им ничего не нужно было говорить. Они понимали друг друга без слов. В воде подрагивало отражение Белой пагоды.

– Я хочу сказать тебе еще кое-что, – нерешительно проговорила Лин.

– Что?

– Это касается моей семьи…

Оказалось, что её отец – член Политбюро ЦК; он сделал стремительную карьеру.

На мгновение он лишился дара речи. Такого он не ожидал.

Закончив учебу, Т.С. Элиот мог бы жить припеваючи, получив работу благодаря обширным семейным связям или родственникам жены, Вивьен. Однако он от всего отказался Он пошел другим путем. Путем «Бесплодной земли». Упорно трудясь, Элиот со временем добился славы.

Глядя поверх ее плеча, он любовался красными стенами Запретного города, сверкающими в лучах закатного солнца На той стороне Белокаменного моста высился огромный дворцовый комплекс парка «Южное море». Там, как он знал, жили члены Политбюро. Скоро вместе со своими родителями сюда переедет и Лин.

Ее семья гораздо влиятельнее семьи Вивьен.

В Китае такое родство способно круто изменить жизнь.

Что же он мог в свою очередь предложить ей? Свои стихи? Да, их можно почитать в выходной, после обеда. Но для дочери члена Политбюро одних стихов мало.

В общем, там, в парке, Чэнь решил: он – неподходящая партия для нее.

– Мы поговорим о наших планах на будущее перед тем, как я уеду? – спросила Лин.

– Не знаю, – ответил Чэнь. – Наверное, потом… когда ты вернешься. Мы увидимся… если, конечно, я останусь в Пекине.

Она тогда ничего не ответила.

– Извини, – добавил он. – Я ничего не знал о твоих родственниках.

Он, конечно, уклонился от прямого ответа, но она все поняла. Обещание писать тоже призвано было прикрыть горечь разрыва. Лин приняла его отказ без возражений, как будто сама предчувствовала исход. Белая пагода мерцала в лучах закатного солнца, отражаясь в ее глазах.

Она тоже была горда.

Потом у Чэня не раз случались минуты сомнений, однако он быстро отгонял их прочь. Никто не виноват. Такова жизнь. Он принял трудное решение.

Получив направление на работу в Шанхае, он снова и снова убеждал себя в том, что принял верное решение. Австралийская стажировка Лин растянулась до года. Однажды он получил письмо с вырезкой из австралийской газеты; там был ее снимок. По иронии судьбы одновременно с ее письмом пришел ответ из журнала с отказом напечатать его стихи. Кто он такой? Всего лишь безымянный полицейский низшего звена. Он и не надеялся снискать всекитайскую славу своими модернистскими стихами.

Еще через год Чэнь получил новогоднюю открытку из Пекина; Лин сообщала, что вернулась из Австралии. Они не виделись с того самого дня в парке «Северное море».

Но расстались ли они на самом деле? Потому ли они ничего не сказали друг другу? Она не бросала его. И он не изменял ей. Неужели он именно поэтому решил написать ей в ту ночь, когда считал, что полностью повержен?

На самом деле Чэню меньше всего хотелось просить ее о помощи. На почте он то и дело твердил себе, что пишет ей ради справедливости.

Должно быть, Лин поняла, в каком он отчаянном положении. Она сделала все возможное, поспешила протянуть ему руку помощи от лица всей своей семьи. Она заявила министру Вэну, что она – его подружка. Его позиции в глазах власть имущих заметно укрепились.

«Партийный сынок» против «партийной дочки».

Именно так должен был подумать министр. И вообще все. Какая Лин смелая! Она фактически пожертвовала ради него своей репутацией. В ее кругах весть о том, что она – любовница полицейского, распространится быстро.

Она дорого заплатила за свою любовь к нему!

Лин сказала министру, что она его подружка. Замуж она так и не вышла. Должно быть, вокруг нее вертится много молодых людей – из-за ее родственников или из-за нее самой, трудно сказать определенно.

Чэнь вдруг вспомнил картинку – даму в старинном наряде. Дама была изображена на открытке, которую Лин прислала ему в Праздник фонарей Юаньсяо. Он несколько лет хранит ее – сначала образ дамы накладывался на образ самой Лин, а потом и вовсе слился с ней. Одинокая женщина под плакучей ивой… Под картинкой было стихотворение Чжу Шучжэн, прекрасной поэтессы эпохи Сун:

 
Та же луна и те же фонари
На празднике Юаньсяо.
Но где же тот, кого встретила я в прошлом году?
Мое платье промокло от слез.
 

Лин выбрала дорогую открытку – рисовая бумага, искусно выполненная репродукция, безупречная каллиграфия. Она ничего не написала ему сама – только подписалась под стихами.

Впрочем, об этом сейчас лучше не думать. Что бы ни случилось между ними в прошлом и что бы ни случилось потом, он полон решимости довести расследование до конца!

Когда он наконец добрался до дому, было уже довольно темно – дом казался черной печатью на конверте ночи, испещренном звездами.

Он не успел как следует познакомиться с соседями, но знал, что все квартиры в доме уже заняты. Поэтому постарался отпереть дверь как можно тише.

Потом старший инспектор долго лежал, глядя в потолок.

Перед ним проходила вереница образов – знакомых и вместе с тем незнакомых. Некоторые из них уже прилетели в его стихи, некоторые еще не нашли своего места.

Вот Лин, у входа в метро, с гиацинтом в руках, идет ему навстречу, а за ее спиной, на фреске, – уйгурская девушка: застывшее движение, бесконечное, светлое – как летний свет, вызывающий слезы благодарности; аромат жасмина, идущий от ее волос, – и аромат жасмина от чашки с чаем; оранжевое бумажное колесико крутится в бумажном окошке… Лин протягивает ему коробку с завтраком под древней изогнутой крышей на фоне ясного пекинского неба… Лин разворачивает свиток эпохи Тан в секции редких книг, радуясь его восторгу. Радость серебряной рыбкой плещется в ее глазах, а на них сонно смотрят тысячелетия. Вот она кружится босиком на пыльном полу… Ее точеный силуэт в лучах солнца – в тот день, в сампане… Она едет к нему в лабиринте переулков, и велосипед скрипит под тяжестью книг, которые она ему везет; в предвечернем небе воркуют голуби…

Он сам не заметил, как заснул.