Текст книги "Вкус чтения тысячи томов"

Вместе с тем, господин Экке сильно повлиял на меня. Ему нравилась классическая немецкая поэзия, особенно он любил произведения Фридриха Гёльдерлина и Августа фон Платена[45]45
  Иоганн Христиан Фридрих Гёльдерлин (1770–1843) – известный немецкий поэт, переводчик, философ. Сильно повлиял на немецкую литературу XX века. Август фон Платен-Халлермюнде (1796–1836) – немецкий поэт, драматург, критик романтизма.


[Закрыть]. Мне тоже понравились эти авторы, и под руководством профессора я написал дипломную работу на степень бакалавра «Ранняя поэзия Гёльдерлина» даже несмотря на то, что не слишком хорошо разбирался в творчестве поэта. Я плохо помню содержание той работы, вероятно, она была слабой.

Мое материальное положение в те годы было плачевным. Однажды я написал несколько статей и на небольшой гонорар купил полное собрание сочинений Фридриха Гёльдерлина, о котором давно мечтал. Я и по сей день бережно храню это подарочное издание. Некоторые из стихотворений я прочел, но не уверен, что они мне полностью понятны.

Помимо английского и немецкого, я взялся и за французский язык. Его преподавала мадмуазель Оллан из Германии. Ее китайским именем было Хуа Ланьдэ. Волосы ее уже отливали серебром, что говорило о весьма почтенном возрасте. Мадемуазель Оллан жила одна, характер ее был несколько необычным и противоречивым – похоже, она страдала от мании преследования. Она не стеснялась бранить своих студентов на занятиях, а письменная работа без единой ошибки и повода придраться вызывала у нее гнев. Поначалу группа изучающих французский была большая, однако совсем скоро она уменьшилась наполовину из-за невыносимого характера преподавательницы; остались только те, кому ругань была ни по чем, среди этих смельчаков был и я. А еще со мной тогда учился ставший знаменитым математик Хуа Логэн[46]46
  Хуа Логэн (1910–1985) – знаменитый математик, способствовал развитию прикладного направления математики и созданию в Китае электронно-вычислительных машин.


[Закрыть]. Помню, как однажды после очередной очень грубой отповеди мы сговорились и решили ответить ударом на удар. Результат превзошел все ожидания. Преподавательница уступила, с тех пор все стало спокойно и мирно, и как-то раз она даже пригласила нас на обед (жила мадмуазель, если я правильно помню, в хутуне Цзюньцзичу, что в нынешнем районе Хайдянь). Так между нами наступило перемирие, мы сделали шаг навстречу друг другу.

Тогда же я был вольным слушателем на курсе русского языка. Преподаватель был родом из Белоруссии. Кажется, его китайское имя звучало как Чэнь Цзофу. Он был необычайно высок ростом – китайца, стоящего за его спиной, разглядеть было невозможно. Ни английского, ни китайского он не знал, поэтому приходилось прибегать к очень модному теперь «прямому методу преподавания иностранных языков». Результаты такого обучения были далеки от идеала. Я различал только фразу «Скажите, пожалуйста!», а все остальное не понимал вовсе. Конечно, такие занятия становились мне все менее интересны, и в конце концов я их совсем забросил. Результатом, которого мне все же удалось добиться, стала пара заученных фраз и с десяток слов. На этом мои первые занятия русским языком и остановились.

Как уже было сказано, хоть я и назывался «специалистом по немецкому языку», однако знал его прескверно. Как назло, каждый раз мне ставили наивысшие баллы. После окончания университета в 1934 году мне пришлось вернуться в свою среднюю школу в Цзинани уже в качестве учителя китайского. Год спустя университет Цинхуа вошел в немецко-китайскую программу академического обмена, я подал документы, успешно сдал экзамены и стал участником этой программы. Наконец-то я мог осуществить свою мечту и отправиться на учебу в Германию! Невероятно радостное для меня событие.

Однако мой уровень немецкого языка оставлял желать лучшего. Конечно, я мог свободно читать книги, но никогда не упражнялся в аудировании и говорении. Прибыв в Германию, лакомясь немецким хлебом, я, конечно, не мог быстро исправить этот недостаток. На регистрации в отделе академических обменов секретарша улыбнулась мне: «Lange Reise!»[47]47
  Издалека же вы приехали! (нем.)


[Закрыть] Я с недоумением взглянул на нее, осознав, что не понимаю на слух даже самые простые фразы. Первые шесть недель в Берлине я посещал специальные курсы немецкого для иностранцев, организованные Институтом иностранных языков при Берлинском университете. Уже глубокой осенью меня направили в Гёттингенский университет – всемирно известное учебное заведение, о котором мне пока ничего не было известно. В первом семестре я еще не определился с тем, что буду изучать. Зная, что студентов по обмену освободили от платы за обучение, я постарался набрать как можно больше занятий. Каждый день шесть-семь часов мне приходилось проводить на лекциях. Я не всегда интересовался выбранными предметами, не всегда воспринимал материал на слух. Моя цель заключалась в повышении своего восприятия языка за счет аудирования, раньше я никогда не выполнял таких упражнений, что, конечно, негативным образом сказалось на моем уровне понимания. Тут надо заметить, что наше образование и после 1949 года оставалось отнюдь не блестящим, но часто это компенсировалось добросовестным отношением к учебе как студентов, так и преподавателей. Современная молодежь не всегда это осознает.

Другим способом развить понимание немецкой речи на слух стало для меня общение с хозяйкой квартиры, в которой я жил. У немецких университетов не было студенческих общежитий, вопрос с проживанием полностью ложился на плечи студентов, которые в основном обитали на частных квартирах. Женщина, предоставившая мне жилье, имела образование весьма посредственное. Зато она была очень общительной, и мы часто разговаривали на самые разные темы. Каждый вечер она приходила ко мне, чтобы перестелить постель, и долго рассказывала о том, как провела день. Видимо, другим не нравилась ее болтовня, а для меня это стало прекрасной возможностью поупражняться в восприятии речи на слух. Можно сказать, что хозяйка комнаты, в которой я жил, стала моим учителем немецкого, причем не брала за эти уроки никакой оплаты.

Во втором семестре я случайно увидел объявление о том, что вскоре начнутся занятия санскритом под руководством профессора Эрнста Вальдшмидта. Я ужасно обрадовался и сразу записался в группу. В Цинхуа я подумывал изучать санскрит, но у нас не было преподавателя, теперь же мне предоставилась такая возможность, и я не собирался от нее отказываться. Слушателей было всего трое: сельский священник, студент исторического факультета и я. Вальдшмидт придерживался методов преподавания, которые часто использовались в Германии. Один немецкий лингвист XIX века высказал идею, что обучение иностранным языкам сродни обучению плавать – новичка следует подвести к бассейну и столкнуть в воду, если он не утонет, значит научится плавать. С точки зрения изучения языков это означает следующее: нужно как можно раньше приступать к практике, давать студентам тексты на языке оригинала, а грамматику, которую преподаватель не объясняет на уроке, ученик может штудировать самостоятельно. Такой метод совсем не прост для студента. Мне приходилось порой тратить целый день на подготовку к часовому занятию, но это приносило свои плоды – постепенно я раскрывал свой потенциал, активно направляя все силы на учебу. Оставаясь один на один с текстом на чужом языке, не полагаясь на учителя, я самостоятельно решал грамматические задачи. И только если возникал неразрешимый вопрос, можно было обратиться за помощью к профессору. Эту методику я уже описывал в другой статье и сейчас не буду вдаваться в детали.

В немецких университетах действовало своеобразное правило: чтобы защититься на степень доктора философии, нужно было выбрать три факультета – один основной и два дополнительных. Я выбрал в качестве основной специальности санскрит, а первой дополнительной стал английский язык – так я мог облегчить собственную нагрузку. Выбрать третью специальность оказалось сложнее. Я даже серьезно думал насчет арабского и посвятил его изучению около трех семестров. Примерно в середине этого срока мы начали читать Коран. Мне очень нравился этот древний канон, его слог прост и классически изыскан. В Коране не встречается тягостных многочисленных повторений, характерных для буддийских канонов, у него несложная грамматика. После двух семестров я вдруг передумал и решил взять в качестве второй дополнительной специальности славянские языки. Правила, принятые в университетах Германии, предписывали для получения этой второй дополнительной специальности выучить два славянских языка, и я выбрал русский и сербохорватский.

Преподавателем русского языка оказался немец, прежде живший в России. Говорил он на русском как на родном. Его методы обучения ничем не отличались от приемов прочих немецких педагогов – то же сталкивание студента в воду. Мы занимались русским два раза в неделю по два часа. Всего за один семестр – несмотря на то, что в Германии они короткие, – мы смогли осилить учебник русского, куда входили лексика, грамматика и простые разговорные упражнения, и прочесть рассказ Николая Гоголя «Нос». Когда я только приступил к чтению рассказа, знаний по грамматике у меня было мало, и постоянно приходилось рыться в словаре. Часто там находилась только первая часть слова, вторая же часть оставалась мне непонятна из-за изменений в окончаниях, ведь слова имели склонения или спряжения, в которых я совершенно не разбирался. Иногда я целое утро тратил на разбор всего двух строчек из рассказа. Не передать, насколько это было мучительно. Не иначе как чудом, будто во сне, я все-таки прочитал «Нос» за семестр, чтобы в следующем приступить к чтению пьесы Антона Чехова «Дядя Ваня». Разумеется, она далась мне уже гораздо легче.

Сербохорватский язык нам преподавал сам декан факультета, профессор Браун. Изучив простейшую грамматику, мы сразу приступили к чтению текстов. После опыта с русским я не расставался со словарем. Конечно, эти языки родственные, но сербохорватский имеет одну интересную особенность, которая отличает его от других европейских языков: восходящее и нисходящее ударение. Этот язык я выучил ровно настолько, сколько требовалось для сдачи экзамена. Большого интереса он у меня не вызывал, и после двух семестров его изучение для меня завершилось.

Санскрит был моей основной специальностью, и на его изучение следовало отдать все силы. Как я уже говорил, профессор Вальдшмидт придерживался типично немецкой методики обучения. В качестве пособия мы использовали прекрасный учебник Адольфа Фридриха Штенцлера[48]48
  Адольф Фридрих Штенцлер (1809–1887) – известный немецкий индолог, выдающийся санскритолог, член-корреспондент Королевской Прусской академии наук.


[Закрыть] – не слишком объемный, но весьма информативный. Грамматика санскрита известна своей сложностью, некоторые ее правила кажутся запредельно диковинными. Конечно, их не формулировал один конкретный человек, они выкристаллизовывались в процессе исторического развития и позже были разъяснены с помощью инструментов сравнительного языкознания. Штенцлер, проделав весьма непростую работу, смог в тоненьком учебнике грамматики представить основные принципы устройства санскрита. Первая часть книги содержала правила, вторая – упражнения с указанием соответствующей главы из грамматики. По указанию профессора Вальдшмидта мы самостоятельно изучали то или иное правило, а потом на уроке выполняли упражнения на его закрепление. Во втором семестре мы начали читать «Сказание о Нале» из «Махабхараты»[49]49
  «Махабхарата» («Великое сказание о потомках Бхараты») – древнеиндийский эпос, комплекс произведений самого различного жанра и содержания, сюжеты и образы из которых распространились по всей Южной и Юго-Восточной Азии.


[Закрыть] – как я слышал, такая методика обучения практикуется во многих университетах Европы и Америки.

На старших курсах уроки санскрита стали называть «семинарами», на этих занятиях мы читали древние буддийские свитки, найденные при раскопках в Синьцзяне. Также профессор задавал нам перевод какого-либо произведения на санскрите, к чему следовало предварительно подготовиться дома. Система семинаров на первый взгляд может показаться заурядной, но в действительности это отличный способ подготовить студента к будущей исследовательской работе. Например, читая древние буддийские свитки, мы учились понимать фрагменты текста, упорядочивать и толковать их, а также постигали тонкости системы знаков препинания.

Изучение пали шло отдельным курсом, но подход профессора был таким же – он не объяснял даже самую базовую грамматику. Нам предлагался какой-либо буддийский канон, написанный на пали, например «Дхаммапада», и мы сразу приступали к чтению, а все грамматические вопросы, закономерности фонетического изменения, а также лексические вопросы решали самостоятельно.

К третьему курсу я уже определился с темой докторской диссертации, но в то самое время началась Вторая мировая война, и профессора Вальдшмидта призвали в армию. Его заменил старый профессор Эмиль Зиг, который прежде работал в университете, но по возрасту вышел на пенсию. Ему было почти восемьдесят лет, однако он держался бодро, был доброжелателен и располагал к себе. Видимо, возможность вновь преподавать его очень радовала. При нашей первой встрече он объявил, что за свою жизнь изучил три вещи: «Ригведу», древнюю санскритскую грамматику и тохарский язык, и теперь хочет всему этому обучить меня. Кажется, он решил, что я непременно соглашусь. В его речи даже не звучало вопросительной интонации. Так моя судьба и решилась.

В то время в мире широкое распространение получили «левые» идеи, влиянию которых подверглось абсолютное большинство людей вне зависимости от уровня их образования. В особенности это касалось университетского сообщества, где лекции по любому предмету в той или иной степени приобретали политическую окраску, а порой превращались в прямую пропаганду агрессии и экспансии. Конечно, Эмиль Зиг не мог быть в стороне от этих тенденций и, вероятно, взялся учить меня также во имя интересов своей родной страны и проводимой ею политики. Но разве ученые империалистических государств всегда непременно должны служить этой политике? Думаю, нет. Иначе почему тогда пожилой профессор Зиг решил передать свои знания молодому человеку из чужой страны?

Моя учебная нагрузка была тогда уже довольно велика, и мне не хотелось браться за что-то новое. Однако, видя искренность старика, я уступил и изо всех сил старался не разочаровывать его. Авторитет профессора Зига в мировом научном сообществе был очень велик. Он часто получал письма от исследователей тохарского языка со всех концов света и на каждое отвечал с неизменным энтузиазмом, искренне и не пытаясь ничего утаить; одним из тех, кто состоял с ним в переписке, был американец Лейн[50]50
  Джордж Шерман Лейн (1902–1981) – американский лингвист и исследователь тохарского языка.


[Закрыть]. Многие молодые ученые стремились стать учениками Эмиля Зига, но удавалось это далеко не всем, я, кажется, уже упоминал, что вместе со мной учился бельгийский профессор Вальтер Куврёр. По моим наблюдениям, господин Зиг считал науку общечеловеческим достоянием, а мировая экспансия мало его заботила. Вероятно, поэтому он и решил передать мне, иностранному студенту, все накопленные им знания и исследовательский опыт. За докторскую диссертацию и устные экзамены я получил довольно высокие баллы, и господин Зиг старался хвалить меня при каждом удобном случае. Подобное отношение оказало на меня огромное влияние и определило то, как я и сам впоследствии стал относиться к своим собственным студентам. Сейчас я уже старик, и мне известно, как важна поддержка для тех, кто только начинает свой путь. Мне хочется верить, что я могу ее оказывать, ибо только в этом случае я буду считаться достойным учеником своего учителя.

Те годы, разумеется, были сложными, порой горестными и уж точно самыми голодными. Шла война, часто нам приходилось прятаться от авианалетов и других опасностей, но теперь я вспоминаю то время как прекрасное и сладостное. Возможно, секрет здесь в том, что я проводил много времени с дорогим мне профессором. Помню, наступила зима, и улицы укрыл снег. Сумерки опускались рано, и после занятий я часто провожал господина Зига домой, помогая ему пробираться по безлюдным заснеженным тротуарам. Деревья и крыши домов томились по тяжелым белым покрывалом, тускло поблескивавшим в темноте. В душе у меня разливалась светлая грусть, и я запомнил эту картину на всю жизнь…

После возвращения на родину в 1946 году я стал работать преподавателем иностранных языков. Внешне мои собственные задачи по их изучению были выполнены, но на самом деле все было не столь однозначно. Изучение любых языков – будь то свой родной или иностранный – это бесконечный процесс длинною в жизнь. Сведущие люди понимают, что невозможно раз и навсегда выучить иностранный язык, и так называемый «уровень владения» – понятие относительное. Говорят, что в произведениях Шекспира таится немало грамматических ошибок, равно как и у китайских литераторов, философов, историков и поэтов прошлого можно найти множество лексически неверных предложений. Да и в наши дни кто из знаменитейших писателей может похвастаться идеальной грамматикой и лексикой? Если кто-то бахвалится, что достиг совершенства в устной или письменной форме какого-либо языка, он просто-напросто обманщик. Мне совершенно не хочется никого напугать, но эти слова – чистая правда.

Итак, я понимал, что мне нельзя останавливаться, и одновременно с преподавательской деятельностью я занимался переводами. Порой мне попадались тексты, смысл которых я понимал частично, или же мне только казалось, что понимал. Разумеется, не обходилось без помощи словаря или консультации с кем-то более компетентным. Нынче многие строят из себя знатоков и переоценивают собственные возможности, осмеливаясь переводить все подряд. Предпочитая ничего ни с кем не обсуждать, они гордятся своей работой, но на самом деле у них получаются переводы очень плохого качества, и для читателя это просто катастрофа. Однако эти горе-переводчики очень гордятся своей работой, даже не осознавая, что им следует стыдиться!

«Вы всю жизнь учили иностранные языки, поделитесь опытом?» – не сосчитать, сколько раз я слышал этот вопрос. Что ж, у меня хватает опыта, чтобы раздавать советы. Порой я думаю, что после длительного изучения иностранного языка достигается некий уровень, граница, черта, рубеж, порог. Для различных языков это происходит в разное время. Языки сильно отличаются друг от друга, в том числе и по сложности, равно как и сами ученики отличаются способностями и усердием. Преодолеть этот порог совсем непросто, но разница между «той» и «этой» сторонами – как между небом и землей. Не покорив предел, нельзя постигнуть тайны языка, стоить лишь чуть расслабиться – и вы рискуете забыть все изученное раньше и поставить крест на прошлых усилиях. Использование языка будет мучением, а говорящий рискует стать посмешищем в глазах других. Одним словом, карп навсегда останется карпом и не сможет превратиться в дракона[51]51
  Образ карпа, перепрыгивающего вымышленные Врата Дракона, служит для китайцев символом невероятного упорства в достижении цели.


[Закрыть]. Так что же необходимо для преодоления Врат Дракона? Очевидно, приложить невероятные усилия, продемонстрировать огромную силу воли и стойкость, и лишь в этом случае придет успех. Это правило применительно к любому делу, будь то каллиграфия, живопись, гравировка, игра го[52]52
  Го – древняя (около 2–5 тыс. лет) настольная игра, в XX веке стала одной из наиболее распространенных в мире.


[Закрыть], шахматы, волейбол, футбол, гимнастика или прыжки в воду. Преодолев чудесные врата, овладев своей профессией, вы получаете прочную основу для дальнейшего роста. Если говорить об изучении иностранного языка, то по ту сторону воображаемой черты он становится инструментом, который можно с легкостью использовать, но и в этом случае не стоит относиться к предмету познания легкомысленно.

Чему бы ни учился человек, не последнюю роль в этом процессе играет методология. Мы испробовали самые разные способы обучения иностранным языкам, собрали некий опыт и благодаря этому достигли определенных результатов. Однако следует признать, что методология не всемогуща, более того, для меня куда важнее трудолюбие, постоянная практика и личная заинтересованность ученика. Когда-то я слышал шутку о том, что лучший способ избавиться от клопов – это ловить их как можно прилежнее. Не могу не заметить, что в ней содержится доля истины.

Изучению иностранных языков я посвятил более шестидесяти лет своей жизни и, оглядываясь назад, с грустью вынужден признать, что сейчас использую лишь немногие из них, те, которыми владею очень хорошо. Мне так и не удалось преодолеть Врата Дракона во многих языках, за которые я брался, и даже в тех, где определенный успех все же был, мне порой не хватает знаний. Всем, кто встал на путь изучения иностранных языков, я могу посоветовать только одно: учитесь усердно. И пусть эти слова покажутся вам жестокими, но, по-видимому, другого способа нет. Порой истина так же заурядна, как тот факт, что человеку нужно каждый день питаться. Она всем известна без громких речей и всегда остается сама собой. Я уверен, что при надлежащем терпении и прилежности любой человек сможет преодолеть те границы, о которых я говорил, и стать настоящим драконом. Сейчас наша родина крайне нуждается в специалистах со знанием самых разных иностранных языков, и совместными усилиями мы обязательно выполним эту священную задачу.

Дописано 12 сентября 1986 года