Текст книги "Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах»: Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)"

На днях со Светиком вдвоем ходил на могилу мамы. Вспомнилась прогулка с ним на Медвежьей горе. Так было все у нас слитно. С Танюшей ходил в поля через Александровский парк. В чаще – готическое здание у зеленой лужайки. На ней могильные плиты. Это кладбище лошадей. Совсем гравюра из Вальтер Скотта. Танюша склонилась над потемневшими плитами и читает надписи; обе косички свелись, а кругом среди высокой зелени – лучистые ромашки и много колеблющихся теней от кленов и дубов.

А знаете, наши вечера все продолжаются. Недавно я был усталый и не хотел читать про Таточку314314
  Речь идет о «Тетради наших деток: Таточки и Павлиньки» (ОР РНБ. Ф. 27. Ед. хр. 89), которую вели Анциферов и его жена Татьяна.


[Закрыть]. Светик стал Танюшу стыдить, но она настаивала. Я уступил. Сел подле ее кроватки (кровать ведь Таточкина) и начал читать. Танюша (тихо): «Ты не сердишься, ты ведь понимаешь, как мне это важно!»

Пишите, ведь, может быть, я и не приеду до 2-го/VII.

Всего светлого.

Ваш Н. Анциферов.

Привет от Светика.

21 июня 1934 г. Детское Село

Дорогая Софья Александровна, какой замечательный день был у меня вчера! Был, правда, не один свет, была и тень. Но ведь маленькая тень была и 24‐го (мысль о «Вишневом саде») и 30‐го (мысль о Е. И.). Но те тени исчезли в восприятии тех дней. Вчерашняя тень живучее. Но она не очень велика. Все же остальное было чудесно. Дети рано утром заявили, что они боятся дожидаться установившейся погоды для поездки в Петергоф, т. к. это может продлиться до моего отъезда. День был ясный, лишь на горизонте были облака. Я согласился – и мы в пути. Все улыбалось нам. И облака пронеслись над нами пятиминутным дождем. И поезд в Детском, и трамвай в городе, и электрический поезд в Петергоф – все по заказу. Лишь в Петергофе огорчили меня вырубленные пихты между аллей фонтанов (так!), ведущих от Самсона к морю. Помните? Все хотят уподобить наш парк Версалю и стирают беспощадно его индивидуальные черты. Аллея пихт придавала ему большую строгость, говорившую о севере.

Светик шел рядом и вспоминал свои прежние посещения. У меня здесь было с ним уже общее прошлое, освещенное Таней. А Танюша, та отдавалась полностью ее часу, ее первому часу, и я так по-разному жил в каждом из них. Но один образ, милый, ясный, кроткий – образ Таточки, – именно в этих местах был нам особенно дорог. Я сейчас читал детям свои записки о ее последнем лете (в Петергофе). Это если не самое счастливое время моей жизни, то во всяком случае самое любимое и святимое. Помните верхний парк с плоскими бассейнами, зелеными газонами и старыми липами, а в центре его Нюренбергский Нептун (для меня стал Genius loci315315
  Genius loci (лат.) – гений места, важнейшее понятие в локально-историческом методе Анциферова, которое обозначает дух местности, избравший для своего обитания архитектурное сооружение или памятник, ср., например, определение Анциферова: «целла храма, где обитает „genius loci“». «Genius loci» Петербурга посвящена первая часть книги «Душа Петербурга» (1922).


[Закрыть] Петергофа), т. к. стихия воды – душа этого места. В Нижнем парке – Самсон и его окружение сияло золотом. Можете себе представить – заново позолочено! Эта роскошь под стать нашему времени, постановке Большого театра в Москве, та же линия. Особый успех у Танюши имел маленький фонтан петровских времен, похожий на Нюренбергскую игрушку (прямо из «Щелкунчика»). Пастушок среди луга, а кругом плавают уточки, уплывая от собачки. Под дубком нас облили. Помните, у Ренье в «Дважды любимая»316316
  «Дважды любимая» – роман французского писателя Анри де Ренье.


[Закрыть] описаны эти потешные фонтаны Фраскати?

В особенности хорошо было у пирамидки – я ее полюбил еще в студенческие годы. Тонкие струи – сливающиеся в пирамидку, – пронизанные солнцем, походили на горный хрусталь. У Монплезира мы сидели у моря. Воды тихо колыхались, словно море дышало. Дали терялись в синей мгле. Прошел германский пароход. Под легким ветром, вздувая паруса, неслось несколько корабликов. У Танюши рот был полуоткрыт, а глаза горели лихорадочно. Это ее первое море. Ах, эта манящая даль, даль пространства, даль времен. Возвращались мы на пароходе. Это было новое очарование, и какое! Танюша со Светиком облазили все палубы, спускались в трюм, сидели на носу и ловили каждое впечатление. И дома меня ждала радость – Ваше милое письмо. Когда же я Вам покажу Петергоф? Кончаю письмо и ужаснулся, как Вы его разберете. Чернила просвечивают! Возьму другую бумагу.

Вместе с Вашим письмом пришло письмо от Елизаветы Ивановны – очень приветливое. Видимо, действительно не сердится. О чем это Вы спорили и почему Вы боитесь, что я не буду на Вашей стороне? И еще одно почему. Я никак не мог понять, отчего Вы извиняетесь за часть письма, касающуюся Вашей службы и Ваших «исторических планов». Неужели же эти вопросы Вашей жизни мне безразличны, чужды. Неужели же что-нибудь вообще касающееся Вас может мне быть безразлично!

Я постараюсь достать билет на 1-ое (ночь на 2-ое). Поезд отходит в 12 ч. 30 м. (или 45, словом, не «Стрела»). Он приходил в Москву в 12 часов с минутами 2-го. Следовательно, 3‐го я смогу поехать с Вами, а 2‐го перебраться на новую квартиру на Пресне. Телефон Ваш помнил твердо. Я надеюсь получить от Вас еще 2 письма. Одно 25‐го или 26-го, другое – 1-го. Очень прошу Вас, если мой ответ не поспеет к 28–29‐му, напишите мне 29-го. Мне так хочется ехать к Вам под свежим впечатлением от письма. Испортить мои планы выезда 1‐го может отсутствие денег, чтобы заранее взять билет на этот хороший поезд. Мне до сих пор не выслали жалованье. (Если Вам не будет неловко, узнайте через Нину Николаевну, почему такая задержка.) Я уже давно послал и официальное заявление, и письмо бухгалтеру. Я уже занимал где мог и боюсь, что не достану вовремя для билета, а тогда придется ехать с колхозным поездом.

А вот и у меня была музыка, да еще какая. Прекрасная пианистка317317
  Прекрасная пианистка – речь идет о Марии Вениаминовне Юдиной (1899–1970) – пианистке, знакомой Анциферова по кружку А. А. Мейера «Воскресенье», отношения с которой ученый поддерживал всю жизнь (см. письма к ней Анциферова и Гарелиной: НИОР РГБ. Ф. 527. Карт. 10. Ед. хр. 19. 10 л.; Ед. хр. 20. 18 л.; Юдина М. В. Обреченная абстракции, символике и бесплотности музыки. Переписка 1946–1955 гг. М.: РОССПЭН, 2008).


[Закрыть] (Вы ее знаете) играла Баха и Бетховена. А после снова бродил белой ночью по каналам. Очень было хорошо. Все что-то не кончаю письма. Сейчас еду в город и уже не успею переписать его начало.

Всего хорошего, доброго, ясного.

Ваш Н. Анциферов.

P. S. Письмо уже было запечатано, как вдруг получил деньги. Ура!

28 июня 1934 г. Детское Село

Дорогая София Александровна. Мне не удалось взять билет на 1-ое (ночь на 2-ое). Еду с 5-ти часовым поездом 30-го. Утром в Москве. В 5 ч. 30 м. 1‐го /VII надеюсь быть у Вас. Всего светлого.

Ваш Н. Анциферов.

23 сентября 1934 г. Детское Село

Дорогая Сонюшка, обещал тебе написать открытку, но думал все же написать письмо. А вот пишу открытку. То, что хотел написать, так значительно, что лучше рассказать.

Живу очень интенсивно. Много мучительного, много – хорошего. Итог пока хороший.

С комнатой еще неясно. Выяснится лишь после выходного дня. Светику напишу завтра, когда побываю в школе (сегодня вечером). Билет взял на 26-ое. Буду дома утром 27-го. Думаю о том, как я в своем новом доме буду ждать тебя, а потом к 9 (?) сына – и это так хорошо, что дает силы.

Всего светлого, моя любимая.

Твой Коля.

30 июня 1935 г. Детское Село

Сонечка, дорогая, сегодня я должен был получить билет, но с сегодняшнего дня студенты с литерами пущены вне очереди, и у меня № 1172, т. о., я не получил билета, а командировочное ничем помочь не может. Я устал и нервничаю. Волнует меня, как себя чувствуешь ты и как дела в Музее. Ночую у Ивана Михайловича. Встаю в 5 ч. 30 м. После поверки еду в Детское, а в 4 часа опять в город. Ты не огорчайся, до отъезда будет время отдохнуть, если не придется продавать библиотеку. Жду известий о твоей жизни в Истре.

Пишу на вокзале.

1 июля 1935 г. Детское Село

Милая моя Сонюшка, все еще не взял билета. Сегодня наконец проник на станцию со своей бригадой. Когда стал у кассы, оставались билеты только на товаро-пассажирский. Идет 1,5 суток. Я так измучился от этих очередей, поверок, скандалов, неопределенности, что решил взять и на этого «Максима Горького», хотя во времени ничего не выигрывал. Но когда подошел к кассе мой предшественник, последний билет был продан. Зато завтра получу уже наверняка, т. к. буду впущен с улицы с первой партией.

Анна Николаевна сказала, что Сергейка ей теперь очень нравится (видимо, мнение и бабушки). Видишь, это мне утешение. Скоро ли от тебя весточка мне на радость.

Целую и люблю.

Твой Коля.

3 июля 1935 г. Детское Село

Сонюшка, милая, любимая, хотел я сегодня совсем, совсем отдыхать, а завтра писать тебе, но меня тянет к тебе, и вот я за письмом к тебе. Ты не думай, что я для успокоения тебе писал первую открытку. Я во всех своих открытках точно отражал текущий день в его суетной грани. Сейчас я виню себя за это. Я боюсь, что ты, получая мою открытку, ощущала «флюиды тревоги из Детского Села», сжималась, а не раскрывалась мне навстречу. Но вместе с тем я утешаю себя тем, что ты сейчас вне тягот быта, возле леса и с одиночеством, при котором хорошо думается. И ты правильно расценишь эти дни. Мне хочется этим письмом согнать последние тени и пригладить мелкие морщинки. Вот видишь: все прошло.

Я побывал в своем старом доме, побывал с Танюшей и очень ею доволен. Хорошо встретился с семьей Ивана Михайловича. А мне еще 5 дней отдохнуть, подумать и поработать. Сегодня с детьми иду на могилу мамы.

Меня, конечно, очень тревожит положение с музеем, но вместе с тем верится, что «все образуется». Главное же, я твердо верю, что мы сможем пожить с тобой дюжину дней, и я жажду этого сейчас еще сильнее, чем до поездки. Почему?

Потому что я очень, очень, очень, слышишь меня, очень люблю тебя. И когда я выхожу из текущих забот и тревог, когда я прикасаюсь к своей жизни в целом, ты не меркнешь, а разгораешься. Ты где-то в душе все еще не изжила недоверия. Но если ты меня узнала за этот год, то ты не можешь не понять большого смысла для меня того, что я сказал тебе сейчас. Неужели же ты подменишь содержание этих слов своей недоверчивой любовью. Глупая, глупенькая.

Нужно видеть, София Александровна, нужно видеть. (3/VII-35 – после 14/IV-34.)

Мне сейчас хорошо и так хочется думать, что и тебе хорошо. А хорошо мне еще потому, что чувствую в себе много еще душевных сил, что кажется – не иссякли во мне еще и творческие для жизни силы. Я возвращаюсь к тебе с новым приливом этих сил.

Ты получишь это письмо дня за 2, за 3 до моего возвращения. Приеду утром 9-го/VII. Где мы встретимся? Я не хочу тебя звать в город. Отдыхай, моя радость милая. Я приеду к тебе 12‐го утром. Приехал бы 11‐го вечером, да боюсь создать затруднение с ночевкой.

Немного о делах. Маргарита Сергеевна318318
  Казеннова Маргарита Сергеевна (1898 – ?) – дочь купца II гильдии, выпускница Высших женских курсов, педагог. В 1931 г. вместе с Н. П. Анциферовым как «руководителем контрреволюционной группировки в экскурсионной базе ЛООНО» проходила по следственному делу №72-31 №72-31 г. 23 августа 1931 г. Коллегией ОГПУ была освобождена, по ст. 58-11 лишена права проживания в 12 населенных пунктах и приговорена к высылке в Читу или Омский район, с прикреплением к определенному местожительству, сроком на 3 года.


[Закрыть] должна была уехать на юг. Комната освободилась, отсюда все трудности. До моего возвращения в сентябре или в октябре, видимо, все останется по-прежнему.

Библиотеку к продаже подготовил. Сережу находят все в отличном виде. Гревсы вчера не могли на него нарадоваться. Тебе это приятно? Ведь это ты.

Был у Перельмана319319
  Перельман Арон Филиппович (1876–1954) – издатель и редактор, просветитель, автор популярных брошюр. С 1906 г. – сотрудник издательства «Брокгауз и Ефрон». В 1930–1940‐х гг. работал по договорам, был составителем альбомов о Пушкине.


[Закрыть]. Сейчас работаю над статьей. Конечно, за первые сумасшедшие дни успел мало.

Прости за прошлое письмо, писал его вместо открытки наспех. Ну, до скорого свидания. И мы снова вместе, а ведь есть же, есть для нас жизнь впереди!

Целую крепко, крепко.

Твой Коля.

29 ноября 1935 г. Детское Село

Дорогая Сонюшка, пишу тебе пока открытку. Еще не сумел разобраться во всех впечатлениях. Доехал хорошо. Танюшу застал дома, она не совсем была здорова. Еще похудела и побледнела. Но встреча с ней очень хорошая. Провел с ней остаток дня, а к ночи уехал в город и ночевал у Татьяны Борисовны, чтобы с утра отправиться на окраины. Побыл за Московскими воротами, а потом проехал за Нарвские. Постараюсь сегодня же написать и завтра утром отправить. Но я после этих осмотров очень устал. Звонил Десницкому320320
  В 1933 г. в издательстве «Academia» В. А. Десницкий сменил А. Н. Тихонова на посту куратора издательского проекта «История городов как история быта».


[Закрыть]. Он «Ярославля»321321
  Речь идет о книге Н. П. Анциферова и А. А. Золотарева «Ярославль. История. Культура. Быт».


[Закрыть] не получил. Будь добра, позвони Е 12714 М. А. Сыромятниковой322322
  Сыромятникова Мария Алексеевна (урожд. Золотарева; 1882–1965), сестра А. А. Золотарева, сотрудница Центрального государственного исторического архива СССР. В ее семье в Москве по возвращении из Архангельской ссылки в 1933 г. нашел приют А. А. Золотарев. Мария Алексеевна сохранила личный архив брата, после его смерти переданный ею в РГАЛИ и Архив А. М. Горького ИМЛИ РАН (см. о ней: Золотарев 2016. С. 857).


[Закрыть] и скажи Ал-ю Ал-чу323323
  Ал-й Ал-ч – Золотарев Алексей Алексеевич (1879–1950), писатель-мемуарист, литературный критик, публицист, религиозный философ, выдающийся организатор краеведческой работы в г. Рыбинске на Ярославщине, был знаком с Анциферовым с 1927 г., когда Н. П. стал членом Центрального бюро краеведения при Академии наук СССР (см.: Золотарев 2016).


[Закрыть], чтобы он выяснил у Тихонова324324
  Тихонов Александр Николаевич (псевдоним Серебров; 1880–1957) – писатель, литературный помощник А. М. Горького, куратор издательской серии «История русских городов как история быта» (см. подробнее: Московская 2010. С. 353–359).


[Закрыть], в чем дело. Крепко люблю тебя и жду весточки.

Твой Коля.

Сережу целую.

20 июля 1936 г. Детское Село

Сонюшка, дорогая, отчего случайности все время мутят нашу жизнь! Твое письмо после Уфы я едва мог читать от волнения. Все время останавливался. Это было хорошее письмо. В нем не было дурных слов. В нем была и печаль, и любовь. Может быть, от этого мне и было так мучительно читать его. Особенно слова! «И сейчас как-то больно за свою любовь».

Мне хочется рассеять твои сомнения. Я писал тебе 2 раза в Москву, 3 раза в Горький (одно заказное), 2 раза в Казань, 2 раза в Уфу + телеграмма. И теперь еще 2 раза в Москву до этого третьего письма. Я все время мыслью следил за тобою. Все время поджидал твоих писем и бегал к ящику. А в своих письмах хотел выразить тебе свою благодарность и любовь. Тебе не нужно жалеть, Соня, что ты любила меня. Когда пришла твоя открытка из Уфы, я решил, что ты получишь письмо в Уфе, т. к. из открытки узнал, сколько она шла. По этому расчету я решил, что 12‐го ты получишь и открытку, и скорое письмо. А уж 13‐го до вечера и подавно. Но все же жила тревога, а вдруг какая-нибудь задержка в пути, и все время с напряжением ждал известий после Уфы, и вот твое письмо! На всякий случай пишу еще раз: выезжаю 25-го. 31‐го можно ехать. Неужели это правда, что мы поедем! Неужели! Мне хочется зажмуриться.

Вот принесли открытку от тебя. От нее стало легче.

Живу это время на веранде своей старой любимой комнаты, т. к. хозяева уехали. Шум деревьев, такая хорошая песня. Под нее спать хорошо.

Вчера продал часть книг и дал 250 руб. Анне Николаевне на август. Так что с этой стороны можно быть спокойным. Это последнее письмо.

Целую тебя крепко. Прости.

Коля.

Сонюшка, продолжаю письмо. Я перечитал твое письмо и нашел еще в конверте записочку, очень тронувшую меня. Вместе с тем я еще пуще взволновался. Твоя открытка – из Нижнего. Значит, ты и два Казанских письма (одно из них заказное) – не получила! Я написал их сию же минуту по получении от тебя письма, где ты дала адрес. Казань. Пристань–Москва–Уфа. Пароход «Никитин», каюта № 1. Значит, и они не дошли! А в Горьком ты получила всего два письма! Ты себе не можешь представить, какое мне огорчение, что мои письма не сопутствуют тебя. Что ты не имеешь непосредственного общения со мною, которое так, благодаря твоим письмам, не только скрасило разлуку, но и дало ей особую окраску, внесло такое доброе в нее содержание.

Все твои письма сейчас разложил по порядку. Еще раз перечитаю их утром 26-го, подъезжая к Москве, там, у нашей Фирсановки.

Возвращаюсь к тебе очень твоим.

В Москве надеюсь, что в нашей комнате меня будет ждать твое письмо. Не забудь оставить мне инструкции относительно всего, что мне нужно сделать перед поездкой.

Какой-то у тебя будет итог от Волги?

Я этими днями очень доволен. Особенно утренними прогулками вокруг озера. Тихих минут углубления. Теперь эти минуты, часы не замутняются домашней атмосферой. Я доволен всем. Порадуйся со мною. А тут еще твои письма, говорящие мне о сокровищнице твоей любви.

Из Москвы напишу тебе. Не забудь адрес оставить. Ну, до свидания, уже скорого, до нашей встречи!

Твой Коля.

<7 декабря> 1936 г. Ленинград

Дорогая Сонюшка, сижу один в детской. Детское Село засыпало снегом. В окно синеют сумерки. Екатеринин день. Я приоделся. Купил цветок и собираюсь к Гревсам, где надеюсь увидеть и Татьяну Борисовну. За сегодняшний день я отдохнул. Дорогой – нет. Я уснул хорошо. Но ночью снится сон: нас пересаживают в другой вагон. Сон в руку. В Бологом меня разбудили. И нас всех погнали с запасного рыбинского пути через мост, на новые пути. Обещали при отправке потом дать и белье. А когда рассадили, то новый провожатый высмеял: «Кто ж теперь разберет Ваше белье!» Часть пассажиров в вагон не попала, т. к. боковых мест в нем не оказалось. Крику было немало. И, представь себе, все кончилось благополучно. Часть разбросали по вагонам. А белье раздали по квитанциям, в каждом узле оказалась квитанция. Но едва мы отъехали, снова возникли слухи, что и этот вагон отцепят, но он благополучно довез нас до Ленинграда. Из-за праздника полное расстройство трамвайного движения. Поезд опоздал на 2 ч. 30 м. А тут я ждал еще полчаса и, вздохнув, побрел с саквояжем по трамвайным рельсам до самого Детскосельского вокзала. На этом мои злоключения кончились.

В старом доме все по-прежнему. Танюша подросла, выглядит сносно. Увлечена школой, подругами. Аня стала спокойнее, меньше трепки и суеты. Екатерина Михайловна не изменилась. Встретили меня хорошо.

Ну а как в Б. Афанасьевском? Как ты провела вечер и ночь? Устроился ли Сережа у Павлова? Как прошел выходной день. За будни я беспокоюсь меньше. С нетерпением жду твоего письма. Сейчас на дверях вместо привычной сумочки висит голубой ящик, будет ли он так же благоприятен мне, как старая сумочка? Целую крепко. Сереже напишу. Твой Коля.

P. S. Напиши поскорее, какую книгу тебе привезти. Забыл. Прости. Напиши же скорей.

30 мая 1937 г. Москва

Дорогая моя Сонюшка, милая жена, сейчас утро – нет еще 9 часов. Сережу отправил на экзамены – устная словесность. Я должен был ехать с Татьяной Борисовной в Соколово325325
  Соколово – подмосковное село, с которым связаны два последних лета пребывания Герцена в России в 1845–1846 гг., где на даче с ним отдыхали и работали Н. П. Огарев, Т. Н. Грановский, Н. Х. Кетчер, М. С. Щепкин и др. Описано в мемуарах Герцена «Былое и думы». Поездка Анциферова состоялась 29 мая 1937 г. Подробный отчет с характеристикой современного состояния природно-архитектурного ландшафта, данного в сопоставлении с известными описаниями Соколова времен пребывания здесь Герцена, был представлен В. Д. Бонч-Бруевичу (ГА РФ. Ф. 629-А. Оп. 1. Ед. хр. 222. Л. 1–16 об.).


[Закрыть], но неожиданный приказ – вывезти выставку – значит, аврал. Завтра прием узбеков в нашем помещении. А солнце так сияет и манит за город!

Письмо хотел писать вчера на дежурстве, но неожиданно явились очень интересные посетители.

Ну, у нас все благополучно, и здоровье, и быт, и финансы. О нас не волнуйся. Ну а мне как же быть с тобой? О чем волноваться перестать можно? Груз, пересадка, расписание, погода, здоровье и т. д. Неужели сегодня не будет весточки!

Мы простились очень хорошо. Мне было трудно оторваться от тебя, и все казалось, что и ты рада, что я шел рядом с поездом, твои порывистые движения к окну и от окна выдавали тебя.

Дома я не мог лечь, сел за стол и занимался долго, как в прошлом году.

Как хорошо думать о любви к тебе, хорошо потому, что я не могу думать об ней иначе, как думая о нашей любви друг к другу. Это огромное благо. Вот в жизни есть наша любовь. «Понятно». Я написал понятно и поставил в кавычки, потому что вспомнил, что это твое любимое выражение, и вспомнил твою интонацию.

Думаю о нашей поездке. Рассматривал карту и намечал маршрут. Завтра напишу Марусе326326
  Маруся – Покрышевская Мария Дмитриевна (урожд. Леванда), двоюродная сестра Анциферова.


[Закрыть].

Жаль, что сегодня очень суетной день. Откладывать письмо на завтра не хочу – боюсь Уфы. Шура передала твой счет. В Музей экспорта327327
  Музеи советского экспорта были организованы при Всесоюзно-Западной и Всесоюзно-Восточной торговых палатах в 1929 г. для ознакомления приезжающих в СССР иностранцев, и в первую очередь представителей иностранных торгово-промышленных кругов, с новыми видами советского экспорта. В 1931 г. палаты были объединены во Всесоюзную торговую палату. Соответственно, работа музеев была также объединена. В феврале 1932 г. по постановлению ВЦИК музею была предоставлена площадь более 1000 квадратных метров, и началась работа по объединенному (получившему название Центральный) музею советского экспорта. Одним из направлений должно было стать привлечение краеведческих музеев к деятельности Центрального музея экспорта: в части использования ресурсов края, систематического изучения и выявления новых видов экспорта. После ремонта помещения музей был открыт в бывшем биржевом зале 7 февраля 1933 г. Через год были проведены реконструкция и ремонт здания. Музей был открыт 1 октября 1936 г. Музей размещался на ул. Куйбышева, д. 6, и состоял из общеэкономического, промышленного экспорта, сельскохозяйственного экспорта (лен, хлопок, животноводческие отходы), экспорта кустарно-художественных изделий.


[Закрыть] звонил. Получил Пушкинскую медаль при бумаге от Бубнова328328
  Бубнов Андрей Сергеевич (1884–1938) – в 1929–1937 гг. народный комиссар просвещения РСФСР.


[Закрыть]. О чем вставил сейчас же в заявление для Анны Николаевны. Ведь город-то «Пушкин». Ты уже на пароходе, вижу тебя с книжкой, но глядишь не в книгу, а в раскрывающиеся дали. И крепко, крепко целую тебя, дорогая.

Привет Эмилии329329
  Неустановленное лицо.


[Закрыть].

Твой Коля.

<Июнь> 1937 г. Москва

Дорогая моя, как я беспокоюсь о тебе! Холодный ветер дует, и моросит осенний дождь уже второй день. Я себе представляю скверное, седое небо, мокрый брезент, мокрую палубу и тебя в «речковских настроениях». Если все это так, то ты, вероятно, вернешься раньше, на обратном пути – железной дорогой. Утешают меня лишь мысли о поездке нашей милой четы, ведь и у них все время шел дождь, но они освежились новыми горизонтами. В частности, беспокоит меня ваша пересадка под возможным дождем. А может быть, все мои опасения вздор и у вас ясное небо, тишина и простор. Как бы мне этого хотелось, милая! У нас все хорошо. Я тебе уже писал, что получил медаль за Пушкинскую выставку330330
  Речь идет о юбилейной, 1937 г., Всесоюзной Пушкинской выставке, организованной во исполнение Постановления СНК Союза ССР от 30 декабря 1936 г. «Об ознаменовании столетней годовщины со дня смерти А. С. Пушкина». К работе по организации выставки были привлечены крупнейшие пушкиноведы (М. А. Цявловский, Д. Д. Благой, С. М. Бонди и др.), историки (М. В. Нечкина, Е. В. Тарле) и другие специалисты. Выставка была открыта 16 февраля 1937 г. в Историческом музее Москвы (Попов П. Всесоюзная Пушкинская выставка // Пушкин: Временник Пушкинской комиссии М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937. С. 517–524). Анциферов по рекомендации В. Д. Бонч-Бруевича, привлекшего его в качестве эксперта, участвовал в подготовке экспозиции. Им был разработан 7‐й зал «Пушкин в Болдине в 1830 году. Творческая лаборатория Пушкина» (см.: Краткий путеводитель по выставке, посвященной столетию со дня смерти великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина. 1837–1937. Издание Всесоюзного пушкинского комитета. М., 1937). Путеводитель отражает первый вариант экспозиции без последующих перемен, в которых Анциферов уже не участвовал, так как был вторично арестован. Ряд экспозиционных работ Анциферова после возвращения из лагеря можно проследить по вышедшему в 1951 г. каталогу «Всесоюзная выставка к столетию со дня смерти М. Ю. Лермонтова. 1841–1941», в котором зафиксирована выставка 1945 г. в Литературном музее; Анциферовым на ней был разработан (при участии М. С. Ерусалимчик) второй зал: «Петербург 1836–1837», «Смерть поэта», «Первая ссылка на Кавказ. 1837», «Демон», «Тамбовская казначейша», «Песня про царя Ивана Васильевича…». Другие крупные работы Анциферова зафиксированы в тематико-экспозиционных планах, главлитовских описях и каталогах, сохранившихся в фонде ГЛМ ГА РФ. На выставке А. С. Пушкина 1949 г. Анциферовым были разработаны (совместно с Л. И. Полосиной) разделы: «Москва. 1799–1811», «Лицей», «Петербург. 1817–1820», «Руслан и Людмила». На выставке Н. В. Гоголя 1952 г. – «Петербургские повести», «Ревизор»; в Музее-квартире Ф. М. Достоевского в 1956 г. – «Братья Карамазовы». Последней по времени экспозиционной работой ученого был тематический план выставки «Герцен в Крутицах».


[Закрыть], большую, хорошей работы из бронзы – при ней бумага на мое имя с подписью Бубнова.

Во-вторых, вчера и мной подписан дополнительный договор. Видишь, иногда удается поймать и журавлей в небе. Деньги скоро получу.

Итак, не тужи. Ты все же отдохнула от трудностей нашего московского быта и, вероятно, сколько-нибудь освежилась. А у нас лето обеспечено, и на юге мы отогреемся. Марусе письмо отправлю с твоим.

У меня бывали приступы настроения «Пятницкой»331331
  Речь идет об эмоциональном состоянии сразу по возвращении из Белбалтлага.


[Закрыть]. Но ничего.

Был с Татьяной Борисовной в Соколово. Поездка была удачная, хотя несколько раз промочил дождик. Герцен свернут. В заключение я ее показывал нашему Музею. Говорят, хорошо. Тронул меня один технический (бывший матрос). Он сказал: «Нам-то так разобрать выставку, а вам-то, Николай Павлович, что, Вы ее носите в своей душе»332332
  В Литературном музее Анциферов вел «ответственную работу по экспозициям и литературоведческим исследованиям, касающимся периода сороковых годов», составлял путеводители по Подмосковью, готовил статьи, брошюры, публикации о Герцене, Тургеневе, Лермонтове и др., писал отчеты о командировках в «Коктебель, Ленинград, Одинцово, Звенигород и др. места, связанные с жизнью и творчеством М. А. Волошина, А. И. Герцена, М. Ю. Лермонтова» (РГАЛИ. Ф. 612. Оп. 1. Ед. хр. 60). В докладной записке от 26 апреля 1937 г. среди прочих пунктов Анциферов предлагает ГЛМ по завершении выставки Герцена (приуроченной к 125-летию писателя) провести «обследование и фотосъемку герценовских мест в окрестностях Москвы: Соколово, Покровское-Рубцово, Черная Грязь, Перово; обследованы были: Архангельское, Васильевское, Загорье, Перхушково, Покровское, Засекино», а также выступает с инициативой организовать постоянные выставки-уголки в герценовских местах: «план местности, снимки мест и лиц, связанных с Герценом по данной местности, тексты – относящиеся к данной местности». Предложение было принято, и Анциферов по заданию ГЛМ побывал на берегах реки Сходни в имении Соколово (см. примеч. 1 на с. 162). 18 июня 1937 г. состоялась поездка Анциферова в Черную Грязь, о чем свидетельствует его отчет дирекции ГЛМ (ГА РФ. Ф. 629-А. Оп. 1. Л. 1–24). Летом 1937 г. он отправляется в командировку в Ленинград для сбора материалов к выставке «Ломоносов». Поездка была удачной: Анциферову удалось отыскать у частного владельца портрет кисти поэта с авторской подписью.


[Закрыть]. Сейчас работа по сдаче и проверке, много беспокойства. Сережа в порядке. Даже читает много.

Ну вот – и до скорого свидания. Получил от тебя одну открытку. Извести, когда встречать.

Обнимаю тебя, жена моя.

Твой Коля.

29 июня 1937 г. Пушкин

Дорогая Сонюшка, неужели это письмо не застанет тебя, неужели его не перешлют. И вместе с тем мне так хочется, чтобы тебя уже не было в Б. Афанасьевском. Когда я узнаю, где ты. Я не хочу больше уезжать от тебя, не выяснив, как устроишься ты.

Мне еще слишком боязно касаться нашего прощания. Конечно, я виноват, что не был достаточно внимателен. Но как это произошло – писать не хочу. Все вновь поднимется в тебе. Ты мне, между прочим, пишешь, что я разлюблю тебя. Неужели и теперь ты повторишь эти слова. В тебе крепко засело совершенно в корне ложное представление, с которым я не могу не бороться. Ты думаешь, что я тебя люблю молодую, красивую, сильную, люблю свою опору. Все это я люблю в тебе, но я больше всего люблю тебя, тебя – свою Соню.

Я тебя увидел впервые – 3‐го мая. Увидел и запомнил навсегда, навсегда несу в себе. Ты скажешь: «Ну вот, я так и думала, значит, он любит не меня, не реальность, а какой-то свой образ, быть может, фантазию». Нет, Соня, люблю я реальность, люблю тебя со всей твоей жизнью, с твоей судьбою, с твоими переменами, но полюбил я тебя навсегда вот в тот вечер.

Пойми же и то, что любовь не благодарность, а потому люблю я тебя не из благодарности за все то, что ты для меня сделала. А люблю, потому что люблю.

Мне нужна ты, а не твоя сила, твоя помощь. Ты совсем неправа, когда думаешь иначе. Почти обратно. Когда у меня беда, когда я слабею, у меня первая мысль – тебе новое бремя, и я не хочу этого, тягощусь этим. Ты вспомнишь, что я иногда, а может, часто подходил к тебе, когда на душе поднималась тоска. Помнишь, когда мне нужно бывало твое плечо. Но неужели же ты не поняла, не понимала, что это совсем другое. Ведь не с какой-то бедой я подходил к тебе тогда за помощью. А подходил с ношей всей своей жизни. И мне кажется, что одно с другим ни разу не совпадало. И искал я не действенной помощи, а только любви. Соня, пойми же меня теперь, пойми по-настоящему, если поймешь, это облегчит нам жизнь.

И еще на один упрек я хочу теперь ответить тебе. Я не мог не мечтать о Детском, не мог не думать об окончании работ. Но я так радовался этим дням с тобою. И если теперь ты успокоишься и вспомнишь, как было до последних дней, и Радонеж, и вечер у сестер333333
  Речь идет о сестрах Курбатовых.


[Закрыть], и «Собаку на сене»334334
  Комедия испанского драматурга Лопе де Веги (1618).


[Закрыть], и «Прагу», и утро на следующий день, и многое другое – а ведь это было только 10 дней. Разве я не принадлежал тебе, не радовался с тобою нашему настоящему.

Ах, Соня, если бы ты больше верила в мою любовь! А доказывать ее – больно.

Я еще не отдыхаю. Хлопочу теперь о закреплении комнаты. Ал. Толстой335335
  Толстой Алексей Николаевич (1882–1945), писатель, знакомый и сосед Анциферова по Детскому Селу, в 1930–1938 гг. проживал в Доме творчества писателей, Детское Село (г. Пушкин), Пролетарская (Церковная) ул., 6.


[Закрыть] уехал. Сергей был в городе, но ему метрику не дали. Придется ехать мне. Кругловой напишу. Тебя прошу позвонить в «Academia», напомнить, чтобы перевели деньги, и сообщи еще раз № моей сберегательной книжки. Тел. 01590 доп. 34.

Прости, что затрудняю тебя.

О твоем вопросе относительно тебя и Детского напишу в следующем письме.

Но если ты приедешь и остановишься у Татьяны Борисовны, буду очень рад.

Но делай как тебе лучше.

Целую.

Твой Коля.

9 июля 1937 г. Ленинград

Дорогая Сонюшка, вернулся из города и застал твое письмо. Поехал неожиданно из‐за болезни в семье Курбатовых336336
  Интересный пример анциферовской конспирологии. Речь идет не о болезни в семье Курбатовых, а о высылке в 1937 г. семьи Бер – Антонины Ивановны, урожд. Курбатовой, Георгия Анатольевича Бера, ее мужа, и их младшего сына Николая из Ленинграда в Казахстан как бывших дворян. Сообщено О. Л. Курбатовой.


[Закрыть] и из‐за нового поручения от Литературного Музея. Провел 1½ дня. Вместе с тем узнал очень неутешительную новость о билетах в Москву. Нужно опять дежурить трое суток с перекличками. Сейчас иду в Райсовет, дадут заключение технической комиссии о проекте комнаты. Боюсь капризов пожарной охраны. Как видишь, я не отдыхаю в полном смысле слова. Но ты не бойся. Сердце у меня в порядке, не поддавайся фантастическим страхам, которыми сквозит твое письмо, полное любви и внимания. Мне после него было хорошо и покойно. Гроза прошла. Солнце садилось. Я гулял по парку, где все насыщено запахами цветущих лип.

Расцветают липы в лесах

И на липах птицы поют (Канцона)337337
  Цитата из стихотворения Н. Гумилева «Канцона» (1917).


[Закрыть].

У меня усиливается Sehnsucht338338
  Sehnsucht (нем.) – тоска, стремление.


[Закрыть] о тебе. Эта Sehnsucht двух родов. Меня тянет к тебе иногда как к Соне Гарелиной, другому человеку, прости за термин, как к инобытию, как другому человеку с его жизнью, его тропой. А иногда тянет как к моей, любящей меня Сонюшке. Ты ждешь к этому добавления – любящей и любимой. Но любимая относится к той и другой. Иногда оба они сливаются в одну Сонюшку. Тогда совсем хорошо. О нашей поездке мечтаю, как о новой сказке, вспоминая прошлогоднюю. Почему-то чаще всего Гагры. Хотя когда все переживалось непосредственно, другие впечатления были сильнее, а в результате – оказались Гагры. Может быть, в путешествии мы и отдохнем. Мне хочется отдохнуть.

Читаю очень хорошую книгу, которую только теперь вполне оценил: «Хронику» С. Аксакова339339
  Речь идет о книге С. Т. Аксакова «Семейная хроника» (1856).


[Закрыть]. Его мать София – напоминает тебя.

Напиши мне подробнее о своей жизни. Мне хочется представлять ее себе яснее.

Я тебе писал в Можайск: письмо и открытку. Но ты прислала какой-то неполный адрес, и я боюсь, что они пропали. Письмо было важное. Теперь я имею более точный адрес и надеюсь, что это письмо дойдет. Напишу о своей жизни. Свой закуток я устроил уютнее, чем в прошлые годы. У меня цветы, картины, мой любимый шкафчик. Перебираю свои книги, походя узнаю много нового. Я это очень люблю. Гуляю, если не мешают дожди. Хожу по учреждениям, что я очень не люблю. Занимаюсь с детьми грамматикой. Бываю у Ивана Михайловича, который с семьей живет в Детском.

С Татьяной Борисовной и детьми ездили очень удачно в Суйду (имение Ганнибалов). Прошли пешком до Кобрино, где родилась няня. Хочу с детьми сходить в Красную Славянку. Помнишь, где я жил с Татьяной Николаевной340340
  Красная Славянка – поселок под Санкт-Петербургом, историческая часть современного Павловска. Анциферов оказался здесь по предложению секретаря Петербургского религиозно-философского общества К. А. Половцевой, которая пригласила Т. Н. Анциферову в помощницы заведованием интернатом: «Красная, бывшая Царская, Славянка находилась на холме за Павловском <…> Колония состояла из ряда интернатов, помещавшихся в особых деревянных домиках. В центре ее – большое здание из красного кирпича» (Анциферов 1992. С. 314). Руководителем колонии была Анастасия Ивановна Вукотич (1890–1969?), выпускница историко-филологического факультета Высших женских курсов (1916), с 1930‐х гг. – сотрудник Центральной детской библиотеки им. Пушкина. Анциферов отзывается о ней как о «партийной женщине, властной, с инициативой, с выдумкой», не упоминая о том, что она являлась его и К. А. Половцевой знакомой по Религиозно-философскому обществу, в котором состояла с 1917 г. В Гражданскую войну Вукотич работала в родительском комитете при Наркомпросе и в этом качестве, а также как знакомая Половцевой приняла в 1919 г. в Красной Славянке чету Анциферовых. Начало работы в интернате совпало с трагическим моментом жизни Татьяны и Николая – почти одновременно в июле того же года скончались от дизентерии их первенцы, заболел и был при смерти Анциферов, но выжил и продолжил работу в интернате: ему было поручено читать курс мифологии народов мира еще весной. «Теперь белые наступали неудержимо и приближались к Гатчине. Славянку могли отрезать от Петрограда. <…> Все время слышалась канонада. Таню вызвала заведующая: „Занятия должны состояться во что бы то ни стало. Ребят нужно занять. Вы сумеете их отвлечь“. Моя аудитория была крайне возбуждена. Как же могло быть иначе? Я пытался их отвлечь „Нибелунгами“ (по ходу занятий). Пальба не стихала» (Анциферов 1992. С. 314–321).


[Закрыть].

В Петергофе еще не были.

Сережа стал лучше, Танюшей же я доволен вполне.

Кланяйся К-м341341
  К-м – Кончаловским. Речь идет о родственниках С. А. Гарелиной, Софье Петровне (урожд. Вышеславцевой), двоюродной сестре Гарелиной по матери, и Максиме Петровиче Кончаловском (1875–1942), известном враче и старшем брате художника Петра Кончаловского; проживали в Можайске.


[Закрыть]. Я очень рад, что ты у них. Целую тебя и жду писем.

Твой Коля.

12 июля 1937 г. Пушкин

Дорогая Сонечка, получил еще одно можайское письмо. Итак, от всей души желаю тебе укрепиться в твоем новом настроении. На одно все же отвечу. Я не думаю, что я первое время нуждался в тебе менее, чем ты во мне. Ты была мне очень, очень нужна. (Была, есть и будешь.) Но я любил тебя независимо от этого и не по мере этого. А все последнее время (года два) я к тебе тянусь больше, когда мне хорошо или же, как я писал тебе, когда во мне из глубины души поднимается грусть, освещая годами (так!), независимо от видимых толчков и когда мне хочется на «твоем плече» ощутить, что ты у меня есть. Разве это плохо?

Вот и теперь мне постепенно стало лучше. Помогли и твои письма.

Я втянулся в Детскосельские ритмы, их очарование снова получило власть надо мною. И что же? Меня одновременно сильнее потянуло к тебе. Нетерпеливее я подбегаю к голубому ящику с письмами. Тебе это что-нибудь говорит? И если я чаще мечтаю о «нашем месяце», то потому что у меня на душе лучше. Думая о нем, я чаще вспоминаю и наш Кавказ, и всплывающие в памяти слова: Мцхет, Бакурьяни, Жегвара, Гагрипша – волнуют меня342342
  Речь идет о совместной поездке Анциферовых с А. Ф. Лосевым и В. М. Лосевой на Кавказ.


[Закрыть].

Ты просишь меня написать подробнее о моей жизни здесь. Сперва о делах. С комнатой сотни затруднений. Техническое обследование благоприятно, но условие: согласие ЖАКТа, пожарной охраны и заинтересованных жильцов. Сейчас все уперлось в «скобаря», в того пьянчужку – помнишь. Он сейчас комнату сдал и выехал в сарай. Время от времени он появляется в пьяном виде, ругается площадными словами. Жена его бьет палкой. И вот в них все дело. Неужели без суда не обойтись! А они хотят перенести перегородку и окончательно нас стеснить. Придется опять идти в президиум. Согласие ЖАКТа есть, есть согласие и ответственных съемщиков343343
  Речь идет об уплотнении.


[Закрыть].

Теперь о хорошем. Дети в хорошей полосе. У Сережи опять усилились серьезные интересы. Занимается он русским со мною исправно. Мне еще подкинули двух ребят.

Бываю я у Ивана Михайловича, у художницы Остроумовой-Лебедевой344344
  Остроумова-Лебедева Анна Петровна (1871–1955) – гравер и живописец-акварелист, художественный оформитель книг Анциферова о Петербурге. В своих воспоминаниях упоминает свою работу над книгой «Душа Петербурга» Анциферова. «В 1920 году сделала восемь гравюр в черном для книги Н. П. Анциферова „Душа Петербурга“. Они следующие: „Левый пролет Казанского собора“, „Екатерининский канал в дождь“, „Вид на Биржу“, „Ледоход и крепость“, „Прачечный мост и дворец Петра I“, „Марсово поле“, „Горный институт“, „Новая Голландия“» (Остроумова-Лебедева А. П. Автобиографические записки. М.: Центрполиграф, 2003. Т. III. С. 38–39).


[Закрыть] и у той девочки, которая жила в нашем доме в прошлом году. Бываю и у близнецов.

Ты можешь быть вполне покойна. Все хлопоты с лихвой компенсируются положительными сторонами моей жизни здесь. Но мне, конечно, хочется немножко беззаботности и тишины. Здоровье вполне хорошо.

Одно письмо я твое не получил, где ты писала об обмене штанов. Спасибо большое. А если так и не достану фильдекосовые345345
  Фильдекосовые чулки – чулки из тонкой хлопчатобумажной пряжи.


[Закрыть], что ты бы хотела, чтоб я привез?

Пиши как можно чаще.

Целую крепко.

Твой Коля.

16 июля 1937 г. Пушкин

Дорогая моя Сонюшка, пишу тебе в городе, а в голове приятная мысль, что в Детском меня ждет твое письмо. Ты спрашиваешь меня – слышу ли я, «слышу, Сонюшка». Мне сразу не дали ответить тебе вчера, и сегодня пишу уже из города. С билетами все же легче. Нужно, говорят, дежурить день и ночь – т. е. одни сутки, вернее, являться на перекличку. Поэтому я сейчас еду в Детское село обратно.

Вчера был с няней и детьми в Петергофе. Возвращались морем. Моя статья «Пушкин в Петергофе»346346
  Статья опубликована не была.


[Закрыть] будет печататься в августе.

Накануне очень хорошо провел вечер с Иваном Михайловичем и его женой. Гуляли по парку, потом у нас они пили чай. Очень, очень хорошо было. Рядом с нами живет ученица Полины Виардо, с ней интересно беседовать. Отец ее посещал в Лондоне – Герцена (В. Панаев).

С комнатой дело движется, но с большими затруднениями. Жду обследования пожарных. Книгу Тарле347347
  Вероятно, речь идет об изд.: Тарле Е. В. Жерминаль и прериаль: Очерки по истории французской революции. М., 1937.


[Закрыть] я ценю вовсе не по существу, она историко-философски мелка и идейно мне чужда, но она передает пульс истории – я это ценю. Прости, что пишу мало. Жду нашего свидания. Оно будет хорошим.

Твой Коля.

17 июля 1937 г. Пушкин

Дорогая моя Сонюшка, вчерашнее письмо я не послал, т. к. остался им очень недоволен (письмо прилагается). Писал его в ужасной суете внешней и внутренней. Приехала Христя проститься с семьей сестры. Она будет у нас два дня в Детском, чему я очень рад.

Завтра едем в город за билетом. Возвращаюсь с Христей. Выеду, скорее всего, 23‐го вечером. Мне нужно быть в городе 18‐го проститься с Ниной. 18‐го возьму билет на почтовый. А еще раз ехать в город – это хуже, чем сократить здесь жизнь на один день.

Мне грустно ехать в Москву без тебя. Но прошу тебя очень – жить до последней возможности в Можайске.

Действительно, меня ждало твое письмо. Ты меня спрашиваешь – волнуюсь ли я за тебя. Я очень волновался и был как-то напряженным, пока не получил твоих писем от Кончаловских. Но, конечно, и такая тревога, так сказать, иррациональная тревога любви к тебе в разлуке, конечно, знакома и мне. Меня очень тронул твой рассказ о твоем испуге за меня. Я действительно чувствую твой взгляд, следящий за мной в разлуке. Очень, очень радуюсь, что ты наслаждаешься тишиной. И мне очень хочется тишины, очень.

От Гогуса – открытка. Он в Ялте, в санатории, но дела его плохи. У него каверны, и туберкулез принял открытую форму – найдены палочки. В связи с приказом, опубликованным 15-го, у меня окрепли надежды на улучшение его жизни. Итак, он не получил ни моей, ни твоей открытки.

Да, кругом много грустного. И все же, сколько ни ложится на душу горя и своего и чужого – а жизнь все же хороша, и хочется жить, очень, очень. А когда чувствуешь, что силы уходят и от жизни веет холодом, а на душе усталость – я думаю, что у меня есть ты, что ты еще любишь меня. Только знай, что и от полноты радости жизни я тянусь к тебе. А вот жизненный сор, которого немало нанесло на меня за этот месяц, этот сор – я хочу нести один. Так, как мне вот хотелось, чтобы ремонт кончили без тебя и чтобы ты вернулась из своей поездки в убранную комнату с цветами. Я очень жду нашей встречи и страстно тянусь к нашей поездке. Вчера вечером был у Остроумовой-Лебедевой. Она мне много рассказывала о жизни в Коктебеле. И знаешь, моя основная мечта – это поездка на восточное побережье348348
  Восточное побережье Крыма – направление в сторону Никитского сада и Коктебеля, территория, где прошло детство Анциферова.


[Закрыть]. Все остальное для меня путь.