Текст книги "Во власти мужа"

Глава 47. Богдан

Семь месяцев, чтобы забыть ее. Семь гребанных месяцев коту под хвост.

И все ради чего? Чтобы вновь встретится со своей женой и увидеть ее беременной?

Стена громыхает от моих сильных врезающихся ударов, но я не чувствую боли в кулаках, хотя костяшки изодраны в кровь.

Сейчас пламеня самого ада полыхает внутри, сжигая меня насквозь. Все надежды на мое безразличие к этой женщине и закалённое равнодушие рухнули при случайной встрече в Питере. Уже тогда было понятно, что струны в сердце, которые вымученно натягивал, предательски дрогнули.

Я был на грани, чтоб вернуть ее обратно. Меня остановил лишь страх в ее глазах. В ее больших голубых глазах я увидел, что она боится…меня. И мне пришлось вспомнить главную причину, по которой ее отпустил: под моей властью разбилась бы вдребезги эта и без того «хрупкая ваза».

И тут она сама приходит. Просит о помощи. Беременная. Разжигает внутри затушенные угли, сама этого не подозревая. Опасно и непредсказуемо – сколько времени пройдет до неминуемого пожара, смогу ли его потушить?

Заставлю себя. Ведь сейчас это не просто женщина, которой хочу обладать, а мать моего ребенка.

Она носит под сердцем моего малыша, которому нужна помощь – и сейчас это первостепенно. Я придавлю, придушу свои неистовые чувства и желания, сделаю все и даже больше, чтобы на этот раз моя жена родила и дала жизнь ребенку, который будет самым счастливым и самым здоровым на земле.

– Она ни за что не сказала бы мне… – выдавливаю жестокую правду, которая сама выходит из-под языка и краснею от злости. Ни в чем не повинный стул летит в сторону.

Это единственная женщина, которая может завести меня с полуоборота. Не понимаю, как я сдержался, когда узнал, что главной причиной ее откровения и неожиданного появления были мои деньги. Если бы не патология у малыша, она не сказала бы мне о ребенке. Не сказала бы!

Эта мысль выводит из себя и одновременно причиняет боль. Она до сих пор не простила меня. Будь ее воля, не видела бы меня до конца своей жизни, не вспоминала бы и уж точно не переступала бы порог моего дома.

Это вынужденная мера, помни об этом, Богдан, и держи себя в руках.

* * *

Неделю спустя. Швейцария.

– Большое спасибо, доктор Мерло, – жму руку известному нейрохирургу, который оценил результаты УЗИ и дал консультацию по дальнейшим действиям. – Мы будем надеется на лучший исход.

– Иначе и быть не может. У ребенка есть все шансы на здоровую полноценную жизнь, – кивает и обнадёживающее улыбается, глядя на обеспокоенную жену.

Таша сильно переживает, ее бледное личико не озаряется улыбкой ни разу за все то недолгое время, что провели в этой стране, и это угнетает.

Причины для грусти есть.

Все опасения насчет патологии подтвердились. Нашему ребенку будет нужна операция, которая спасет его, прогнозы многообещающие, ведь сейчас он находится под надежным присмотром опытных докторов, которые не первый раз встречаются с подобным осложнением.

– Регулярные осмотры и плановое кесарево сечение – вот что ждет вас в ближайшее полтора месяца. А дальше мы оценим общее состояние новорожденного и при первой возможности проведем операцию, – еще раз повторяет доктор, вселяя в будущую маму уверенность в то, что все будет хорошо и переживать заранее не стоит.

– Конечно, спасибо, доктор, – благодарит Таша, поджимая дрожащие губы, и переводит взгляд на меня.

– Нам пора, – шепчу, дотрагиваясь пальцами до ее плеча, и прощаюсь с врачом. – До свидания.

Мы выходим из кабинета, и нас сразу засыпает вопросами мать Таши, которая терпеливо выжидала в фойе. Я оставляю их наедине, а сам отхожу к окну и набираю Макса по поводу дома. Он радует меня новостью, что все готово в срок.

– Что ж, все к лучшему, – заключает мама Таши и бросает на меня взгляд. – Машина ждет?

– Да, – киваю в ответ и пропускаю дам вперед. – Поехали.

На улице пушистыми хлопьями медленно не спеша падает снег. Погода теплая и солнечная, но настоящая оттепель случается на душе, когда вижу, что на Таше надета именно та шапка и тот снуд, которые я ей прислал. Да, я помню их, ведь лично выбирал, лично выловил парня на питерской улице и подослал по адресу. Тысячу раз потом пожалел, что узнал, где она живет. Какой соблазн был приехать самому и постучаться в дверь, но оставшимся здравым смыслом понимал, что ничего хорошего из этого не вышло бы.

На все нужно время – на то, чтобы пережить, отпустить и простить… Но не забыть. Для того, чтобы забыть человека, поселившегося в самых закромах души ни то, что времени – всей жизни не хватит. Даже после смерти неуспокоившаяся душа будет стонать…

– Мы разве не в гостиницу едем? – настораживается мама Таши, когда замечает, что водитель выбирает совсем другой маршрут.

– Нет. Скоро приедем, – коротко отвечаю, всматриваясь в зеркало заднего вида, в которое видно склонившуюся к стеклу голову Таши.

Вскоре машина подъезжает к двухэтажному дому, он выглядит даже лучше, чем на фото, присланных риелтором.

– Куда мы приехали, Богдан? Чей это дом?

– Ваш. Я снял его на то время, которое придется провести в этой стране.

– О боже, красота какая… – ахает мама Таши и кивает дочке. – Таша, ты только посмотри…

Она слегка улыбается и, взяв маму под руку, заходит в дом. Внутри очень просторно и уютно. Пастельные, спокойные, не давящие тона и много растительности. Знаю, что Таша любит цветы, и этот факт при выборе подходящего дома сыграл немаловажную роль.

Вот она подходит к цветущему растению и склоняется, чтобы вдохнуть его аромат.

– Здесь и правда очень красиво, – одобрительно кивает и с благодарностью смотрит на меня. – Спасибо.

– Раз вам понравилось, то оставшиеся вещи скоро привезут из гостиницы. Располагайтесь, а мне пора.

Я разворачиваюсь и иду на выход, тая в сердце легкую радость, что смог угодить женщинам.

– Куда ты? – удивленно спрашивает Таша, останавливая уточняющим вопросом мою поспешность. – Разве ты не останешься?

Я даже на секунду теряюсь: она хочет, чтобы я остался?

– Нет. Я сегодня переночую в гостинице, а завтра у меня билет до Москвы. Есть нерешенные дела.

– Ясно, – проглатывает дежурный ответ и, смерив прощальным взглядом, отворачивается.

– Я прилечу, как только смогу, и всегда буду на связи, – решаю добавить, но уже больше для мамы Таши, потому что ее дочь уже не смотрит на меня.

Выхожу из дома и направляюсь к машине. Усевшись в теплый салон, достаю телефон и набираю Алину.

– Привет, я завтра вылетаю. Давай рассказывай, как дела?

Глава 48

Полтора месяца спустя

– Мам, ну что? – нервничаю, не находя места, и чувствую легкое покалывание в кончиках пальцев.

Я прикусываю губу и выжидательно смотрю на нее. Хоть бы ответил, хоть бы ответил…

Мама прислоняет к уху телефон, но вместо гудков слышит раздражающий голос автоответчика.

– Недоступен, – вздыхает она и отключает вызов. – Надеюсь, что в самолете.

Я чертыхаюсь и начинаю метаться по комнате, поддерживая рукой поясницу, которая ноет. Где же тебя носит, Богдан?

– Он обещал прилететь в день родов.

– Проблемы с рейсом, дорогая, – успокаивает мама. – Обещал, значит, сделает.

– Я переживаю, – выдыхаю и сажусь на диван рядом с мамой. – Нехорошее предчувствие.

– А ты гони его прочь. Что за мысли еще, дочка? – обнимает и начинает гладить по волосам, успокаивая. – Все будет хорошо, вот увидишь.

Я замолкаю, варясь в обжигающем кипятке собственных переживаний, а потом говорю о том, чего требует терзающееся сердце:

– Успокоюсь, когда он будет рядом.

Мама на мгновенье замирает от таких слов, затем поднимает мою голову так, чтобы прочитать в глазах ответы:

– Что ты сказала?

Я не в состоянии повторить это вновь. Закрываю глаза и прижимаюсь щекой к маминым коленям.

– Мне станет чуть спокойнее, если он приедет и будет держать все под контролем, – перефразирую и с неприкрытой грустью в голосе добавляю. – Но его снова нет рядом, когда он так нужен.

– Деточка моя… – тянет мама в ответ, но вместо десятка слов, которые уже стали в очередь, чтобы учить жизни, вздыхает и целует в макушку. – Богдан прилетит, на этот раз он не пропустит рождение своего ребенка.

Не знаю, почему мама в этом так уверена, видимо, просто пытается успокоить меня. Через час мы выезжаем из дома в больницу, где мне сегодня сделают плановое кесарево сечение, а мой ребенок, дай бог, без осложнений появится на свет.

* * *

Невозможно унять внутренний мандраж и заставить биться сердце чуть медленнее, когда лежишь на столе в операционной под светом больничных ламп и знаешь, что совсем скоро твой ребенок родится.

Богдан так и не прилетел. Я ждала до последнего, оттягивая минуты запланированной операции. Мне нужна его поддержка. Именно здесь и сейчас. Непримиримый стресс, который испытываю, не хочет оставлять меня – воспоминания прошлого тревожат сознание в последние дни.

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Закрываю глаза, чтобы свет не раздражал глаз, и пытаюсь расслабиться, насколько это возможно.

– Все хорошо? – слышу голос врача и киваю в ответ.

Врач и акушерки совершают последние приготовления. Небольшую ширму устанавливают около груди, загораживая обзор живота и всех врачебных манипуляций. Во рту мгновенно пересыхает, а тяжесть в груди ложится свинцом, не отпускает и мешает дышать свободно.

– Где анестезиолог? – долетает до ушей вопрос.

– Уже здесь, – кивает медсестра в сторону двери, через стекло которой видна медицинская шапочка.

В палату входит доктор и за ним еще один мужчина, одетый в спецодежду с накидкой, шапочкой и маской. Я не сразу признаю в нем своего мужа, потому что не смотрю на лицо.

Когда его прохладная ладонь касается моей горячей щеки, я вздрагиваю от неожиданности и распахиваю глаза в удивлении.

– Богдан, ты прилетел… – отстраненно и, не веря глазам, говорю, словно передо мной лишь его призрак.

– Да, я здесь, – успокаивает мягким взглядом. – Как ты?

– Ай… – морщусь, когда чувствую, как острая игла проникает под кожу, впуская в вены обезболивающее. – Нормально. Я ждала тебя… Думала, ты уже не прилетишь.

– Разве я мог? Переругался с авиакомпанией, у них возникли непредвиденные проблемы с запланированным рейсом. Но я успел.

– Успел, – облегченно выдыхаю.

Богдан берет мою руку в свою и тихонько сжимает. Долгожданное спокойствие и уверенность передается от него ко мне.

– Хорошо, что ты приехал, – бормочу и прикрываю глаза.

– Знаю. Знаю, – полушепотом говорит, заботливо перебирая мои пальцы, и я чувствую, насколько это приятно.

Несмотря на внешнее спокойствие и маску, прикрывающую эмоции на лице Богдана, я знаю, что он тоже переживает. Вижу это в его глазах, в глубине которых плещется волнение.

Операция проходит без лишней возни и непредвиденности, все четко и распланировано. По указаниям врача можно понять, на какой стадии процесс. Я не чувствую боли, лишь слегка неприятно, но это все мелочи… Испытываю невероятное опустошение, когда из меня достают малыша.

– Есть… – только слышу из уст акушерки, когда та «поймала» ребенка.

– Почему он молчит? – переживаю и смотрю сначала на врача, потом на Богдана.

– Что-то не так?

Муж переглядывается с врачами и мрачнеет. Я вся белею от страха и, кажется, уже не дышу.

Мучительные секунды опасения за здоровье малыша проносятся перед глазами, пока я не слышу легкий шлепок, а потом и крик ребенка, пронзающий радостью мои уши.

– Моя деточка… – срывается и дрожит голос, слезы счастья встают пеленой на глазах.

– Девочка… Ваша дочка, – уточняет акушерка и кладет ребенка мне на грудь.

У меня перехватывает дыхание, когда вижу и чувствую кожей этот маленький клубочек, который противится свету и щурит глазки. Сейчас ее плач лучше всякого детского смеха для моих ушей.

Она крошечная, неземная, такая долгожданная… Пальчиком касаюсь ее нежной кожи, боясь навредить.

– Мама рядом, крошка, – сквозь слезы говорю и легонько целую ее в щечку.

– И папа. Рядом, – Богдан склоняется, и его губы касаются лба малышки.

Его поцелуй, словно по волшебству, успокаивает дочку, и она открывает свои серо-голубые глазки навстречу отцу. Я тоже перевожу взгляд на мужа.

Богдан счастлив, как и я. Его глаза блестят от накопившихся слез, а губы подрагивают, изгибаясь в улыбке, когда смотрит на дочь. Нет чувств прекраснее, которые испытываешь в первые минуты рождения своего ребенка.

– Малышку надо обследовать. Скоро вы снова увидитесь… – акушерка забирает ребенка, и я на секунду теряюсь, не желая более ни на мгновение расставаться с дочерью.

– Богдан, можешь пойти с ними? – умоляюще прошу, крепко сжимая его руку.

Ребенка уносят, а материнское сердце разрывается, хотя умом понимаю, что так надо.

– Конечно, не переживай, – кивает и наклоняется, чтобы поцеловать в лоб. – Ты молодец.

– Будь рядом с ней…

Богдан уходит вслед за акушеркой, а я, чувствуя себя потерянно и неполноценно, остаюсь в палате, ожидая с нетерпением, когда же операция полностью завершится, и я вновь увижу свою крошку.

Глава 49

– Когда мне принесут дочь? – цепляюсь за рукав медицинского халата медсестры, пришедшей проверить и обработать мой шов на животе.

– Всему свое время, – коротко отвечает она.

Но для меня время превратилось в невообразимо долгую муку и бесконечность.

В просторной одноместной палате для меня настольно душно и тесно, что хочется выть. Я со вчера не видела дочь. Как она? Где она? Внутри все клокочет от переживаний.

– Не больно? – спрашивает медсестра о своем, а я беру ее руку и кладу к себе на грудь со стороны сердца.

– Больно, дорогая. Сильно болит, вот здесь, – сжимаю ее руку, не выпуская. – Помоги мне увидеть дочь.

Она, опешив, смотрит на меня округлившимися глазами и отрицательно мотает головой. Не может, не в ее компетенции и не в праве она сделать то, о чем прошу.

– Скажи, у тебя есть ребенок? Знаешь ли ты, как может разрываться материнское сердце?

Губы дрожат, а глаза неистово мечутся в поисках хотя бы капельки понимания и отзывчивости.

Кажется, в ней, как и во мне, живая душа, потому что медсестра озирается и говорит шепотом:

– Я поговорю насчет вас. Про вашу малышку слышала, она в порядке. Врачам лучше знать, что делать, они не пойдут против вас и не помешают благополучию младенца.

Ее слова, как благородный спасительный мед для ушей.

– Да, да…Спасибо, спасибо вам огромное, – готова целовать руки, но она укоряет взглядом, и я сдерживаю себя.

– Я буду ждать, – киваю и дарю ей благодарный взгляд.

– Отдыхайте сейчас и выпейте вот это обязательно, – ставит на тумбочку воду с лекарством. – Ребенку нужна здоровая и сильная мать.

Она уходит. А я могу дышать свободнее. Она видела мою малышку и говорит, что все в порядке. Слова, внушающие лучший исход для моего ребенка.

Я набираю в телефоне маму, но она не отвечает. Мы вчера виделись с ней, но, по ее словам, она знает не больше моего. Богдан тоже заходил и сказал, что дочку будут обследовать, чтобы оценить риски и наличие патологии, но результаты пока неизвестны. Либо врачи молчат, либо муж что-то недоговаривает.

А я мечусь по кабинету от одной стены к другой с желанием разрушить все преграды, которые удерживают, и выкроить для себя хоть лоскуточек справедливости, если она в этом мире существует.

Не дозвонившись до мамы, набираю мужа. Он почти сразу отвечает.

– Богдан, есть новости?

– Я как раз еду к тебе, Таша. Расскажу на месте, хорошо?

– Жду.

Искусав от волнения все губы, смотрю в окно, из которого виден главный вход в роддом. Высматриваю машину мужа, но пока все не то…

На часах десять утра и машины то приезжают, то уезжают с парковки. Кто-то только собирается рожать, поддерживая одной рукой живот, другой надежную руку будущего папы, а кто-то со счастливыми возгласами и в сопровождении родственников выписывается с ребенком из роддома.

Представляю, как буду выписываться с роддома с малышом на руках, и в глазах начинает щипать.

– Все будет, главное верить… – убеждаю себя, прогоняя слабость, которая вовсе не помощник сейчас.

Отхожу от окна и приседаю на кровать, обхватив себя руками. Перед глазами стоит вчерашняя операция и неожиданное появление Богдана. Прилетел, успел, был рядом… Помню, как смотрел с упоением на родившуюся малышку, как поцеловал ее нежно и трепетно в лобик. Богдан настоящий папа, которому могу доверить свою дочь, знаю, что защитит и убережет ее во что бы то ни стало.

Да. Сейчас я смотрю на него не как на мужа, а как на отца своего ребенка. Любящего и надежного родителя.

В дверь легонько стучат. Я соскакиваю с кровати, когда вижу Богдана.

– Рассказывай, что говорят?

Он кладет руки на плечи и тихонько подвигает меня в сторону. Я замираю с немым страхом на лице, ничего не понимая.

– Дочка соскучилась по тебе и пришла проведать свою мать.

От его слов в груди колет.

Не говоря более ничего, он открывает дверь, и в палату заходит акушерка с завернутым кулечком на руках.

– О господи, – перехватывает дыхание, и я тяну руки навстречу. – Доченька моя…

Легкое, просто воздушное, невероятно хрупкое чудо смотрит на меня умными, большими глазками, не моргая.

– Красавица моя… – мой голос дрожит, а слезы счастья сами катятся по щекам. – Мамочка соскучилась по тебе.

Я целую малышку в мягкие, слишком нежные щечки, и в нос ударяет ее невероятный запах, который кружит голову…. Так пахнут только ангелочки – это запах духовной чистоты.

– Покормите ребенка, – говорит акушерка и зная, что я в этом деле новичок, помогает мне.

Это незабываемые и неописуемые чувства, когда мама после рождения вновь может почувствовать с малышом физическое единство. Две части одного нерушимого целого.

Малышка пока неумело берет грудь и начинает сосать, прикрывая глазки. Я аккуратно держу головку и пальцем поглаживаю ее тонкие волосики.

Завороженно смотрю на дочь и понимаю, что она как две капли воды похожа на Богдана. Такая же темненькая, тот же разрез глаз и форма носа. Уверена, Богдан тоже это подметил.

– Она чудесная, не правда ли? – шепотом говорю мужу, который молча наблюдает со стороны за нами.

– Правда.

– Теперь я не хочу отпускать Улечку из рук… Не смогу вновь с ней расстаться.

– Как ты ее назвала? – удивленно спрашивает, а я осознаю, что не говорила мужу про имя девочки.

– Уля. Ее зовут Уля, – без сомнений отвечаю и внимательно смотрю на реакцию Богдана, надеясь, что он не будет возражать, ведь я называла ее так, когда та была еще в животе.

– Ульяна… Мне нравится, думаю, ей подходит это имя. Красивое.

– Как и она сама, – улыбаюсь, когда вижу, что Ульяша положила маленькую ладошку мне на грудь. – Только посмотри на нее… Что говорят врачи, Богдан, скажи мне.

Муж проводит пальчиком по щеке дочки и поджимает губы.

– Она уснула. Переложи ее в кроватку.

– Разве можно.

– Ульяна пока будет с тобой до выписки.

– То есть все хорошо, да? – загорается в сердце надежда. Неужели мои молитвы были услышаны?

Богдан кивает на кроватку, желая, чтобы уложила ребенка. Я аккуратно достаю грудь и, не хотя, кладу спящего ангелочка в кроватку.

– Говори. Что сказали врачи, – пристально смотрю ему в глаза, выискивая в них ответ, который хочется услышать. – Они ведь смотрели ее?

– Смотрели. Все будет по плану, Таша, – сухо и без особых эмоций констатирует Богдан.

– Что это значит…

– Все подтвердилось. Ребенка будут планово оперировать.

– Нет, нет… – отрицательно качаю головой, не желая верить в эту ерунду. Из глаз брызгают слезы, а сердце кровоточит от пореза лезвия, в которое превратились слова мужа.

– Как только вас выпишут, ее увезут на операцию.

Я, опустошенная, сажусь на кровать и закрываю руками лицо. Внутри все терзается и готово разорваться в клочья. Нет в этом мире справедливости! Что сделал ребенок этому миру, раз в первые дни уже рискует жизнью? Если в том моя вина, так накажите меня, лишите жизни меня, а не его, ни в чем не повинного малыша!

– Она справится, – Богдан присаживается рядом и обнимает меня, успокаивает, видя мои терзания. – Ульяна – сильная девочка. Она чувствует, как мы ее любим, что она нужна здесь… И мы должны верить в это.

– Я верю. Верю, Богдан, – шепчу и склоняю голову к нему на плечо.

Глава 50

– Мое сердце не выдержит, мама, – захлебываюсь слезами я, когда двери операционной закрываются.

Только что туда увезли мою малышку. Никаких обещаний, никаких гарантий. Ждать и молиться.

– Иди сюда, доченька, – заключает в объятия мама. – Сейчас слезами не поможешь.

Она успокаивает, гладит по спине, а я вспоминаю те четыре дня, которые была рядом с Улей. Мой ангелочек, моя единственная радость, смысл жизни. Нет, не переживу, если потеряю ее или не смогу подарить полноценную жизнь, которую она заслуживает.

Возможно, я слабая, слишком ранимая, но не могу держать в себе боль, хочется кричать и выть, лезть на стены.

В отличие от меня Богдан не выдавливает ни слова, ни слезы, ни эмоции. Его лицо застывает, немеет и больной взгляд устремляется в пустоту… Он часто держал боль в себе. Хотя внутри горел, сжигал себя дотла.

Помню, на похоронах первенца, когда я умывала слезами маленький гроб и не хотела его отпускать в землю, муж казался мне жестоким, бессердечным человеком, потому что не мог родной отец – вот так безмолвно и бесчувственно хоронить собственного ребенка.

Помню, как нервы сдали и я, переполненная отчаянием, прилюдно накинулась на Богдана:

– Что смотришь…Этого ты добивался?! – колотила в грудь и прожигала взглядом ненавистного мужа. – Смотри, все – нет больше меня, ушла вместе со своим ребенком, умерла… Доволен?

Тогда он ничего не ответил, а я не добилась от него хоть каких-либо эмоций, которые жаждала увидеть… Мне понадобилось много времени, чтобы понять, как я была не права.

Судьба дала нам второй шанс. Сейчас перед нами похожая беда, с которой есть шанс справится. На этот раз мы вместе. И сейчас в моей груди не сжигающая ненависть, а сожаление и горечь.

Я подхожу к мужу, который стоит, облокотившись на подоконник, и молча всматривается вдаль. Глаза не моргают, но блестят. Ему тяжело сдерживать себя.

– Богдан, выпей воды, – шмыгаю носом и ставлю стакан на подоконник.

Обхватив себя руками и слегка сгорбившись от внутренней боли, слежу за тем, как он делает несколько глотков и звучно вздыхает. Отложив стаканчик в сторону, секунду смотрит на меня, а потом обнимает за плечо и прижимает к груди.

– Скоро мы увидим малышку, живой и здоровой, Таша. Живой и здоровой… – вторит себе под нос, приглаживая мои волосы.

Я позволяю себе расслабиться и прикрыть глаза. Да, именно так все и будет. Бог не оставит нашу дочь, как и мы свою веру в лучшее.

– Богдан, прости меня… – тихо хриплю и поднимаю на мужа раскрасневшиеся уставшие глаза.

Чувство вины сидит в душе и терзает, не отпускает.

– Что такое говоришь? – обеспокоенно спрашивает он.

– Прости, что не хотела говорить о ребенке. Это было неправильно, – виновато встряхиваю головой. – Я знала, что Уля – твоя дочь.

Богдан понимающе кивает в ответ, освобождая от тяжелых камней, которые наполняли душу.

– Все в прошлом.

– Да, – вздыхаю, но с грустью продолжаю. – Наше прошлое было жестоким и порой совсем неправильным.

– Значит, будем работать в настоящем ради Ули, вместе. Как мама и папа.

– Ты прав, – соглашаюсь. – Мы не справились с ролью мужа и жены, но с ролью родителей обязаны справиться.

– Приложим все усилия.

Он целует в висок, и я чувствую в его трепетном касании поддержку. Сейчас я не боюсь его, а возможно, даже тянусь незримо, потому что чувствую внутреннюю силу, способную защитить меня и дочь. За ним мы с Улей будем как за каменной стеной…

Что должна чувствовать по отношению мать к отцу своего ребенка? Любовь? Необязательно. Уважение? Доверие? Обязательно. Да, я смотрю на Богдана и понимаю, что с рождением дочери во мне появились новые чувства, которые никогда не испытывала в полной мере к нему.

Во мне не осталось запальной, безумной, глупой влюбленности. Но зато появились уважение и доверие.

Всю свою жизнь я не доверяла ему, изнывая от его измен, подозревала в том, что было и чего не было, обвиняла…. А сейчас могу доверить ему своего ребенка, частичку себя, самое ценное, что у меня есть.

Могла ли уважать его, чувствуя горячую пощечину или находя синяки после принудительной близости? Могла ли уважать человека, которому изменяла с другим и сбежала от него?

Нет, не могла. Но зато я смогла отпустить прошлое ради настоящего, ради благополучия дочери. Богдан – отец моего ребенка, я вижу, как он любит ее, как из кожи вон лезет, чтобы сделать все для благополучия Ульяны, и за это я теперь уважаю его.

Это другой уровень отношений. И чтобы прийти к нему, нам обоим немало пришлось выстрадать. Каждый из нас заслуживает своего счастья.

– Богдан, – нарушаю тишину своим неуверенным шепотом. – Я хотела поговорить…

– О чем?

– О разводе. Мы так и не успели все оформить официально.

Богдан ничего не говорит про свою девушку. Но мысль о том, что мой муж завел новые серьезные отношения, не выходит из головы. И я чувствую себя очень неловко: третьей лишней, обременяющим грузом в их возможном союзе. Богдан вряд ли начал бы первым разговор про развод в сложившейся ситуации, не стал бы давить, но я женщина, я понимаю и вижу другую сторону … Его девушка молодая, ей, наверняка, неприятно встречаться с женатым мужчиной. Поэтому решаю первой затронуть непростую тему.

– Ты куда-то торопишься? – спрашивает с удивлением и непониманием.

– Нет. Просто… Я думаю, это было бы правильно.

– Давай обсудим это после прилета в Россию, Таша. Или есть какие-то проблемы?

– Нет, конечно, нет, – выгоняю мысли, которые неожиданно скопом врываются в голову.

– Развестись мы всегда успеем, – добавляет и почти бесшумно вздыхает.

– Да. Ты прав…

Проходит время, и я незаметно засыпаю на плече Богдана. Мне снится, как я, муж и трехлетняя Ульяша гуляем в поле, бегаем и заливисто смеемся…

Легкое потряхивание рукой и слова Богдана будят меня:

– Таша, просыпайся…

Я открываю глаза и вижу рядом врача, который оперировал Улю. Резко встаю и с замиранием сердца и надеждой в глазах жду новостей.

– Как она, доктор?

Когда тот одобрительно кивает, а уголки его губ приподнимаются, ноги подкашиваются от слабости и слезы радости наворачиваются на глаза.

– Операция прошла успешно. Ваша дочь – большая молодец, она сильная девочка. Сейчас перевели в реанимацию, будем следить за ее состоянием.

Настоящие цветы распускаются в моем сердце после его слов.

– О, доктор, спасибо вам большое! – восклицает мама, которая тоже не может сдержать слез и эмоций.

– Благодарим от всего сердца, – муж сильно жмет руку врачу, выражая свою признательность.

Сейчас мы по-настоящему счастливы. Что такое счастье? Не все смогут внятно ответить на этот вопрос… Я скажу вам, счастье – это жизнь.